Когда Би напивается, он выглядит великолепно. Любая одежда сидит на нём, как чëртов костюм только что от портного. Пока он танцует, его чистые гладкие чёрные волосы летят в воздухе, завораживая контрастом с бледным лицом. Би весел и счастлив, его лицо сияет, пока он толкает смешные безумные речи всем, кто захочет слушать.
И L слушает. Би так редко говорит ему правду, говорит вообще что-нибудь. Бóльшую часть времени Би сидит в своём углу и смотрит на L внимательно и молча. Руки его пишут какие-то цифры или складывают оригами, или медленно разбирают на составные части часы с ближайшего камина. Би никогда не может их потом собрать обратно, потому что не смотрит в их сторону.
Так повелось, что L всегда был деятелен, это он приходил, что-то говорил, занимался расследованием, копался в бумагах и книгах, а Би следил за каждым его шагом – пристально, цепкими карими глазами фиксируя L в своей памяти.
Но L хотел видеть его, хотел знать, что прячется в его голове, с каким чувством эти глаза смотрят на него – угрожающе или с чистым любопытством?
Когда Би напивается в первый раз, L получает ответ. Его любят.
Когда Би напивается во второй раз, он целует L. И L ему отвечает.
Разумеется, Би пил и раньше. До L доносятся обрывки слухов о том веселье, что сопровождает его с подростковых лет. Все знают его, как балагура, странного, но притягательного, знающего толк в удовольствии.
Никто не знает его как тихий омут в углу кабинета L.
Впрочем, и эта его сторона меняется после признания и ответа на него. Би больше не сидит в углу, он ходит по комнате, распахивает окна, двигает мебель, жжёт свечи, листает книги, изучает не только L, но и обстановку вокруг него. Ведёт себя так, как будто чувствует себя дома. И L это нравится.
Ему нравится Би.
***
Би двадцать лет, он красив, улыбчив и жесток ко всем, кто нарушает его веселье. Любой, кто устроит скандал на его вечеринке, с позором изгоняется вон. Иногда это сопровождается побоями, кровью и бегством от полиции. Право буянить есть лишь у него одного.
В последнее время Би также весело быть рядом с L, волновать его своим присутствием, ловить на себе настороженный взгляд серых глаз. Стать единственной слабостью Великого Детектива, его страхом, его тенью, его сердцем. И этой затее Би уж точно никто не мог помешать.
L двадцать пять, он всклокочен, сутул, малоэмоционален и женат на работе. Со стороны кажется, он совсем не умеет веселиться. А потому Би решает, что L не разделит другую сторону его жизни. Но тот, оказавшись на вечеринке, с интересом наблюдает, как Би глотает стакан за стаканом, бутылку за бутылкой, как танцует с оболтусами Винчестера в пабе ночь напролёт, как толпа кричит ему "Пей, пей, пей!" и Би пьëт до дна всё, что находится под рукой.
Он подбегает к L, целует его так жадно, словно тот был ещё одной бутылкой, самой сладкой и божественно вкусной, а после снова ныряет в толпу и кружится под музыку, так что его потрëпанный плащ касается, кажется, всех его собутыльников.
L никогда не берёт в рот ни капли спиртного.
Друзья-однодневки Би привыкли к тому, что в компании всегда есть один трезвый человек. Под утро он развозит их всех по домам на личном автомобиле. Би всегда сидит рядом с ним и говорит, говорит так много, что язык начинает заплетаться.
L всегда остаётся у Би на ночь, но раздеть его удаётся только через пару недель после их первого поцелуя. После десятка бутылок член L у Би во рту кажется удивительно мягким, даже когда твердеет под напором губ и языка. L кончает в него так обильно, что Би кажется, хватило бы ещё на стакан. Он и L допивает до дна.
Беспечное лето подходит к концу, когда они снова остаются вдвоём в кабинете, и Би, наплевав на притворство, перегибается через стол и целует L, отвлекая того от работы. L не против, он отвечает не менее жадно, и Би ликует, отрываясь от него. Получилось, у него получилось втянуть L в свою игру. Би хочется нырнуть под стол и приложиться к его новой любимой бутылке, но тут L оглушительно чихает, заставляя Би засмеяться.
С каждым часом L выглядит всё более больным и к закату, судя по взгляду, совсем не соображает. Би решительно закрывает крышку его ноутбука и тащит L в столовую, ужинать. Поваров на кухне уже нет, и L хочет позвонить Ватари, но Би вырывает у него из рук телефон.
Он никогда не видел, как болеет L.
Он много чего ещё никогда не видел касаемо L – как тот плачет, как злится, как смеётся. Как он выглядит, когда пьян. Веселье ещё долго будет связано с ним.
Сладости в столовой находятся и без готовки, но чтобы L стало лучше, нужно что-нибудь ещё. Горячий чай, бульон, молоко с мёдом. Или... Би довольно усмехается и лезет проверять свой запас вина в тайнике на кухне. Всё на месте. Можно варить глинтвейн.
L ждёт его в столовой, слабо жуя булку с маком, и Би изо всех сил держится, чтобы не подойти к нему, потому что тогда он наверняка забудется, и вино закипит. Он взял самую большую кастрюлю, намереваясь потратить ночь на то, чтобы постепенно влить её в L. Би старается сделать слаще, чтобы L точно понравилось. Только когда приходит время дать напитку настояться, Би возвращается в столовую. L как раз доедает последнюю булку и косится на него вопросительно.
– Ты умеешь готовить? – спрашивает он устало. Совсем не похоже на его привычный ровный тон голоса.
– Только особенные вещи, – улыбается Би.
L поворачивается в сторону кухни, хмурясь.
– Дай угадаю. Глинтвейн.
– На полусладком, – тут же уточняет Би. – Хотя бы попробуй.
– Я не пью. Это невкусно.
– Если не понравится, я тут же от тебя отстану, честно.
L задумчиво смотрит на столешницу, а после обнимает колени руками.
– Ты готовил для меня... – говорит он почти шёпотом, словно уговаривая себя.
Би наливает алый напиток в один большой стакан. В кастрюле ещё много остаётся. Надо и самому попробовать, что получилось. Можно ли это вообще пить обычным людям без риска впасть в сахарную кому?
L делает глоток, а после ещё один, а затем принимается пить, не останавливаясь, и Би, фыркнув, тихо скандирует:
– Пей, пей, пей!
L доходит до дна, а после с лихорадочным блеском в глазах вырывает кастрюлю из рук Би.
– Эй, ну мне-то оставь!
– У тебя есть вино, – резко парирует L, и Би поднимает руки, вставая с места, чтобы опустошить тайник ещё на пару бутылок.
L выпивает всю кастрюлю за каких-то пару минут, и Би кажется, что сейчас от детектива пойдёт пар. Щëки его алеют, а взгляд становится сонным.
– Продолжим в твоей комнате? – предлагает Би, открывая вино. L кивает, вставая из-за стола. Рука его находит плечо Би и сжимает так, словно это единственная его опора на земле.
В комнате Би успевает сделать всего несколько глотков, прежде чем L настойчиво лезет ему в рот языком. Би так весело, как никогда ещё не было, он смеётся в паузах между поцелуями, пока L стягивает с него и с себя одежду, а после Би кратко стонет, когда L своими длинными тонкими и шустрыми пальцами проходится по его телу и отыскивает каждый чувствительный сантиметр кожи. Би не выпускает из рук бутылку, и L внезапно забирает её у него, отпивает, морщится, но глотает, а после ставит бутылку на стол, в сторону от их игры. Би снова смеётся, и его смех вновь переходит в стон, когда L прижимается к нему, и их возбуждëнные члены соприкасаются.
Би теряет момент, когда L берёт над ним верх, подведя к кровати и уложив его на живот. L склоняется над ним и шепчет в ухо:
– Мне говорили, ты уже делал это.
– Да, – честно отвечает Би, чувствуя предательские мурашки. – Но я никогда не был снизу.
Он не вырывается, хотя не знает, нравится ли ему то, что происходит. Нравится ли, как смазка холодит кожу, как касается её презерватив. Телу сначала почти больно, а потом приятно чувствовать L внутри себя. Но Би не может ответить себе – ему всё ещё весело? Это то, чего он хотел?
***
После глинтвейна проходит всего пара дней, когда Би приносит новую бутылку вина в его комнату. Больше не предлагает, пьëт сам, и L остаëтся гадать – Би учёл, что вино L не понравилось, или Би больше не хочется, чтобы L выпил, завëлся и взял его. Они ложатся на пол, не касаясь друг друга, и Би волшебным образом ухитряется пить, не проливая вино ни на пол, ни на себя. Он ставит бутылку между ними и снова начинает говорить.
Вне толпы его голос звучит куда менее безумно, но не смысл того, что он произносит.
– Ты должен помнить, я везде был с девушкой, когда учился тут с остальными. Она ходила по канату над пропастью много лет, и я привык к тому, что она всегда говорила о бездне. Мне стало казаться, что она уже упала и сидит в ней и смотрит на меня синими глазами, протягивая руки, чтобы я вытащил её. Я никогда не знал, как это сделать, а если пытался, то выходило только хуже. Всё хуже и хуже, и хуже...
Би проводит по лицу руками, как будто вытирает слëзы, но на самом деле его кожа остаëтся сухой.
– Она умерла год назад, – глухо добавляет он. – Я взял её за руки, но когда не смог вытащить, просто столкнул туда.
– Зачем ты говоришь это мне?
Би поворачивается, чтобы встретиться с L взглядом.
– Эти чëртовы цифры над твоей головой, – почти шипит он с такой злобой, что L вздрагивает. – Всё повторяется. Всё всегда повторяется. Я устал терять, слышишь, я устал. Я ничего не контролирую, я бессилен. Я хочу отдохнуть.
Би хватает бутылку и залпом выпивает половину, а после лежит, смотря в потолок измученно, как после болезненной операции. L смотрит на него так долго, что становится невыносимо. И тогда он тоже хватает бутылку. Отпивает. Морщится от горького вкуса, который успешно перебивает горечь от слов Би. L с трудом, но глотает невкусную отраву. И получает слабую улыбку Би в ответ.
– Ты должен знать правду, – отвечает он наконец на вопрос L. – Ты стоишь её.
***
Когда Би напивается, он выглядит великолепно. Карие глаза его блестят огнём жизни, улыбка ослепительна, а плавные движения сводят с ума. Он смотрит на L озорным взглядом, берёт его за талию и шепчет в ухо "Не останавливайся", пока толпа вторит ему: "Пей, пей, пей!"
И L пьёт до самого дна.
Когда напивается L, он выглядит ужасающе. Его круги под серыми глазами переходят всякие грани, волосы на голове из умеренного беспорядка приходят к полному хаосу, на футболках и джинсах, измятых и порванных, остаются пятна. L шатается и не может связать и двух слов.
Ватари мог бы привести его в чувство, мог бы попытаться остановить ядовитый водоворот, но Ватари нет уже месяца два – внезапный разрыв аневризмы. Его смерть тупой болью бьётся внутри, его смерть в том числе приводит L к горечи алкоголя. L остаётся с Би и превращается даже не в тень себя прежнего, но в искажëнную версию, потрëпанную хуже его плаща.
Би хочет его и таким. Он берёт его в туалете, вбиваясь в такт музыке за стенкой, и стонет, не заботясь о том, что их кто-нибудь услышит. L тошнит, и он из последних сил старается не открывать рот. Всё заканчивается удачно, но L приходится раньше остальных уехать домой. И позже всех узнать последнюю новость.
L убирает зеркала из комнаты, тащит стол из центра кабинета в угол, где меньше света. Он ест свои сладости, а после, глядя куда-то в пустоту перед собой, строит из упаковок башни. Они всегда падают, потому что он не смотрит на них.
Он лежит на полу в одиночестве и пьёт, неизбежно проливая алкоголь на себя.
– Как ты это делаешь? – с досадой говорит он, поворачиваясь в сторону. Рядом никого нет, и L, положив бутылку на пол, катит её прочь от себя.
Когда лето наступает снова, он ложится на траву. Земля тёплая, и L хочется представить, что он вернулся в детство, к родителям, в маленький уютный дворик под яблоней. Кто знал тогда, во что превратится его жизнь.
Долго думать о доме, как и долго смотреть на небо так же невыносимо, как знать правду о Би. L поворачивается набок и смотрит на два могильных камня. За оградой кладбища, как и положено.
– Ты знал, что всё так закончится, верно? Потому и ушёл раньше, чтобы не видеть меня таким? Почему лезвием, Би? Чтобы твоей крови хватило на ещё одну бутылку?
L закрывает лицо ладонями, чтобы вообще ничего не видеть.
– Я не хочу это чувствовать, не хочу, – шепчет он. – У меня не было ничего внутри, когда ты пришёл, но теперь я не знаю, как заставить эту боль заткнуться.
"Не останавливайся", – шелестит голос Би у L в голове. Он послушно тянет руку к очередной бутылке и прислоняет горлышко ко рту.
"Пей, пей, пей!" – смеётся голос.
L не может остановить поток горечи, раздирающий ему горло и грудь.
"Я устал, – двоится голос. – Я бессилен. Я хочу отдохнуть".