изначально Тодзи не планировал заниматься ритуальными услугами. он никогда не подумал бы, что вообще когда-то будет работать с людьми на пике их эмоций.
он использовал биотермическую яму сначала в личных целях. он не хотел, чтобы дети умерли оттого, что мать пришлось схоронить в земле, в которой после будет выращиваться их еда. даже так, эта яма в конечном итоге стала могилой и для них. и для многих из близлежащих деревень. небезучастные люди помогали, когда в пик развития болезни места не осталось, и теперь под его охраной располагалось шесть ям Беккари. никто из людей не осмелится заниматься подобным, но Тодзи давно потерял страх.
люди в плотных пластиковых мешках, словно говядина в вакуумных пакетах для томления, приезжали со всех видимых с холма мест, до края горизонта.
Тодзи давно не ел мяса.
люди приходят в слезах, привозят ему трупы и платят тем у кого что есть. он не отказывает никому, потому что все они здесь, на отшибе, и так живут на волоске от смерти.
он работал пол жизни на митпроме, вторую половину жизни он занимается почти тем же самым, только вместо скота в яму кидает людей. вспарывает брюхо и бросает головой в низ под вой пришедшей попрощаться родни. сегодня привезли девочку, на вид ей не больше десяти, но возможно и больше: от скудного рациона люди плохо растут. он протыкает ей пупок старым ржавым ножом, ведет до ребер и легких, а когда убеждается что кишечник и легкие не взорвутся при разложении - стряхивает с пластикового мешка вниз. рукой в перчатке смахивает густую гнилую кровь с пакета, сворачивает в тугой кулек и бросает в горящий в железной бочке костер.
- примите мои соболезнования, хоронить детей особенно тяжело.
старики, а может и молодые люди, сквозь слезы кивают ему головами, как болванчики, тянут к нему руки. облаченный в темную резину по плечи и шею, с маской на голове, Тодзи выставляет руку, останавливает людей и уходит в каморку. встает под хлорные потоки воды и выходит через другую дверь. пока он омывался, ответственный за учет погибших людей человек масляной черной краской вывел имя и инициалы, годы рождения и смерти на высоком бетонном заборе.
в благодарность люди приносят ему в основном вещи: еда, иногда деньги и технику, запчасти, одежду. зачастую это вещи погибших, и если позволяет материал - предварительно он кидает их в хлор. еду принимает не всегда, разве что крупы. он давно не ел мяса.
люди забыли что такое мясо. те, кто наплевал на страхи ради него за это поплатились, и остальные стали бояться. разве что где-то далеко, в столице и только в самом центре, где каждый божий день люди проходят досмотр мясо все же есть. чистая зона города. зона для белых людей. оттуда иногда привозят мясную продукцию, горячего копчения колбасы, паштеты, но никогда оно не походит на настоящее мясо. это всегда - вываренный до неузнаваемости субстрат, застывший бульон со слизливыми волокнами неопознанных животных. для их некогда сытого на мясо местечка такая резкая смена рациона многим в тягость.
когда совсем приперло, люди стали есть даже насекомых. белок сродни лекарству от всех бед, но многие страдают от железодефицита. восполнять его растительной пищей намного сложней. многие выглядят дважды старше своего возраста от страха и усталости. Тодзи и сам некогда поджарый работник бойни превратился в ветошь с больной поясницей. сейчас грязная весна, и он с нетерпением ждет прихода лета, чтобы разнообразить рацион хотя бы немногочисленными видами еще съедобных грибов и никогда свежих овощей - сплошь соления и маринад.
мужчина в рясе приехал к нему на велосипеде ближе к вечеру. мало кого можно встретить здесь на машинах. подол его одежды был замаран в грязи, как и обувь с колесами и цепью велосипеда. сразу видно, что он не местный, да и Тодзи никогда его не видел.
Тодзи вышел из своей небольшой ветхой хибары. он жил по соседству с братской могилой, метрах в пятидесяти от бетонного забора, но это не смущало его.
- отпеть кого приехали? здравствуйте.
- здравствуйте. нет, я к вам.
- хоронить?
- нет, пока некого.
Тодзи сверлил взглядом его лицо. рассеченная голова, но швы уже затянулись, и по нелепо круглому и большому лбу тянулся только белесый шрамик.
мужчина в рясе стоял молча, оглядывался, игнорируя взгляд напротив. для обычного деревенского жителя он выглядел уж больно здоровым, отдохнувшим. у трудящихся на гиблых землях в попытке что-то взрастить в таких условиях с самого детства на лице клеймо морщин: борозды от носа к подбородку и несколько на лбу. у этого только одна борозда, а лицо гладкое, соленое, хоть и иссохшееся.
- о вас очень много говорят. погребаете людей в биотермических ямах. смею предположить, что до эпидемии вы работали на местной заброшенной бойне? кажется, это с нее все началось.
- я был обычным рядовым работником. промахи начальства меня не касаются.
мужчина в рясе тихо рассмеялся, мотая головой. его длинные волосы выглядели достаточно хорошо, особенно у корня, а вот на концах секлись как старый соломенный веник.
- я ни в коем разе не хотел вас оскорбить, я здесь не для этого. дело в том, что нам нужны работники с опытом.
- какой мне прок помогать конкурентам?
- вы не поняли. мы хотим открыть животноводческое предприятие.
Тодзи сразу мерещится запах навоза. он не видел животных, кроме грызунов и бродячих собак, уже лет пятнадцать точно. и ни тех ни этих есть нельзя. мало что нынче есть можно в принципе.
- в центр я не поеду.
- оно будет не в центре, а в соседнем селе. ну, из соображений удобства оно и вправду близко к центру.
он смотрит на монаха с усталостью и скептицизмом. ему буквально водят куском мяса перед лицом, и ему хочется вонзится в него зубами и проглотить враз, не жуя. вместо этого Тодзи вздыхает.
- это полный бред. в центре что, уже совсем люди сбрендили от изоляции? вы забыли, что происходит?
мужчина в рясе лишь улыбнулся.
зараза, в простонародье нареченная молочной чумой, до сих пор не имеет способов лечения, и все что остается людям это ждать. продолжительная выживаемость в сырой гнилостной почве, резистентность ко всем известным видам противовирусных, длительный инкубационный период и медленное развитие в организме. стремительное развитие от повторного заражения через пищеварительный тракт. Тодзи не удивится, если выяснится, что заражены абсолютно все, но по какой-то причине переносят болезнь от матери к ребенку, пока время их не закончится. никто не знает, кому и сколько отведено. как двадцать лет карантин установился, так с центра ни слуху ни духу. люди дохнут в клетке, и пока они не выходят за ее пределы никому и дела нет.
- почему вы так удивляетесь? столько лет прошло, наука не стоит на месте. хоть людям пока помочь и не удалось, но примерно полгода назад закончились клинические испытания иммунной и гипериммунной сыворотки для птичьих. мясо прошло все необходимые проверки на всех этапах, и даже в первые сутки после вакцинации животных латентные носители "молочки" не почувствовали негативных последствий от употребления мяса.
Тодзи немного повело. сейчас он сомневался, что перед ним стоит священнослужитель, а не дипломатированный ветеринарный специалист. от услышанного ему стало страшно и радостно. его закрутило от тошноты, и он откашлялся в кулак. это всего-лишь курица, но это уже что-то.
- к тому же, разве вы не были одним из тех, кто переболел и выжил? разве вам есть чего боятся?
чужие темные глаза сверкнули, когда солнце вышло из-за дождевых туч. бесполезно отнекиваться.
- я так понимаю, вы здесь не только для того, чтобы предложить мне работу?
- я даже и не думал делать что-то против вашей воли. поверьте, ситуация намного лучше, чем десять лет назад.
десять лет назад люди в костюмах химзащиты ездили по деревням и выискивали переболевших для создания лекарства на основе их иммунизированной крови. делали они это, мягко сказать, что неделикатно. в тот день когда они заявились к нему на порог, Тодзи схоронил сына. пришедшие санитары, увидев его в практически идентичном облачении и с иссохшимся трупом на столе даже слова ему не сказали и сразу удалились. они наверняка решили, что после такого ему недолго останется. Тодзи тоже так думал, лежа в одиночестве, пока лихорадка выжигала ему мозг, пока его рвало и несло. благо тогда была холодная осень, ползая по промерзшей земле в попытках остудится он пил заледеневшую воду из бочка и грыз лед, силой заставляя утихнуть рвотные позывы. у него не было абсолютно никаких медикаментов, в агонии он был согласен жевать даже таблетки хлорамина.
о том, что у Тодзи был приступ "молочки" знает разве что Шиу. но Шиу на вряд ли бы разболтался, ему нет абсолютно никакого дела, кроме как возить трупы и периодически живых людей до пригорода за вещами и продуктами.
- я уеду ненадолго, проследи за ямой, - Тодзи видит Шиу, стоящего у калитки и передает ему свое ружье. простаивать ему не приходится, потому что на запах мертвечины очень часто сбегаются дикие животные, да и не только они.
- без проблем. тут уже вся деревня на ушах стоит, оттого что чужие приехали.
мужчина в рясе на самом деле приехал далеко не на велосипеде. на холме вдали стоял староватый проржавевший внедорожник, а около него стоял коренастый мужик метра под два ростом и с дымящейся сигаретой в зубах. подставив забитые посиневшими чернилами руки и лицо под лучи весеннего обманчиво теплого солнца, он явно ждал их.
- день добрый, уважаемый. сигаретку?
- не откажусь.
Тодзи выудил одну из протянутой пачки, прикурил от предложенного огня и глубоко затянулся. последний раз он курил года полтора назад, когда хоронили жену главы деревни. осунувшийся, но с тяжелым взглядом мужичок держащий народ в сплоченности тогда в благодарность дал ему пятнадцать баксов, мешок картошки и полпакетика махорки. он растягивал ее как мог, но остатки по старой дружбе отдал Шиу.
- Ремен Сукуна, - мужик протянул ему руку. по сравнению с иссохшимся Тодзи ладонь у того была огромной. сразу видно, городской, откормленный. - приятно познакомится лично.
- видимо обо мне уже наслышаны, значит, нет смысла представляться.
- ох, а я совсем забыл. меня зовут Кендзяку, - мужчина в рясе поклонился ему, но руки не протянул. - итак, господин Фушигуро, мы бы хотели чтобы вы проехали с нами и сами убедились в том, что я сказал ранее.
- часа два на дорогу в одну сторону, - Сукуна затушил остатки сигареты о железный портсигар и закрыл в нем окурок. - если что вернемся, но тогда уж по утру.
докурив, Тодзи прыгнул на заднее сидение. он уже давненько не сидел в приличной машине, и это ощущалось странно волнительно. пока они гнали по пустынному старому шоссе, по радио передавали новости и новомодные забугорные песни. волна явно не местная.
здание предприятия встретило их высоким бетонным забором с колючей проволокой поверху. тюремная планировка, возможно, это здание и было некогда тюрьмой. пройдя через санпропускник и переодевшись в чужую стерильную одежду, они втроем прошли вглубь. их тут же встретила женщина в медицинском халате и сигаретой в зубах. чистая и опрятная женщина, со следом косметики на лице и нежными, никогда не видевшими тяжелого труда руками. Тодзи даже немного растерялся.
- это Секо Иэйри, научный работник и врач в одном лице.
- добро пожаловать, - она улыбнулась, потопталась на месте, переставляя ноги на небольшом каблучке. - буду рада видеть вас чуть позже у себя.
она сразу улизнула в кабинет, а Сукуна повел его дальше за собой. пройдя по заросшему пустырю они зашли в амбар, и Тодзи наконец почувствовал настоящий запах навоза. он никогда бы не подумал, что будет скучать по запаху чьего-то дерьма. в стойлах крутились четыре молодые телки, которые лениво пережевывали пропаренную солому. между ними с щеткой в руке ходила девушка в очках, вычесывала короткую шкурку от пыли и грязи, в которую животные периодически ложились.
завидев новых людей, коровы повернулись к ним лицом. добрые и умные морды, вчетвером уставились на него одного, и Тодзи лишь усилием воли не потянул к ним руки, чтобы почесать. он обожал коров с самого детства, еще когда отец был директором бойни, а младший дядя заведовал мясомолочным предприятием. контраст работы его семьи явно оставил след, но любить мясо от этого Тодзи меньше не стал.
- о, здорова.
- а ты их все в жопу целуешь, - Сукуна засунул руки в карманы штанов робы. девушка вылезла через забор к ним на чистую дорожку, оставляя навозные следы на полу.
- обязательно, каждый вечер перед сном и по пробуждению, - она скривила лицо, по хозяйски залезла в чужой карман робы и вынула почти пустую пачку сигарет. - приятно видеть тебя в добром здравии, - она улыбалась так странно, как будто знала его лично. - я Маки Зенин.
- м-м, Тодзи поджал губы. - все-таки не всех их пересадили, да?
Маки утвердительно цокнула об небо языком, вернула Сукуне пачку без двух сигар и сунула их себе в карман. их семейка сыграла не последнюю роль в карантинировании их округа. людей буквально заперли, обнесли забором и стали пристально наблюдать, стоило только подняться шуму. только центр был похож на непреступную крепость, также как и эта ферма, обнесенный бетонным забором с проволокой и санпропускниками на каждом выезде. Тодзи знает, что Зенины были коррумпированы, а оттого слепы, но все еще сомневается в их вине, как и в своей вине в частности.
ему только интересно, почему переехавшие под шумок в центр родственнички теперь слоняются по окраине.
- наконец-то людей прибавляется, - Кендзяку улыбался, глядя на троих. он куда-то уходил, но сейчас вернулся, переодетый как и Секо в белый халат. и вправду врач?
- пошлите поедим, с дороги ноги трясутся, - Сукуна манит всех рукой за собой, и уходя Тодзи все же треплет высунутую коровью морду. та языком цепляется ему за рукав, словно у него было для нее что-то вкусное.
отдельное помещение для персонала больше напоминало обычный дом. кухня и зона для отдыха с диванами и одной двухэтажной койкой, где по углам стояли сумки и висели чьи-то вещи. Сукуна сразу ушел на кухню, вымыл руки по локоть - по привычке - и принялся накладывать еду из дымящейся кастрюли. овощное рагу с томатной пастой пахло пряностями, но по большей части масса была неразличима: привычка вываривать все продукты, даже овощи, до неузнаваемости для обеззараживания. Маки тем временем нарезала колбасу, раскладывала по кускам с хлебом на большой общей тарелке. когда пришла Секо и все сели есть, Тодзи немного завис.
Маки зыркнула на него, кивнула на тарелку с бутербродами и сама взяла один.
- куриная ветчинка. бери быстро, а то Сукуна не заметит, как весь батон сомнет, - последние слова она говорила с набитым ртом, что аж крошки полетели.
- помалкивала бы, сама ешь за семерых, - он держал чашку в руке, чтобы не нагинаться слишком сильно к столу. - пора поубавить свои столичные аппетиты.
- пока я работаю за семерых - я буду есть за семерых, понял? - Маки пихнула его локтем.
- после еды свожу тебя в лабораторию, расскажу кое-то, - поймав растерянный взгляд Тодзи, Секо улыбалась ему, вытирая вместе с овощным бульоном еще и помаду.
Тодзи чувствует себя немного дикарем. он десять лет сидел на горе и видел людей только тогда, когда они к нему приходили сами. они всегда были убиты горем, и от чужого быта он совершенно отвык. прям из тундры выбрался в цивилизованное общество. тут даже есть ветчина. почти что мясо. вываренный загустевший жирный холодец с плотными белыми волокнами мяса мутировавших и исколотых вакцинами куриц.
наелся он до пуза. так тепло и хорошо ему давно не было, и когда Кендзяку стал собирать посуду, снова завис. Маки и Секо увели его из домика, опять повели по заросшему пустырю и встали у белоснежного здания, выкрашенного масляной краской. обе выудили сигареты, и вторую стащенную у Сукуны Маки протянула ему. давно Тодзи так не шиковал.
- подружка с центра отправила мне партию сыворотки для птиц, чтобы мы попытались иммунизировать ею крупнорогатых. в центре-то все стерильно, но здесь мы все равно под ударом, как бы много хлорки не лили.
- и в чем заключается моя работа?
- будешь навоз со мной таскать, - Маки дунула в сторону. - шучу. но было бы неплохо.
- ты будешь дегустировать, - Секо смерила его тяжелым взглядом. - насколько я знаю, ты переболел "молочкой". это правда?
Тодзи рассеянно кивнул, опьяненный никотином. сытый и накуренный. это лучший день в его жизни за последние двадцать лет.
- на самом деле мы еще не вакцинировали коров, которых ты сегодня гладил, и они тоже заразные. надеюсь, ты мыл руки?
- мыл. почему не вакцинировали?
- мы ведь проводим эксперимент, а значит нужно испробовать все вариации. мы с Сукуной и Кендзяку не болели "молочкой", поэтому нам нужен был человек, который имеет иммунитет. сначала ты будешь дегустировать мясо непривитой коровы-носителя, после - привитой иммунной сывороткой, и потом - гипериммунной сывороткой. все эти этапы мы будет регистрировать изменения антител в твоей крови.
Тодзи жадно добил последнюю тяжку, и затем потушил окурок об ботинок. вообще-то он так и думал. то-то все такие приветливые.
- короче говоря крыса лабораторная?
- если вкратце, да.
- а почему не ее? - Тодзи ткнул на Маки. - как я понял, она тоже отличилась.
- с тебя больше выдоить можно, знаешь, женский организм такая сложная штука. я бы и сама с удовольствием мясо тут на халяву ела, да под иголки подставлялась.
в стерильном и пахнущем хлором помещении было светло от люминесцентных ламп. зайдя в кабинет, Секо щелкнула ультрафиолетовой лампой, выключила ее и уселась на свое рабочее место. прокрутилась в кресле и подождала, пока Тодзи сядет напротив. Маки снова ушла к коровам.
- и что ты скажешь?
- ваши эксперименты - официальные?
- нет, - Секо болтала снятой с пятки туфлей. Тодзи сверлил взглядом чужую заклеенную пластырем лодыжку, совершенно зависнув. - официальные эксперименты не сдвинулись с мертвой точки, потому что все чересчур боязливые. столичных коров куриная вакцина не берет. по какой-то причине "молочка" мутировала до того, что ее не берут никакие противовирусные, и даже подавить развитие ее в организме невозможно. хотя, рано или поздно это должно было случится. людям страшно, и правительству проще держать сотни тысяч людей запертыми в бетонной клетке, до тех пор, пока случайным образом не будет выведен новый противовирусный препарат или не разработана иммунная сыворотка для людей. и все же двадцать лет это достаточный срок, так почему все стоит на том же самом месте? рано или поздно оно пойдет дальше.
Тодзи, если честно, совершенно ничего не понимает. его дело всегда было за малым, а разбираться во всех тонкостях он не собирался. к учебе душа у него не лежала никогда, мозгов дотянуть даже на тройки не хватало, и потому по пятам отца пошел его старший брат, который должен был унаследовать бойню. ежегодно через их производство проходили десятки тысяч голов скота, а рабочими местами были обеспечены все близлежащие села. и в один день все рухнуло, с треском, со звоном, с брызгами крови. отец повесился, убегая от ответственности. Тодзи чудом удалось улизнуть, скрыться, остаться незамеченным, забрать жену и детей и уехать в глушь. а лед под ногами продолжал надламываться.
монополия их скотобойни удавила возможность после эпидемии заниматься регистрацией убоя скота в большей части изолированной зоны. сельчане остались без работы, фермы без возможности продавать свой товар, а люди без мяса. все поступающее "мясо" теперь тоненькой струйкой, как из единственного чистого источника, течет через ворота центра, с которым внешний мир боится контактировать.
- могу я взять у тебя кровь? ты не против?
- бери.
Тодзи снял один рукав рабочей рубахи, подставляя руку. натянув перчатки и выудив все нужное прям из сухожарового шкафа, Секо затянула ему ремешок на плече, залила зону спиртом, протерла ее марлевым тампоном и без промедлений попала иглой прямиком в вену. когда кровь стала покидать его, Тодзи стало холодно.
- хорошие вены.
разлитую по пробиркам кровь она с чем-то смешала, встряхнула, закупорила и отставила в сторону. сверлила пять темно-красных проб тяжелым взглядом.
- на пол ночи мне работы.
она достает из выдвижного шкафа три завернутые в фольгу конфеты. шоколадные. сует ему в свободную руку и хлопает по плечу.
- так почему Маки не может быть подопытной вместо меня?
- ну, там довольно сложно, - она снова садиться в кресло, снова болтает туфлей. Тодзи накинул на оголенное плечо рубаху, пытался согреться. - вообще из центра ее поперли из-за того, что заболела ее сестра, за компанию. сестра в итоге скончалась, и Маки слонялась у центра, пока Кендзяку ее не подобрал. перед запуском предприятия я всех исследовала пару лет, и у нее в организме нет ни возбудителя, ни антител. чисто. мы даже пытались ее заразить, но даже спустя год у нее нет следов вируса. она как сверчок. любишь жареных сверчков?
- и почему вы решили что я каким-то магическим образом могу иметь иммунитет? - сверчки ему нравились, но вопрос он игнорировал.
- потому что ты Зенин, и хочешь ты этого или нет - но каждый из вашей семейки отличился. всех кого могли мы уже нашли, только ты один остался незамеченным. полная резистентность, наличие антител без признаков болезни или полное излечение после острого течения. ты был на бойне в самый разгар, я ни за что не поверю, что ты выжил бы просто так.
- я переболел только десять лет назад. не соблюдал технику безопасности при погребении, наглотался крови.
- можешь ли ты быть уверен, что это был первый раз, когда ты болел молочкой?
Тодзи промолчал. бывало, что он выходил на смену при недомогании, но ему есть с чем сравнивать - он точно болел единожды. возможно, он заразился осознанно, пока погребал сына.
настроение в помещении сменилось, разговор стал походить на допрос. он ожидал осуждения, возможно он ехал с мыслью, что его здесь ждет самосуд или публичная казнь. Секо смотрела на него тяжелым, уставшим и голодным взглядом. все так смотрят, но у городских этот взгляд отличается. они более агрессивные.
- сыворотка отделилась, - она растянулась в кресле, устало потягиваясь. - ладно, иди. я буду работать.
он ушел. обширная территория фермы запутывала, но по памяти, а может по слабому звуку жизни, в темноте Тодзи дошел до амбара. Маки меняла воду в поилках, стоя под желтыми навесными лампами, готовила помещение к ночи. трое из четырех коров уже лежали на подстилках, продолжая лениво и сонно жевать.
- о, - она встала, держа пустое ведро в руке. - ну что, пронзила она тебя своей иглой?
- не фамильярничай, - Тодзи устало вздохнул. первое впечатление об этой женщине разлетелось вдребезги, как стекло. даже думать о ней холодно, прямо как в ее кабинете.
- ой, извините, - язвит. швыряет железное ведро рядом с баком с водой. - Сукуна дрыхнет уже, так что до утра никуда не поедет. переночуешь в общей комнате, а с утра поедешь. если поедешь.
- поеду.
он думает о том, кто займет его место на горе. он сам хоронил людей, но никогда не задумывался, кто будет хоронить его самого. в округе не было никого, у кого хватило бы духу заниматься подобным, все боялись его горы - буквально - как чумы.
- и правильно, - еле слышно говорит она. Тодзи по губам читает.
он наклонил голову, вопрошая, но Маки развернулась и ухватилась за какой-то пустой бочок. поволокла его в пристройку, а Тодзи за ней.
- почему?
- а хочется тебе остаток жизни крысой лабораторной быть? раз на раз не приходится, знаешь. сегодня здоровый - а завтра тебя за забор выбрасывают, надоив крови досуха. пичкают чем-то в тихушку, пока в лицо улыбаются.
она на него не смотрит, продолжает идти, убегает даже. Тодзи вспомнил, что сказала ему Секо и сам додумал. плелся по пятам, все еще сжимая руку в локте. у него плохо сворачивается кровь.
- вас для этого в центр увезли?
- они изначально сами уехали. мне, конечно, повезло, чего о Май не скажешь. она довольно долго держалась, на основе исследований ее крови получилось вывести иммунную сыворотку для кур. меня, как бесполезную, отпустили на все четыре стороны. я вообще на ветврача училась, это довольно популярная профессия в центре, если хочешь выбиться к мясу. а теперь вот, скребу навоз за коровами где-то на отшибе. ну, Секо тебе уже наверное все рассказала.
да. Тодзи заметил, что они все здесь любят поболтать. ребята с центра на вряд ли могут со своими проблемами присесть на уши обычному человеку с окраины.
- вы все здесь с центра? - Тодзи смотрел, как Маки сыплет отруби в бочок.
- нет, только я и Секо. нас Сукуна здесь собрал. цирк уродов, ей богу. сам он с окраины, но когда-то жил рядом с центром. он грезит мясом, особенно говядиной, мы об этом знаем. хорошая цель, но иногда мне кажется, что он скорее нас сожрет, чем добьется каких-то результатов. меня он первую проглотит, помяни мое слово.
Тодзи ей верит. он видел глаза Сукуны. они голодные, как и у всех, но блестят иначе.
- сколько тебе?
- двадцать три будет.
могли бы быть погодками с его сыном. Тодзи снова вспоминает про ямы на горе.
- отсюда довольно далеко, но как тут с погребением?
- мобильные крематории. до Беккарей никто кроме ваших не додумался.
пошарив в кармане, Тодзи достает одну из конфет и кидает ее Маки. та ловит ее одной рукой, довольно улыбаясь.
- о, кстати про крематории. если соберешься в тихую уходить в ночи, то лучше скажи. у нас по забору ток пущен, отскребать тебя потом не очень хочется.
Тодзи лежал на застеленном диване в общей комнате и смотрел в потолок. день тяжелый, голова гудела. нервный зуд где-то под кожей век, под плотью, на которой лежали глазные яблоки, не давала спокойно уснуть: все время хотелось моргать. все, кроме Секо и Кендзяку, лежали по койкам и спали. Сукуна на нижнем ярусе, Маки - на верхнем. ему хотелось домой, обратно в свою конуру, в которой он прожил десять лет в полном одиночестве. у всех здесь есть какие-то цели, желания, и оттого еще хуже. сейчас Тодзи здесь - прикормленная полезная зверюшка. по утру он уедет обратно, а потом откажется возвращаться, продолжит скидывать людские трупы в яму и сам однажды окажется в одной из них.
над головой заскрипела кровать, совсем слабо. Сукуна почти неслышно встал, накинул кофту, висящую на стуле и тихим шагом поплелся по комнате. встал около него, блеснув в темноте глазами.
- спишь? пошли поедим.
от работающих двух конфорок шло тепло. на одной все то же овощное рагу, на другой - чайник. чайник Сукуна снимает сразу, как он закипел, а рагу оставляет бурлить еще минут на пять. Сукуна разливает по стаканам кипяток, кидает по пакетику чая, сыплет себе две ложки сахара с горкой и встает у плиты. греется.
тишина. Сукуна молчит, не беря пример с остальных и не наседая со своими рассказами. молча разливает рагу по тарелкам, выскребая остатки ложкой со дна и садится. макает хлеб в бульон и медленно ест.
игра в молчанку, думает про себя Тодзи. от этой мысли улыбается и хлебает чай. Сукуна сверлит его взглядом тогда, когда Тодзи опускает глаза в чашку. когда они доели, то молча уставились друг на друга.
- очень вкусно.
- спасибо, - Сукуна забрал у него посуду и поставил в раковину.
спать Сукуна больше не собирался: он вырубился почти сразу после их общей трапезы. обычно он бродит по участку или сидит в коровнике, но сейчас продолжил сидеть на кухне, доливая кипяток в кружку.
Тодзи было нечего ему больше сказать. надо бы сейчас обозначить границы, прямо сказать, что ему не улыбается остаток жизни быть сырьем для исследований. но он молчал. об этом Сукуна уже сам как-то догадался.
входная дверь со скрипом распахнулась настежь, когда Секо влетела в дом. со всей силы она протопталась по дезковрику, стянула ногами туфли и босая пробежала на кухню.
- это просто пиздец, - она схватила стационарный телефон, со всей дури нажимая на кнопки. когда на той стороне подняли трубку, Секо повторила: - это просто пиздец, Юки. пришли мне людей завтра, кого не жалко.
она тут же брякнула трубкой. обернулась на Тодзи, смерила его немного дикими уставшими глазами и одобрительно кивнула.
- все чудесно.
- так чудесно или пиздец?
- все вместе. давайте завтра поговорим. работы, - она мечтательно протянула последнее слово, обулась в коридоре и снова ушла восвояси.
Сукуна зыркнул на него, но снова ничего не сказал. лишь хлебал чай.
- видимо, ее подозрения подтвердились.
- еще бы они не подтвердились, - наконец-то Сукуна заговорил. - до скольки спать планируешь? мне с утра нужно будет съездить кое-куда, так что увезти смогу только после часу.
- без проблем. если вообще усну.
уснуть у Тодзи все же получилось. на сытый желудок кровь отлила от головы и он вырубился почти сразу, как лег в прохладную постель. а проснулся оттого, что в соседней комнате стоял ор.
- ты зачем на ней помадой написала, дура!?
- мне же надо было ее как-то пометить.
- ты себе на лбу напиши в следующий раз! у них же бирки есть с номерами!
- в темноте не видно было.
- вену ты в темноте нашла, а бирку не разглядела? - Маки стояла посреди кухни, махала руками.
- ты двоечница.
Секо все это время сидела за столом и ела жаренную картошку. руки у нее мандражились, словно она промерзла до самых костей. фиолетовые следы от бессонной ночи придавали болезного вида, а блестящие глаза пугали. Тодзи оглядел их обоих, развернулся и ушел в туалет. стоило ему открыть дверь, как он увидел лицо Кендзяку.
- доброе утро, как спалось?
- вроде бы нормально. доброе. потом зайду.
- нет-нет, я уже все.
прошмыгнув в коридор, Кендзяку скрылся в кухне. Маки продолжала возмущаться, но уже не так громко.
Тодзи ополоснул лицо ледяной водой, поскреб двухдневную щетину пальцами на подбородке и еще долго смотрел на себя в зеркале, впитывая кожей свое недолгое одиночество и запах хлорки. когда он все же вышел, то в кухне находились уже все четверо, сидели кругом за столом и смотрели на закупоренную баночку-пенициллинку, в которой до середины была налита светло-желтая жидкость.
Сукуна закинул локоть на стол, тот загромыхал от удара. задрал рубаху повыше, подставляя руку.
- давай.
- нет, Сукуна. сейчас приедет Махито, - Секо тыкала пузырек пальцем, и совсем расстроенно добавила: - если ты помрешь, то все обратно покатиться.
заприметив стоящего в дверях Тодзи, Секо поманила его рукой.
- пошли, я у тебя еще крови возьму. Сукуна, приготовь пока чего-нибудь посытней.
на невидимом поводке он плелся по пустырю следом за Секо, пока она размашистыми и быстрыми шагами шла к своему рабочему месту. в этот раз она взяла крови в два раза больше, и когда она наконец-то вынула иглу, то Тодзи повело. он уперся плечом в ледяную стенку, прикрыл глаза. Секо слабо шлепнула его по сухой щеке, испуганно протянув обе руки. вытащила из кармана все ту же шоколадную конфету, распечатала и запихнула ему в податливо открывшийся рот.
- на этом все. молодец. иди поешь и отдохни как следует.
Тодзи предпочел ничего ей не отвечать, только кивнул, встал и медленно пошел обратно.
на кухне Сукуна ждал его с пригоревшей с обеих сторон яичницей с ветчиной. пригоревшей не по своей воле - исключительно в целях безопасности. шатаясь, Тодзи уселся и принялся есть, хлебая излишне сладкий чай. яйца он ел редко, и сейчас его начало тошнить от их вкуса. он взял соль, насыпал побольше, и с чувством хруста кристалликов на зубах смял все в два захода.
- ты аж зеленый, - Сукуна обеспокоенно нахмурился, поджал мокрые от чая губы.
- она сумасшедшая.
- пожалуй. но дело свое знает.
- где вы берете ветчину, колбасу? - он резко соскочил с темы.
пригодные для употребления мясные продукты едут к ним исключительно с центра, а попытки изготовления самостоятельно, а уж тем более для продажи, на окраине пресекаются сразу же. чем ближе к центру - тем все строже. сейчас они где-то посередине.
когда Тодзи и Сукуна направились к санпропускнику, то им навстречу вылетел, видимо, Махито. его мокрые волосы прилипли к израненному зашитому телу, капали водой на накинутый на абсолютно голое тело белый халат. в шлепках он несся по дороге, соскальзывая на воде. толком не вытершись, ранней весной бегать по улице мокрым и нагишом - для такого должна быть особая причина.
- не обращай внимания, все здесь слегка не в своем уме, - Сукуна принялся раздеваться.
он встал под душ, нанес на голову обильное количество шампуни с дезсредством, и секунд за тридцать сполоснулся. отдельно вымыл руки, скребя ногтями по ладоням. на всю процедуру не больше минуты. Тодзи за это время успел разве что пуговицы расстегнуть. что-то ему не очень хорошо.
- что тебе, плохо?
Тодзи оперся копчиком о ледяную стену из плитки. простоял под чужим взглядом с полминуты, махнул рукой в сторону Сукуны и все же залез под душ. мылся минут сорок по ощущениям, медленно двигая руками под горячими струями. но когда закончил, то увидел, что у Сукуны даже волосы не начали высыхать.
они слегка обсохли и покинули комплекс. Сукуна по чужой просьбе отклонился от курса, по асфальтированной дороге выехал в район, где торговали колбасами. перед тем как уйти, Тодзи сгреб с собой все деньги. на все набрал колбасы горячего копчения, вышло килограмм шесть. шустрая бабулька-продавщица упаковала все в плотный пакет с зиплоком и отдала его Тодзи.
в этот раз он ехал на переднем сидении. то засыпал, то просыпался и пялил в окно, на плывущую по земле слякоть. в их краях даже летом холодно, сыро, словно в вечной тени неудачно построенного здания. у Тодзи болела голова.
Сукуна остановился в отдалении основного поселения по просьбе Тодзи. они оба вышли из машины, не сказав за время поездки друг другу ни слова.
- я заеду через неделю, обдумай пока все хорошенько.
- можешь не приезжать.
такой ответ Сукуну не удивил. он почесал за ухом, молча обдумывая. потом спросил:
- можно узнать причину?
- я не настолько благороден, чтобы помогать науке. это все не для меня.
- ты мог бы просто работать вместе с нами. я скажу Секо, чтобы она больше не лезла к тебе. мне кажется наша работа все куда перспективней, чем это, - он давит последним словом ему на глотку. - твои навыки просто гниют.
- нынешняя моя работа тоже важна.
- все что ты делаешь - это отсрочиваешь неизбежное, топчешься на месте. за это время-
- ты за кого меня принимаешь, сопляк? - он гаркнул. несмотря на то, что Сукуна ронял тень на Тодзи и был здоровым, как боров, все же больше двадцати пяти ему не дашь. - я - рабочая единица, и думать о чем-то не в моей компетенции. я просто делаю. сейчас моя работа - отсрочить вам, умненьким столичным, еще немного времени до того момента, пока последний клочок земли в этой клетке не будет заражен. неизбежно это или нет - меня не трахает абсолютно.
осажденный, Сукуна недовольно поджал губы.
- если исследования той женщины дадут какой-то результат, дайте знать. но участвовать я в них больше не стану.