Пока Винсент звонил кому-то из Ордена и объяснял ситуацию, Герберт проверял зал – гостиная, расположившаяся на втором этаже, оказалась безопасной. Как только охотники в этом убедились, Сибор вместе с Маттео, подхватив Ядвигу за ноги и руки, понесли наверх. Тело вампира действительно было очень тяжелым, Лелде с нарастающим удивлением подмечала про себя несоответствие внешнего вида миниатюрной худой девушки и реальности, в которой двое взрослых крепких мужчин испытывали серьезные трудности при ее транспортировке. В конечном итоге они, конечно, справились. Винс, замыкавший процессию, глухо позвал Лелде за собой, и она вошла в просторную комнату предпоследней. Герберт присел у лестницы на корточках, чтобы приманить кота – вскоре они вдвоем догнали остальных.

    Зал изумил Лелде. Несмотря на запах пыли и сильную – гораздо сильнее, чем внизу, – затхлость воздуха, он отлично сохранился для своих преклонных лет. Уютный, вовсе не ужасающий полумрак окутывал пространство. Узкие небольшие окна с хрупкими витражными стеклами по большей части занавесили старой тканью. Герберт содрал ее, и разноцветные отблески благодаря мягкому солнечному свету рассыпались по полу причудливыми узорами – присмотревшись внимательнее, Лелде решила, что рисунки отсылали на библейские сюжеты. Отделка стен, выполненная темным деревом, навевала мысли об утраченном величии. Гербенские наверняка представляли древний, знатный род, и подобная роскошь для них стала способом реализовать власть и богатство, только вот в нынешний век все это уже ничего не значило – как, впрочем, ничего не значили потомки людей, свивших такое впечатляющее семейное гнездо.

    Сводчатый потолок поддерживали громоздкие балки. Кресла почти полностью истлели и развалились, а вот стулья с резными спинками могли похвастаться устойчивыми ножками. Ковры поела моль, от них мало что осталось, зато лютня и польская скрипка в правом углу выглядели как новые. На первой и пыли-то не было: неужели Ядвига следила за замком? Скорее всего, да, рассудила Лелде. Она ухаживала за домом, но избирательно и в меру имевшихся возможностей: заменить мебель было нечем, для реставрации гобеленов и подсвечников не нашлось ни специалистов, ни материалов, вывести плесень и залатать дыры она тоже не сумела или не попыталась. Однако сберегла утварь, книги – они лежали на столиках, причем явно не без дела, – массивный камин и картины.

    Лелде, неуверенно мнущаяся при входе, бегло пробежалась по ним взглядом, страшась и одновременно желая узнать среди мертвецов, взирающих на гостей с немного спесивым выражением строгих бледных лиц, пана Януша, но его нигде не было. Разве что на самом большом полотне над каминной полкой, но оно было прикрыто простыней или чем-то вроде того.

    Ядвигу уложили подальше от света. Маттео подобрал ее волосы и ими прикрыл разорванный вырез на груди. На ум Лелде пришла параллель с черным саваном, и по коже побежали мурашки.

    — Ночью будет холодно, — заметил Сибор, утирая пот со лба. — Найти дрова?

    — Разломай несколько кресел для растопки, а потом поищи хворост поблизости, — бросил Герб.

    Перспектива оставаться ночью здесь, в старом заброшенном замке, с древней особью под боком, которая вот-вот должна была очнуться, обиженная и взбешенная, Лелде совсем не понравилась. Впечатления от потока памяти до сих пор не улеглись, да и обыкновенная человеческая боязливость никуда не делась: пусть она была ведьмой, ужас перед неизведанным и болезненным беспокоил ее ничуть не меньше, чем городского обывателя волновал безлюдный подземный переход после одиннадцати часов вечера. Тянуло убежать, да только некуда – всюду лес. И, к тому же, позорное дезертирство уничтожило бы надежды Лелде на достойную жизнь. Или на жизнь вообще. Так что, до боли закусив нижнюю губу, она приняла решение преодолевать препятствия, а не избегать их.

    Видел Бог, это было для нее непросто.

    Сибор молча начал ломать мебель, Герберт проверял дымоход, заслонки, своеобразно украшенный шатер дымовой трубы, резные консоли – в общем, то, в чем Лелде не разбиралась. Маттео, полностью увлеченный вампиром, достал свои записи. Как будто ничто не волновало их, не пугало, не нервировало... Сколько всего они видели до сегодняшнего дня, раз практически не реагировали на монстра у себя под ногами?

    Винс поставил для Лелде стул, подтянул второй для себя. Жестом приказал ей сесть и опустился тоже. На боку, в кобуре, поблескивал пистолет, и Лелде ненароком засмотрелась. Если бы ей доверили такой же, было бы спокойнее.

    Однако разговор оружия точно не касался.

    Винсент начал сразу, без прелюдий, с вопроса:

    — Что ты видела в потоке памяти? Основное. И по делу.

    Лелде вдохнула и выдохнула, выдерживая паузу. Собрать в кучу разрозненные мысли, отпечатки памяти, принадлежащие другому существу, было затруднительно, потому что со столь ошеломляющим потоком раньше сталкиваться не приходилось. А сосредоточенное ожидание главы отряда делало лишь хуже: Лелде начала переживать, что ненароком перепутает все или недоскажет что-то очень важное. Ей бы не хотелось подводить охотников… по многим причинам.

    Часто заморгав, она робко заговорила:

    — Разумы отличаются. Когда просачиваешься сквозь них, понимаешь, из чего они сделаны: из гибкого пенопласта, вязкого мазута, сыпучего песка… Ее разум был старым. Твердым, но неустойчивым. Не знаю, как объяснить. Изменить его уже нельзя, но внутрь он пропускает – рассыпается под натиском, толкнешь – и стена падает. Потому что носитель не готов к сопротивлению.

    — То есть, по-твоему, до тебя она ведьм не встречала?

    Лелде кивнула.

    — Поначалу было легко. Я узнала ее имя – Ядвига. Она была молодой. При жизни, я имею в виду. Но сколько точно лет – не знаю, ее мысли не касались этого.

    — Давай с самого начала.

    — Хорошо. — Лелде сцепила пальцы в замок. Ладони ужасно потели. — Воспоминание отсылало ко дню обращения. Ядвига стояла у обрыва, вроде бы кто-то в него упал, какая-то Барбара. — Она глянула на Винсента, на его суровое равнодушие, и передумала вдаваться в подробности – риск разозлить его ненужными деталями пищал в голове, как сигнализация. Вряд ли эмоции особи по поводу несчастного случая – или чем все это было – вызвали бы его любопытство. Да, она не помогла и даже упивалась злорадством, но такое поведение указывало только на личностные качества. Несомненно, невысокие. — Потом Ядвига поспешила домой, а по пути ее схватил вампир. Он взялся как из ниоткуда. То есть, она не поняла, как он появился.

    — Опиши создателя. — Винс сгорбился, поставил локти на колени, обратился в слух.

    Лелде задергала ногой.

    — Я… Ну, Ядвига… не видела лица. Точно говорю, не видела. Он напал со спины, прижал голову к плечу. Волосы были светлыми и длинными, но это все, что она помнит.

    — Это был мужчина?

    Лелде ощутила себя непроходимо глупой: она не знала. В видении все шло своим чередом, и ей не пришло на ум попробовать определить подобную мелочь, которая теперь мелочью не была.

    — Наверное, мужчина, — виновато прошептала она, чувствуя, как жаром обожгло кончики ушей.

    Винсент не прокомментировал ее ошибку.

    — Дальше, — пробасил он.

    — Хорошо, — тут же согласилась Лелде. Ей стало невыносимо душно, одновременно спину словно окатило холодной водой, сердце зашлось прямо в горле и желудок болезненно скрутило. Сейчас общался с ней только один охотник, но слушали все, и они оценивали, осуждали, решали ее дальнейшую судьбу. Выбирали между тем, чтобы оставить ее для своих нужд, и тем, чтобы отдать на съедение монстру. Лелде необходимо было реабилитироваться, причем быстро, и козырь в рукаве для этой цели у нее имелся. — Когда создатель укусил Ядвигу, она недолго вырывалась. Сопротивлялась. Но потом я заметила кое-что важное: он ее бросил. Выпил не все, но и своей крови не дал. Он ушел – и не вернулся. Это же важно?

    Она с надеждой уставилась на Винса, а тот, нахмурившись, отвел глаза и постучал пальцами по своей коленной чашечке.

    — Невозможно, — злобно заключил Герберт, отходя от камина. — Ведьма порет чушь! Она неопытная, неумелая дура, ее послали сюда только потому, что не рассчитывали ничего найти в пятнадцатом квадрате, и мы все это знаем. Все, что она увидела, может быть плодом ее воображения или фантазии. Обращение без вампирской крови – бред. Если мы всерьез будем воспринимать глупости от очередной нечестивой идиотки, то к чему тогда…

     — Герб.

    Голос Маттео прозвучал громко. Дыхание Лелде сперло; она вся сжалась, готовая стремглав броситься куда-нибудь, лишь бы избавиться от дурного предчувствия, внутреннего напряжения, натянутого струной между животом и грудью, от бессилия и отчаянной паники, захватившей ее, точно штормовая волна. Стало нечего глотать, настолько сухо сделалось во рту, и единственным человеком, который отвлек ее от этого состояния, стал русый мужчина, перепачкавший пальцы в чернилах.

    Она обняла себя руками, неотрывно следя за синими пятнами на его ногтях.

    — Что?

    — Опытная или нет, ведьма сделала свое дело. Интерпретация видения – наша задача. Создателем особи может быть тот, кого в этой роли мы и представить не смели, а значит, возможно все что угодно, в том числе бескровное обращение. До недавнего времени считалось, что никаких потомков у него нет и не будет, или ты забыл? — Повисло молчание. Не дождавшись ответа, Маттео зашуршал листами с заметками. — Продолжай, Лелде. Пожалуйста.

    Она оторвалась от его пальцев, испуганно посмотрела на лицо, но, увидев на нем мягкий изгиб улыбки, немного приободрилась. Самую малость. Конечно, рано было считать Маттео союзником – какие у ведьм друзья, кроме проклятой силы? – но врагом он ей точно не был. И сам считал так же, похоже.

    Герберт недовольно хмыкнул, а Лелде, подобравшись, попробовала смягчить ситуацию:

    — Создатель мог вернуться, да, но я рассказываю только то, что видела и что помнит Ядвига. Она умерла от кровопотери, а очнулась уже другой – между двумя состояниями пропасть. Что в ней было, мне неясно.

    — А шрам? — не удержался Сибор. Он закончил разламывать кресла и выпрямился, отряхивая ладони. — На груди. Я все думаю и не могу понять, как так вышло, что он не зажил.

    — Нательный крест, — пояснила Лелде, — он был на ней при обращении. Позже она его сорвала.

    Сибор скептично приподнял бровь. Судя по всему, похожих случаев, о которых ему могли рассказать более опытные охотники, не припомнилось, и он засомневался в надежности объяснений ведьмы. Дополнительные расспросы, уже готовые вырваться наружу, прервал Герберт – Лелде, запуганная им, все же ощутила за этот жест толику благодарности.

    — Хворост, — напомнил он. — И побыстрее.

    Путаная иерархия Ордена оставалась загадкой, но Лелде быстро уяснила, что в ней Сибору была отведена низшая ступень. Поэтому, безропотно покорившись, он ушел, а если и в раздражении, то никто этого не заметил.

    Винсент опустил подбородок, безмолвно приказывая продолжать.

    — Ядвига очнулась и не поняла, что случилось. Вернее, она догадалась, что умерла, что виноват упырь, но во что превратилась точно не знала. Вырывала себе зубы, — Лелде передернуло, — когти... А после проснулась жажда, из-за которой случилось нападение на деревню. Запах повел ее, ну и она пошла.

    — В архивах значилось сорок жертв. Для одного новообращенного это много. Точно всех перебила Ядвига? — уточнил Маттео, разгибая кулак особи. Загнутые ногти, наверное, представляли для него особый интерес.

    — Да. Там была ее семья, она запомнила...

    — Ты заметила что-то странное? — предположил Винс, и Лелде, удивленная его проницательностью, отозвалась:

    — Да. Она напала на собаку в первую очередь, а ведь это необычно, верно? И потом... Ядвига пила кровь, да, но вместе с ней кусками глотала плоть. Вырывала кожу, мясо и ела. Разве так бывает?

    Ее едва не затошнило, стоило вновь вспомнить скользкие, теплые куски, опускающиеся по горлу вниз. В твердой пище вампиры не нуждались, но Ядвиге было все равно – ее сковал столь необъятный голод, что стало неважно, что именно есть.

    Но поверят ли охотники?

    Лелде с тревогой посмотрела на каждого, и, кажется, они допускали возможность того, что ведьма им не соврала.

    — Так бывает, Маттео? — повторил вопрос Винсент.

    Тот пожал плечами.

    — Не встречал точных упоминаний, но предполагаю, что в случае крайне сильной жажды особи могут поедать человека, а не только лишь его испивать. В тканях много питательных элементов. Предположим, что вампиры в состоянии усвоить их при определенных – критических для выживаемости – обстоятельствах.

    — Не доказано, — резко встрял Герб. — И критические для выживаемости обстоятельства – это какие, например?

    Маттео подложил руку под затылок Ядвиги, приподнял ее голову, повернул вправо. Намордник глухо стукнулся об пол, а шея, бледная, лишенная оттенков, открылась – на ней уже сотни лет горели посмертные следы укуса, рваные раны насилия и смерти.

    Он прикоснулся к ним и задумчиво произнес:

    — Что если ей пришлось поддерживать и свое существование, и существование создателя?

    Кого-то охотники все-таки подозревали – это насторожило Лелде. Все странности, вылезшие наружу, намекали им на конкретного нечистого, на упыря, о котором многое было известно, но в то же время он оставался непойманным – так она решила. Деревня, исчезнувшая темной, грозной ночью тысяча пятьсот тридцать седьмого года, была следствием события, вошедшего в историю Ордена, а не причиной всех сегодняшних проблем. Если так, дело было серьезным; вдруг здесь замешан первородный? Один из немногих, кто до сих пор не пал.

    Лелде не чувствовала уверенности, но интуиция шептала… всякое.

    Герб помассировал искривленную переносицу и пробормотал:

    — Херово.

    Винсент внешне не переменился, но что-то в глазах вспыхнуло – охотничий азарт и принципиальное, несгибаемое упрямство. Нечто личное; Лелде смутилась, словно заметила то, что не следовало замечать. Не дожидаясь команды, она пискнула:

    — Еще не все. Ядвига пробовала сгореть на солнце, остаться до рассвета, но тело само себя спасло.

    — Инстинкт спас, — поправил Маттео. — У вампиров их порядочно, ничего необычного.

    — Как она попала сюда? — Винсент имел в виду Бурзу.

    — После первых убийств побрела в лес, питалась животными, у Волчьей реки посмотрела на башню замка. Януш – не ее пан, но она о нем слышала. И подумала, что вооруженные люди справятся с ней лучше, чем обычные крестьяне. Тем более если угрожать их господину или его убить. — Лелде перевела дух. Она подошла к самой неудобной части воспоминаний, и страх вновь облепил ее тонкой, склизкой пленкой. Будто послевкусие после совершенной непоправимой ошибки. Смесь вины, раскаяния, ненависти к себе и дрожи перед скрытыми в тумане времени последствиями. — Ядвига встретила его, попросила убить – он не стал. Протянул к ней руку и предложил пойти с ним, и тут меня поймали и вышвырнули, но... Может, это глупо... Я должна была рассмотреть что-то, что-то найти, очень важное, понимаете? — Она с надеждой глянула на Маттео, а затем и на Винсента. — Чутье подсказывало. Но видение рассыпалось слишком рано. Я не успела.

    Вера в то, что ее состояние примут во внимание, растаяла быстро. Они мужчины, они охотники – и потому они никогда не признают волнение неумелой, молодой ведьмы. Винс, не впечатленный окончанием рассказала, откинулся на спинку стула, Герб взъерошил темные волосы. Они думали не о ее последних словах. Не о том, что едва не случилось; лишь о том, что уже произошло.

    Но Лелде утешила себя единственным по-настоящему ободряющим фактом: охотники не пришли в ярость и не планировали ее прикончить. По крайней мере, пока. А все прочее... Вдруг она ошибалась, взвинчивая себя необоснованными, оторванными от реальности ужасами и страхами? Вдруг все было... пустым?

    Захотелось пить; она покосилась на рюкзак неподалеку, из которого торчало горлышко бутылки с водой, но не посмела к нему потянуться.

    — Герб, последи, — попросил Маттео, отходя от особи. Закатав рукава, он перебрал исписанные бумаги, а затем заключил: — В сухом остатке у нас следующее: вампир древний, имеет физиологические отличия от себе подобных, а именно двойные клыки и посмертную незатянувшуюся рану от освященного креста. Первое можем связать с создателем, генетическая особенность. Второе – случайность. Обращение было насильственным и незапланированным, это подтверждается следом от укуса и рассказом ведьмы. Отсутствие элемента передачи вампирской крови под вопросом.— Он нагнулся, подхватил бутылку и передал ее Лелде, не глядя. Она зарделась от стыда за свою немощность и очевидную слабость, а еще от того, что Маттео за ней наблюдал, и наблюдал внимательно. — Вина за деревню – на ней. Гербенский помог вампиру, причина непонятна. Позже сопоставлю по срокам его допроса, выясним, врал он или на тот момент еще ее не скрывал. Создатель пропал, соответственно, если здесь не появлялись другие древние или новообращенные, и если сама Ядвига никуда не уходила, то ее жизнь частично, а скорее полностью протекала в изоляции. Вы сами видели, как она набрасывалась на пули и вгрызалась во всех подряд, да еще как – рвала кожу, не прокусывала. Так же, как родители обычно не бросают детей без причины, так и потомка создатель бы не оставил – полагаю, он поступил вынужденно, но итог такой: особь Бурзы – одичавшее существо, которое слабо понимает, в какой мире попало. Винсент прав, вряд ли она осознает свой возраст, что теоретически хорошо для нас. А в практическом плане все не так радужно. Боюсь, Ядвига не будет содействовать.

    Содействовать в чем? Лелде, задержав воду во рту, совсем притихла – казалось, любой шорох с ее стороны приведет к выпроваживанию куда-нибудь за границы узкого круга знаний и тайн.

    — А так ли нужно ее содействие? — процедил Герб. Возвышаясь над белым мертвым телом, он неприязненно указал на него дулом пистолета. — Совпадения двойных клыков, времени и места – это не прямые доказательства родства с Десятым, не факт, что она – ключ к тому, чтобы его найти.

    — Мы обязаны проверять все, что попадается. Других зацепок не было сотни лет. Ты как думаешь, Винс?

    Лелде ошарашенно вытаращила глаза. Десятый – это же… Это первородный. Последний из всех, кого обратил Каин. Тот, кого считали убитым священным артефактом – погоня не оставила ему шансов, и, загнанный в угол, он просто истлел.

    Так говорили… до нынешнего дня.

    Винсент заявил:

    — Не уверен, что Вендидад причастен. Не проверить мы не имеем права, поэтому ждем вампиров и второй отряд. Потом подумаем, как поступить.

    Вендидад.

    Лелде бросило в пот. Она достала из закутков памяти – своей, не чужой – все, что выучила за год нахождения в Ордене: Десятый, первородный любимец Каина, особенный среди всех его детей – он был для охотников злом во плоти, едва ли не сыном Сатаны, непримиримым, отчаянным врагом. Прочие или бились насмерть, или сдавались, или мирились и покорялись, как Белладонна, но не он, не Вендидад. О нем мало говорили, но кое в чем Лелде разобралась: Десятый был большой проблемой для Ордена Авеля и за четыре тысячи лет своей жизни унес бесчисленное множество чужих.

    Однако о том, что он не побежден, она никогда не слышала.

    Винсент обратился к ней – серьезно и строго:

    — Слушай внимательно, Лелде. По-хорошему ты этого знать не должна. Ни опыта, ни выдержки у тебя нет, с нами ты недолго, силу в должной мере не контролируешь, хотя неплохо работаешь с памятью, но по наитию, а значит, это нестабильно. Я тебя оцениваю как ненадежный элемент и предпочел бы взять другую ведьму. — Он вперил в нее немигающий колкий взгляд, и по тени, залегшей под веками, Лелде поняла, что он не видел в ней ничего хорошего. Совсем ничего. Она ощутила, что все сказанное – правда, и это ударило ее, как жгучая пощечина, хотя не было неожиданностью. — Но ты уже вовлечена, и пути назад нет. Давай разберемся на берегу: ты будешь делать, как скажут, или не будешь?

    Она не сумела ответить мгновенно – в плюс минутное колебание тоже не зачли. Но Лелде было необходимо подумать. Представить, во что она ввязывалась. И потому в зале повисло сдавливающее, тяжелое молчание.

    Вендидад.

    Вампиры пугали ее. В подземельях Ордена, в тесных клетках, они все равно оставались смертоносными хищниками, обладающими хитростью и волей, а ведь там держали в основном молодых особей. Здесь Лелде столкнулась с древней – и свободной. Это было во сто крат хуже, но, оглядываясь назад, она примечала связь, красную нить судьбу, приведшую ее сначала на реку, а затем – в посторонний разум. Нечто звало ее, тянуло, рвало на части, и вот Лелде оказалась там, где ей положено быть. Но...

    Вендидад.

    Первородный точно демон во плоти, и он древнее всего ее ведьмовского рода. Поджилки дрожали от осознания несоизмеримой разницы между ней, Лелде, крошечной человеческой женщиной, и тем, что скрывалось в намеках охотников. Будто разверзлась бездна с огненной лавой... и туда надо было шагнуть, доверившись не глазам, а сердцу.

    Только, в сущности, выбирать не приходилось.

    Винсент сидел расслабленно, не угрожал оружием, не кричал и не давил, а Лелде знала: если она откажется, он убьет ее без сожалений. Как бывало с другими, в прошлом и в настоящем. Так принято: ведьмы – нечисть, расходный материал, их не жаль, их век все равно близился к концу, потому что и век вампиров стал короток. Как только окончательно изведут их, избавятся от прочего балласта. Орден от победы отделяла одна ступень. Взойдя на Олимп, он сбросит с него неугодных без зазрения совести. А с некоторыми без неудобств для себя расправится еще раньше.

    Потому Винс ждал не согласия, а безропотного, неукоснительного, абсолютного послушания.

    Это дать она могла.

    Ради того, чтобы жить, она дала бы и больше.

    Лелде сжала бутылку так, что та хрустнула; разомкнув потрескавшиеся губы, она сказала:

    — Буду. Я сделаю все, что от меня потребуется, клянусь.

    Винсент сухо одобрил:

    — Хорошо. Тогда никаких истерик больше. Успокаивать тебя никто не станет. — Лелде кивнула, пусть внутри у нее все перевернулось и всколыхнулось, как желе. Она, конечно, не могла обещать… но Винса это не обрадовало бы. — Я сообщу коротко, вернемся на базу – там отыщешь подробности. Посвящать посторонних в дела Ордена – не моя работа, так что вопросы оставь при себе и переваривай то, что поймешь.

    — Легче было ее грохнуть, — фыркнул Герб, однако Винсент проигнорировал его.

    — Каин первый убийца, проклят Богом, одарен дьяволом, — ровно, неэмоционально, как заученную статью проговорил он. — Обратил десятерых, Вендидад стал последним. У них особенная связь, что-то вроде сцепки между создателем и потомком – обычно такое встречается у древних с новообращенными, а первородные выше этого, но случай Десятого – исключение. Каина убить нельзя, воспринимай как аксиому, можно только заточить и держать в бессознательном состоянии, что и было сделано, однако Вендидад способен найти его везде и пробудить – это проблема. Нам нужна полная победа над нечистью, а не новый хаос из еще одного десятка обращенных Каином. То, что Десятого упустили и прикрылись его теоретической смертью, вина прошлых поколений охотников. Вменяемых доказательств нет, и мы считаем, что Вендидад прячется, спит и набирается сил. До того, как проснется, следует его убить. Или хотя бы напасть на след раньше, чем он снова попробует добраться до своего хозяина и освободить его. С последнего задокументированного появления Десятого прошло четыре столетия, согласно архивам его едва не поймали в соседнем квадрате. Особь из него нетипичная, считалось, что потомков иметь он не в состоянии. Но Ядвига по времени и некоторым чертам похожа, поэтому мы проверим тщательнее. Если это не она, что вероятнее всего, то нейтрализуем. Если она – будем думать дальше, как использовать потомка против создателя. Уяснила?

    Голова Лелде по ощущениям распухла и грозилась разорваться от количества вываленной на нее информации. Вендидад жив? Скрывается? Каин, полулегендарный первый убийца зримого мира, существует? Он под контролем Ордена, но неуязвим? К вылазкам ведьм подготавливали полгода, и за шесть месяцев проверок и обучений она ничего толкового не разузнала – только вызубрила собственные обязанности и правила, которые не стоило нарушать. Инструкторы в общих чертах обрисовали положение человечества и нечисти, историю охотников, но такое – такое было за семью замками и печатями. Лелде не просто не входила в круг лиц, которые обо всем этом рассуждали, она вообще была никем, пылью под ногами боевых отрядов, и ее уши точно не должны были слышать то, что услышали.

    Господи, Винсент обрек ее на казнь!

    Лелде захлопнула приоткрывшийся рот, выровняла дыхание. Шок подействовал как опиоидный анальгетик – оголенные нервы заволокло спасительным туманом. На удивление, ей стало как-то спокойнее. Если истина необъятна и ужасна, если из-за нее придется умереть, то так тому и быть, но – потом. Сейчас ее тревожило много других вещей, о которых не запрещалось задавать вопросы. На них Лелде решила сосредоточиться, чтобы не рехнуться за пару секунд.

    С готовностью проглотив все сказанное, она зажала ладони между коленями.

    — Уяснила. Мне все ясно. И я никому не скажу.

    — Естественно, — хмыкнул Герберт.

    Лелде натянуто улыбнулась. Винс все еще следил за ней, неодобрительно, под лупой рассматривая каждый шаг; она посчитала, что побудет полезной, успокоив его подозрения, и вместе с тем отвлечется сама – иначе забьется в припадке, а закончит на заднем дворе в свежевырытой могиле.

    — Сколько времени заняло видение? У меня будет еще немного, чтобы обследовать зал и, может, комнаты? Иногда от предметов вроде картин, —Лелде указала на ту, что висела над камином, не давая ей покоя, — исходят волны памяти. Если правильно считать их, можно узнать что-то полезное.

    Только у меня редко получается это провернуть, подумала она, однако Маттео не дал сомнениям развиться:

    — Десять минут или около того. Попробуй.

    — Начни здесь, — добавил Винс, будто не раскрыл только что тайны Ордена Авеля, ложь и ошибки, совершенные предками, и не имел намерений ее застрелить, — по коридорам пройдешься с Сибором, когда он вернется.

    Охранник. Или, вернее, надзиратель.

    Ладно. Лелде согласна на что угодно, и Сибор – не худший вариант.

    Она отставила бутылку, поднялась со стула, прошла к камину осторожно, опасливо, еще более несмело, чем кот вроде их нового знакомого, который растянулся пластом на полу и потягивался в разноцветных витражных отблесках. Неловкая пауза заполнилась неспешным разговором Маттео и Винсента о припасах и их распределении; фоновый шум позволил Лелде расслабиться. Она покосилась на недвижимое тело вампира в метрах двух от себя. По шее поползли мурашки, но непрошеные мысли ведьма прогнала. Не сейчас, Боже, пожалуйста, не сейчас.

    Очистив разум, она подняла глаза на полотно.

    — Снять тряпку? — безучастно спросил Герберт.

    Лелде кивнула, и высокий охотник здоровой рукой быстро сорвал полотнище. В воздух взметнулся столп белесой пыли; она забилась в нос и вынудила Лелде беспрерывно чихать, а когда улеглась, старинный портрет предстал перед зрителями во всем своем великолепии.

    Огромный, слегка потускневший, в прямоугольной раме из золоченого дерева, украшенной резными, невообразимо воздушными и тонкими листьями, он величаво затмевал все, что было в зале. Краска потрескалась, по изображению пошла россыпь извилистых неровных линий, похожих на паутину, но сути несовершенства не меняли: портрет был поразителен. Он вырвал из Лелде протяжный вздох – и, не оборачиваясь, она услышала точно такой же от только что вошедшего Сибора.

    — Это что, особь?! — воскликнул он, и Маттео, успевший разглядеть ее лучше и ближе остальных, подтвердил:

    — Да. Она.

    Ядвига.

    Она стояла вполоборота, опираясь о стол левой рукой – вытянутые пальцы касались столешницы. Лицо, повернутое в три четверти, с одной стороны утопало в густых тенях, а с другой ясно сверкало, будто подсвеченное изнутри. Ядвигу изобразили румяной, почти что живой, и Лелде уверилась: художнику, кем бы он ни был, приказали написать ее именно так. Темно-карие глаза смотрели на ведьму или, вернее, на всех, кто любовался ею – матовые, без единого блика, они выражали что-то неуловимо строптивое и недовольное, но были вместе с тем совсем еще юными; эту черту Ядвиге предстояло потерять позже. Голову украшал венец с острыми зубчиками по верхнему краю. Прикрепленные к перламутровому ободку жемчужины сияли на черном шелке волос, а сами волосы спускались волнами за спину и там пропадали – холста не хватало, чтобы отразить их длину. Ядвига была закована в корсет, и тесный лиф цвета слоновой кости заканчивался мысом, отделанным драгоценными камнями и расшитым золотой нитью. Шею скрывало пышное кружево, оплетенное шнуром, а широкие рукава с разрезами-насечками плавно сужались к запястью. Юбка в сборках прикрывала ноги до самых туфель.

    Ядвига в бархате и атласе, с крупными серьгами в ушах, ожерельем и кольцами была прекрасна будто родовитая шляхтянка и мало походила на ту девушку, которая явилась в деревню, чтобы ее уничтожить… И тем более отличалась от особи, что окоченевшим трупом лежала у сапог охотников в эту минуту.

    — Зачем ты закрыла портрет? — прошептала Лелде, завороженная увиденным, и потянула руку к раме.

    — Она действительно древняя, — пробормотал Сибор, укладывая хворост у камина. Похоже, поверил в случившееся по-настоящему он только что. — Когда расскажу жене, она…

    Лелде не расслышала продолжения.

    Она расслышала…

    Шелест кисти по натянутому холсту. Живописец из Утрехта замкнут и сдержан, ему тяжело работать при свечах, но днем нельзя – пан сказал, дама больна и не любит солнечного света. Она и вправду как мертвая. Редко моргает. Не двигается. Дышит ли? Дышит. Надо добавить жизни. Вырисовывать богатый наряд увлекательно, и хорошо, что натурщица молчит – разговоры сильно отвлекают. Ему много заплатили – заранее, – но заказ странный, и когда-нибудь при дворе, в далекой стране, он об этом расскажет.

    Лелде, встав на носочки, сдвинула ладонь к засохшему лаку и краске под ним.

    Она не может наглядеться, и он – пан – улыбается: ты утешилась таким отражением, луна моя? Сердце радо этому. Зеркала более не нужны, и мы уберем все, ежели пожелаешь.

    Дальше, выше, к плотному мазку – и…

    «Ненаглядная девица, ясная звезда – ты называл меня так, и обманывал! К чему портрет в нашей зале, если к груди ты прижимаешь другой? Ее носишь у своего благородного сердца, а не меня! Столько лет – и не меня!»

    «А разве я властен над собой и памятью своей, которая тяготеет к прошлому? По одной твоей прихоти мне не разлюбить насовсем тех людей, кто прежде составлял отраду мою!»

    «Люди эти мертвые!»

    «В том от тебя они ничем не отличаются».

    Ее губы дрожат, и ему не забыть нанесенной обиды – вина всюду, кругом виноват, он признает, но не может исправить – только прячет картину и ночи напролет ждет, когда она вернется. Упрямое, злое чудовище, проклятье и спасение – все в ней одной; как не склониться перед этим?

    Все смолкло, и Лелде растерянно отняла руку. По ней словно пустили ток, и мышцы занемели – пальцы еле двигались.

    Замок был настолько переполнен воспоминаниями, что ей не приходилось стараться – каждое само желало быть увиденным. Обычно предметы Лелде не давались: до того, как ушла в Орден, она перепробовала кучу мелочей, которые оказались пустыми, немыми и полыми, а тут... Вспышка за вспышкой, мысли, слова, проблески – всего слишком много для ведьмы, привыкшей к тишине.

    Лелде, обернувшись, печально глянула на Ядвигу.

    Ты любила своего пана? Ревновала его, но к кому? Что было между вами и чем закончилось? Неужели, разозлившись, ты его убила, а после несла бесконечный скорбный дозор у склепа?

    Внезапно острая жалость кольнула Лелде. Бурза – хранилище неумолимого несчастья, а Ядвига – его страж. Возможно, ведьмовское чутье ошибалось в причинах, но боль оно чуяло верно.

    На ее лице, должно быть, отразилось то, что следовало спрятать. Герберт прочел это первым и мрачно предупредил:

    — Нечего ее жалеть, что бы там ты ни увидела.

    — Я жалею человека, которым она была, — едва слышно проблеяла Лелде, но Герберт остался непреклонным.

    — Она уже давно не человек.

    Он был прав. Разумеется, прав во всем; Лелде, чтобы избежать гнева и подозрений, поспешно отвернулась и коротко пояснила:

    — Гербенский заказал этот портрет, но вскоре они поссорились из-за него. Ничего примечательного.

    — Тогда пройдись по коридорам и комнатам, — позволил Винсент, не тронутый семейными – или нет? – драмами, — постарайся разузнать что-нибудь полезное. Но недолго. Сибор, оставь, мы разожжем камин. Иди с ведьмой.

    Сибор вздохнул. Удовольствия от указаний он явно не получал, но не перечил – соблюдал субординацию.

    Вместе они вышли в коридор, который вел в правое крыло. Темный, узкий и низкий, он проигрывал битву со временем и пугал ненадежностью – холодный сквозняк перекатывал по полу крошку от рассыпающихся камней. Навязчивое опасение того, что конструкция разрушится и погребет под собой путников, преследовало Лелде, пока она вновь и вновь натыкалась на запертые, заколоченные двери. Сибор предложил выломать их, но Лелде посчитала, что это кощунство: все-таки замок был чужим домом. Поэтому надежда постепенно угасала, пока они не набрели на открытую спальню. Единственную, которой Ядвига, судя по всему, пользовалась – по назначению или нет.

    Охотник вошел первым, а Лелде застряла на пороге, осматривая обстановку.

    Кровать на высоких ножках с изъеденным молью балдахином, такая маленькая, что Лелде на ней ни за что бы не поместилась; на спинке было вырезано панно с искусной художественной росписью, которая помутнела и стерлась по краям. Ядвига не спала на ней – не было внятных тому доказательств, но ведьма не сомневалась. Три сундука, чередуясь с табуретами, были аккуратно придвинуты к дальней стене, а слева виднелось углубление – вход в крошечную гардеробную.

    Туда ее и потянуло.

    Сибор потрогал застеленную постель, продавил ее ладонью, пробежался глазами по узору на плешивом ковре. Лелде, обогнув его, забралась в коморку, которая в глубокой древности служила уборной, а после, уже, наверное, при отце Януша, стала вместилищем столика с зеркальцем из отполированной пластины. Оно было погнуто, расцарапано, его буквально ненавидели и пытались уничтожить, потому что…

    Серебро.

    Зеркало сделали из серебра, и Ядвига не видела в нем себя. Ни искаженного отражения, ни мутной тени – только пустота.

    Она горько плакала. Лелде уловила задушенные всхлипы, отдаляющиеся, растворяющиеся в пространстве.

    Затем наткнулась на массивную золотую цепь с нанизанными на нее перстнями, кольцами-печатками с рисунками всадника на жеребце, витыми орнаментами, прорезными солярными знаками. Одно выделялось: было сжато, надломлено, а на внутреннем крае выдавлена надпись, разобрать которую удалось лишь наполовину. «Покайтеся, приближается Царствие Небесное…».

    Металл показался Лелде горячим. Она подержала над ним ладонь пару секунд, но не услышала ничего конкретного. Только по костяшкам ударили странные импульсы, сгустки постыдных чувств, вроде как я своровала у мертвеца? Ничего не поняв, Лелде аккуратно взяла цепь и уложила в карман. Зачем? Сложно было ответить. Может, чтобы показать Ядвиге. Или отдать то, что ей принадлежало, когда… если… ее отсюда увезут.

    На ум пришли могилы во дворе. По размеру – детские, младенческие, и Лелде заозиралась в поисках колыбели. Про пана Гербенского она знала мало, но предполагала, что у него могли быть дети – неужели подобранная особь ими питалась?

    Но ничего похожего не нашлось, и ведьма облегченно вздохнула.

    А вот Сибор, порывшись в сундуках, выудил из них настоящее сокровище: целые кипы желтых, старых листков, вдоль и поперек исписанных неровным скачущим почерком. Один он отдал Лелде, и та, кое-как прочитав три незнакомых слова, сдалась.

    — Я не понимаю, — призналась она честно. — Буквы вижу, но…

    — Древнепольский и среднепольский, да еще латынь. — Охотник покрутил записи, попытался вчитаться, но, быстро сдавшись, отложил в стопку. — На базе есть переводчики, они с этим справятся лучше нашего.

    — Думаешь, особь писала?

    — Она из деревни, так? Из крестьян? Тогда вряд ли грамотная. Скорее Гербенский вел дневник.

    — Он мог научить ее всему необходимому.

    — Мог. Разберемся, — согласился Сибор, ничего больше не добавляя по этому поводу. — Мне интереснее заглянуть в подвал. В башне была шахта, и я там ничего примечательного не заметил, но все не возьму в толк, откуда Ядвига появилась на первом этаже? Ты…

    Он запнулся. Посмотрел на Лелде открытым, чистым взглядом – глаза у Сибора были голубые, точно прозрачные, и короткие волосы смешно торчали на затылке. Другого мужчину она бы испугалась, а с ним чувствовала себя терпимо; он был на шесть лет младше, хотя мальчишкой, конечно, его не назвать – одни плечевые мышцы чего стоили. Но Лелде его почти не боялась и сейчас даже позволила себе не отводить взгляд.

    — Что?

    Сибор примял записи, подправил стопку, немного помолчал. Потом неловко проговорил:

    — Извини за Волчью реку. Я не уследил, и ты пострадала. Как видишь, опыта недостает. Постараюсь исправиться, но… Хотел спуститься вниз и передумал. С тебя впечатлений хватит.

    Он извинился перед… ней?

    Лелде опешила и тут же заверила:

    — Все нормально, все в порядке, честно. Ведьмы не тонут. И спасибо за беспокойство. Все хорошо.

    Сибор не был разговорчивым на том задании, на первой своей серьезной вылазке. Тогда Лелде посчитала, что он ее не жалует – впрочем, как все остальные. А позже убедила себя, что неприязнь только возросла, ведь из-за ее необдуманных поступков, продиктованных интуицией, ему крупно попало. Это печалило, но не удивляло; что действительно вывело ее из равновесия, так это его обескураживающе искреннее признание вины.

    Сибор закрыл ящик. Крышка с гулким стуком опустилась.

    — Без тебя вампира я бы не отыскал. — Он кивнул собственным мыслям. — Древняя особь так бы и крутилась под боком, а мы и дальше называли бы пятнадцатый квадрат пустышкой. В общем, скверно вышло, конечно, я перед тобой виноват. За ранения прости. И спасибо за возможность себя проявить. У охотников моего поколения шансов на хороший улов мало.

    Он улыбнулся – на щеках появились ямочки, по две с каждой стороны. Лелде засмотрелась на них, невпопад размышляя о принятой в Ордене традиции ранних браков. Сибор ведь тоже уже женат, а раз допущен до выполнения задач, то и отцом успел стать... И правильно. Незачем пропадать таким генам, как у него.

    Охотник всучил ей книги и листы, развеивая волшебство своего очарования.

    — Посмотрю, что в последнем ящике, и возвращаемся.

    Лелде не имела возражений.

    Позже, закончив осмотр, он забрал все, кроме ожерелья с кольцами, обратно. Или не доверял, или мечтал выслужиться, но Лелде не расстроилась. После посещения спальни в ней созрело ощущение тягостного ожидания, занявшего мысли: хотелось уйти, лишь бы от него избавиться, однако не комната взрастила предчувствие, не коридоры, не вещи, состарившиеся здесь; в сущности, виновником нельзя было назвать и замок. Это было нечто более глубокое, а потому непонятное, и оно нервировало. В компании людей отвлечься от собственной паранойи было легче.

    Уходя, ведьма постаралась не оглянуться. У нее получилось.

    Маттео вскинул голову, как только Сибор вместе с Лелде ступили в зал. Русая прядь упала на его лоб, весь он выглядел взбудораженным, запыхавшимся, немного усталым – и счастливым. Веселые, довольные искры сыпались из глаз; Лелде это мгновенно напрягло.

    — Вы вовремя! Наша панна Вредина, — он ласково огладил плечо особи, продолжая всей пятерней пальцев крепко удерживать ее на месте, — очнулась. Настроение плохое, но это ничего – пройдет.

    Лелде забыла, как дышать.

    Она покосилась на Ядвигу и увидела, что та смотрела на нее. Прижатая к полу одной щекой, ослабленная, дезориентированная, ничего не соображающая, а вместо того просто злая, угрозы древняя представляла мало. Герб, развалившись в кресле, флегматично целился ей в голову дулом пистолета, а Винсент вкалывал вторую дозу концентрата под ключицу. Но у Лелде в животе, у желудка, что-то оборвалось и заледенело. Тело решило, что вампир ее убьет, и реагировало соответствующе – застыло и ждало ужасной участи.

    Сибор, оживившись, резво обошел ее.

    — Начала буянить? — легкомысленно поинтересовался он, хотя даже Лелде было ясно, что да, начала, и ее буйство вынудило троих охотников принять срочные меры.

    — Немного, — отозвался Маттео, растянув губы в полуулыбке. — Она у нас темпераментная.

    Ядвига на мгновение отвела взгляд от Лелде, метнула его в Маттео, затем на Винсента, Герберта, Сибора, снова туда и обратно, в той же последовательности. Намордник, прилегающий к челюсти, закрывал нижнюю половину лица, но мысли, которые на нем мелькали, читались легко. Злоба. Непонимание. Ярость. Отвращение, паника, боль – серебряные цепи прожигали кожу, укол забирал силы, – обида. Смертельная, именно такая, которая вызывала желание страшно отомстить. И на этом все в Ядвиге вдруг погасло, будто перегорела лампочка. Резко, с короткой вспышкой. Особь обмякла, расслабилась, бросила сопротивляться и уставилась на Лелде без видимых эмоций, как безликий манекен.

    Это напугало только сильнее.

    — Умница, — похвалил Маттео, ослабляя хватку на пробу. Убедившись, что Ядвига больше не вырывается, он разогнулся и оставил ее лежать свободно, но не отошел. И, судя по виду, готов был к любым ее действиям.

    — Сказала что-нибудь? — Сибор пощелкал пальцами, пытаясь добиться какой-нибудь реакции от вампира.

    — Панна Вредина еще и молчунья.

    — Язык мы ей развяжем, — заключил Герберт. — Рано или поздно.

    Лелде старалась быть как можно незаметнее. Упираясь лопатками в стену, она на носочках продвинулась дальше, к старинному комоду, но тут ее подловил Винсент – указав на ведьму пальцем, он уточнил:

    — Что было в комнатах?

    Запнувшись, она не нашлась, что ответить, и за нее это сделал Сибор.

    — Всякое старье. — Он опустился на корточки рядом с особью, очевидно и беззастенчиво заинтригованный ее обликом и поведением. Первая удачная охота, напомнила себе Лелде. Особенный день для него. Ценный трофей, который, подобно шкуре тигра, сейчас украшал гостиную и демонстрировал тень былой опасности. — Комнаты в этом крыле заперты, одна спальня была открыта, в ней ничего особенно, кроме записей. Вот. На целую книгу хватит. Но нужен перевод.

    Сибор приподнял стопку листов, и тут Лелде запоздало осенило: он совершил ошибку.

    Она видела все как в замедленной съемке: Ядвига, бесцельно и апатично наблюдающая за ведьмой, быстро стрельнула бездонными зрачками в сторону руки Сибора. Ей хватило секунды, чтобы понять, что он держал, двух, чтобы прийти от этого в неконтролируемое бешенство. И как всякий дикий зверь, пораженный инфекцией, особь превратилась в неуправляемое, слабо предсказуемое, кровожадное, исступленно буйное существо, готовое биться до последнего невзирая на ожидаемый проигрыш.

    Лелде не успела отреагировать, а Ядвига, выгнувшись дугой, перевернувшись, сцепленными ногами ударила Сибора по икрам. Одну руку она выдернула из цепей, вывернув себе плечевой сустав и расплющив костяшки – мизинец и безымянный пальцы, содранные рывком, почти оторвались, удерживала их лишь полоска кожи.

    Движения были столь быстрыми, что смазались; охотник, звучно вскрикнув, начал падать, но еще до того, как повалился на пол, получил сжатым кулаком по левой голени, чуть пониже колена. Второй раз за сутки Лелде затошнило от хруста – не влажного, а звонкого, какой бывает, если сломать сухую ветку. Сибор заскулил и выронил листы. Они взмыли вверх, кое-какие полетели в камин, в пламя, разожженное в нем – и когда его успели растопить? Бумага зашипела, народились искры.

    Прозвучал выстрел.

    Герберт прострелил Ядвиге ладонь – пуля влетела аккурат в ее центр, отбросила ее руку ближе к груди, вышла с другой стороны и застряла в грудине. Особь замычала, перевернулась на живот, накрыла ранение, баюкая его, как младенца, и спрятала лицо. Маттео сразу зафиксировал ее шею сзади, Винс поймал те записи, которые еще можно было спасти. Впрочем, Ядвига вовсе не планировала продолжать борьбу. Что хотела, она сделала. Вспышка агрессии потухла, будто залитая водой.

    Герберт, выругавшись, встал.

    — Мерзкая ты сука, — выплюнул он, ставя сапог на лопатку особи. Нагнувшись, Герб приставил дуло к затылку. — Двинься, и я мозги тебе вынесу так, что еще месяц регенерировать будешь, мразь.

    Охотник надавил на нее стопой. Ненависть он сдерживал плохо и имел на то полное право – Лелде не смела осуждать. Однако Винсент сделал жест, который, видимо, означал запрет на насилие, то есть на новую порцию серебра в черепной коробке.

    — Сначала закончим допрос, — процедил он.

    Герберт сжал челюсти.

    Она древняя, древняя! Вот о чем кричал весь его вид. То, что она сделала с Сибором – лишь слабое игривое прикусывание сытой пантеры. И под концентратами Ядвига все равно оставалась тем, что способно всех их погубить, если захочет... А она хотела.

    Но Винс качнул головой.

    Хотела, но не знала, что имела возможность. Так должно было оставаться дальше.

    — Ведьма, помоги ему, — бросил Винс, указывая на Сибора. Лелде подкралась к охотнику, который, жмурясь, отполз подальше от особи. Он приподнялся на локтях, загнанно задышал, а Лелде толком не знала, как облегчить его страдания. Она закатила штанину. Никакой кости, торчащей наружу; слава Богу, хоть что-то хорошее.

    Маттео и Винс вдвоем разобрались с цепью. Ослабили, чтобы перетянуть туже, и теперь Ядвига была обвязана звеньями поперек туловища, все ее конечности оказались полностью обездвижены. К ожогам на запястьях и щиколотках добавились новые, потянувшиеся по всему телу красными пятнами. Вряд ли она умудрилась бы выбраться из того положения, в какое попала... Но Лелде не была абсолютно уверена.

    — Господи Иисусе! — Сибор стиснул зубы. — Два перелома за один день!

    — Боевое крещение для тебя. — Маттео оставил Ядвигу и на ходу достал болеутоляющее. — Лелде, подержи вот здесь. Да. Не сдавливай.

    Лелде машинально, не раздумывая, выполняла его указания, как медсестра в операционной. Следила она не за Маттео, который умело управлялся со всем, что имело отношение к лечению, а за особью: Герб поднял ее голову, вцепившись в загривок, грубо отбросил, перевернул, не забыл двинуть кобурой-прикладом по виску – и все одной целой рукой. Он страшно злился, а Винсент, напротив, оставался спокойным, но не мешал. Не пресекал. Потворствовал.

    Хороший и плохой полицейский? Давний уговор?

    В любом случае, Ядвига не реагировала. Продолжала смотреть… и только.

    — Мы охотники на таких, как ты, — без реверансов выдал себя Винс, возвышаясь над ней. — Нам нужен твой создатель. Связывалась с ним после обращения?

    Ядвига смолчала.

    — Ты обращала кого-нибудь сама?

    Вновь перевернутая на спину, она лежала, накрытая волосами. Герб подхватил пряди, развел их, открыл ее лицо. На подбородке – несколько капель крови, губы сжаты. Звериное упрямство, ожесточение... и недоумение.

    Не поняла смысл вопроса? Или, напротив, поняла и посчитала его странным?

    Не каждому древнему даровано породить потомка, а с вероятной наследственностью Вендидада о последователях оставалось разве что мечтать. К чему было уточнять у нее это? Лелде не разобралась.

    — Полное имя? — Ядвига вздернула бровь. Капризное не скажу, выраженное без слов. — Возраст?

    Лелде, заслушавшись, случайно столкнулась локтями с Маттео – он перехватил ее запястья, ободряюще сжал и тут же отпустил, продолжив накладывать на сломанную ногу подобие шины.

    Возраст... При жизни – совсем молодой. Она была невестой, юной девушкой, но после… Как ощущались для нее сотни лет – как миг или как нескончаемый кошмар без возможности проснуться?

    Ядвига проигнорировала вопрос. Он ее не зацепил.

    — Гербенский мертв или жив?

    Первое шевеление – цепи звякнули. Особь пытливо глянула на Винсента, и он выдержал немигающий взгляд с такой легкостью, словно за свою службу повидал подобных сотни и тысячи. Вполне вероятно, так и было; главами охотничьих отрядов назначались опытные, обладающие выдержкой люди. На его месте Лелде бы давным-давно струсила и забилась в безопасный угол. Радовало, что она всего-навсего ведьма, а не боевая единица Ордена Авеля.

    Фамилия вызвала в Ядвиге уйму эмоций, на сей раз скрыла она их в одночасье. Мастерски, как актриса. Приходилось ли ей притворяться раньше? Если да, кто обучил этому искусству?

    — Как давно ты обитаешь в замке? — Винс продолжал, не смущенный и не опечаленный отсутствием отклика. — Чем питалась последний год? Кто о тебе заботился?

    — Ты или отвечаешь, или обрекаешь себя на парочку очень неудачных дней, — не выдержав, предупредил Герберт. Ядвига прикрыла глаза в качестве проявления непокорности. Охотник перешагнул ее, безжалостно наступив на волосы, и обратился к своим: — Вечереет. Ничего не добьемся сегодня, да и к черту. С утра разговор будет уже другой.

    Да, солнце постепенно садилось. Опускалось и теряло яркие краски, и Лелде заволновалась: ночь с мужчинами, которые брезговали находиться с ней рядом дольше положенного, ночь с существом, которое запомнило ее, возненавидело и мечтало отомстить. Ужасная перспектива, но неизбежная. В ее судьбе не было ничего более непредсказуемого и неправильного, чем предстоящие часы.

    — Второй отряд обещал приехать не позднее трех ночи, — проинформировал Винсент, — отродья Белладонны, два новообращенных, будут с ними под конвоем. И капеллан на случай, если особь бесполезна и к Десятому не относится. Я и Маттео дежурим, Герберт и Сибор восстанавливаются. Ведьма не мешается. Замечания?

    Их не было. В тишине каждый занялся своим делом.

    Лелде многого не поняла, а единственный шанс на разъяснения крылся в Маттео. Она терпеливо подождала, пока он не закончил с травмой Сибора. Тот, поблагодарив и резво поднявшись, проковылял к окну. Тогда она несмело шепнула:

    — Капеллан для ритуала?

    Маттео кивнул, не вдаваясь в объяснения. Древних не убить колом в сердце, пулей в мозг, а солнце, способное испепелить их, вроде бы не избавляло от проклятья. Проклятый дух, выпущенный из тела, множил зло, с которым следовало непрестанно бороться. Так учили Лелде.

    Она подобралась.

    — А для чего еще новообращенные?

    — Самые толковые из них могут рассказать что-нибудь весомое по запаху. Пустим Ядвиге кровь, вдруг на особей помладше снизойдет озарение. Их главная, в конце концов, Вендидада лично знала.

    Белладонна. Девятая.

    Перешедшая на сторону Ордена первородная.

    Лелде сдержала вымученный стон силой воли. Ее бросило в пот, а живот заболел, будто в него ударили молотом.

    Она была не готова ко всему, с чем имела дело. Совершенно не готова.

    Но смирилась. Как всегда.

    День постепенно перетекал в вечер.

    Лелде была как на иголках – оставленная без занятия, не вписывающаяся в компанию охотников, которые коротали время за неусыпным контролем за особью, разговорами о службе, женах и детях, она сидела в одиночестве и боролась с собой и своими мыслями. В голове творился настоящий бардак: предположения, одно страшнее другого, доводили до неприятно возбужденного, истерического состояния. Вендидад жив? Тогда он явится сюда вместе с луной. Заберет то, что ему причитается, свое вампирское дитя, и зальет Бурзу кровью. А если нет, то что-то случится с Белладонной или ее новообращенными. Люди из Ордена возьмут Лелде под стражу за знания, что не должны были быть ей переданы, а капеллан примет решение сжечь – вода никогда не сгубит, но огонь, без сомнений, превратит в пепел и золу. А вдруг Ядвига вырвется вновь? Вот самый реальный риск. Безумная, голодная, жестокая, злопамятная – первым же делом она вырвет сердце из груди Лелде и сожрет его, раскромсав зубами на части.

    Едва дышащая от ужаса, она украдкой посмотрела на особь. Чувство самосохранения велело бежать и прятаться за спиной Маттео, на крайний случай – Сибора, если Ядвига ответит на взгляд, но… Она вела себя не так, как Лелде воображала.

    Мирно лежала. Наблюдала за пламенем в камине. Ничего больше.

    Лелде заметила, что пальцы, сорванные цепью, уже срослись. Следы от серебра не меркли, потому что звенья контактировали с кожей постоянно, но не было похоже, будто они доставляли нестерпимый дискомфорт. Весь интерес, вызванный вторжением незнакомцев, пропал, и Ядвига не обращала внимания даже на того, кто имел полную власть над ее судьбой, а таких было достаточно: охотники сменяли друг друга на посту возле нее каждый час. Все они, в том числе Лелде, представляли отныне пустое место. Нельзя сказать, что ведьму это не устраивало. Убедившись, что особь успокоилась, она и сама воспрянула духом.

    К закату с ней поделились едой. Тушенка, галеты, плитка шоколада – немного, но питательно. От переживаний голод возрастал, потому частично утолить его оказалось кстати. Шуршание фольги и незнакомые запахи привлекли и Ядвигу – она не опустилась до прямого взгляда, но глубоко задышала, полагаясь на превосходство острого обоняния. Что-то из блюд ей не понравилось – она неприязненно поморщилась. Лелде, растерявшая страх, удивленно подумала: «Прямо как живой человек». Поздно было пресекать мысль, но чуть погодя ведьма пожурила себя за нее. Вампиры – притворщики. Человеческого в них очень мало, не стоило поддаваться обману. Непростительная ошибка.

    Тем более тьма разрасталась, как опухоль. Наступала ночь, а в ночи особи были… хищниками. Клыки и когти. Инстинкты. Чутье и жажда убийств.

    Отряд знал это не хуже ведьмы. Когда небо почернело, они замолкли, выжидающе наблюдая за древним вампиром. Маттео вколол новую порцию концентрата – при себе у него оставалось еще три. Ядвига не сопротивлялась. Ее не могло тянуть спать – для отдыха существовал день, – однако она прикрыла веки и держала их закрытыми не меньше получаса. Все это время охотники окружали ее, готовые нейтрализовать еще и еще раз, столько, сколько будет объективно необходимо, так жестоко, как получится, но их участие не потребовалось. Особь, очнувшись, принялась лениво глазеть на потолок, словно не являла собой отродье, поднятое из мертвых для истребления рода людского.

    Винсент опять задал ей основные вопросы о создателе и Гербенском. В ответ на каждый он получил непрерываемое молчание.

    — С утра по-другому заговорит, — опять изрек Герберт.

    Но голос – хрипловатый, севший, несмотря на это все-таки девичий и зеленый, – она подала раньше.

    Лелде пребывала между сном и явью, в тягучем и тревожном полудреме, когда услышала Ядвигу. Она произнесла какое-то слово – вначале оно прозвучало как хаотичный симбиоз букв. Собранные вместе в непривычные слоги, они для Лелде ничего не значили. Если бы не реакция кота, свернувшегося у лютни в объемный пушистый клубок, она так ничего бы и не поняла.

    Бакула.

    Ядвига повторила, и кот поднялся. Потянулся, выставив вперед лапы. Вздернул хвост, замурчал и засеменил к своей… хозяйке?

    Кличка. Бакула – его имя.

    Он был ласковым зверем; обнюхал вампира, мазнул влажным носом по щеке, потерся лбом. Молочным шагом потоптался по волосам и решительно забрался на грудь, ожидая ласки, которую Ядвига не могла ему дать. Впрочем, обделенным Бакула не остался – Герб забрал кота себе, напоследок выразительно посмотрев на особь.

    — Два кошатника, — посмеялся Маттео, но Лелде решила, что они зря раздражали Ядвигу. Неужели отнимать то, что она любила, обязательно? Забирать подчистую все – и не бояться, что, когда не на что будет оглянуться, она не сойдет с ума окончательно?

    Лелде отсела подальше, ожидая ярого протеста, но Ядвига его не показала. Убедилась, что коту дали мяса, и застыла как мраморная статуя.

    Что творилось в ее голове?

    После вторжения в поток памяти ведьма не надеялась узнать.

    Она считала, что уже не заснет, и вяло следила за обстановкой. Герберт злился – рука заживала, кость срасталась и чесалась, а достать до нее было нельзя. У вампиров перелом зажил бы за минуты, у охотников – за дни, а у Лелде, то есть у простых людей, за месяцы. Завидовать глупо, но она позавидовала – и заметила, что именно Маттео хлопотал над травмами. Надо было подумать раньше, почему он и лечил, и собирал информацию о пойманном вампире, и носил при себе ампулы и шприцы. В потасовках толком не участвовал и даже при нападении вроде бы не стрелял, хотя пистолет у него был. Какую должность он занимал в отряде? Винс – глава, Сибор – новичок, Герберт – грубая сила, солдат, а Маттео? Врач? Но как же так? Самый старший из всех, ничуть не менее высокий и большой…

    Лелде, следуя за хаотичными мыслями, плавно провалилась в сон, о котором и не мечтала.

    Проснулась она от ощущения удушья. Мурашек по плечам. Жара, прилившего к скулам.

    От плохо предчувствия.

    Кое-как встав на затекшие ноги, ведьма осмотрелась. Никаких причин для паники не было, не считая, конечно, наличия древнего в шаговой доступности, но тут поздно волноваться. Охотники бодрствовали. Ядвига лежала в том же положении, в каком находилась с последней удачной попытки навредить Сибору. Луна скрылась за облаками. Кот вытеснил с кресла Герберта и, сложив лапы кверху, посапывал. Треск цикад смешался со стрекотом сверчков. Ветер стих, лес оцепенел.

    Лелде, смущаясь, спустилась, чтобы справить нужду в ближайших кустах – удобствами замок не располагал. Свежий воздух, случалось, помогал выветрить безосновательные опасения и глупые выдумки, которые порождала ее богатая фантазия, однако вернулась Лелде не успокоенная, а еще более подавленная. Будто…

    Будто приближалась беда.

    Да, бедствие. Несчастье.

    Она искусала губы и заусенцы на пальцах – только потом сообразила, что лучше прекратить, а не то капля крови, случайно просочившаяся наружу, всколыхнет в Ядвиге ее звериную суть. И, не выдержав, подобралась к Маттео – он держал связь с отрядом, что приближался к Бурзе, поглядывая на экран телефона. Лелде постеснялась отвлекать его сразу; она встала за широкой мужской спиной, как провинившийся ребенок, надеясь, что охотник заметит ее появление и избавит от необходимости заговаривать первой. Он, конечно, так и сделал – обернувшись, поманил ведьму встать плечом к плечу с ним и тихо спросил:

    — Тебя что-то беспокоит?

    Искреннее, пусть и сдержанное участие, застывшее на его лице, расслабило Лелде. Маттео не испытывал к ней ненависти, она точно знала, и потому доверилась ему.

    — У меня... плохое предчувствие. — Лелде обхватила себя руками. — Глупо, конечно, но я подумала, что надо сообщить.

    Маттео склонился к ней ближе, чтобы другие не услышали – от особи не изолируешься, но она едва ли много понимала.

    — В твоем досье ни слова о пророческом даре, — задумчиво шепнул он. — Только склонность к вторжению в поток памяти. Может быть, что сила открылась сейчас или что тебя обследовали не до конца?

    Досье на каждую ведьму заполняли обстоятельно. Их учитывали, как источники повышенной опасности, и следили за изменениями – за год, проведенный частично на карантине, частично на обучении, Лелде вдоль и поперек изучили не меньше трех раз. Результаты ей не сообщали, хотя толстую папку со своим именем на обложке она видела часто. Но читали ее лишь кураторы и охотники. И самым внимательным из них оказался Маттео.

    Теряя уверенность, Лелде пожала плечами.

    — Наверное, может. Я ведь... — она запнулась, однако продолжила, — я отстающая, всегда такой была. Ведьмовство проявилось позже, врожденные умения выявились не сразу. Вдруг предчувствие тоже сработало только теперь?

    Ведь оно привело ее к Волчьей реке. К встрече с древним вампиром. Об этом Лелде промолчала, но остановить размышления не получилось.

    Маттео не отрывал взгляда от нее, пока раздумывал. Чуть погодя он кивнул. Не так, словно пропустил предупреждение мимо ушей, а воспитание не давало открыто это показать; скорее так, будто принял озвученное к сведению. Не высмеял и не обесценил. Отнесся серьезно.

    Лелде преисполнилась к нему уважением.

    — Я буду откровенен, не обижайся, — проговорил он мягко. — Ты много нервничаешь. Не меньше придумываешь, потому что реальность воспринимаешь тяжело, и я не стану врать, словно понимаю. Я вырос как сын охотника, то есть все, что для тебя поразительно, для меня часть рутинной жизни. А еще ты молода, это тоже накладывает отпечаток. Поэтому твои предчувствия больше напоминают фантазии. — Заметив приунывший вид Лелде, Маттео улыбнулся и игриво щелкнул ее по носу. Правда, отстранился он быстрее, чем она поняла, что случилось. — Однако я запомню. Хорошо бы, чтобы не сбылось... Проблем нам итак хватает. Но будем начеку. Спасибо, Лелде. Винсент строгий парень, во многом я с ним согласен, но кое-что готов оспорить: считаю, что ты хорошо себя показала. Была полезной. Продолжай в том же духе, и заживешь в Ордене лучше прочих. Я за тебя поручусь.

    Лелде поверила ему безоговорочно, но не испытала удовольствия от похвалы. Сложно было радоваться, когда затылок сверлило чутье. Плод фантазии или нет, оно взволновало ведьму. Она ничего не ответила и удалилась, по широкой дуге обходя Ядвигу – Маттео проследил за ней, а после снова опустил голову к телефону.

    К четырем утра – небо немного посветлело, но о солнце и речи не шло – второй отряд вошел во внутренний двор замка, а затем поднялся в зал.

    Лелде не знала никого из них; все они знали друг друга.

    Мобильная группа, имевшая возможность приехать по запросу Винсента быстрее всех остальных, состояла из семи человек. Мужчины, в основном взрослые, старше Винса, в черной практичной одежде, с оружием и увесистыми сумками, вызвали у Лелде ассоциации с преступниками, и она сжалась, стараясь слиться с обстановкой и не привлекать внимания. Не удалось: ее все равно оценивающе осматривали, прямо и громко спрашивали, какого толка она ведьма, но, к счастью, удовлетворив профессиональное любопытство, теряли интерес. Вскоре она перестала существовать для всех, кого боялась – и это было славно.

    Ядвиге повезло меньше.

    Один из прибывших назвал ее звездой программы, вызвав смешки у товарищей, но в его шутке доля правды оказалась велика. Охотники столпились возле вампира – не все, конечно, да только Ядвиге хватило и части, чтобы заметно занервничать. Наверное, она отвыкла от компании, а эта вовсе не представлялась подходящей. Сдвинувшись, особь цепко всматривалась в каждого, кто подходил слишком близко. Как зверь в клетке. Загнанное в угол чудовище, скалящее зубы…

    Она не могла напасть, повторила про себя Лелде. А если бы могла, это стало бы самоубийством, но…

    Разве Ядвига не этого хотела? Умереть?

    Да, ведьма. Четыреста лет назад. Неужто желания не меняются?

    Насилу оторвавшись от древнего вампира, Лелде нашла чуть менее устрашающих новообращенных.

    Никто не притащил бы сюда сильных представителей проклятого рода, так что этим – парню и девушке – было, скорее всего, не больше ста лет. И содержали их на жесткой диете, и концентрат вкалывали постоянно. Винсент говорил, что они относились к клану Белладонны, однако это не означало, что она их предок. Прибившихся по собственной воле тоже хватало. Выбор невелик: либо, избежав кола в сердце, помогаешь в охоте на себе подобных, беспрекословно подчиняясь Ордену Авеля, либо бежишь от своих врагов без каких-либо гарантий выживания. Сейчас, когда сопротивление стремительно теряло смысл, а первородных, тех, каких не окружал ореол таинственного исчезновения, оставалось лишь двое, и притом один из них выбрал предательство, перебежчики уже не удивляли. Лелде не представляла, какие они из себя, но стремление жить ей было знакомо. Она понимала, почему все складывалось именно так.

    В общем, они могли принадлежать к любой ветви большой вампирской семьи. Охотники-то точно знали, а Лелде только гадала, однако новообращенные всколыхнули в ней… подозрения?

    И черноволосый худой парень, и похожая на него во всем, кроме низкого роста, девушка носили на шеях ошейники – такие Лелде видела у всех несвободных особей. На них был номер, отслеживающий маячок, оттуда же на выездах вкалывался по часам концентрат. Сломать его несложно, но зачем? За послушание платили доверием. Вампир не убит, пока следует правилам. В особых случаях даже награжден: ходили слухи, что при длительном плодотворном сотрудничестве и успешно выполненных заданиях им давали жить в небольших группах. Пить настоящую кровь. Иметь… интересы.

    С последним убитым первородным это закончится, но пока – не так уж плохо.

    И все же Лелде испытывала к ним иррациональное недоверие. Не всегда, а конкретно сегодня.

    Она наблюдала и не могла понять, в чем подвох. Охотники, которые их привели, не проявляли осторожности – наверняка не впервые работали в подобной сцепке. Герберт и краем глаза на них не взглянул, хотя после выходки Ядвиги был максимально сконцентрирован. Винс обтекаемо, размыто спросил, чувствуют ли они присутствие высшего, и те отозвались так же туманно: да, они ощутили все задолго до пересечения границы леса. Никаких своевольных движений, слов, выражений, мыслей – крайне спокойное, взвешенное поведение – почти дрессировка. Лелде пыталась выцепить хотя бы что-нибудь, нащупать корень сомнений, но чутье было слепым и немощным и не дало ей форы.

    Фантазия, как и предположил Маттео. Обычная… сказка разума.

    Убедишь себя в этом?

    Охотники разложили на полу бумаги – планы замка, какие-то документы и блокноты. От окровавленного ворота платья Ядвиги ножом отрезали кусок и отдали свободным особям – ей это, разумеется, не понравилось, но предпринять было нечего. Девушка понюхала ткань первой, затем передала напарнику – тот оценивал запах гораздо дольше.

    — Не наша линия, — коротко сказал он, отвечая на вопросы, не заданные вслух.

    Охотник, седеющий мужчина с курчавой бородой и крестом поверх рубашки, – Лелде из-за его наличия окрестила его тем самым капелланом, – недовольно пробасил:

    — Это без вас очевидно. Дениза, иди к особи и осмотри ее получше – не смей мне повторять чушь про родовые линии. Рой, стой на месте и следи за тварью, чтобы не дергалась.

    Капеллан, уверенный в том, что его приказу подчинятся, как делали всегда до нынешнего дня, отвернулся и побрел к Винсенту, вводящему всех новоприбывших в курс дела. И он не заметил того, что заметила Лелде.

    Дениза и Рой переглянулись.

    Быстро, слишком быстро – лишь бы не раскрыли. Их глаза встретились и мгновенно разошлись, Лелде будто привиделось – новая фантазия? Она жадно смотрела то на него, то на нее, но никаких следов контакта, ничего подозрительного больше не мелькнуло. А предчувствие завыло в ней как сирена, затрубило тревога, тревога, тревога.

    Что было в их взглядах? Что они передали друг другу?

    Убедись. Не допусти ошибки. Сломай. Тихо. Жди.

    Горло Лелде сжало спазмом, и она, вскочив, хотела кинуться к Маттео, но...

    Он был занят. Не видел, что случилось, и не поверил бы, осмелься она рассказать. Все охотники будут слушать, не только он, и все они, обсмеяв, решат ее уничтожить.

    Лелде прижала ладонь к животу – там бились и переворачивались ее нервы. Ее... иллюзия, взращенная больным и ослабевшим сознанием. Правда ведь? Обычная блажь. Да?..

    До нее донесся разговор членов Ордена.

    — До всего не докопаешься за один вечер, сами понимаете. Мы просили архив подвигать жопами, ну и толку... Короче, собственник сейчас некая Мэри Блейк, налоги отчисляет исправно, ее мотает по всей Европе, но свяжемся как-нибудь. Неясно, от кого унаследовала такое добро и кто вообще такая, родственная связь с Гербенским предварительно не подтверждена.

    — А кто отвечал за пятнадцатый квадрат?

    — Группа нашей базы, но в отчетах они указывали, что замок осматривали по плану здания.

    — Не осматривали они ничего, половина комнат закрыта, а в плане – вот этот же? – в плане нет подвала, а особь оттуда вылезла. Спустимся вниз перед отъездом.

    — Магистрату надо донести.

    — Донесем, как же.

    — Транспортируем в сознании или как?

    — Она обколота, желательно в сознании. Что насчет признаков?

    — Я записал…

    Нить обсуждения затерялась, а время все шло и шло. Солнечные лучи уже били в витражи. Воздух потеплел.

    Лелде послышался звон цепей, и она заторможено глянула на Ядвигу и Денизу, которая отстраненно, хладнокровно ее трогала. Препарировала как лягушку в учебном классе. Наклонялась, чтобы приподнять за плечо, для чего-то шарила за спиной, приближала лицо к лицу древней.

    К ее уху.

    Шепот легче, чем перо. Не для живых, но для мертвых.

    Неожиданно Ядвига зашипела. Задергалась и боднула головой Денизу. Охотники прервали бесконечную болтовню, Герб подошел, чтобы развести их по разным углам, но хозяйка Бурзы не желала успокаиваться – извернувшись, она зарычала, низко, гортанно, угрожающе, будто одномоментно сойдя с ума. Не дала Маттео вколоть концентрат, связанными ногами, которые Герберт старался удержать, двинула по его икрам. Двинула больно, по своему обыкновению, и он вспылил.

    — Как ты за сегодня достала, старая сука! Иди сюда, пожаришься немного.

    Здоровой рукой он схватил ее за шиворот. Жилы напряглись, а вены вздулись на предплечье. Никто не помог ему тащить тяжелую ношу к окну, но никто и не препятствовал – опалить вампира среди охотников считалось приемлемым методом воспитания. К тому же, ожоги заживали дольше, чем все прочие раны, а слабый древний предпочтительнее любого другого.

    — Будет горячо, — усмехнулся кто-то, а Ядвига…

    Заорала.

    Пронзительно, оглушительно громко, она визжала, пока раздраженный и озлобленный Герберт тянул ее к солнечным лучам. Лелде оторопело подумала, что она как капризный младенец, маленький мертвый ребенок, разбуженный от своего вечного гробового сна. Ассоциация резанула ножом, и когда Герб, взбешенный ее истерикой окончательно, намотал пряди волос на кулак и за них потянул к полоске света, Лелде ощутила, что сердце бьется у нее не в груди, а у самого горла.

    Но вдруг она вспомнила, как Ядвига очнулась после обращения.

    Со шрамом на груди от креста, ночью, когда солнца не было. Уже не было.

    Днем она лежала там, где ее оставил создатель, и... не сгорела?

    Понимание пронзило Лелде, словно разряд тока – почему она не приметила это в тот миг, когда увидела, ну почему? Почему не сказала? Рот раскрылся сам, из него почти вырвался звук, но...

    Дениза была быстрее.

    Она неожиданно для всех метнулась к окну. Вампирская скорость позволила слиться с воздухом, сразу разбить стекло и отбежать в тень – Лелде не успела среагировать, а осколки уже разлетались по залу, как шрапнель. Ее посекло – скулу как будто прижгло, а струйка крови защекотала кожу, но важно было не это, а ворвавшиеся, не приглушенные рисунком и узорами витража лучи утреннего светила, которые озарили почти все.

    Ядвига оборвала крик. Полностью объятая светом, она должна была расплавиться как восковая свеча, загореться, воспламениться, истлеть до костей, а потом мучительно восстанавливаться заново, но...

    Широко раскрытыми глазами особь смотрела на солнце, которое своим благодатным теплом не убивало ее. И, двинув руками, в минуту полного непонимания и молчаливого шока сбросила с себя цепи, сдерживавшие запястья. Разорванные звенья просто рухнули вниз.

    Звон и лязг стал последним, что Лелде четко услышала.

    Потому что, не дав тишине устояться, Рой и Дениза вместе напали на охотников.