Рыжий сидит на полу, сгорбившись и вцепившись в джойстик, почти как в последний шанс на выживание. На экране их персонажи уже минут пятнадцать носятся по какому-то постапокалиптическому городу. Перестрелка в самом разгаре, и все пестрит яркими вспышками. Он на грани победы, и в голове только одна мысль: «Дожми, Рыжий, давай!»

Ли, развалившийся рядом на диване, полулежит, вяло нажимая кнопки. Казалось бы, он просто расслаблен, но чего-то не хватает в его привычном задоре, в его вечной игре «назло и на поражение».

— Че, сдаешься? — усмехается Рыжий, чуть отворачивая голову, но взгляда от экрана не отрывает. Осталось совсем чуть-чуть, и упускать такой шанс он не собирается.

— Не-а, — отзывается Ли.

— Соберись тогда. Я тебя сейчас уделаю!

— Посмотрим, — спокойно отвечает Ли, но в голосе слышна усмешка.

Голос у Шэ Ли какой-то странный, будто он здесь, но мыслями совсем в другом месте. Рыжий замечает это слишком поздно. Только когда над ухом раздается короткое:

— Ты мне нравишься.

Все происходит одновременно: на экране персонажа Рыжего прижимают к стене и одним выстрелом разрывают на части, картинка медленно гаснет оповещая о проигрыше, а пальцы его замирают прямо на кнопках, ощущая будто и в жизни его только что разорвало в клочья. Он медленно поворачивает голову к Ли, который теперь смотрит на него, не отрываясь. Спокойно, почти по-доброму, но так, что от этого взгляда становится неуютно.

— Че ты сказал? — он приподнимает бровь, пытаясь ухватиться за привычное оружие — сарказм. Смеется коротко, натянуто, будто это просто одна из дурацких шуток Ли, к которым он давно привык.

— Ты все понял, — Ли опускает джойстик, отбрасывает его на диван, подается чуть вперед. — Это правда. И давно.

Рыжий тупо смотрит на него. Секунду назад все было просто. Тупая перестрелка, ленивые пикировки, его самая безопасная зона, где не нужно ничего решать, где все предсказуемо. И теперь — пиздец. Он пытается зацепиться за спокойствие, но слова Ли будто выстрелом распахивают дверь, за которой скрываются мысли, о которых Рыжий никогда не хотел думать. Ужасный беспорядок, хаос, который он всеми силами пытается подавить.

Только мысли: что за херня? Зачем ты это сделал? Все же нормально было! Ну нормально же общались!

Рыжий сглатывает, чувствует, как мозг категорически не хочет соображать, и вместо какой-нибудь адекватной реакции его тело выбирает самую тупую.

— Это ты от безысходности, да? На меня уже вешаться начал, Ли, ты че! — Рыжий кривится, скалится в ухмылке, пытаясь отшутиться, заглушить этот хаос сарказмом.

Ли улыбается. Не обижается, не вскидывается, просто продолжает смотреть так, что Рыжий уже не знает, куда деться.

— Ты ведь знаешь, что это не так. Ты можешь это обесценивать сколько угодно. Можешь переводить в шутку. Это ничего не поменяет, — он подаётся вперёд, приближаясь, говорит мягко, но в этом мягком — сталь. — Рыжий, мы с тобой одинаковые. Одинаково хреновые. Одинаково сломанные. Одинаково запутанные. Мы видим друг друга такими, какие мы есть, и это не так уж плохо. Ты чувствуешь это?

Рыжий чувствует. Конечно, чувствует. Он видит в Ли себя — сжатого до предела, научившегося быть равнодушным к боли. Они действительно видели друг в друге отражения — тех, кто научился не задавать лишних вопросов и тупо выживать. Только Ли слишком громкий, слишком резкий, будто изо всех сил старается не замолчать, чтобы не услышать собственные мысли. Рыжий знает этот страх. Это то, что всегда объединяло их. Но эти слова, признание, они будто выворачивает этот комфортный, привычный и неидеальный мир наизнанку. Рыжий смотрит на него, а внутри растет раздражение, которое смешивается с жалостью и чем-то еще.

Но это не то, что он хотел бы сейчас слышать.

Рыжий резко откидывает голову на диван, переводит взгляд на потолок. Голова гудит, будто в ней гигантский электрический щиток.

— Чего ты от меня хочешь? — тихо спрашивает он.

— Ничего, — Ли отвечает так просто, что от этого становится еще тяжелее. — Просто хотел сказать. Рыжий, ты ведь знаешь, почему мы все еще вместе?

Он молчит. Знает. Конечно, знает.

Рыжий недавно где-то слышал про странное психологическое понятие — эффект подвесного моста. То ли в школе вполуха слушал чей-то доклад, то ли видел документалку по телеку, пока мама листала каналы. Смысл был в том, что если двое людей вместе переживают что-то стремное, пугающее или напряженное — например, переходят через какой-нибудь хлипкий мост над пропастью, — то мозг может перепутать страх и адреналин с влечением. Типа, сердцебиение бешеное, ладони потные, дыхание сбивается, и ты думаешь, что это из-за человека рядом, а не из-за того, что ты, блин, боишься грохнуться вниз.

Короче, стресс и страх как будто усиливают связь между людьми, даже если изначально никаких чувств не было. Вот и выходит, что стоишь ты, весь на нервах, пытаешься не сорваться, а внутри все кипит так, что уже и не поймешь — это злость или что-то ещё.

В голове Рыжего что-то щелкает, и только это приходит на ум, чтобы описать свои отношения с Шэ Ли — они оба на краю, вместе держатся, балансируя над пропастью, и сердце бешено стучит не то от высоты, не то от того, что они рядом. Ли был тем, кто понимал его с полуслова, кто смотрел на мир так же, как он сам, — через разбитые линзы.

Мо чувствует, как внутри все скручивается. Ли прав. Именно эта странная связь держала их вместе, как веревка, натянутая над пропастью. Только вот Ли сделал этот шаг. А он?

— Ли… — Рыжий смотрит на него, но слова всё никак не рождаются. Ли ждет. Слишком долго ждет. Рыжий, понимает, что не сможет выдержать эту тишину, не может выносить этой близости, этого взгляда, поэтому резко вскакивает с пола, отбрасывая джойстик на диван и выдавливает: — Ладно, хорош трепаться. Я жрать хочу. Ты нет?

Голос звучит громче, чем нужно. Как будто пытается заглушить собственное сердцебиение. Ему нужно время. Нужно убежать от этого взгляда, от этих слов. Ли, кажется, это понимает. Его взгляд становится тяжелым, как небо перед грозой, но он не отвечает. Только коротко кивает, будто тоже устал от всего этого.

— Я сейчас, — бросает Рыжий, пятясь к кухне и задевая ногой журнальный столик. Но сейчас боли он не чувствует.

В этот момент Рыжий ловит себя на том, что впервые в жизни он больше всего хочет, чтобы между ними вернулась та легкость. То, что заставляет их смеяться над одним и тем же дерьмом, сидеть рядом и играть в ерунду до рассвета. Но теперь ему кажется, что назад дороги уже нет.

На кухне он опирается на край стола и сглатывает. В голове все еще звучат слова Ли, а внутри — дикая смесь из непонимания, злости и чего-то такого, чему он пока не может дать имя.

***

— Это значит, — учитель смотрит на него устало и сочувствующе, — что тебя хотят отчислить из школы. Мне очень жаль.

В комнате повисает гнетущая тишина. За окном дождь продолжает стучать по стеклу, лишь угнетая и без того дерьмовую обстановку. Рыжий сглатывает, чувствуя неприятный ком в горле. Ему кажется, что время остановилось, что весь воздух выкачали из помещения и теперь он оказался в вакууме.

Не то чтобы он строил грандиозные и масштабные планы на эту жизнь.

У него-то и списка целей на год нет, который сейчас так модно составлять, со всякими ебучими мудбордами, якобы для лучшей визуализации. Рыжий считает это хуйней собачьей и пустой тратой времени, ведь какая нахрен разница, что у тебя в этом списке, какие картинки ты понаклеил на свою стену и о чем ты мечтаешь по ночам, если реальность вот такая — дохуя несправедливая, которая за секунду размазывает и уничтожает все твои планы и последние надежды?

У него никогда не было списка желаний и целей, но если бы он однажды его составил, то первым и единственным пунктом в списке числилось бы «окончить школу и не вылететь раньше времени». Ну и после, последовала бы пара пунктов, если пораскинуть мозгами: «заработать денег и вылечить маму», «не сдохнуть». Все. Это единственное, что ему было нужно.

Рыжий оседает в кресло, все-таки решившись воспользоваться, хоть уже и неактуальным, приглашением. Не смотрит на кого-то конкретно, просто пялится на стол с кучей папок и статуэткой грифона, позолоченной, но явно старой, потому что башка у грифона немного стерлась.

И внезапно ему становится… никак.

Вообще нет мыслей, чувств, переживаний. Ощущение такое, будто ты долго бежал. Но чем сильнее ты напрягался, изводя мышцы до предела, тем дальше от тебя оказывался финиш. И уже так все равно, каким по счету ты придешь к нему. Скорее всего, тебя уже все обогнали и ты плетешься в самом конце шеренги, несмотря на свои титанические усилия. И осталась только усталость, болью сковывающая твои ноги и плечи. Осталось только желание лечь — прямо на землю — и больше не двигаться.

Рыжий шумно тянет воздух носом, ерошит волосы пятерней и поднимается на ноги, не говоря ни слова.

— Погоди минутку. Собственно, поэтому я и позвал вас обоих, — подает голос учитель. — Честно говоря, я сам пока не уверен, что из этого выйдет, но другого выхода я не вижу.

Шань как-то апатично оборачивается, делая вид, что внимательно слушает, хотя в глазах тотальное безразличие.

— Формальности я беру на себя и постараюсь их уладить. А тебе, Гуань Шань, достается самое сложное. У тебя есть время до зимних экзаменов. Если хорошо подготовишься и сдашь хотя бы на пятьдесят баллов, ты продолжишь учебу. Знаю, времени мало, но это единственное, что я могу для тебя сделать. А чтобы ты смог усвоить всю программу, Хэ Тянь поможет тебе и подтянет по всем предметам, которые у тебя хромают.

— Что?! — оба парня одновременно вскрикнули, переведя ошалевший взгляд сначала друг на друга, а потом на учителя, пытаясь переварить только что услышанную информацию.

— Я не буду с ним заниматься! — протестует Рыжий.

— Я не хочу его подтягивать! — хмурится Хэ Тянь.

— Господи, выпускной класс, а ведете себя как дети малые, — учитель укоризненно хмурится. — Хэ Тянь, Гуань Шань твой одноклассник, ты должен ему помочь. Помощь ближнему и все такое. А ты, Гуань, в твоей ситуации я бы не противился, а пользовался возможностью, даже если мне бы это не нравилось.

— Почему именно я? В классе больше людей не осталось? — Тянь вздергивает бровь. Хотя снаружи он выглядит спокойно, но явно раздражен.

— Класс не зря выбрал тебя старостой, ты ладишь со всеми и хорошо учишься. Я видел твои работы и знаю, что у тебя лучше всех получится заниматься с ним. Ты староста — моя правая рука. Я возлагаю на тебя большие надежды и прошу о помощи.

— О, ну раз я староста и весь класс вместе с вами возлагает на меня большие надежды, как же я могу подвести всех вас, учитель? — Хэ Тянь переводит взгляд на Рыжего и снова ухмыляется своей блядской улыбкой.

— Но с ним невозможно! Учитель, он же… — Рыжий вклинивается в разговор и настолько кипятится, что даже слова нормально подобрать не может. Бросает озлобленный взгляд на новенького, который, скрестив руки на груди, наблюдает за ним, — …просто невыносим!

— Так, хватит! — учитель хлопает ладонью по столу, сам еле сдерживаясь. — Либо занятия, либо отчисление. Я все сказал. Вы занимаетесь вместе. Времени мало, поэтому, пожалуйста, не тратьте его впустую. Гуань Шань, Хэ Тянь теперь твой репетитор. Слушайся его во всем и старайся изо всех сил. И постарайтесь не наломать дров. Очередные драки мне вовсе не нужны. Это не так уж и сложно, верно?

Рыжий шумно дышит от закипающей внутри злости.

— Я жду результатов к концу декабря. А теперь свободны. Можете идти, — учитель утыкается в журналы, демонстрируя окончание разговора.

И Рыжий первый пулей вылетает из учительской, хлопая дверью так, что эхо гулко разносится по коридору. Лицо его горит, пальцы на руках подрагивают от напряжения, а в груди нарастает тяжесть, угрожая вырваться наружу очередной вспышкой злости. Шаги его тяжелые, резкие, отражаются от стен, пока он не доходит до аварийного выхода и, толкнув тяжелую дверь, оказывается на заднем дворе. Внутри все клокочет — злость, бессилие, да еще это чертово унижение. Не такой исход событий он планировал. Он как-то слишком резко достает пачку сигарет, берет одну и зажимает зубами, пока шарит руками по всем карманам, в поисках зажигалки.

Где-то позади за спиной слышатся тихие и ленивые шаги, такие размеренные, будто специально тянут время, чтобы ещё сильнее вывести Мо из себя, и едва различимый смешок. Рыжий, даже не видя, уже на автомате понимает, что приперся Хэ Тянь. Но он на него даже не смотрит, потому что если обернется и увидит его ебучую рожу, то зуд кулаков остановить точно не сможет.

Он рвано выдыхает, пытаясь подавить подступающую ярость, но это бесполезно, потому что эта псина начинает ржать. Мо резко разворачивается на пятках, чуть не теряя равновесие, и сквозь стиснутые зубы бросает:

— И че ты ржешь? Думаешь, это смешно?! Это тебя тоже касается! Ты хоть понимаешь, во что влез?!

Тянь останавливается, руки засунуты в карманы. На лице — то самое раздражающе-спокойное выражение. Только в уголках губ тянется легкая усмешка, будто это все — просто нелепая шутка.

— А ты думаешь, я этому рад? — его голос ровный, но в нём сквозит насмешка. — Как будто мне больше нечем заняться, кроме как нянчиться с тобой.

— Да пошёл ты! — Мо отворачивается и наконец поджигает сигарету, глубоко затягиваясь. Это хоть немного гасит злость. — Какого хрена ты вообще согласился?

Тянь качает головой, бровь чуть приподнята в издевающемся жесте. Он медленно подходит ближе, руки остаются в карманах, губы кривятся в почти ленивой усмешке, взгляд равнодушный, но в нем есть какая-то едва заметная тень усталости.

— Слушай, — произносит он, останавливаясь всего в шаге. Голос спокойный, но в нем прорезается сталь. — Если ты думаешь, что я невероятно счастлив, что буду возиться с тобой почти два месяца, то ты не просто ошибаешься — ты дурак. Меня поставили перед фактом. Как думаешь, у меня был выбор?

Рыжий стискивает зубы так сильно, что челюсти ноют. В его глазах плещется ненависть, но это уже не та яркая, кипящая злость, а что-то более тяжелое, вязкое, от чего хочется сбежать.

— Просто отвяжись от меня, — его голос дрожит, но он пытается скрыть это за агрессией. — Никаких занятий. Я сам разберусь.

— Разберешься? — Тянь фыркает, усмешка растягивается шире. — Ладно. Только не забудь сообщить об этом учителю. Он ведь ясно сказал: либо занятия, либо исключение.

Эти слова вышибают из Мо весь воздух. Он отворачивается, кулак сжат так, что белеют костяшки. Его голос звучит глухо, будто слова застревают где-то глубоко внутри.

— Все это… тупо. Просто тупо, — бормочет он себе под нос. Голос глухой и вымученный.

Хэ Тянь усмехается, чуть наклоняя голову, будто бы соглашаясь, но на лице все равно мелькает легкое веселье.

— Вот это прогресс. Впервые за весь день мы с тобой хоть в чем-то согласились, — лениво бросает и идет вперед. В его голосе слышится облегчение. — Ладно, Мо. Завтра увидимся и обговорим все детали.

Он уходит, не дожидаясь ответа, махнув рукой так небрежно, будто разговор окончен. Исчезает за поворотом, оставляя Рыжего кипеть в собственной ярости. Он смотрит ему вслед, сжимая кулаки до боли в пальцах. Ещё минута — и он точно бы взорвался, но Хэ Тянь успел уйти. И в какой-то момент он бормочет «мудило» себе под нос, резко разворачиваясь и уходя в противоположную сторону.

Весь этот день — дерьмо, а Хэ Тянь… Хэ Тянь только добавил бензина в этот костер.

***

Рыжий громко барабанит в дверь.

Бах-бах-бах!

Делает это быстро и резко, чтобы не передумать, чтобы не съебать, не дойдя до квартиры. Чтобы показать, что ему похую и его не корежило весь путь — с вестибюля, в лифте, по длинному и вылизанному коридору ебучего апартамента.

Он большой и страшный.

Он ничего не боится.

Вот что означал этот грохот.

Звук эхом разносится по коридору, в котором гробовая тишина. Если замереть, можно даже услышать звук собственного сердца и шумное дыхание от медленно поднимающегося раздражения.

Мажор возомнил, раз он тут в роли учителя, то и правила диктует он. Хэ Тянь даже не церемонился. Просто подошел в разгар учебного дня и безразлично бросил, что скинет адрес, где они будут заниматься, смской. Вариантов у Рыжего не было. Но он даже представить не мог, что эта псина сутулая решит заниматься в собственной квартире.

Дверь распахивают слишком быстро, как будто его прихода ждали, считая секунды. На пороге Тянь — слишком расслабленный, слишком домашний, слишком напрягающий. Стоит, опершись о косяк, оценивающе рассматривая Рыжего, и от этого взгляда становится не по себе, как всегда в его присутствии.

— Ну наконец-то, — бросает он. — Я уж решил, ты передумал.

— Хотел, — резко огрызается Мо.

— Не сомневаюсь, — спокойно отвечает Хэ Тянь. На его лице привычное равнодушие, но в уголках губ скользит намек на усмешку. Он отходит в сторону, молча приглашая внутрь.

Рыжий не мнется, делает шаг и проходит мимо мажорчика, оказываясь в его квартире. В нос тут же ударяет его одеколон, не такого яркий, как в школе, но все же запах не выветрился до конца, смешавшись с чем-то ментоловым.

Внутри его тут же встречает просторный холл, сразу переходящий в гостиную, где с порога видны огромные панорамные окна до пола, а за ними вечерний город с россыпью мерцающих огоньков — уличных фонарей, вывесок заведений и таких же небоскребов, как и этот.

Рыжий наступает на задники кед, заметив, что новенький стоит босиком, стягивает их и ногой подталкивает к углу. Входит в комнату неспешно, пока Хэ Тянь возится с входной дверью. Останавливается посреди комнаты и осматривается.

Панорамные окна и вид — единственное, что нравится Рыжику в этой квартире. Комната огромная, но совершенно пустая, необжитая, неуютная. Здесь очень мало мебели — сразу бросается в глаза — диван у стены, кофейный столик, небольшой плазменный телевизор и двуспальная кровать рядом, которая даже не заправлена.

Рыжий замечает несколько коробок у стены, словно в квартиру недавно въехали и все еще не разобрали вещи. Где-то на полу лежат журналы, книги, которые выглядят древнее артефактов династии Мин, коробки из-под музыкальных пластинок и одинокий баскетбольный мяч. Небольшой металлический торшер у кровати, который отдает теплым и тусклым желтым светом, освещая совсем маленькое пространство. Из-за него, в комнате стоит полумрак, какая-то интимная обстановка, но благодаря которой так красиво виден ночной город, что Рыжий невольно задерживается взглядом.

Его квартира такая же, как он сам: огромная, но практически пустая. Дает слишком большие ожидания своим размером, местоположением и выпендрежностью, но на деле тебя встречает опустошенность и невысказанная тоска. Рыжий правда думал, что оказавшись у него дома наткнется на огрохуенную и кричащую дороговизной квартиру. На кровать с балдахином размера кинг сайз, которая используется в качестве траходрома. Золотые санузлы и красные ковровые дорожки, по которым новенький щеголяет каждый день в чем мать родила, воображая себя супер-звездой. Огромные зеркала на каждом шагу, потому что, ну гляньте на него. Очевидно, что он целыми днями крутится у зеркала и пялится на себя со всех сторон. Рыжий думал, что его квартира окажется еще дороже и круче дома Шэ Ли. Но на деле это совсем не так. Здесь все выглядит как-то грустно, одиноко и тоскливо.

Шань не слышит шагов, поэтому, когда тишину прерывает голос новенького, чуть ли не подскакивает от неожиданности:

— Нравится?

— Квартира — дерьмо, — констатирует безразлично, тут же скрывая восхищение, с которым он до этого смотрел на вид за окнами. Разворачивается и замечает что-то похожее на разочарование на лице новенького, но игнорирует и теперь демонстративно осматривается, словно за всю свою жизнь уже миллион раз побывал в таких квартирах. — У тебя стола нет. Где будем заниматься?

— Смотря, чем ты хочешь заняться? — Хэ Тянь лукаво улыбается, скрещивая руки на груди.

— Тебя из цирка, что ли, украли, клоун ты ебучий? — Рыжий хмурится, не оценивает шутку. — Быстрее начнем — быстрее закончим. Я не планирую весь вечер терпеть твое присутствие и физиономию. Похуй, я и на диване справлюсь.

Раздраженно выдыхает и идет к дивану, скидывая на него свой рюкзак. Диван занят — скомканным одеялом и белой школьной рубашкой. Но несмотря на небрежный беспорядок, в квартире нет хлама и мусора. Нигде нет упаковок из-под еды, банок из-под напитков и чего-то похуже. Здесь чисто, хоть у него и нет прислуги. А может быть и есть, откуда Рыжему знать.

— У меня на кухне стол есть. Там удобнее будет, чем на диване.

Тянь просто усмехается и идет к раздвижным дверям, за которыми действительно оказывается кухня. Рыжий берет рюкзак и идет следом, осматриваясь лишь быстрым беглым взглядом. Не хочет, чтобы его подловили, как он таращится на хату.

Кухня представляет из себя достаточно большую комнату, но, в отличии от гостиной, здесь мебели побольше будет. Тут есть и холодильник, и электрическая плита, и длинная темная столешница, сделанная под мрамор, и даже остров посередине с барными стульями. Помещение выполнено в светло-бежевых тонах, так что темная мебель хорошо контрастирует. Но что сразу заметил Рыжий — пустоту. Здесь нет ни кружек, ни чайника, ни специй, ни каких-то приборов или мелкой бытовой техники, словно кухней никто не пользуется.

Хэ Тянь включает свет, и над островом загорается ряд из трех подвесных светильников. Он выдвигает один стул и садится, скрещивая руки, и ожидающе смотрит на Рыжего.

— Начнем?

Мо достает из рюкзака учебники, тетради — все необходимое — и с неприятным скрежетом стула, садится рядом с новеньким, чувствуя себя ужасно неуютно, словно на каком-то допросе.

— Так, какой предмет тебе нужно подтянуть?

— Не ебу. Все.

— Понятное дело, но какой предмет тебе дается сложнее всего?

— Блядь, я же сказал все, — Рыжий злится, ему кажется, что Хэ Тянь просто хочет поиздеваться. Назовет Мо предмет, а в ответ услышит что-то вроде «да там же легко, ты реально не понимаешь?» или «ну ты и тупица, это же самый легкий предмет». Но для Рыжего ничего не легко, особенно точные науки — геометрия, физика, алгебра.

— Это тебе надо, а не мне, — Тянь откидывается на спинку стула, сложив руки за головой. — Я терплю все это, чтобы учитель просто оставил меня в покое.

— Честно, как-то поебать, — Мо сжимает ручку так, будто сейчас сломает ее пополам.

— Слушай, мы в одной лодке, солнышко, так что либо ты перестаешь огрызаться и нормально отвечаешь на вопросы, либо вылетаешь из школы как пробка от шампанского. Решать тебе, — Хэ Тянь слегка подается вперед, сузив глаза, и в его взгляде мелькает раздражение.

Рыжего корежит от «солнышко». Серьезно, будто суставы выворачивает или сводит челюсть. Он испепеляет взглядом Хэ Тяня и цедит, тихо и опасно:

— Еще раз назовешь меня солнышком, и я в эту твою ебливую пасть затолкаю что-то мерзкое, усек?

Наступает напряженная тишина. Хэ Тянь не отвечает, только улыбается по-идиотски и вопросительно изгибает бровь. Мо шумно выдыхает, чувствуя, как от злости начинают гореть щеки.

— Ладно. Просто объясни, что мне делать.

— О, так мы решили работать в паре? — насмешливо уточняет Тянь, притягивая к себе учебник по геометрии. — Начнем с этого.

Рыжий скрипит зубами, но сдерживается. Он молча ждет, пока Тянь своими длинными выебистыми пальцами, по-еблански, с важным видом, листает учебник. Прямо как в кафе в тот день.

Наконец, он открывает одну из последних тем и вдумчиво пробегается глазами, перелистнув пару страниц. Остановившись, он ставит учебник на стол, повернув к Рыжему. Это была тема, которую Рыжий ненавидел сильнее других: окружности, касательные, все эти неясные линии и углы, которые всегда, как назло, превращались в один большой, неразрешимый бардак.

— Вот это. Касательная к окружности. Для начала, нужно разобраться, что это вообще такое, чтобы ты смог решать задачи. Смотри, окружность — это фигура в геометрии, которая состоит из всех точек, находящихся на одинаковом расстоянии от одной центральной точки. Если проще, то представь себе круглый пирог. Окружность — это только край пирога, самая его граница, а все внутри — это уже круг.

Тянь, взяв блокнот, чертит достаточно ровный круг, указав еще и точки на ней.

— А касательная — это такая линия, которая касается окружности ровно в одной точке и больше нигде ее не пересекает. Представь себе это так: если положить линейку рядом с пирогом так, чтобы она касалась его только в одном месте, то это и будет касательная. — Теперь рядом с кругом появляется прямая линия. Новенький поднимает глаза на Рыжего. — С этим понятно?

Рыжий неуверенно кивает, звучит не так страшно и пока кажется не таким сложным.

— Давай теперь попробуем решить вот эту задачу, — Тянь указывает на жуткую на вид схему. — Здесь тебе нужно найти длину касательной, проведенной к этим двум окружностям из внешней точки. Видишь?

Шань вновь неохотно кивает.

— Значит так, — продолжает Хэ Тянь, рисуя ту же схему в блокноте. — Сначала обозначим центр первой окружности за O1​, а второй — за O2​. Эти два центра соединены отрезком O1O2​. Точка P — та самая внешняя точка, из которой проведены касательные к обеим окружностям.

Рыжий слушает, хотя его глаза уже стеклянно блестят. Понятнее не становится. Нихуя понятнее не становится. Еб твою мать.

— Нам нужно применить теорему о касательных, чтобы понять, что длины отрезков PT и PS равны. Ну и, поскольку у нас есть общий отрезок O1O2, мы можем решить треугольники, используя подобие.

Рыжему очень хочется послать все на хуй, потому что чем больше новенький объясняет, тем больше он чувствует себя безмозглым. Понять эту хуету не получается совсем. Еще и мажор никак не затыкается, заваливая бесконечной информацией.

— Давай попробуем подставить числа. Посмотри, длина отрезка O1O2​ у нас есть, длина радиусов тоже. Осталось найти длину PT и PS. Ну и все, тебе остается только решить.

Рыжий угрюмо вздыхает, но все же, взяв ручку, начинает вычислять. Решать задачу трудно, а под пристальным взглядом новенького еще хуже. Рыжий делает все так, как и сказал Хэ Тянь — подставляет все числа, но ответ все равно получился не целым, а дробным с бесконечным остатком.

Шумно выдохнув, он резко вздергивает голову и чуть ли не рычит:

— Ты можешь не пялиться? Я не могу сосредоточиться.

— Какие мы нежные, — Хэ Тянь усмехается и садится вполоборота, спиной к Рыжему. — Так пойдет?

— Вполне.

Без взгляда Хэ Тяня решать легче не стало. Числа никак не сходятся, до Рыжего просто не доходит, что он делает не так, а просить снова объяснить не хочется. Не хочется казаться глупым, поэтому минут пять Рыжий самостоятельно пытается что-то сделать.

— Да ты издеваешься! — восклицает Мо, хлопая по столу. — Что за дебильная задача?! Это невозможно решить нормально!

— Может, если бы ты слушал, что я тебе говорю, это было бы проще, — спокойно отвечает Хэ Тянь, но его голос уже становится немного резче.

— Серьезно?! А я что делал столько времени? Ты сам объясняешь дерьмово, будто говоришь с идиотом!

— А ты сам ведешь себя как идиот, — Хэ Тянь складывает руки на груди, оборачиваясь, смотря прямо на Мо. — Может, хватит изображать обиженного ребенка?

Мо сжимает кулаки, чуть ли не вскакивая со стула:

— Слушай сюда, если тебе это так не нравится, че ж ты из себя героя строишь? Сказал бы преподу, что я бездарный идиот, что нихуя не понимаю, послал бы все на хуй. Тоже мне, умник нашелся.

Тянь не выражает вообще никаких эмоций. Словно пока его лепили, добавили щепотку эмоциональности и три тонны безразличия.

— Во-первых, я не знал, что все настолько плохо, — с нажимом произносит новенький, — а во-вторых, я не могу. Ты сам там был и все слышал. Так что давай, котенок, закончим с этим быстрее, чтобы не пришлось еще раз это повторять.

— Ебало свое завали, уебок, — Рыжий громко отбрасывает ручку на стол, резко поднимаясь с места и остервенело собирает все учебники, безразборно пихая все в рюкзак. Внутри уже вовсю клокочет буря, и теперь горят не только щеки, горит все тело.

— С меня хватит. Я не буду больше это терпеть. Я и так по уши в дерьме. Еще и тебя терпеть. Нахуй надо.

Он хватает рюкзак и закидывает на плечо, намереваясь уйти. Его движения резкие и агрессивные, и кажется, он держится из последних сил, чтобы не взорваться окончательно.

Хэ Тянь поднимает взгляд, спокойно глядя на него. Его голос звучит тихо, но властно:

— Конечно, уходи. Это же так ты все решаешь, да? Проще сдаться, обвинить других, что ничего не получается. Слишком предсказуемо.

— Слышь, не умничай. Я тут не на сеанс к психологу пришел.

— Ну разумеется, но мы позанимались сколько? Минут десять, пятнадцать? А ты уже все бросаешь. Это банальная трусость и слабость. Ну и лень в придачу.

Рыжий резко оборачивается, его глаза вспыхивают, будто слова Хэ Тяня задели что-то слишком глубокое.

— Ты, блядь, что вообще обо мне знаешь? — рычит он, сжав кулаки. — Сидишь тут весь такой вылизанный, идеальный. «Примерный ученик», «староста», «лучший в классе». Ты не знаешь и половины той хрени, что есть у меня. Удобно, сидеть в высотке, в своей мажорской квартирке и судить всех налево направо. Ты выиграл эту жизнь, а я в полной заднице. Так что не говори мне, что я трус и слабак. Не суй свой нос в мою жизнь.

Хэ Тянь прищуривается и наконец медленно поднимается с места.

— Учишь меня, а сам чем лучше? Делаешь такие же выводы, не зная обо мне ничего. Может, я говорю все это, потому что знаю, каково это — быть в заднице, — произносит он чуть тише, но с нажимом. — А может, потому что мне плевать, сколько раз ты сорвешься, сдашься или закатишь истерику. Плевать на твою дерьмовую жизнь и хрень в твоей башке. Если ты считаешь, что после твоего рассказа я тебя пожалею, то ошибаешься. Жизнь вообще несправедливая штука. И ты об этом знаешь лучше всех, не так ли?

Рыжий таращится на лицо мажорчика и не двигается, примороженный к полу. Его взгляд блуждает, он остервенело ищет любую точку за спиной новенького, просто зацепится взглядом, просто не смотреть в его суженные и черные в полумраке глаза. Но квартира у него дерьмовая и за спиной только огрохуенная и пустая комната.

— Поэтому, если хочешь добиться чего-то в жизни, ты должен вгрызаться до последнего, удержать свой шанс любой ценой, а не закатывать тут истерики, — отрешенно отвечает Хэ Тянь, вновь опускаясь на стул. Спокойно и невозмутимо. Как гора. — Ну так что? Хочешь вернуться и попробовать еще раз или будем до ночи ждать, пока ты успокоишься?

Мо резко дергает щекой, отворачиваясь. Прикрывает глаза и считает про себя несколько долгих секунд, явно разрываясь между яростью и усталостью. Вроде помогает, башку отпускает, уже не так сковывает боль металлическим обручем. Наконец, он со злостью бросает рюкзак обратно на пол и падает на стул, судорожно выдыхая.

— Черт с тобой, — бурчит он, хватая несчастный блокнот. — Только потом не жалуйся, что я тебя ненавижу. А я тебя ненавижу. Всей душой, блядь, ненавижу.

Хэ Тянь чуть усмехается, возвращая себе привычный вид.

— Привыкну, — спокойно отвечает он.

Они снова начинают работать. Напряжение в комнате все еще витает, но теперь оно чуть ослабло, уступая место чему-то новому, едва ощутимому.