Очнулся Уилл крайне паршиво. Помимо того, что он не знал, где он вообще был, и даже не сумел этого понять, возле него специфически пахло кислым. Он, конечно, понадеялся, что это была не его блевотина. Обычно он до такой степени не напивался, ему хватало пары стопок, и он начинал хандрить...

Приподнялся он с большим трудом, щурясь на всё вокруг... и не понял, где находился. Место было крайне странным. Мало того, он сам был мелким, словно ему ещё не было семнадцати.

Временно приняв за рабочую теорию о сне или, не приведи Творец, о реинкарнации, чтобы было хоть что-нибудь в объяснение ситуации, он пощупал голову, неспособную даже попытаться осмыслить всё вокруг, и нашёл, что лоб был горячим. Ещё он нашёл в ней мысль о том, что ему не следовало злить Клайва, панически метавшуюся в сознании даже будто от него самого. Это ещё что...

Он попытался найти в головушке и последние воспоминания до момента прихода в себя здесь, где бы это ни было, и не нашёл ничего, кроме обрывочной памяти последних пары лет, на протяжении которых они с Клайвом всё никак не совпадали по вылетам, чтобы встретиться, и дни в этих годах были до безумия похожи один на другой. Он так скучал...

Охвативший его жар вдруг усилился, его затошнило, и он оставил воспоминания в покое, чтобы разобраться с нынешним своим положением, потому что на сон это походить переставало. К тому же, к нему выглянул человек из странного строения неподалёку...

Позже, когда он немного освоился в этом странном мире, в котором очутился, ему понадобилось бы гораздо меньше слов и стараний, дабы всё описать. Пришёл он в себя на заднем дворе у смешанной пары обычной женщины и монохромного мужчины и, так как это тело, оказавшееся почти что его родным (за парочкой мелких различий), родилось таким же монохромным и умудрилось безответно очень сильно втрескаться – оно находилось как раз в процессе помирания от поднявшейся температуры. Может, на секундочку даже успело, как знать... Потом он тихонько вполз в дом, на кухню, где не только напился, но и, ни на гран не доверяя окружению, упрятал один из ножей, и тут монохромный мужчина взялся собираться в путь, чтобы отвезти его в ближайшее более крупное поселение к лекарю. Он ложь сразу распознал: проще и гораздо быстрее было самому метнуться в пресловутое поселение за лекарствами. Его просто собрались вывезти куда-нибудь, не вынеся причитаний женщины («ты обещал, что с ребёнком всё будет хорошо!»), и просто там и оставить.

Так как его разум был попрохладнее юношеского, жар немного утих, но он, задумавшись о том, чтобы вырваться в среду, где никому не подчинялся бы, изобразил, что ему всё ещё ужасно плохо – и его повезли. В пути он мужчину прирезал, в процессе неприятно удивившись прорезавшейся в том силе (не будь он разведчиком, умевшим убивать, ему там точно конец бы и настал), но затем до него дошло, что он теперь такой же.

Возвращаться он не стал. Он не знал, что ему светило в месте, откуда он ушёл, и он, не став высвобождать испуганно шарахавшуюся лошадь из упряжи, так и поехал на телеге дальше; к счастью, ближайшее поселение, почти что похожее на город, оказалось совсем близко, и он не успел начать приводить в исполнение гастрономические планы на лошадь. Последнюю он просто продал. И, не зная, куда бы себя приткнуть, пристроился работать в местную охрану, просто из-за того, что была возможность на ночь приткнуться спать в каморке. Что удивительно, его там не обижали, ни из зависти, ни из похоти. Должно быть, посчитали, что его и так жизнь обидела, когда старенький маг, с нехитрой проверкой заглянувший в его последние воспоминания, сокрушённо покачал головой. Тогда он узнал о существовании такой магии.

Ещё немногим позже он, уже увереннее освоившийся в окружавшем его мире, а потом и добравший в росте до прежних своих габаритов, претерпел и некоторый карьерный рост, и мир раскрылся перед ним ещё. История в целом умалчивала многие вещи, отчего вопросов только прибавлялось, но вслух он их не задавал: тут этого не любили. Дорасти же туда, где можно было найти кое-какие ответы, ему не дали; из-за специфики бытия для монохромных и работа наличествовала избирательно: сложная или тяжёлая – да, важная – нет. Однако он побывал в охране на весьма любопытных раскопках, где увидел старые следы какой-то другой цивилизации, куда более высокотехнологичной, чем та, что маячила перед глазами, и тогда неясная тоска поселилась у него внутри, а через какое-то время, сделавшись почти невыносимой, подняла его с едва обжитого места.

Пунктом прибытия был выбран городок у океана, близкий к другому континенту, не заселённому людьми: он краем уха услышал, что там можно было хорошо заработать на экспедициях, да и решил посмотреть океан заодно. А ещё у него тянуло внутри, когда он думал об этом месте. Странно так тянуло, и болезненно, и так, словно это успокаивало некое давно зудевшее место внутри.

Когда он добрался, ему ни с того ни с сего вспомнился Клайв.

А потом ему встретился человек, похожий на того.

Человека звали Фатус, и сходство было... более далёким, чем могло показаться на словах. Но достаточно близким, чтобы прибиться. Внешне – так и вовсе очень чётко прослеживаемым; в иной жизни Фатус вполне мог быть потомком Клайва... или предком.

Мысль о последнем иногда его мучила. Он хорошо понимал, что этот мир не мог произвести Клайва, строго следовавшего законам и правилам не только внешним, но и внутренним. Здесь было мало правильных людей. Однако у Фатуса было понятие о дружбе и о заботе о подчинённых, и если сощуриться, немного походило на Клайва; заменитель дрянной, но лучше, чем ничего. Потом ещё и оказалось, что тот был надёжным и почти нежным другом, и он потихоньку начал привыкать жить теперь так, тем более что с Фатусом и Бэксом было довольно-таки хорошо и весело.

А потом Фатус признался ему в существовании у себя сына.

– Он крепенький мальчишка, да и уже достаточно взрослый, так что, думаю, уже не сглажу, – сказал тот ему тогда, и он немного занервничал: сказано-то уже было, когда он был в гостях, и его собирались познакомить.

– Что же ты раньше не сказал? Я бы хоть купил чего. Негоже с пустыми руками с ребёнком знакомиться, – пожурил он Фатуса. Второй причиной того, что он слегка струхнул, было вернувшееся к нему размышление о кровных родственниках Фатуса. И ещё одна мысль. О том, что нельзя всерьёз злить Клайва. Ни с того ни с сего. Просто на ровном месте.

– Принесёшь в следующий, – невозмутимо ответили ему. – Не маленький уже, потерпит. Заодно просто спросишь его, что он хочет; думаю, вы общий язык спокойно найдёте, даже если ты ему не слишком понравился.

– Я не слишком понравился? А где это он меня видел?

– Ну, ты ведь приходишь... Он – довольно скрытный человек. Ничего удивительного в том, что он где-то тихонько поглядел на гостя. Пойдём.

Поведший его за собой Фатус деликатно постучался в одну из дверей, и оттуда немедленно отозвались; голос уже был довольно низким, но манера говорить пока ещё не напоминала взрослую.

– У меня гость, Клайвен. Пора бы вас познакомить, а то мне уже становится немного неудобно.

Сердце у Уилла неприятно ёкнуло. Почему... почему так похоже?..

Он не знал, что ожидал увидеть, но всё же немного разочаровался. Мальчишка был ещё мелковат и, хоть и походил общим видом и движениями на мелкого и не слишком опасного хищника, вёл себя не слишком уверенно. Ему даже поздороваться пришлось первым.

Когда он протянул ладонь, зелёные глаза внимательно ощупали его лицо. Ему сделалось... немного скверно. Разрез глаз совсем как у Клайва, но... не то выражение. Впечатление слишком двойственное, чтобы заводить какое-то длительное общение, как с Фатусом. Неприятно.

– Ну же, – он улыбнулся. – Я не кусаюсь.

Он получил не слишком уверенную улыбку в ответ. И рукопожатие такое же. Затем мальчишка глянул на его пояс с оружием, и он смешливо поинтересовался:

– Что, хочешь острую штучку?

Тот просто отвёл взгляд – но он знал, что хотел; любой мальчишка бы хотел.

– Можно ему? – вопросил он у Фатуса, и последний пожал плечами:

– Валяй. Я догадывался, что кинжал тебе не нравится.

– Слушай, мне неудобно. Мне нужно увесистее...

– Я знаю. Вижу же, за что хватаешься экстренно. Хочешь – отдай; ты ведь не возвращаешь его лично мне. Тебе он уже несколько лет отслужил, так что, возможно, его время ушло.

И Уилл, доставши кинжал из петли (он даже не решился делать ножны, и так-то не чувствуя сродства с оружием), протянул его на раскрытой ладони мальцу:

– Держи. Только обращайся аккуратно.

Тот осторожно взял, чинно поблагодарил, а затем взвесил кинжал в ладони, с любопытством осматривая... и наконец улыбнулся искренне. Вот и славно...

Он ещё не подозревал о том, как у него ёкнет сердце, когда Клайв при его появлении схватится за этот же кинжал.

– Ну, пойдём, – поторопил его Фатус и уже в коридоре, увлекая за собой обратно в кабинет, произнёс: – Скорее всего, подходить он к тебе всё равно не будет. Его это не очень убедило.

Уилла чуть не дёрнуло. Тот ведь улыбнулся так... искренне... неужели он ошибся? Если припомнить, он Клайва не сразу начал понимать...

– Не бери близко к сердцу, – посоветовал Фатус добродушно. – Видимо, он просто чувствует, что ты не совсем такой, каким себя выдаешь. Он довольно чувствителен в этом плане.

– А ты не думаешь, что его могут вызвать учиться? – поинтересовался Уилл, уводя тему в сторону.

– Я этого ожидаю.

Интересно, подумал он, наблюдая за раскладывавшим на столе карту Фатусом. Интересно... Да, Фатус, пожалуй, и мог произвести на свет кого-то вроде Клайва... только мальчишка пока похож не был. Изменит ли что-то возраст? Или учёба в Академии?..

Затем время побежало. Юнца он и впрямь видел редко, словно тот предпочёл не попадаться ему на глаза, но он, в общем-то, не жаловался: люди всё равно были интересны ему начиная с определённого возраста. И к достижению последнего Клайвен угодил в Академию, что оставило его со странным двойственным чувством ожидания. Его же к этому времени начала посещать мысль о том, что остаток своей жизни он проживал впустую. Не сказать, конечно, чтобы он был лишён вообще каких-либо удовольствий – этим он себя обеспечил насколько мог, – но в целом в жизни у него было пусто.

А потом, в совершенно произвольный момент, в совершенно произвольном месте – он просто сопровождал телегу до дворца – его окликнули его прежним именем, и когда он поймал взгляд Клайва с изрядно повзрослевшего лица Клайвена, внутри у него словно бы что-то вспыхнуло. Деструктивно так вспыхнуло. Он... знал это чувство.

И не сумел удержать себя от того, чтобы назначить встречу жестами, знакомыми только ему в этом месте, хоть прекрасно осознавал, насколько странно это должно было выглядеть со стороны.

И по ответному взгляду увидел, что его поняли.

До встречи с ним творились весьма паршивые вещи. Он думал, и думал, и думал, и...

Больше всего он боялся того, что с Клайвом что-то не так. Он даже не знал, откуда у него взялась эта мысль, но она его изводила просто вися в сознании. Хоть предпосылок никаких не было.

Только однажды у него мелькнуло ощущение того, что он что-то забыл. Мелькнуло – и мгновенно вытеснилось; едва он пытался понять, что именно потерялось у него в памяти, из последней выплывало напоминание не доводить Клайва до белого каления, если он хотел с тем быть. Никогда. И быть терпеливым. Как можно более терпеливым, даже в ущерб себе. Только тогда у него будет всё хорошо.

Впоследствии это направление себя оправдало. Вплоть до логического своего окончания.

Конец бонуса