Люди толпятся на скале, у чьего подножия плещутся холодные воды, а вершину обдувают солёные морские ветра, что диким зверем ревут в ущельях и фьордах. Все они смотрят с почтением и благоговением на девушку, прекрасную, как закат, что опустилась на колени перед костром и раскинула руки, словно открывая сердце огню. Её глаза закрыты, а с губ нараспев слетают слова заклятия.

Внизу, там, куда спускается извилистая тропа, виднеется деревня на берегу залива, откуда пришли все эти люди — мужчины, женщины и дети, в чьи края случайным счастьем забрела вёльва. Между ними легко и незаметно, как первый снег, ступает молодой воин со взглядом хмурым не по годам. Его глаза желты, будто у зверя, а в походке сквозит волчья грация. Он приближается к первым рядам затаивших дыхание зрителей, что любым шорохом боятся потревожить вёльву.

Следит, не отрываясь, как она касается огня, поднимается с колен, и пламя тянется за её руками тончайшими нитями. Тонкие девичьи пальцы перебирают их, словно струны, ищут судьбы в огненной пряже. Слова вёльвы, понятные лишь ей и едва пришедшему юноше, задевают душу, заставляют трепетать сердце. Она видит, что будет, и губы её дрожат едва заметно.

Обрывается мелодичное заклятие, и пламя, сорвавшись с пальцев, оседает, больше не сплетается в нити. Медленно вздохнув, вёльва открывает зелёные, как самые чистые самоцветы, глаза, и взгляд её устремляется точно на юношу. Ему среди этих людей не место, он здесь чужой, и она это видит яснее других.

— Подойди, воин, — её голос мягок и певуч, но и властен.

Пожелай он противиться, его подвела бы пленённая ею воля. Юноша делает к ней шаг, не сводя с неё взгляда, обходит костёр. Он чует в ней то, чего никогда не почуять людям. Преклоняет пред ней колено, впервые за долгую жизнь. Лишь она одна того достойна.

Она — девушка-осень. Её волосы подобны красной листве, дыхание — срывающему сухие листья с деревьев ветру, а поступь становится лисьими следами. Лисья же у неё улыбка да мех на одеянии, в котором сплетаются цвета свежей крови, огня и самого чистого золота. Вёльва кладёт руки на голову юноши, и стоило бы ему почтительно опустить взгляд, да что-то в нём противится. Он смотрит на неё, и их взгляды встречаются вновь.

— Я вижу, не тот ты, за кого себя выдаёшь, — едва слышно шепчет Осень. — Однажды ты поглотишь Солнце, как твой брат поглотит Луну… Сколль.

Дыхание схватывает, но то не страх. Волнение. Сколль глядит безотрывно, не мигая, будто тонет в омуте.

— От кого скрываешь ты свои следы, Волк? — вёльва щурится, совсем как лисица.

— Ты знаешь, Осень. Ты выдашь меня? — в его сердце нет страха, он просто должен знать.

Вёльва смеётся лукаво, заливисто, будто не она мгновение назад заглянула в будущее, что так её напугало, и от её смеха отчего-то трепещет волчье сердце.

— Не сейчас, Сколль, не сейчас! — Осень улыбается, словно хитрая лиса. — Будущее твоё предрешено твоим отцом, но я дам тебе шанс выбрать путь.

— Как можешь ты менять судьбу?.. — поражённо шепчет Сколль.

Вёльва загадочно молчит. Отнимает руки от его головы, делает шаг прочь. Почему-то так отчаянно не хочется Волку, чтобы она уходила! Кажется, ещё мгновение, и она растает, как чудесное видение, что не сыщешь вновь, сколько ни ищи. Он поднимается, тянется к её руке, но, не решаясь удержать, спрашивает только:

— Ты назовёшь мне своё имя?

Миг проходит, Осень готова исчезнуть среди расступающихся людей, и Сколль уже не ждёт ответа, когда она оглядывается, сверкает изумрудными глазами, и её губы тронуты невесомой улыбкой.

— Зови меня Хёствейг.

И, сделав шаг, теряется среди людских лиц. Сколль ищет взглядом её огненные косы и статный силуэт, но прекрасной Осени словно и не было. Ещё несколько мгновений стоит он на скале, обернувшись к алому закату над фьордом, что так похож на Хёствейг, и чудится ему в свисте ветра и шёпоте волн её смех. Люди расходятся, и Волк тоже уходит вслед за ними — туда, где зажигаются огни деревни.

Волк и Осень встречаются вновь, когда луна заглядывает в узкие окна ярлова дома, где пируют возвратившиеся из похода викинги. Стучат о ломящиеся от яств столы деревянные кружки, разносятся над залом зычные голоса и смех. В очаге пляшет пламя, и в нём Сколлю чудится кружащийся в танце женский силуэт. Тряхнув головой, он моргает, гонит прочь наваждение, а едва поднимает взгляд, на краю очага сидит она — столь же прекрасная, сколь и тогда на утёсе.

Волосы её заплетены золотистыми лентами, будто языками пламени. Сколько бы недель ни минуло, Хёствейг очаровательно хрупка и изящна, а её пёстрое одеяние ярче и роскошнее прежнего. Кто подходит к ней, учтиво склоняют головы да просят совета, и некому задержаться рядом с вёльвой дольше, чем на миг. Волшебная, неземная, она завораживающе удивительна, но нечто в ней столь не похоже на людей…

Сколль решается. Не допив мёд, встаёт из-за стола и идёт к ней. С каждым шагом всё сильнее колотится сердце, что веками оставалось холодно, как сама зима. Кто она, та, что его взволновала сильнее битв? Дух ли, дочь богини? Плавно, грациозно, как тонкая осенняя ива, Хёствейг оглядывается, и под взглядом её Волк забывает обо всём, будто и не было разлуки.

На пиру лишь ему, представ пред ней, не о чем спросить. Не мудрые советы нужны ему и не прорицание, не тропа, что она ему обещала. Одному ему здесь нужна только она, чтобы сердце его билось в такт с мелодией лютни.

— И вновь встретились наши дороги, сын Фенрира, — произносит Хёствейг, и мелодичность её голоса ласкает слух.

Она поднимается, и платье её струится танцем осенней листвы. В глазах-самоцветах — бесконечная глубина и мудрость, и чудится, прямо сейчас она смотрит на его судьбу. Видит ту дорожку, что пророчила ему.

— Что ждёт нас, Хёствейг? — просит ответа Сколль.

— Мне ли знать, Волк? — её пальцы перебегают по древку посоха, она бросает задумчивый взгляд на огонь. Нет на пиру ничего ярче пламени и её. — Ты предвестник зимы. Мир сгинет в снегах, коль поглотишь ты Солнце, принесёшь холод и Рагнарёк.

— Так укажи мне другой путь! — впервые Сколль полон надежды.

Вёльва смотрит на него внимательно, в самую душу, ищет что-то, одной ей ведомое. Улыбается загадочно, и улыбка её прекраснее солнца.

— Зима всегда следует за осенью, — наконец, говорит Хёствейг.

— Тогда я последую за тобой… — тихо, но решительно и твёрдо отвечает Сколль.

На пиру только они чужие всем, чудовищный Волк, кому нет места среди смертных, и таинственная вёльва, воплощение Осени. Но они больше не чужие друг другу, ведь он позволил ей прикоснуться к жестокому сердцу. На его клыках кровь, его судьба — возвестить Рагнарёк, принести девяти мирам вечную зиму Хельхейма… Да только Осень не так жестока, как зима, и она тронула лёд его души.

Вот уже пир сменяют леса, и по ковру лугов под звёздным сводом мчится чёрный, как ночь, волк, да ведёт его теперь та, что оказалась ярче солнца — рыжая лисица, огонёк во мгле. Кусачий северный ветер треплет звериную шерсть, мчится вдаль по лисьим и волчьим следам, пока по небу мчится в погоне за луной Хати.

Как ни хотел бы Сколль встретить рассвет с Хёствейг вместе, волшебство, увы, не вечно, и стоит на миг отвести взгляд, как её уже нет рядом. Исчезла, как исчезает по утру северное сияние, и только дорожка лисьих следов теряется в чаще. Сколько ни высматривай отблеск встающего солнца в переплетении ветвей, нигде не мелькнёт ни рыжей копны, ни огненного платья, сколько ни вой, лисица на зов не ответит.

И только ветер шепчет: «Следуй за Осенью…»

Сколль следует. Куда ни пойдёт, всюду ищет её одну, свою прекрасную Осень. Выглядывает среди людей, просит прорицания у сейдкон, зовёт воем, но чем реже находит её, чем чаще обрываются лисьи следы, тем ярче для него Солнце. Их встречи редки да становятся всё короче, а разлука лишь дольше, словно сам мир проводит между ними черту.

И когда лисьих следов больше не найти, а в пришедшей осени не чувствуется дыхания Хёствейг, Сколль ждёт. Смотрит на пёструю листву, вглядывается в горизонт, где встречаются пылающее зарёй небо и красные, как расплавленный металл в кузнечном горне, волны. Судьба смеётся, предчувствует победу.

Ночное небо содрогается от воя Хати, что зовёт брата на охоту. Сколль воем отвечает, мол, гонится теперь за Осенью, но с каждым разом всё тоскливей и неуверенней его ответ. Куда пропала его милая Хёствейг? Давно не найти в Мидгарде её следов. В какие миры завела её колдовская тропа?

Образ её всё больше походит на сон, а Солнце — вот оно, рядом. Ползёт по небу, и когда затмят его волчьи клыки, девять миров погрузятся во тьму. Волчья душа просит бежать рядом с братом, но сердце трепещет, зовёт искать Осень. Зов сердца сильнее, и Сколль, обернувшись варгом, ступает по Мировому древу.

Колючим морозом встречает его Ётунхейм, где ждут своего часа ледяные великаны. Кипящей лавой и раскалёнными скалами обжигает лапы огненный Муспельхейм. В отчаянии спускается Сколль под каменные своды Свартальфахейма, ищет лисицу среди альвов и гномов. С оскалом злым и мучительным блуждает в туманах и льдах нижних миров, уж не во мгле ли и вьюге брошена Хёствейг?

Лисьих лап отпечатки затеряны среди разных миров. Сколль смотрит вверх, на ветви Древа, но шанс лишь один, а миров три. Коль поднимется — не разделит ли участь Фенрира? Успеет ли отыскать ту, что их судьбы запутала? Путь его лежит к источнику, где норны плетут судьбу.

Вновь Волк в облике воина по диким лесам ступает. Горы и фьорды пройдя, находит чистейший, как лунный свет, волшебный источник, над чьей гладью вьются хороводами светлячки да блуждающие огни. Замшелые деревья погрузили корни в воду, склонились над прудом, смыкая ветви. В тени плакучих ив три богини плетут нити судьбы и времён — седовласая старуха, прекрасная женщина и юная дева.

Все они обращают взгляды на незваного гостя, и Сколль склоняет голову. Что бы ни начертали норны на его судьбе, его поклон исполнен почтения.

— Скажите мне, норны, где искать Хёствейг? — просит отчаянно.

Норны смотрят мгновение, перебирают волшебную пряжу. Качает головой Верданди:

— Зима следует за осенью, но никогда они не приходят вместе. Не бывать двум временам одновременно.

Сколль хочет зарычать, завыть с горечью. Ведь Осень звала его за собой, другую судьбу обещала, как же могла она ошибиться? С надеждой в волчьих глазах смотрит он на Скульд, но во взгляде девы сочувствие.

— В обители Ванов любовь твоя, осень дарует людям, — нитей коснувшись, произносит она. — Видит, судьба твоя темна, подобна солнечному затмению. Твой путь изменить хочет, да не в её это силах.

Предсказания туманны, но Волк знает теперь, где искать. Вновь горит в сердце надежда, делит уголок с тревогой. Снова Сколль мчится туда, где ждёт его лисица-Осень, бежит по лисьим следам, как бежал когда-то за Солнцем. Летит ему вслед вой Хати, что просит вернуться, и рвётся из цепей Фенрир, чтобы начать Рагнарёк, но звучит в шёпоте ветра прорицание вёльвы: «Следуй за Осенью».

Осень ведёт в Ванахейм, Волк бежит за ней по ветвям Мирового древа. Находит её среди густой зелени, где лучи солнца проскальзывают сквозь листву гигантских старых деревьев, а щебет птиц сплетается с трелями флейты. Солнце золотит рыжие волосы пламенем, теплом наполняет её улыбку. Хёствейг всё так же прекрасна, но здесь она не кажется ожившим видением. Теперь Сколль знает, что этот мир — её мир.

И вновь смотрят друг другу в глаза молодой воин и вёльва, но во взгляде её печаль, что не развеять его поцелуем. Нежными пальцами Хёствейг касается щеки любимого, смотрит с грустью и горечью, и от того тревожно сжимается сердце Сколля.

— Норны указали мне путь, но мрачны их слова, моя милая Осень, — говорит он горестно. — Прошу, загляни в будущее, скажи, как избежать нам Рагнарёка!

В глазах Хёствейг боль, будто не кончилась разлука. Слишком мало тех мгновений, что могут провести они вместе.

— Зима следует за Осенью… Но никогда её не настигает, — вздыхает грустно Хёствейг. — Сыновьям Фенрира суждена бесконечная погоня, что завершится лишь в Рагнарёк. Гнаться тебе иль за Солнцем, иль за мной.

— Но я уж здесь, позволь мне рядом быть! — просьба то или мольба, Сколль и сам не знает.

— Ты не будешь, — Хёствейг улыбается лучисто, но печально. — За Солнцем бросишься в погоню. Такова твоя природа, ей противиться не сможешь.

Мучительно больно разбивается сердце, леденеет, как и прежде. Обретает форму знание, что покоя не давало: никогда не быть вместе Волку и Осени, им лишь вечная погоня суждена. Но как, как целую вечность идти по лисьим следам сквозь девять миров?

Шаг сделав назад, Сколль не чувствует больше ласкового касания: соскользнула женская рука с его лица, и только в памяти миг тепла застыл. Он идёт прочь — уже не воин, но свирепый варг.

— Об одном тебя прошу! — вслед ему летит самый родной голос. — Следуй за мной, не за Солнцем…

Но древний монстр болью ослеплён, он чует лишь, как пробудился Ёрмунганд да рухнули оковы Фенрира. Зловеще воет Фенрир, вторит ему Хати… И Сколль вновь мчится за Солнцем, забыв о том, как готов был отступить.

Пахнет кровью и сталью воздух. Разносится звон клинков над долиной Вигрид. Мир во мрак погружён самым тёмным затмением, и в небе — ни Солнца, ни Луны. Сошлись в последней битве боги и древние чудовища, девять миров содрогнулись под поступью Рагнарёка. В сумрачное небо взмывают валькирии, их стрелы и клинки обрушиваются на израненного варга, что в гуще битвы ищет лишь одну.

Страх сплетается в нём со злостью, и в жёлтых волчьих глазах — осознание. Шерсть его, цвета воронова крыла, слиплась от крови, и кровью же окрасились клыки. Сколль мечется, ищет её среди Ванов, ту, что треснуть заставила лёд его сердца. Он ранен, и силы покидают его, но он должен найти свою Осень. Сейчас, пока ещё не поздно, пока не занёс Сурт пылающий меч…

Она находит его сама. Появляется перед ним, словно из ниоткуда. Одежда её слегка смялась, волосы чуть выбились из кос, будто и не бывала она в битве, но магия струится по посоху, что держит она в руке, пронизывает её тело. Пляшет в её зелёных глазах покорный лишь ей одной огонь.

Хёствейг смотрит на варга, что куда больше её, сурово и гордо. В ней нет страха, но есть сожаление, ведь Волк мог преследовать Осень, но погнался за Солнцем, как велел Фенрир. Теперь, когда пришло понимание, Сколля не злит её горькое осуждение. Он принимает его, склоняет голову, чтобы морда его оказалась напротив её лица.

— Я понимаю, о чём говорила ты, о чём предупреждала… О чём просила, — его голос похож на звериный рык, но в нём чудятся отголоски раскаяния. — Простишь ли ты меня когда-нибудь, Хёствейг?

— Не за то ты просишь прощения, что Солнце затмил, а за то, что оставил меня и подвёл, — слова её непривычно суровы и холодны, как поздняя осень.

Сколль прикрывает глаза ненадолго, молчит. Слова не нужны, когда Хёствейг видит волчью душу насквозь. Нет в ней больше лучистости осеннего солнца, стан её жёсток и несгибаем. Она не простит. Холод её ранит волчье сердце больнее клинка.

— Не заслужил ты прощения, Сколль, — выносит Осень приговор. — Я велела идти по моим следам, ты же не захотел. Но не мне обрывать твою жизнь. Вечность ты проведёшь среди снега и льдов Нифльхейма!

…И когда мир возрождается, смотрит на рассвет Хёствейг. Алое солнце отражается в её глазах, блестит искоркой света на одинокой слезе. Навсегда в её сердце тот, кого не сумела простить, и никогда не стихнет в памяти волчий вой.

А у корней Мирового древа бредёт сквозь сумерки и метель варг, ступает по бесконечным льдам тёмного Нифльхейма. Сколль не в цепях, но заточён, как некогда был заточён Фенрир, и страшнее холода для него разлука с любимой, за кем отказался следовать до конца времён.

Но во мгле среди снега ведут его лисьи следы.