Комната, в которой сидел Диппер, была самым типичным пристанищем местного подростка. Совсем маленькая комнатушка: в ней помещалась одноместная кровать, стоящая вплотную к стене с окном, выходящим на индустриальные окрестности. Был стол, находящийся у изголовья кровати, заляпанный чернилами, и деревянный стул, на котором покоилась груда одежды. Вместо шкафа — тумбочка, на которой находилась замысловатая конструкция: в самом низу лежала самая толстая и большая книга, дальше книжная пирамида шла вверх, и уже там, на самом верху, были сброшены грязные тарелки. На подоконнике кипела своя жизнь: непонятного вида растение, питающееся насекомыми, две книги «из-под полы», на них обычно стояла нелепая коробочка на железных ножках с кучей антенн. Стены пестрили вырезками из газет, журналов и книг. Тут и там на кривых полках стояли книги, суккуленты, всякий шлам и неплохой такой слой пыли.

Диппер, по-турецки рассевшись на кровати, модифицировал антенну для радио. В зубах у него был сжат покусанный карандаш с разметкой. Он часто использовал его вместо линейки. Диппер собирал радио обратно, активно работая отвëрткой. Он часто щурился и забавно хмурил брови.

— Мейсо-о-он! — Грозным материнским голосом донеслось с кухни.

Диппер недовольно цокнул, и карандаш выпал у него изо рта, мягко шлëпнувшись на одеяло.

— Ну щас, мам! — В тон, раздражëнно крикнул он. Ответа не последовало, а это значило, что терпение матери — Фрэнсис Пайнс — постепенно заканчивается.

Он, ускоряясь, поднëс паяльник к механизму. Антенна уже была прикручена и соединена с внутренностями радио, оставались только последние штрихи. В голове Диппера всë это работало идеально, но как оно будет на практике — знает один бог.

Рядом с их домом была огромная свалка. Диковатые мальчишки в рваном тряпье постоянно тащили оттуда всякое на металлолом и в дом. Что-то служило им кухонной утварью, из чего-то же можно было сварганить табуретку для бабули. Девчонки, к слову, туда тоже захаживали. Вот и Диппер рылся там целый месяц после школы, чтобы отыскать все нужные ему материалы. Промышленность в их городе была просто ужасной, ночи стояли холодные, жуткие, а дни, наоборот, — мерзкие и солнечные. Из-за такого климата приходилось плохо всем.

Редко кто платил деньгами, зачастую, принимали всë. Хорошей заменой денег, кто бы знал, служили наркотики и продовольственные товары. На девчонок же шло ужасное давление со стороны родителей: и с мальчишками в грязи покопайся, и бабуле на табуретку подушку сшей, и «женский долг» дяде исполни. Диппер однажды прочитал, что раньше дети в играх платили листиками, разыгрывая разные сюжеты. Он тогда подумал, что это ужасные глупости, и быть такого точно не могло, ведь они, играя, всегда расплачивались крышечками.

Любимой игрой Диппера в детстве была «шпунтик-фунтик-гайка». Суть заключалось в том, что наркобарон поручил своим подручным задание: найти в коллективе «крысу» и за время придумать что-то для убийства предателя. На самом деле, «крысами» были все участники, которые потом вынуждены были разбиваться на пары и бороться друг с другом тем, что нашли. Диппер быстро вынюхал, что кого-то из них можно подкупить крышечками или хламом со свалки, по которой они собирали нужные принадлежности. Кого-то можно взять в свою команду (расчëт шëл на то, чтобы этих ребят «убили» ребята без команды). Ну, и ко всему прочему, Диппер не только выстраивал стратегии, но и отлично мастерил. Да, конечно было такое, что кто-то просто махал арматурой, но правилами это быстро было запрещено. Когда игрок говорил: «шпунтик-фунтик-гайка», то это значило, что он сдаëтся.

Когда радио было собрано, Диппер поставил его на место, начиная настраивать. Этим собственноручно собранным нечто с десятком кнопок и крутилок умел пользоваться один только Диппер.

Диппер раскрыл губы в беззвучном многообещающем «опа» и прикусил кончик языка. Радио затрещало, тогда, после нажатия на маленький рычажок, оттуда наконец послышалась музыка. Такой музыки Диппер никогда не слышал, поэтому почувствовал, как внутри что-то затрепетало. Он сделал погромче и, ненадолго уставившись в окно, вдруг подскочил от переполняющей его радости.

— Да! Да! Получилось! Чëртова эврика! — Закричал он, то и дело подпрыгивая и не сдерживая довольной улыбки. Он опëрся на хлипкий стол, начиная стучать ногой и качать головой в такт ритму.

«Это были «The Doors — Roadhouse Blues», сраные вы ублюдки, нет, серьëзно, я увольняюсь! Ха, поверили? Уродцы, вы главное не смотритесь в зеркало, а то расшибëтесь на своëм корыте. Ой. Посмотрели? Ну, тогда слушайте дальше!»

— Мейсон, я тебя полчаса зову! — В комнату сунулось разозлëнное лицо матери. Она сложила руки на груди и злобно рявкнула, — а ну на кухню, пшëл, — не принимая возражений, мать, для больше убедительности, добавила, — быстро!

Дипперу оставалось только кивнуть и, выключив радио, отправиться на кухню. Мать, догоняя, дала ему нравоучительный подзатыльник. Диппер скривился и потëр место ушиба.

— Ну, мам!

— Я тебе непонятно говорила? Нет, Мейсон, это невозможно терпеть! Тебе уже семнадцать, а ты всë такой же неотëсанный. Вы с Мэйбл два сапога пара.

— Мама, ну ты достала уже меня приплетать. — Мэйбл, вытирающая посуду, насупилась.

— А ну тихо! Или до блеска натирать хочешь? — Фрэнсис Пайнс выдохнула, — за что мне такое наказание? — Обратилась она сама к себе.

Мэйбл жила в одной с матерью комнате, помещение было ненамного больше комнаты Диппера. Мэйбл часто жаловалась на это, поэтому периодически спала на кухонном полу, расстелив себе там подобие постели, и истерила, если кто-то заходил туда ночью. Пубертат Мэйбл частенько действовал на нервы всем в этом доме.

Диппер углядел на столе стопку свежих пресных лепëшек, сделанных на муке и воде. Он хотел было схватить одну, но мать быстро стукнула половником ему по пальцам. Диппер айкнул и нахмурил брови.

— Кыш! Сначала дела, только потом еда. Кран почини, потом лепëшки, и по своим делам.

— А почему Диппер только кран чинит, а я весь день с тобой вожусь? Полки эти сраные протираю, посуду тоже на кой-то чëрт, носки, блять, штопаю! — Мэйбл поднялась и кинула на пол железную миску. Она упала с громким звоном.

— У тебя ПМС? — Спросил Диппер с набитым ртом, таки добравшись до лепëшки.

— Вы меня достали! Я вас ненавижу! И нет, братик, у меня не ПМС! — Мэйбл громко затопала с кухни, оставляя их с матерью наедине.

— Сил моих нет, — запричитала мать, опускаясь на стул, — и ты ещë лепëшку стащил? Совсем стыд потеряли.

— Мамуль, ты торгуешь бадяженным викодином и таблетками, которыми только проблеваться можно, какой стыд?

— Ты мне тут не паясничай, умник нашëлся. И эти таблетки вообще-то очищают организм!

Диппер пожал плечами.

— Мама Берга, по рассказам, тоже такую стряпню готовит, что аж весь организм очищается.

— Ты бы поменьше с этим Бергом общался.

— Больно он мне нужен. — Диппер дожевал лепëшку и уже позарился взглядом на вторую. — Если бы сопли под носом вытер и зубы почистил, то, может, и общался бы, а так...

Мать устало посмотрела на Диппера, но быстро переменилась в лице, увидев его руку у заветных лепëшек.

— Работать шуруй!

— Ладно, понял, — Диппер поднял руки на уровне груди в примирительном жесте.

Дипперу не впервой возиться с инструментами. В этом доме постоянно что-то ломалось, скрипело, шумело и просто приходило в негодность. Ещë с ранних лет он чинил мелкие неполадки, а сейчас уже являлся полноценной, бесплатной, рабочей силой, и, по совместительству, — крепким мужским плечом. Пришлось подлатывать трубу. Дело, в общем-то, плëвое, управится быстро. Через полчаса у него начинается учëба в школе, из-за отвратительной жары всë начинает функционировать только ближе к вечеру. Когда труба перестаëт течь, Диппер поднимается и тщательно моет руки. Он уже давно проснулся, поэтому выглядел вполне себе прилично. Выбежав в коридор, он быстро накинул плащ и схватил кожаную мужскую сумку.

— Я ухожу! — Крикнул он и выскочил из дома, хлопая дверью.

Дорог, как таковых, не было. О дорогах свидетельствовали только следы шин. У Диппера была школа с инженерной направленностью. Закончить обучение можно было уже в двенадцать или четырнадцать — по желанию. Мало кто действительно обучался, многие крепкие мальчишки рассеивались по бандам, не заканчивая школы, или начинали помогать семье и заниматься мелким криминалом. Таких, как Диппер, было меньшинство. И то, что называлось школой, в действительности больше походило на работу помощника или лаборанта. Так называемые учителя ими вовсе не являлись, это были лишь работники предприятий, которые получали надбавку за объяснение новичкам разного рода вещей. Уже в следующем году Дипперу предстоит начать работу. Семнадцать ему стукнуло совсем недавно. За эти два года на предприятии уже пришлось изрядно попотеть. На блюдечке с голубой каëмочкой информацию никто не преподносил. Ему долго пришлось выбирать между медициной и инженерным делом. Второе казалось ему куда более перспективным в современных реалиях, он знал и верил, что жизнь может быть совершенно иной. Чего только стоил сигнал станции, который он поймал. До этого были и другие попытки разведать, что находится по ту сторону незнакомого мира, но абсолютно провальные. На местные радиостанции накладывались ограничения, в основном, их слушали в дороге. В местной музыке редко можно было услышать слова, а то, что сегодня услышал Диппер, было совершено прекрасно. Когда он вспомнил голос певца и слова, отпечатавшиеся в памяти, у него задрожали пальцы и он, покрепче сжав ремешок сумки, улыбнулся во все тридцать два.

Диппер делал небольшие, но успехи. Он носился по зданию, выполняя мелкие задания. Иногда его обучение доводилось до бесполезного абсурда. Стоит ли говорить о том, что в первый год Диппер какое-то время работал не головой, а шваброй до замены его учителя? Сейчас же он внимательно изучал чертежи и сверял со схемами. Надо было найти ошибку, но Диппер всë никак не мог зацепиться за неë глазом.

— В расчëтах? — Неуверенно спросил он, полагая на чудо.

— Ты наобум пытаешься? Нет, Мейсон, ошибок в расчëтах нет, да и ты, впрочем, и сам это знаешь. — Его учителем был высокий мужчина лет сорока пяти. Он утомлëнно пил что-то из кружки и стучал пальцами по столу, ожидая ответ Диппера.

— Да нет тут ошибки.

— Бинго, — безо всяких эмоций ответил преподаватель.

— Ну и какой в этом тогда был смысл?

— Иногда, Мейсон, нам приходиться говорить вещи, которые находятся на поверхности. Вещи, которые мы видим сразу. Но говорить их следует только иногда. — Преподаватель усмехнулся.

Диппер недовольно посмотрел в его чëрные глаза и нахмурил брови.

— Это урок жизни?

— Нет, Мейсон, это только лишь урок инженерии. — Преподаватель подмигнул ему и отпил из кружки, отставляя еë в сторону. — Как успехи? Смастерил что-нибудь? Ты давно не показывал мне своих разработок.

— Нет, пока ничего, — соврал Диппер. Несмотря на вездесущее беззаконие, закон всë-таки был, и многие им жили. За предательство вполне мог состояться самосуд. А мог и не состояться. Никто не знал, как ляжет карта. — У меня есть некоторые идеи, скорее, наброски, но как-то не идëт. — На самом деле, Диппер параллельно работал над несколькими проектами. Что-то он, непременно, покажет. Какую-нибудь бытовую глупость, вроде электрического чайника. А что-то убережëт от ненужных глаз. Не то, чтобы он прямо боится последствий, нет. Просто если он регулярно будет показывать вещи, уходящие в другой мир, то это будет слегка подозрительно.

— И какие же?

Диппер многозначительно улыбнулся.

— Я тебя понял. Ну, что же, тогда я буду ждать. Не затягивай. Отпускаю пораньше, завтра задержишься. Свободен, — преподаватель махнул рукой.

— Спасибо. До свидания.

Выходя из здания, Диппер поëжился. Сейчас он находился в освещëнном районе, но чем дальше он отдалялся, тем больше приходилось ориентироваться по памяти. Из-за бесконечной тьмы глаза привыкают к жизни во мгле. Диппер теплил мысль о том, что к жизни во мгле привыкают не только глаза, но и люди.

Непонятное рвение овладевало им, когда он задумывался о другом мире. Он читал о лесах, цветочных полях или таких незаурядных местах вроде болота. Его мозг отказывался верить, что такое может существовать. Но всë на это указывало.

Однажды он был в гостях у знакомого из школы, там он впервые попробовал терпкий, вязкий, зелëный крыжовник. Его цвет и исходящая от крыжовника свежесть ввели Диппера в ступор. Он никогда не видел ничего подобного, да и сама расцветка такой простой ягоды его поразила. И тогда ему стало интересно, какой он: этот другой мир?

Существовали рейдеры, но Диппер недолюбливал их повадки и излишнюю любовь к алкоголю. Рейдеры были безбашенными и совершенно чокнутыми. Они выделялись из городской массы. Рейдеры всегда шагали уверенной походкой, носили оружие на виду и имели неясную страсть к украшениям. Многие из них носили небрежные усы-щëтку и разговаривали отвратительно громко, так, что резало уши. Мэйбл иногда пропадала с ними и возвращалась омерзительно счастливая и всклокоченная.

Да и быть умным рейдером без каких-то отличительных физических приемуществ казалось Дипперу чем-то невозможным. Его съедят. Сожрут и обгладают косточки. Один на него и все на него соответственно. Вот Мэйбл подходила эта рейдерская роль. Она часто дралась, напивалась и разговаривала прямо, держа превосходство. Диппер хорошо стрелял из пистолета, Мэйбл хорошо стреляла из всего. Она умело обходилась с любым оружием. Иногда некоторые примитивные вещи казались Дипперу чем-то невозможным. Например, когда он хватался за рукоять ножа, то не мог представить, как будет им драться. Это выходило за грань его мировосприятия. Мэйбл же была боевая, и он ей немного завидовал в этом. Лучший способ защиты — нападение, так думали все рейдеры. Они сотрудничали с городом, потому их можно было часто встретить на улицах. Вот и сейчас по улицам постоянно шныряли рейдеры. Их высокие тяжëлые ботинки, потëртые от бесконечных песков, рассекали пространство статными шагами. Каждый раз, когда они появлялись, Диппер неосознанно тревожился, что на их город вот-вот начнëтся налëт.

Когда он вернулся домой, свет уже не горел. Мэйбл куда-то ушла, а мать, скорее всего, отдыхала в своей комнате или тоже где-то пропадала. Диппер стащил пару оставленных ему лепëшек со стола по дороге в свою каморку. Он щëлкнул лампой, и тëплый свет залил комнату. Диппер включил радио, усевшись на кровати. Диктор активно вещал с уже знакомым баритоном.

«Все потные мужички, их потные подружки и потные попутчики, хочу надеяться, что ваши тачки не расплавятся в этом жарком дне и не менее жаркой песне. Играют «The Doors — Light My Fire».

Диппер жевал лепëшку, которая больше не казалась ему вкусной или хоть немного съедобной. Она запарилась, была холодной и тяжëлой для жевания, точно резина, а не хрустящей, как шесть часов назад.

Диппер растворялся вместе с мотивом «The Doors», как он понял из шипящих слов диктора — это была группа из нескольких человек. Невероятно талантливым казалось ему неизведанное звучание. Он отставил тарелку на пол, боясь разрушить конструкцию на тумбочке и, достав тетрадь, начал разбирать задание на дом. Но мысли путались вместе с неизвестным жанром из динамиков радио.

Как же там? В этом другом мире?