— Сестра, ты колеблешься?

Сомнение — признак неуверенности. Арджента знает, что её одолевает слабость и неспособность верить в абсолютную мораль своих поступков — тому, чему её учила церковь.

И она наказывает себя плетью. Тепло свечи, будто немой укор незримой силы, пробегает по её растерзанной спине. После нескольких ударов через левое плечо Сестра переходит на другую сторону. Тело покрывается рубцами, кожа лопается от каждого удара и становится багровее.

Языки пламени, пожиравшие обнажённое тело Ардженты, отражаются в глазах тёмного эльдара жаждущим отблеском. Звенели далёким насмешливым эхом его слова, которые девушка услышит только в пределах укромной кельи.

Возможно, прошло уже слишком много времени, чтобы их совместное исчезновение осталось никем не замеченным, но Маражая это нисколько не заботило.

— Ты ужасная лгунья, Сестра. — Лицо Тёмного неясно виделось за свечами, в падавшем свете проступали только его глаза. Он был тенью за пределами её света — кульминацией всех страхов и самообмана. — При мне не стоит притворяться.

Каждый миг Маражай думал, насколько далеко его забава может зайти. Но как бы ему не нравилось растягивать удовольствие, он зашевелился.

Сестра не сдвинулась с места, чтобы попытаться ускользнуть от него. Отчасти потому, что долгие часы провела стоя на коленях, и теперь не чувствовала собственные ноги. Она воображала, будто Тёмный оторвал их, как тем обречённым на вечные муки беднягам, что остались в клетках во владениях кабала Опустошительной Бури. Их стоны давили на Ардженту, словно тесный стальной шлем.

— Я покажу тебе, моя зверушка, что сидит внутри тебя.

Маражай вцепился в голову девушки. Он не сдерживается и касается её лба, щёк, — все его десять пальцев как десять отпечатков плети на теле. Затем Тёмный собирает белоснежные волосы на затылке в кулак с такой силой, что, казалось, выдерет все пряди до единой, и тянет вниз, чтобы со звериной жадностью вцепиться в губы.

Это даже не похоже на поцелуй. Его дыхание внедряется в женское нутро, мечется в груди. Чувства, которые, как Арджента считала, давно заперты, вдруг снова оживают и начинают атаковать её, вызывая головокружение и тошноту.

Всего мгновение она будто могла видеть себя со стороны в руках нелюдя. Ей страшно даже думать о том, что она позволяет делать с собой этому богопротивному существу.

— Ну-ну, я даже не успел ничего сделать, а ты меня уже балуешь! — Маражай разрывает кровавый «поцелуй», откусив кусочек кожи с губ девушки. Он втягивает воздух вокруг неё как голодающий. И всё же хмурится то ли от недовольства, то ли от задумчивости: — Но одного страха недостаточно.

Прежде чем с жадностью вторгнуться в глубокие раны Ардженты, грубыми ласками Тёмный проводит замысловатые линии от плеча по спине, размазывая кровавые следы плетей на её коже.

— Н-нет! Отпусти меня! — девушка вцепилась в Маражая.

У неё ничего не было, чтобы ударить его, чтобы остановить этот льющийся поток чужеродных ласк, подобных смерти. Поэтому Сестра попыталась оттолкнуть тёмного эльдара от себя. Но он отбил все жалкие попытки, смеясь и подбадривая из искреннего веселья.

— Да, — грубый голос издевательски нежно касается её ушей, — ты научишься наслаждаться болью… А пока позвольте мне позаботиться об этом.

Спина девушки уже достаточно влажная от пота и крови, а потому его пальцы легко входят в её плоть. Сестра шипит, пытаясь вырваться, но чужие руки не позволяют ей этого сделать. Она в ловушке.

Красные следы плети на бледно-розовой коже похожи на сломанные крылья. Маражай всерьёз задумывается, что мог бы сделать из неё смертоносную бичевательницу, безжалостно разящую его врагов с небес Тёмного города.

О, он бы этого хотел.

Воодушевившись неожиданной фантазией, Маражай легко подхватил девушку на руки, словно у неё не было костей. Ей показалось это до странности знакомым: когда она была ребёнком, её отец делал то же самое.

Глубоко похороненное воспоминание неожиданно ударило в голову. Сердце Ардженты забыло о жалких трепыханиях, ведь там, где оно должно было быть, обнаружилось зёрнышко боли. Внутри всё сжалось, обрастая удушающей, мучительной и колючей лозой.

Полузабытые голоса отца и матери долетали до неё как будто издалека. Арджента больше ничего не могла о них вспомнить. Только как смотрит на землю, где лежат тела родителей, изрешечённые пулями. Она пытается ухватиться за них, но вместо этого, что удивительно, приникла к бледному телу, пышущему жизнью, цепляясь за него как за спасение.

Тёмный покачнулся, будто под его ногами исчезла сама материя. Боги, как бы ему сохранить эту сладостную боль? Она обладала отличительными чертами от того, что он вкушал раньше — столкновением контрастов жизни и смерти, желанием забыться вечным сном или, может, продолжать яростно сражаться с самой реальностью.

На какой-то миг его одолевает опасное искушение остаться здесь навеки. Маражай крепко обнимает девушку, даря ощущение, что она самое важное в его жизни. Они связывают друг друга узлами некого подобия ласки и нежности, рождая всё новые и новые узлы, прорастающие прямо из их тел.

Это любовь?

Нет, не она.

Это насыщение самой настоящей болью — той, что глубже всего уходит в сердце. И Маражай понимает, что будет гоняться за этим ощущением до конца своей жизни.