В комнате душно и жарко. Нечем дышать. Веки тяжелые. Не хочется открывать глаза. Маомао чувствует — он рядом. Сидит и ждет, пока она очнется. И в этот миг ей хочется никогда не просыпаться.
Глупо?
Любая сказала бы, что да.
Младший брат императора сидит в ее комнате, ждет ее.
Любая хотела бы оказаться на ее месте. Стать фавориткой следующего императора означало победить в жестокой игре под названием жизнь. А она хочет только одного — чтобы ее оставили в покое.
Аромат трав разносится по комнате: сушеные полынь, ромашка, зверобой и чабрец сливаются в горькую какофонию запахов. Мелодия разнотравья должна успокаивать Маомао, но даже это уже не работает. Она не успевает окончательно очнуться, но в голове уже крутятся десятки разных мыслей. Что ей делать?
Из каких только ситуаций ни приходилось выбираться Маомао. Она справится и теперь. Должна.
Веки медленно разлипаются. От яркого солнечного света в комнате хочется зажмуриться. Именно это Маомао и делает. Притворяется, что ей нехорошо. Будто бы Джинши пожалеет ее и избавит от разговора, который столь долго витает в воздухе, что еще немного, и он превратится во что-то осязаемое, тяжелое, и раздавит Маомао, как огромный священный колокол.
Проще было бы погибнуть еще в храме, но у судьбы на нее были совсем другие планы.
Телом Маомао чувствует, как Джинши вздрагивает. Значит, сидел рядом настолько долго, что потерял бдительность. Не хорошо. Раньше он не позволял себе такой наглости — наведываться к ней, когда в голову взбредет. Всегда у него был какой-то предлог, какое-то задание. Строил из себя приличного служителя гарема. Весь его образ стремительно сыпался на части с тех самых пор, когда Маомао узнала его маленький секрет.
Ладно, не такой уж и маленький.
— Думал, что ты уже никогда не проснешься. Как можно столько спать? — говорит Джинши, недовольно хмурясь, но в тоне нет ни капельки раздражения. Его голос как всегда мягкий и мелодичный, укутывающий в теплый футон ожидания чего-то большего, нежели простая беседа.
Для Маомао Джинши — капризный ребенок. Не умеет и не хочет ждать. Не понимает, что то, чего он так сильно желает, ему никогда не получить. Что обстоятельства гораздо сильнее них, выше их глупых желаний.
— Я и не спала. Я пыталась не умереть, — осадила его Маомао.
Она лишь грязь под его ногтями, и никто не сможет этого изменить. Джинши не должен быть сейчас с ней.
Простушки, которым везет стать императрицами — не более, чем сказки для глупых девиц, которых жизнь еще не разучила верить в чудеса. Маомао теперь прекрасно знала, что ни одна наложница в гареме не была деревенской девушкой. У всех было отличное происхождение, порода. Не то, что у нее.
Тишина тяжелым облаком повисла в комнате. За бумажным окном шелестела листва, переговаривались прозорливые птицы, стрекотали насекомые. Все было так же, как и всегда. Словно в мире ничего не изменилось.
— Я волновался за тебя.
Маомао окончательно проснулась. Голова все еще кружилась. Ее мутило, но самое страшное было позади. Старик хорошо позаботился о ней, и Маомао была ему благодарна, но от самого страшного недуга ее было уже не излечить.
Слова Джинши заставили сердце биться чаще, и ей это совсем не нравилось. Ей следовало держаться подальше от молодого господина. Умная служанка поступила бы именно так. Маомао считала себя умной, но с каждой минутой все больше понимала, какой оказалась дурой.
С самого начала она поступала неправильно. Ей повезло попасть в гарем и работать в спокойствии. Никто не обращал внимания на таких, как она. На страшненьких, с веснушчатым лицом и отсутствием даже намека на женственные формы. Ей было уже семнадцать, но грудь явно отставала в развитии. Маомао пользовалась своей невзрачностью, на нее никто не обращал внимания, но желание помочь уничтожило ее прикрытие. Хотелось притворяться глупенькой дурнушкой, но чертов язык, невозможность пройти мимо чужого горя — заставили ее прислуживать Джинши.
Нет-нет, пробовать яды на вкус она обожала. Любила ставить на себе эксперименты с самого детства. Даже больше — яды возбуждали ее, как самый сильный афродизиак.
Это покалывание на языке, горечь в горле, мимолетное удушье, словно чьи-то руки стискивают легкие, жжение в желудке — даже думать об этом было невыносимо хорошо. Но любовь к ядам, в конце концов, сделала свое дело — она отравилась. Да так сильно, что пришлось звать на помощь старика. Местный шарлатан-доктор только в могилу бы ее свел.
Маомао продолжала молчать. Слов не было. Что она могла сказать молодому господину? Она все еще пыталась быть примерной служанкой. Выгнать его она не могла.
Маомао даже не нужно было осматриваться, чтобы понять, что она в одной из его комнат для прислуги. Пускай запах трав и мог обмануть кого-то другого, но не ее. К травам старика примешивается аромат дорогих благовоний. Под ней мягкий футон, высокая круглая подушка обитая бархатом, а на теле явно дорогое, приятное к телу и тяжелое кимоно. Даже без исподнего.
Наверняка испачкала свою одежду, когда отрава выходила.
Как она оказалась в богатых одеждах — думать не хотелось. Но переодели ее быстро, раз не стали надевать ничего под низ. Как опрометчиво. Ткань кимоно теперь будет безвозвратно испорчена ее потом и запахами.
Маомао слегка тряхнула головой. Это было не самой большой ее проблемой. Что делать дальше?
Неужели Джинши совсем перестал скрывать то, как он относится к ней?
Перешептывания и так гуляли по дворам гарема, но пока только как пустые россказни. И чем чаще Маомао попадалась на глаза болтушкам вместе с Джинши, тем сложнее становилось притворяться, что ничего не происходит. А то, что ее вообще лечат, да еще и не в лазарете, а во дворе господина, вызовет столько слухов, что Маомао уже никогда не сможет спокойно выполнять свои обязанности.
Джинши рушил ее жизнь.
Маомао поднимает на него взгляд, только чтобы встретиться с этими лучистыми яркими радужками, не скрываясь разглядывающими ее. В них отражалось столько беспокойства, что Маомао даже немного пристыдилась.
Жесткие тени расчертили его лицо, но ничто не могло сделать его менее прекрасным. Чертов змееныш.
— Почему ты всегда на меня так смотришь? — спрашивает Джинши. Морщинка пролегает меж его бровей, и Маомао вздрагивает, пытается расслабить лицо, выдавить из себя подобие улыбки.
— Простите, я просто задумалась, — говорит она первое, что приходит в голову и даже не врет.
Она не хочет специально оскорблять его, но все время выходит так, что она забывается в своих мыслях. Не привыкла быть в услужении.
Она — травница. Ее дело вылечить, помочь человеку любого рода и происхождения. И если при этом ее лицо не будет излучать бесконечную радость — никто и внимания на это не обратит. Она не умела улыбаться и юлить, как местный шарлатан, которой только и умел, что строить глупое, услужливое лицо.
— Как ты себя чувствуешь? — Джинши вдруг меняет тему, будто вспомнил, зачем пришел. Маомао понимает, что Джинши, возможно, просидел с ней не один час и что нельзя его задерживать ни на миг.
Пора было начать убеждать Джинши в том, что она почти здорова и что не нужно над ней чахнуть.
— В порядке.
Голос предательски щелкнул. Захотелось тут же прочистить горло и Маомао закашлялась, прикрывая рот широким рукавом кимоно.
— Позвать старика? — Джинши неожиданно быстро оказывается совсем рядом. Еще немного, и их тела соприкоснутся. Маомао опускает глаза, только чтобы не всматриваться в его до невозможности красивое, искаженное беспокойством лицо.
Джинши не врал, когда говорил, что беспокоился о ней. Маомао читает его, как открытую книгу. Удивительно, как его секреты до сих пор не расползлись по гарему. Или же все просто закрывают глаза на причуды господина, только чтобы им не отрезали язык или не сделали что похуже?
— Не надо никого звать, — наконец выдыхает Маомао и старается скорее взять себя в руки. Она выпрямляется в постели, прикрывает глаза, делает глубокий вдох. Мышцы спины туго натягиваются, лицо плывет, и Маомао снова чувствует, как обретает над собой контроль.
Глаза резко распахиваются, когда Джинши обхватывает ее руками, лицом утыкаясь ей в грудь. По крайней мере туда, где она должна быть.
Сердце Маомао превращается в сотни мотыльков. Крылышки мелко трепещут в груди. Маомао списывает все на волнение и страх за свое будущее. Пусть она хотела держаться подальше от Джинши, да от кого угодно, в чьих руках лежит власть, лишь бы только не попасть ни в какую передрягу, ничего не знать и никому не переступить дорогу, но сопротивляться Джинши становилось все труднее.
О ней никто и никогда не беспокоился по-настоящему. Старик растил ее, заботился о ней, но той самой любви, о которой все то и дело болтают, она не знала. Мать ненавидела ее, отец пытался использовать неизвестно для чего. (И вспоминать выражение его лица, когда он говорил о ней, Маомао и вовсе не хочет). Сестры, хоть и были к ней добры, но относились как к будущему товару. А карга пыталась прибрать к рукам поскорее. И ей бы это удалось, если бы Маомао не попала в гарем. Может поэтому чужая любовь ей так безразлична? Может поэтому она и сама не понимает, что значит любить?
Лишь спустя мгновение Маомао вспоминает, что ее сердце колотится, как бешеное, и что Джинши точно чувствует это. Его светлое, безупречное лицо вжимается в нее, оно будто сведено приступом боли, словно близость к ней причиняет ему невыносимые страдания.
Маомао в нерешительности поднимает руку. Тянется вперед и на миг задерживается у головы Джинши. Стоит ли? Но рука невольно касается красивых блестящих волос. Наощупь совсем мягкие, как шелк.
Маомао доводилось сушить их полотенцем, даже мазать жиром, когда они вместе отправились в веселый квартал. Но только по приказу. Она ни за что не позволила бы себе касаться Джинши по собственной воле. Ощущения теперь совсем другие. Руку убирать не хочется. И это отравляет ее существование похуже любого яда.
Маомао всегда старалась как можно меньше выделяться, как можно реже попадаться господам на глаза. Она только делала свою работу, а затем растворялась в тени, закрывалась в лавке доктора-шарлатана и с удовольствием перебирала травы, или же прислуживала в Нефритовом дворце. Тихо и незаметно.
Маомао изо всех сил пыталась отвадить Джинши от себя. Понимала, к чему все идет. Она видела, как он смотрит на нее, как ищет в толпе служанок, как постоянно, раз за разом просит «вернуть» ее из Нефритового дворца.
Она понимала, что Джинши держит ее возле себя не просто так. И что дело не только в ее полезности.
Пальцы осторожно зарываются в его волосы, касаются нежной, не видящей солнца кожи.
Джинши выдыхает, его грудь резко опадает, словно все это время он сидел в напряжении, и недовольная морщинка меж бровей разглаживается.
Его лицо напоминает статую Будды. Такое умиротворенное и спокойное. Неужели ему нужно так мало, чтобы чувствовать себя счастливым?
— Я так многое хотел тебе сказать. Когда я понял, насколько тебе плохо… Я испугался за тебя, Маомао.
Внутри поднимается волна противоречий. Слушать голос Джинши — все равно что отдыхать в саду в прохладный летний день. Но в голосе его таится опасность, и Маомао нельзя поддаваться его очарованию.
— Вы до невозможности глупы, Джинши-сама, — выпаливает она не подумав, и тут же жалеет о сказанном. Слишком резко. Слишком самоуверенный тон. Она не должна так говорить с будущим императором, но как еще оттолкнуть его?
— Я знаю.
Он прижимается к ней сильнее, до хруста в ребрах, и Маомао понимает, что бы она ни сказала ему теперь, уже поздно.
— Ты не первая, кто говорит мне об этом.
— Так прислушайтесь к умным людям.
Джинши снова замолкает. Не хочет продолжать вести беседу в этом ключе. Но Маомао не может просто сдаться.
— Зачем вы мучаете себя?
— Только муки могут научить человека настоящему удовольствию, — возражает он, и внутри Маомао все сжимается от тоски.
Она чувствует, что отказывается от чего-то такого, чего ей не испытать больше никогда, но не может молчать, не может позволить Джинши загонять себя в ловушку. Она чувствует, что сейчас он готов вытащить из глубины души все, что накопилось, все, что сдерживалось еще с того дня, когда они застряли вместе в пещере. Как же Маомао хочется, чтобы этого никогда не было.
— Стою ли я ваших страданий?
Джинши делает глубокий вдох. Его спина тяжело опадает, когда он замолкает в нерешительности. Капризный. Глупый.
Маомао перенимает его вдох, будто подхватывает его, запасаясь воздухом для слишком сложных слов.
— Вы можете получить любую девушку. Красавицу, дурнушку, умную, глупую. Хоть всех сразу. А хотите ту, которая к вам безразлична.
Джинши вздрагивает, но не отпускает ее. Его пальцы перебирают тяжелую ткань кимоно, и сквозь одежду касания обжигают ее, как раскаленные угли.
— Ты врешь, Маомао. Твое сердце сейчас выскочит из груди.
— Это из-за отравления, — говорит она первое, что приходит в голову. Звучит глупо, но ничего лучше Маомао придумать не может. Все, что бы она не сказала, будет звучать как отговорка для Джинши.
— Не обманывай себя.
Маомао не видит выражения его лица, но по тону слышит, что он усмехается. Кем бы она ни считала его, каким бы глупым он не казался, это не так. Джинши не глуп. Он хитер и опасен. Маомао следует быть с ним гораздо осторожнее, но отчего-то просто не может воспринимать его всерьез.
— Может быть, я просто боюсь. Вы слишком близко. От стресса всегда поднимается давление и учащается пульс.
— Может и так.
Он не перестает гладить ее. Маомао не сопротивляется, и его движения становятся все менее невесомыми, пытаются добраться до нее сквозь кимоно. Плотная одежда совсем не кажется преградой.
— Старик учил меня не доверять мужчинам, — шепчет Маомао. Она хочет отстраниться, понимает, что должна оттолкнуть его, прекратить эти глупости и попытаться вернуть себе свою обычную, скучную жизнь, но сил на это все меньше.
— Правильно делал.
Голос Джинши мягкий, бархатный. Его руки скользят вверх, пальцы чертят длинную линию по позвоночнику до открытой шеи, нежно касаясь неприкрытой кожи. Он прекрасно понимает, о чем она говорит, но все равно не хочет слышать.
Маомао словно окатывает ледяной водой. Она вздрагивает, пытается отстраниться, но Джинши крепко держит ее.
Слова вылетают быстрее, чем она успевает их обдумать:
— Чего вы хотите от меня? Зачем заботитесь обо мне? Если бы я умерла, ваши проблемы исчезли бы вместе со мной.
Маомао кажется, что Джинши увязывается за ней, только чтобы она не разболтала его тайн. Но такая, как она, не любит сплетничать и без приказа не подумает и рта лишний раз раскрыть. В то, что он действительно был обеспокоен ее здоровьем только как служанки — хоть и верится, но с трудом.
Маомао и правда не понимает, почему Джинши готов связываться с ней. Его выбор ничем не ограничен, почему ему так приглянулась простая девчонка, которая вечно наживает проблемы себе на голову? Такая, которая и смотреть-то на него не хочет. Которая не слушает его, всегда пытается сделать что-то за его спиной. Не доверяет.
— Не говори так. Я больше не представляю своей жизни без тебя. Я… — Джинши делает глубокий вдох, собирается с силами для того, чтобы выплеснуть на нее поток из слов, которые уже нельзя будет взять назад.
— Не надо. Я не хочу ничего знать, — перебивает она.
— Нет, послушай, это очень важно. На самом деле я не просто служащий…
— Думаете, я так глупа, чтобы не заметить очевидного? — Маомао не дает ему договорить. Внутри что-то обрывается, она боится его слов, боится, что если услышит правду, то больше никогда не сможет жить так, как она привыкла и любила.
— Ты не понимаешь, Маомао. — Джинши отстраняется, открывает рот, чтобы довести свою мысль до конца, но Маомао оказывается быстрее.
— Что вы влюблены в меня?
Она смотрит на него с вызовом, чувствует, как щеки медленно покрываются румянцем то ли от злости, то ли от стыда. Ей все равно на то, что звучит она, как последняя дура. Лучше опозорить себя, чем услышать то, что Джинши наследник империи, из его же уст. Конечно же, он не любит ее. С такой, как она, интересно поиграть, она полезна, но не более того.
Лицо Джинши розовеет, глаза блестят, он отпускает ее, отворачивается, пытаясь скрыть свое смущение.
Кажется, ее слова попали в цель.
Черт.
— Не совсем. Вернее… Это не то, что я хотел рассказать…
Маомао уже не слушает, все, что ей нужно сейчас — отвадить Джинши от себя. Она выплевывает все, что накопилось внутри, все то, что не могла сказать господину даже в самом страшном сне.
— Может я и пришла из глуши, может и выгляжу, как глупенькая девочка, но я быстро учусь. Я не ношу вашу шпильку, потому что не хочу слухов. Я не хочу хранить чужие секреты. Все, что мне нужно — возможность жить. Спокойно. Не опасаясь за свою жизнь. Не сидя под охраной и под присмотром десятка служанок.
С чего она взяла, что она может быть важна настолько, чтобы ее охраняли, как настоящее сокровище, Маомао даже не думает. Говорит любую ерунду, лишь бы выйти сухой из воды.
Она жмурится, будто если взглянет на Джинши еще хоть раз, то все слова исчезнут.
— Я хочу лечить людей, помогать. Я хочу свободы. Я знаю, кто вы. Это и пугает меня. Вы должны быть где угодно, но не в комнате наедине со мной. Уйдите, пожалуйста. Завтра вы все забудете и поблагодарите меня за то, что я отказалась с вами говорить. Так что прошу вас, сделайте мне всего одно одолжение…
Маомао не успевает договорить.
Горячие губы ложатся на ее. Такие мягкие и нежные, что хочется чувствовать их еще и еще.
Глаза распахиваются сами собой. Лицо Джинши невыносимо близко. Маомао позволяет себе всего одно мгновение удовольствия. Приходится приложить немало усилий, чтобы отстраниться. Влажные губы Джинши мажут по щеке, оставляя прохладный след.
Маомао открывает рот, пытается возразить, но Джинши берет ее лицо в руки, уверенно и с напором, разворачивает ее к себе, шепчет в самые губы:
— Молчи. Если не хочешь слушать, я расскажу по-другому.
Он почти касается ее снова, но Маомао выставляет руки вперед, пытается оттолкнуть его. Она понимает, что если он захочет, то возьмет ее силой. Он больше, силен и в отличной форме. Но отчего-то Маомао не боится. Его лицо пунцово-красное, как горы во время момидзи. Джинши даже не может взглянуть ей в глаза. Он явно смущен, и Маомао пытается отыскать в себе такой же трепет и волнение, но только попусту тратит драгоценное время.
Слова вылетают раньше, чем Джинши успеет снова ее поцеловать:
— Может быть, вы привыкли к тому, что вас в любой момент могут убить. Я — нет. У меня были и другие планы на жизнь. Отпустите.
Маомао так рьяно старалась не выделяться. Делала все, чтобы никто ее не замечал. Она и подумать не могла, что среди всех этих невероятной красоты девушек кто-то умудрится положить глаз именно на нее. И уж тем более, что этим кем-то станет брат императора.
Джинши слушается. Отпускает ее лицо, но не отстраняется. Маомао понимает, что должна быть счастлива. Хотя бы рада тому, что удача улыбнулась ей, хоть один раз в жизни. Но удачей это Маомао не считает. Это всего лишь очередная проблема.
Отчасти она лукавит. Джинши хорош собой. Да и умом не обделен. Быть с ним — не противно и даже наоборот. Но Маомао не может обманывать его. Где-то в глубине себя она отыскивает ниточку желания, но тут же душит и давит этот порыв в себе. Маомао не может допустить даже мысли, что ей позволено быть рядом с наследником империи.
— С самого детства я желал того, чего никогда не смогу получить. И даже теперь ничего не изменилось, — шепчет Джинши.
Маомао понимает — эти слова ей не предназначены. Она всего лишь случайная слушательница, невольная свидетельница его откровений, и прежде, чем он успеет сказать что-то еще, она подхватывает:
— Мне казалось, что я не раз дала понять, что не хочу этого. Вам стоило бы с позором выгнать меня из гарема, но вместо этого вы продолжаете стоять на своем. Сколько раз я оскорбила вас? Даже за эти несколько мгновений? За один только неуважительный взгляд многие уже гнили бы в земле, но все сходит мне с рук снова и снова.
— Ты же умная, Маомао. И прекрасно понимаешь, почему это происходит.
Маомао понимает. И именно поэтому так хочет, чтобы Джинши оставил ее в покое. Она не желает его внимания.
— Вам нельзя любить меня. Я никто.
— И я все равно люблю.
Его едва ли успевшее побелеть лицо заливает румянец. На нее Джинши больше не смотрит, глядит куда-то в сторону, не может поднять глаз. Все его тело выдает в нем обычного юношу, и даже безграничная власть не делает его кем-то другим. Он остается все тем же Джинши, к которому Маомао успела привыкнуть. Странному, но доброму. Маомао удивляет то, каким разным он может быть. В одно мгновение дурачится, как ребенок, в другой — он уже взрослый мужчина. Хоть и избалованный до невозможности.
Маомао вздыхает, отталкивает Джинши от себя, пытается выкроить хоть пару чи пространства. Рядом с ним сложно даже дышать. Дело не в его чарах. Маомао не тает от одного только его взгляда. В нем ее привлекает что-то гораздо более глубокое, что пока не получается описать. Он умеет быть серьезным, Маомао это знает. Но видит, как сильно задевает его ее отказ. Если бы он действительно был взрослым…
Осознание пронзает голову до звона в ушах. Если он не евнух, то ему не может быть больше двадцати. Даже самый утонченный юноша превращается в мужчину рано или поздно. С Джинши этого просто еще не произошло.
И как она не додумалась до этого раньше? Мысли все время были заняты чем-то другим, и она пропустила такую очевидную вещь! Джинши не сильно старше нее самой, и она с хладнокровной жестокостью топчет его, возможно, первые сильные чувства. Укол вины встряхивает ее, и Маомао пытается хоть немного смягчить удар.
— Джинши-сама… Я хочу быть вашим дорогим другом. Я буду рядом, буду помогать вам, но я не могу быть чем-то большим.
— Я не друг тебе, — резко обрывает он, и лицо его преображается. Взгляд матереет, становится жестче. — Из всех людей, кто находится в этом месте, я твой самый главный враг.
— Я знаю, — говорит Маомао. Тихий голос растворяется в глухой, обитой бумагой и тканями комнате. Она не боится его. Просто не может. Она видела его капризы, его беспокойство и страх. У Маомао не получается видеть в нем врага. И это, наверняка, однажды погубит ее. Она знает слишком многое, но наверняка до сих пор недооценивает ту мощь, которая находится в руках этого юноши.
— Мы чем-то похожи, Маомао.
Она вся обращается вслух. Чем она, травница, может походить на потомка бога?
— Ты хочешь оставаться незаметной. Я тоже этого хотел. Я так боюсь ответственности, был таким трусом, что сбежал сюда. Притворялся, только чтобы меня не трогали. Хотел отказаться от титула. Брат настоял на том, чтобы я подумал хорошенько. Ты показала мне, что в мире есть те, кто будут с тобой, не смотря ни на что. Я доверяю тебе. Ты учишь меня не бояться.
Он невесомо касается ее руки. Маомао хочет отдернуть руку, но не решается. Его касания нежные, осторожные. Приятно.
— Ты мое лекарство.
— Всякое лекарство в больших дозах становится ядом, — тут же парирует Маомао. И рука невольно дергается, выскальзывает из его ладони. Маомао прижимает ладонь к себе, будто ее спасение зависит от этой руки. Но касания уже ни на что не могли повлиять. Теперь Маомао знает, что Джинши абсолютно бесповоротно в нее влюблен.
Он хмурится. Молчит. Думает.
— Скажи, чего ты хочешь? Сад трав? Аптеку? Свой лазарет? Я дам тебе, что угодно. Достану любые ингредиенты, только попроси, — говорит он, и на миг глаза Маомао загораются.
Лапчатка, рога жука-оленя, кордицепс, виверровые железы — мелькают недостижимыми образами. Сколько лекарств, отваров и снадобий можно будет сделать, сколько экспериментов провести! Она и понюхать-то эти ингредиенты в своей жизни никогда не сможет! Джинши и не такое доставал для нее… Но она тут же отгоняет от себя эту мысль.
— Хотите купить меня? — говорит она, едва скрывая свое возбуждение. Джинши это видит, усмехается, словно смакуя свою победу.
— У всего есть своя цена.
— Вы правы. Но мне ничего от вас не нужно.
Маомао пытается взять себя в руки, предложение Джинши будоражит ее. Он же снова разочарован. Будто бы дорогие травы и части животных были его главным козырем. Внутри слабо колет разочарованием. Как будто бы Маомао могла ждать чего-то большего.
Джинши прав. У всего есть своя цена. И тем более у такой, как она. И глупо строить из себя кого-то, кем Маомао не является. Она всего лишь травница, которая пытается уберечь молодого господина от ошибок. Но кто она такая, чтобы решать за него? Может и стоило согласиться…
— Сегодня ты врешь больше обычного. Еще совсем недавно ты не отказывалась услужить мне за плату.
— Тогда почему вы просто не прикажете мне? Без всякой платы. Вы же знаете, что я не ослушаюсь, — говорит Маомао, а внутри все переворачивается.
Она знает свое место, понимает, что не стоит ни мгновения времени господина. Джинши мог бы просто потребовать ее себе, и никто и не подумал бы спрашивать, а хочет ли этого сама Маомао. Для нее это было бы лучшим исходом. Из бедной травницы стать фавориткой наследника империи. Но радоваться у Маомао не выходит. Она не хочет ни украшений, ни богатых комнат, ни кучи служанок. Она ждет, когда Джинши надоест играть во взрослого и рассудительного мужчину, когда проявится его капризная натура и он возьмет то, что принадлежит ему по праву, без всяких глупых разговоров.
— Я не могу, — говорит Джинши, и снова рушит все те догадки, что Маомао бережно выстраивала в своей голове.
Джинши не поддается ее логике. Почему он терпит все то, что она с ним делает?
— Это лицемерно. Вы знаете, что я не люблю вас.
— Почему ты тогда все время рядом? Помогаешь мне, спасаешь.
— Потому что вы мой господин, — Маомао выдавливает из себя улыбку. Неужели он и правда думал, что она делала это все из каких-то чувств? Совсем нет. Маомао делала то, что должна.
— Если бы тебе было все равно, ты бы не спасла меня в храме.
— Я не говорила, что мне все равно.
Маомао отворачивается. Невыносимо смотреть ему в лицо, раз за разом руша его надежды.
— Я знаю, что ты не из тех, кто бросится ко мне на шею, но я уже не могу отпустить тебя, Маомао. Я скорее умру, чем вернусь без тебя во дворец.
Джинши говорит совсем тихо, на грани слышимости.
Маомао молчит. Что она может ответить ему?
— Зачем ты сопротивляешься? Со мной тебя ждет жизнь, которой завидуют все.
— Я не вру вам. Мне это не нужно. Я правда не чувствую того же, что чувствуете ко мне вы. Я не знаю, каково это, любить. Никогда не любила и вряд ли полюблю. Все, что вызывает во мне чувства — травы и медицина. Я не могу притворяться. И для вас я ужасный выбор. Я не могу позволить вам разрушить свою жизнь из-за прихоти.
Даже если Джинши любит ее, что с того? Никто не признает ее законной женой, если до этого, конечно, дойдет. Маомао никогда не хотела детей, и сделает все возможное, чтобы они у нее не появились. Что, если Джинши действительно любит ее так сильно, что не захочет никого другого? Это слишком большая ответственность для нее.
Рядом слышится тихий смешок и Маомао поворачивается на его, смотрит в веселые глаза Джинши. Не радужки, сиреневые сапфиры, сверкающие, как рассеченные астеризмом камни.
— Ты слишком высокого мнения о собственной значимости.
Маомао не обижается. Облегчение ветерком проскальзывает в мыслях. Джинши прав. Она недостойна того, чтобы беспокоиться об этом. Она всего лишь одна из множества девушек, с которыми Джинши предстоит быть. В ней нет особенной ценности. Может зря она переживает, и для Джинши она всего лишь мимолетное увлечение, которое пройдет так быстро, что никто и не заметит? Может, все его слова — всего лишь сладкая ложь, чтобы заполучить ее?
Маомао запуталась. Она упускает какую-то скрытую, но очень важную деталь, и то, что она не может отыскать ее, понять, что происходит на самом деле, обескураживает ее.
Если Джинши всего лишь играет с ней — зачем устраивать все это представление? Признаваться в любви, только чтобы следом сразу сказать, что она слишком многое на себя берет. Маомао чувствует, что в ее состоянии она не сможет осознать все до конца и сложить обрывки фраз в красивый понятный рисунок. Слова кажутся частью причудливой мозаики, на разгадку которой нужно время.
Времени у Маомао нет. Но отрицать очевидного она не может.
Шантажировать Джинши любимой игрушкой — проще простого. А похитить ее почти ничего не стоит. Может, и не стоит тешить себя надеждой на то, что Маомао настолько важна для Джинши, что это может нести опасность. Но порой он бывает до невозможности упрям и глуп.
— Вы недооцениваете опасность, какой себя подвергаете.
— Поверь, это меньшая из зол.
Маомао не верит. Кажется, что Джинши едва ли приходилось сталкиваться с проблемами в жизни. Но взывать к его разуму снова и снова оказывается бесполезным занятием. Маомао чувствует, как начинает сдаваться.
— Не отталкивай меня, СяомаоУменьшительно-ласкательный суффикс. .
От его слов внутри теплеет. Снова этот невыносимо нежный тон. Джинши мог бы приказать ей, но вместо этого просит ее внимания. Как же это до невозможности глупо!
Джинши двигается ближе, аккуратно берет ее ладони в свои. Маомао смотрит на все будто сквозь толщу воды — движения замедленные и нечеткие. Она видит, как Джинши подносит ладони к губам. Рукава кимоно сползают вниз, оголяют испещренную шрамами, отвратительную руку без повязки. Результат многочисленных экспериментов и неудач.
Джинши не морщится, не отворачивается, покрывает легкими поцелуями ее кисти, поднимаясь выше.
Маомао задумалась. Каковы ее варианты? Он не отступится. И если она продолжит сопротивляться, это только сильнее привлечет его. Маомао не может позволить себе стать слишком значимой для него. Она понимает, кто она такая, знает свое место. Джинши наиграется, и если ее свобода и тело — это то, чем она должна пожертвовать, чтобы сохранить младшего брата императора, то она это сделает.
— Неужели я противен тебе? — Джинши прерывает поток ее мыслей. Заметил, что ее не трогают его поцелуи. Маомао умеет уходит в себя так глубоко, что ничего не замечает вокруг. Но Джинши это не останавливает. Он пытается раскопать что-то, чего нет.
— Совсем нет. Вы и сами прекрасно знаете, какой эффект оказываете на женщин.
— Но не на тебя.
— Нет.
Маомао немного, но слукавила. Знал бы он, что происходит внутри нее на самом деле. К борьбе за собственную свободу примешивается желание. Интерес попробовать, какого это, быть с мужчиной.
— Ты говорила, что видишь во мне только Джинши. Тогда будь верна своим словам.
Маомао действительно сказала это. Но не думала, что этим поставит себя в такое положение, из которого не сможет выбраться.
— Я пыталась видеть в вас всего лишь Джинши, но больше это продолжаться не может. Я не могу представлять вас, как простого служащего, зная, кто вы есть на самом деле.
— Притворись для меня. Как тогда в городе.
Маомао прикрыла глаза. Лоб напрягся сам собой. Она думала. Думала без остановки, но разум покидал ее. Ничего нового выдумать она уже не могла. Прикосновения Джинши сбивали с толку, делали только хуже.
— Вы хотите выторговать мою любовь?
— Я хочу ее заслужить.
Его молящий взгляд, теплые руки — все это медленно, постепенно, мгновение за мгновением очаровывало ее. Маомао никогда не мечтала стать принцессой, не искала в этом мире любви. Она плыла по течению, словно упавший с цветка лепесток. Маомао не боролась за внимание Джинши. Любой, хоть раз взглянувший на их общение, без зазрения совести мог бы сказать, что Джинши ей совершенно безразличен.
Но она не безразлична ему. Наследник империи хочет заслужить ее любовь. Травницы. Пустого места. Как глупо. Почти смешно.
Маомао хочет держать дистанцию. Снова притвориться, что ничего не видит и не понимает. Но может ли она позволить себе делать то, чего она хочет, а не то, что должна? Ответ прост. Конечно нет. Проще сдаться. Джинши рано или поздно заинтересуется кем-то еще.
Маомао понимает, что чем больше сопротивляется, тем сильнее Джинши хочет завладеть ею. Он не привык к отказам и не собирается отступать. Но если Маомао станет для него доступной, обыденностью, то в скором времени все станет на свои места.
Грудь разрывает от волнения, и Маомао глушит боль тяжелым вздохом.
— Я стану вашей. Буду с вами столько, сколько вам этого хочется. А потом я надоем вам. И вы отпустите меня. И забудете, словно меня никогда и не было. Обещайте мне.
— Я не смогу тебя забыть, Маомао, — говорит Джинши с надеждой в голосе.
— И будете еще глупее, чем я думала.
Джинши мягко улыбается. Его рука тянется к ее лицу, пальцы осторожно касаются щеки.
— Пусть так.
От волнения кружится голова. Маомао пробует отвоевать хотя бы частичку собственной свободы.
— За пределами этой комнаты — я просто ваша служанка. Дегустатор. Это мое условие.
Джинши улыбается. Маомао не в праве ставить условия, но полна решимости. Она не может позволить себе поддаться мимолетному влечению. Даже если перед ней наследник империи. Она хочет быть собой. Хотя бы попытается.
— Хорошо.
Маомао не верит своим ушам. Неужели Джинши готов уступить ей? И неужели за это она должна будет — всего ничего — свое внимание?
Она в нерешительности протягивает к нему руки, касается толстого дорогого оби, тянет тяжелые кисточки завязок на себя, и пояс падает, скручиваясь на футоне ядовитой змеей.
— Запомните мои слова: я — ваш яд. И вы еще не раз пожалеете о том, что не послушали меня.
— Может быть, я хочу отравиться.
Его рука мягко ложится на щеку, поглаживает кожу, спускается ниже, ко все еще горячим после лихорадки губам. Он тянется к ней, и Маомао не может сопротивляться. И не хочет. Сдается, как и должна.
Он целует ее снова. Мягко, но уверенно. Маомао больше не отталкивает его, наоборот, поддается на его невинную ласку. Джинши переменчив, как сезон дождей. В одно мгновение он беззаботен и весел, в другое решителен и серьезен. Всего лишь раз Маомао видела его слезы и до сих пор не могла понять их причину.
Теперь, когда она знала его главный секрет, многое встало на свои места. Он один в этом огромном царстве сплетен, интриг и лжи. Маомао всего лишь случайно оказалась слишком прямолинейной, такой, какой Джинши смог довериться, как самому себе. За это Маомао не могла его винить. Ему повезло, что она оказалась рядом, такая неприметная, но понимающая гораздо больше, чем другие хотят показать.
До сих пор не верилось, что Джинши совсем немного старше нее самой. Но сквозь его капризы и причуды проглядывали уверенность, решимость и сила.
Маомао тянется к нему руками. Под ладонями чувствуется переплетение тугих мышц. Она не раз видела его тело, но не так. Для нее он был всего лишь еще одним несчастным парнем, пережившим кастрацию. Знала бы она тогда, что все его части на месте, была бы гораздо осторожнее. Но теперь уже было поздно.
Его губы терзают ее, и она приоткрывает рот. Языки переплетаются в томном танце, Джинши пробует ее на вкус, хотя во всех его движениях чувствуется нетерпение. Упругий язык плавно изучает ее губы.
Маомао не заставляет Джинши ждать.
Тяжелое утикакэ соскальзывает с плеч, когда Маомао запускает руки под дорогую ткань, поглаживая Джинши по сильным, жилистым рукам. Лицо Джинши пунцовое от ее нехитрых манипуляций.
Контраст невыразим — куда подевался тот Джинши, который заигрывал с ней на каждом шагу? Джинши проверял ее на прочность, пытался сломать ту стену, что Маомао выстроила между собой и миром, и когда тяжелая дверь в неизведанное приотворилась, Джинши засмущался.
Маомао понимает, что об отношениях мужчины и женщины за ширмами Джинши знает лишь из книжек и, может быть, женских разговоров, а значит ей придется взять инициативу на себя. Ей не менее неловко, когда она добирается руками до крепко обвязанного вокруг мужской талии пояса.
Джинши не медлит, дергано тянет себя за пояс исподнего, развязывает нехитрый узел, и его тело обнажается, красивое и сильное.
Маомао на миг замирает, внимательно изучая каждый изгиб, но Джинши напирает, наваливается сверху, губами касаясь ее шеи.
— Я не заслуживаю этого, Джинши-сама, — все пытается вразумить его Маомао, но все впустую.
— Ты ошибаешься, — шепчет он, и волоски на коже поднимаются в такт его словам. По телу бежит мелкая дрожь, когда он руками касается ее сквозь одежду. Она хотела бы поверить в то, что она и правда нечто большее.
Маомао старается дышать ровно, но сбивается, когда Джинши губами скользит выше, огибает линию челюсти, невесомо касается мочки уха. Волнительно и приятно. Его тяжелая ладонь лежит на узле пояса, и Джинши тихо шепчет:
— Можно?
Маомао чувствует, что если скажет хоть слово, то голос сорвется, и она отрывисто кивает.
Его руки подрагивают, едва ли справляются с лентами пояса. Под кимоно нет ничего, нагота сковывает ее. Маомао не глупая. Она знает все, что происходит в постели между мужчиной и женщиной. Наверняка даже лучше, чем сам Джинши. Так почему же так невыносимо стыдно?
Лицо пылает, словно в лихорадке, Джинши отстраняется, разглядывает ее тело. На его щеках побледневший румянец. Маомао не может оторвать от Джинши взгляда — настолько он прекрасен. Чертов змей. Маомао представляла, что однажды попадется в его сети, но была уверена, что выстоит против этих чар. Возможно, она была слишком самонадеянной, а может не думала, что Джинши будет так настойчив.
— Я плохо представляю, что должен делать… — неловко говорит он, но не отводит взгляд. Все смотрит на Маомао, как завороженный.
— А что вы хотите сделать? — подчеркивает она и пытается улыбнуться. Сквозь смущение и желание прикрыться сделать это непросто.
Джинши снова сильно краснеет. Маомао не может угадать, о чем он думает, может лишь предположить, но совсем не понимает, что могло заинтересовать его в ее теле. Крохотная грудь, едва ли оформившиеся бедра?
Маомао еще никогда не стеснялась своего тела так остро, как в этот миг.
Джинши несмело касается ее груди. Накрывает своей огромной, в сравнении с ней, ладонью. Легко сжимает, изучает пальцами темную в сравнении с его кожу. Кончиками пальцев поглаживает напряженные соски и Маомао вздрагивает, когда по телу пробегает короткий заряд.
Джинши красив. Стройное, подтянутое, совсем еще юное тело отражает труды, вложенные в его форму. Изящность его сложения отвлекает ее, и только в последнюю очередь взгляд скользит ниже, к темным курчавым волоскам.
Видеть волосы на теле Маомао непривычно. Евнухи по своей причудливой природе были гладкими, девушек же всех поголовно обязывали брить интимные места. Наложницы регулярно обмазывались липким сахаром, выдирая ненавистный пушок. Маомао же с самого детства привыкла видеть таких же гладких сестер и навсегда переняла отвращение к растительности на теле.
Джинши же словно пришел из другого мира. На самом деле так и было, и эти волоски снова напоминают Маомао о том, кто находится перед ней.
Джинши придвигается ближе. Ворох спутанной одежды мешает ему, но он не обращает на это внимания: жмется ближе к Маомао, и их губы снова встречаются в поцелуе. Член упирается между ног, и Джинши трется об нее. Маомао чувствует его нетерпение и подмахивает бедрами.
Может они и не до конца понимают, что делают, но все получается само собой, будто бы все необходимое знание даровано им свыше.
Маомао не хочет признавать, что ей становится приятно, но внизу живота жмется еще нерастопленное желание. Между ног становится влажно, и Джинши задевает в ней что-то, отчего становится только приятнее. Маомао концентрируется на ощущениях.
Джинши чудесно пахнет. Благовониями и травами, будто пропитался запахом этой комнаты и ее, Маомао запахом. Его язык изучает ее рот, поглаживает небо, заставляя мурашки бежать по телу. Маомао отвечает, льнет к нему, и в большой комнате становится слишком много места. Хочется сжаться до размера них двоих.
Маомао ловит себя на этой мысли, разрывает поцелуй и выпутывается из-под Джинши. Он недоуменно глядит на нее — волосы в легком беспорядке, глаза блестят, как драгоценные камни. Он не успевает возразить, когда Маомао отталкивает его, заставляя отклониться назад. Джинши упирается руками в футон, когда Маомао бесстыдно забирается к нему на колени.
В живот упирается его напряженный член, но Маомао не спешит, не хочет, чтобы первый раз для нее был слишком болезненным. Она тянет его ладонь к промежности, направляет и показывает, что нужно сделать.
Джинши понимает ее без слов. Его пальцы скользят по светлой, гладко-выбритой коже. Маомао чувствует, как его пальцы путаются в ее влаге. Маомао не позволяет Джинши смотреть вниз, обхватывает его лицо ладонями и притягивает к себе. Джинши с удовольствием снова тянется к ее губам.
Кажется, что Джинши никогда не будет достаточно. Он никак не может насытиться ей, напористо сминает ее губы, скользя пальцами по горячему лону. Он тяжело дышит в нетерпении, но ждет от Маомао подсказок, сигнала. Она и сама не знает, готова ли, но низ сжимает сладкой судорогой, и с губ срывается тихий стон.
Маомао тянется рукой вниз, касается его члена. Бархатистый и горячий, он вздрагивает от прикосновения прохладных пальцев, и Джинши выдыхает Маомао прямо в губы, когда она сжимает его у основания, осторожно гладит его рукой и неторопливо скользит вверх и вниз.
Джинши сбивается с ритма, его пальцы то останавливаются, то двигаются рвано и неровно. Он на мгновение замирает, когда Маомао задевает особенно чувствительную часть, и она пользуется моментом, отстраняется от его губ, выставляет руки вперед, толкает его податливое тело, и Джинши падает на мягкий футон. Его волосы разлетаются по ткани, слегка спутанные, но все еще похожие на жидкий шелк. Маомао сложно не разглядывать его. Джинши — совершенство, словно выточенная из камня статуя.
Он тянется к Маомао, но она откидывает от себя его руки, не позволяя касаться. Он хмурится. Маомао видит его недовольство, но сейчас ей не до каприз.
Страшно, волнительно, неловко, но Маомао не хочет растягивать это дольше. Внутри все жаждет чего-то нового, того, что она еще не до конца понимает. Маомао привстает, направляет член себе между ног, раздвигает набухшие, мелко пульсирующие от напряжения складки. Даже собственные прикосновения пронзают короткими вспышками.
Джинши не сводит с нее глаз. Румянец на его щеках невыносимо очарователен, но Маомао не может на него смотреть. Слишко неловко, и она отводит взгляд, рассматривая рисунок на измятом их телами кимоно.
Джинши тянет ладони к ее бедрам. Пальцы впиваются в тонкую кожу. Он дергается вверх, жмет бедра Маомао ниже, насаживает ее на себя и Маомао поддается, опускается под его напором.
Тело пробивает жгучей болью.
Наверное, стоило бы отстраниться, убежать от этой боли, но Маомао неожиданно ощущает новый прилив возбуждения. От наслаждения кружится голова. Маомао не раз причиняла себе боль, обжигая руки растениями, травясь ядами. Это еще одна, новая и пока неизведанная боль, которая приводит ее в восторг.
Она невольно вскрикивает, и Джинши на миг замирает, его рот приоткрывается, будто он хочет что-то сказать, но Маомао двигает бедрами, насаживаясь сильнее, и голова Джинши запрокидывается назад. Маомао почти что может почувствовать ту волну удовольствия, что прошла по его телу в этот миг.
Маомао двигается все увереннее. Боль — не страшнее царапины — отходит на второй план. Горячее нутро обхватывает член внутри, сжимается от удовольствия. Приятно, и с каждым толчком становится только лучше. Она двигается все быстрее, руками упирается в твердый пресс Джинши, едва ли обращая на него внимание.
Маомао хочет, пытается почувствовать хоть что-то кроме похоти, хоть какое-то светлое чувство, которое можно приписать к любви, но внутри абсолютная пустота. Только огонь, который разгорается так, словно в него плеснули масла.
Маомао слышит сбивчивое дыхание Джинши, чувствует, как его руки сильнее сжимают ее, помогают двигаться, то приподнимая, то опуская ее бедра.
— Посмотри на меня, — просит он, и Маомао впервые послушно подчиняется, поднимает на него затуманенный взгляд.
Джинши не выдерживает, выходит из нее резко, рывком валит ее на спину, хватает за бедра и притягивает ближе к себе.
Тела ударяются друг о друга с некрасивым шлепком, но каждый новый звук — странное и неизведанное, то, что так любит изучать Маомао.
Она сжимается, когда лицо Джинши нависает над ней. Волосы ниспадают с плеч, и свет из окна теряется в них, сверкая тонкими лучами.
От него, всегда идеально чистого, непривычно пахнет потом и чем-то анисовым с легкой кислинкой и сладостью. Маомао хочет распробовать его и тянется к его губам.
Джинши входит в нее резко, нетерпеливо, и смесь удовольствия и боли пронзает Маомао тягучей истомой.
Такая его сторона нравится ей куда больше. Капризный и предсказуемый Джинши, такой, к какому она привыкла — это то, что приносит ей успокоение. Она не готова и не хочет видеть его серьезным. Такого Джинши она не понимает и не может изучить. Все новое и неожиданное в нем вселяет в нее страх.
Она прогибается ему навстречу, когда он снова толкается в нее, и тело вдруг превращается в груду костей и мяса. Руки и ноги мешаются, Маомао не знает, куда себя деть, и просто хватается за тело Джинши, ища в нем опору.
Джинши жадно сжимает ее бедра, так сильно, что кажется, после его пальцев правда останутся синяки. Он двигается все быстрее и резче, покрывает ее шею, грудь, плечи и руки хаотичными поцелуями.
Маомао уже не сдерживает стонов, пробивающихся из груди. Разум покрывается туманом, она больше не думает о бумажных фусума и тончайших стенах. Не помнит про свое же требование оставить все в тайне.
Маомао нравится его напор и нетерпение. Сквозь них она чувствует, что Джинши действительно хочет только ее.
На щеках Джинши легкий румянец. Его пушистые, слишком длинные для мужчины ресницы подрагивают. Брови сведены, и все лицо напряжено, словно он готовится к схватке.
Низ живота невыносимо горит. Маомао не должна испытывать этого удовольствия, не может разрешить себе, но тело не слушается доводов разума. Толчок за толчком Маомао чувствует, как напряжение внизу лишь усиливается, скручиваясь в плотную пружину, готовую вот-вот выскочить.
Их движения становятся все более хаотичными. Сложно ловить так друг друга, и Маомао больше не пытается, полностью отдается на волю Джинши.
Всего на мгновение он отрывается от ее тела, наклоняется к ней, его дыхание обжигает и без того раскаленную кожу.
— Моя, — шепчет он ей, прежде чем его тело сводит судорогой.
Маомао чувствует, как он изливается внутри. Теплая пульсация, липкость между ног и так и не достигшее пика напряжение, которое с каждым мгновением отдаляется все больше, растворяясь в ничто.
В голове миллионы мыслей — хочется принять ванную, и нужно придумать отвар, чтобы предотвратить беременность, и еще много всего, о чем женщины, наверное, никогда и не задумываются после времени, проведенного с мужчиной наедине.
Тело Джинши расслабляется, кажется, что если Маомао хоть немного пошевелится — он рухнет на нее всем своим весом и раздавит ее, но Джинши валится набок, тут же сгребая Маомао руками. Он притягивает ее ближе. Маомао не сопротивляется. Все необходимые хлопоты можно оставить на потом.
Ладонями она гладит его фарфоровую кожу, снова замечает, как сильно она контрастирует с ее хоть и не сильно, но загорелыми руками, в очередной раз напоминая Маомао о том, кто она такая. Она утыкается носом в его грудь и снова вдыхает этот чарующий букет из запахов. Уходить совсем не хочется. И не хочется, чтобы Джинши уходил. Но Маомао прекрасно понимает, что это мгновение — единственное, на что она может рассчитывать.
— Ты прекрасна, как дикий цветок, — шепчет Джинши, и Маомао заставляет себя молчать. Не отрицать и не убеждать Джинши в том, что он сильно ошибается. Дикие цветы вовсе не красивые. Они невзрачные, блеклые и крохотные, прячутся подальше от любопытных глаз.
Маомао — лютикЛютики могут олицетворять нежность, простоту и искренность чувств., непримечательный и простой, непригодный в пищу, ядовитый до судорог и даже смерти. Джинши не понимает этого. Не хочет понять. Как маленький ребенок тянет руки к огню, так и он обжигается, предпочитая наставлениям других людей совершать собственные ошибки. Маомао хотела бы уберечь его, не разбивать ему сердце, но теперь уже поздно. Все, что ей остается — терпеливо ждать.
Рано или поздно он забудет о ней.
Джинши утыкается носом в ее волосы, с шумом вдыхает и на мгновение замирает, словно пробуя ее на вкус. Теплое дыхание опаляет макушку, и Джинши шепчет в ее волосы:
— Пахнешь шалфеем.
В голове Маомао одно за другим мелькают значения, свойства, признаки… Ее наверняка обтирали шалфеевой водой, чтобы уменьшить потоотделение и помочь ей сохранять влагу внутри. Это важно при отравлении. Обезвоживание — страшнее яда. Шалфей так же является легким афродизиаком, вспоминает Маомао, и уголки губ ползут вверх. Забавное совпадение.
Говорить не хочется. Джинши медленно водит ладонями по ее спине, тело расслабляется и млеет от нехитрой ласки. Маомао прикрывает глаза.
Руки Джинши медленно ползут по ее спине, очерчивают линии позвонков, тянутся к бедрам. Он не торопится уйти, хотя давно уже стоило покинуть комнату. Такие как Джинши не имеют права любить и проводить столько времени в постели с одной женщиной. Джинши — судьба их народа, и ему следовало бы задуматься о том, на что он тратит свои силы.
Понимает ли он это? Вопрос Маомао подвисает в мыслях. Ответить на него самостоятельно у нее не получится. Джинши, который способен переступить черту — для нее неразрешимая загадка. Партия го, в которой каждый шаг ведет ее все ближе к поражению. В этой битве Маомао безоговорочно проигрывает, предпочитая капитулляцию полнейшему разгрому.
Правильно ли она поступает?
— Можешь считать меня полным дураком, но я правда люблю тебя, Маомао, — тихо говорит Джинши. Слова тонут в ее волосах, и Маомао сжимается. Слова, которые хочет услышать любая, но не она.
Джинши ждет ответа, но Маомао не способна ответить. Она будет с ним честна до конца. Как бы ни старалась, но внутри не получится отыскать то, чего нет.
Джинши тяжело вздыхает. Его грудь расширяется, вдавливает Маомао в себя, словно пытаясь проглотить ее без остатка. Миг — и тепло чужого тела исчезает, оставляя после себя лишь холод и краткое послевкусие чужой ласки.
Маомао привстает, но посмотреть на Джинши, пока тот одевается, просто неспособна. Ее гложет чувство вины и стыда, но сделать ничего нельзя.
Она слышит, как с тихим шелестом разъезжаются фусума, и как Джинши желает ей поскорее поправляться. Затем наступает полнейшая тишина.
За окном переливаются звуки, но пение птиц, шум ветра Маомао не слышит. Она наконец-то остается наедине с собой.