Каждая встреча с ним была подобна весне. Поначалу Лань Ванцзи не знал этого наверняка, но даже если бы кто сказал – ни за что не поверил бы. Вэй Ин улыбался широко, открыто и так ослепительно ярко, что становилось трудно смотреть. Сперва он сопротивлялся: отводил взгляд, отворачивался и уходил, до боли крепко сжимая руки в кулаки, лишь бы не обернуться, не остановиться на мгновение, не послушать еще этот звонкий голос. Однако слишком быстро открылась простая истина: все тщетно. Тонкие трещины уже расползлись по ледяной корке, и пробивающимся сквозь них росткам оставалось только окрепнуть. Как бы Лань Ванцзи ни пытался избавиться от них, вырвать, выкорчевать, корни оказались чересчур цепкими. С каждым лучом улыбки, с каждым смешливым «Лань Чжань» они проникали глубже, пока не достигли таких глубин, о которых он не мог помыслить.
Как тонкие цветочные лепестки неизбежно распускались весной, так распустилась и любовь, которую Лань Ванцзи слишком долго не мог описать словами. Казалось, что в целом мире для этого не нашлось бы подходящих: все грубые, приземленные, тусклые. И только однажды он понял, что ошибался, понял, что нужные слова все же существовали, стоило Вэй Ину произнести пылкое: «Сердце радуется при виде тебя». Так же, как цветок радовался солнцу, сердце Лань Ванцзи радовалось Вэй Ину.
Каждое прикосновение к нему было подобно лету. Лань Ванцзи мог поклясться, что любое из них обжигало не хуже палящего полуденного солнца, и жар от этих цепких, но осторожных рук проникал глубоко под кожу сквозь плотные слои одежд. Он тут же разливался по телу, стремился к кончикам пальцев, отчаянно бился в глубине сердца и опалял даже мочки ушей, скрытые под волосами. Лань Ванцзи поначалу злился, одергивал, пытался убежать как можно дальше и закрыться, лишь бы не чувствовать, не видеть, не замечать. Он толком не понял, когда жар раскаленных углей сменился мягким теплом последних лучей заката, но был неизменно уверен в одном. В том, что пожертвует всем, лишь бы не позволить угаснуть своему единственному солнцу.
Как ранние летние рассветы окрашивали небо непередаваемо алым, так рядом с ним обретала краски и жизнь Лань Ванцзи. Они заиграли ярче, чем когда-либо, стоило услышать из уст Вэй Ина заветное и ласковое: «Люблю тебя». Так же, как солнечные лучи ощутимо касались кожи, оставляя следы тепла, Вэй Ин касался самой души, заставляя ее пылать.
Каждая мысль о нем была подобна осени. Это Лань Ванцзи ощутил отчетливо, когда сверкающая молния пронзила хмурое небо вместе с одним лишь взглядом на руку. На руку Вэй Ина, свободно и беспрепятственно обнимающую чужие плечи в привычном для многих дружеском жесте. Ощутил и тогда, когда с каждой новой мыслью о нем крупные капли все громче и сильнее барабанили по без того отсыревшей земле. Лань Ванцзи казалось, что дождь этот будет длиться долго, до тех самых пор, пока последние листья не опадут с деревьев вместе с остатками надежд, и на смену неясной мороси не придут колючие холода. Но стоило хоть раз Вэй Ину с неизменном улыбкой устремиться к нему, как тучи рассеивались, напоминая о том, что среди всякой серости оставалось место для света.
Так же ярко, как догорали последние осенние листья, прежде чем улететь с настойчивым ветром, внутри Лань Ванцзи горело совсем другое пламя. Наконец оно вырвалось наружу, едва Вэй Ин произнес отчаянное: «Хочу тебя». Как прояснялось над рисовыми полями усталое небо, так успокаивались разум и сердце Лань Ванцзи. Никто, кроме Вэй Ина, не сумел бы так метко выразить это давно терзающее мысли желание. Никто, кроме Вэй Ина, никогда не обладал им.
Разлука с ним была подобна зиме. Лань Ванцзи осознал это не сразу, лишь тогда, когда раны затянулись, а боль, подобно дикому зверю терзающая сердце без жалости и милосердия, утихла. Обычно зимой завывала вьюга или падал легкий пушистый снег, но теперь кругом царила только безграничная промерзлая пустота. Даже если вновь распустятся персиковые цветы, она не исчезнет. Даже если солнечные лучи согреют землю, они не растопят толстый слой льда. Даже если деревья снова загорятся желтым и красным, для Лань Ванцзи они так и останутся голыми, погруженными в граничащий со смертью зимний сон. Без него, без Вэй Ина, долгие тринадцать лет и были таким сном, но желанное пробуждение наступило, стоило ему сказать искреннее: «Не могу без тебя».
Кому угодно известно, что на смену всякой зиме, какой бы долгой она ни была, всегда наступает весна, и теперь, когда Вэй Ин снова рядом, благоуханные цветы, согреваемые ласковыми солнечными лучами, больше никогда не увянут. Лань Ванцзи окончательно убедился в этом, как только услышал порывистое: «Все что угодно тебя». И как никогда сильно ему захотелось ответить тем же.