Всё началось с сообщения от старосты группы.
Пак только открыл глаза, на календаре было воскресенье, на день из планов было только лежать и есть на удивление ещё оставшиеся продукты. Он взял телефон и думал уже проигнорировать сообщение, как палец случайно нажал на уведомление, так что пути назад не было.
«Джей, можешь помочь? Я знаю, тебе неинтересна вся эта волонтёрская деятельность и всё такое… Но дело правда важное. У нас один из артистов больничных руку сломал, а он гитаристом был, хорошим. Не сравнится с тобой, конечно… Не в этом дело! Можешь где-то на месяц-полтора его заменить? Как раз рождество скоро – самый сезон. А я попробую с преподами договориться как-нибудь, чтобы они над тобой сжалились и хвосты дали закрыть по учёбе... Дело правда очень важное!»
Около минуты Джей смотрел на текст сообщения. С одной стороны, он и в правду был не в восторге от того, что ему придётся вылезать из своей зоны комфорта, в которой он и так не сказать, что много находился за последние два года учёбы; с другой же – долги правда нужно было как-то закрывать, так что вариант вписаться в эту авантюру очень привлекал. Он ответил коротко, что подумает и до обеда даст ответ. На самом же деле ещё на этапе поднимания своего бренного тела он знал его – «да». Собственно, с этим он и пошёл в общую ванную чистить зубы и умываться.
В Сеул он переехал ради учёбы. Покидать родной город ему не хотелось совсем, и первые полгода после поступления были самыми тяжёлыми – его тошнило от всего, что он видел вокруг, и хотелось сбежать, вот только из путей для этого было только накрыться одеялом с головой, представляя, что ты снова четырнадцатилетний школьник, грезящий мечтами создать свою рок-группу, горящим игрой на гитаре и мало волнующийся о завтрашнем дне. В целом тема будущего для Пака была больной – оно пришло слишком неожиданно, ударив по розовым очкам со всей силы. Последствия этого всё ещё были с Чонсоном.
Как и обещал, Джей ответил на сообщение в обед, после чего получил всю информацию с правилами и подробностями. Он быстро пробежался глазами по тексту, тяжело вздохнул, уже желая, чтобы это закончилось, хотя это даже не начиналось. Он посмотрел в сторону своей гитары, которая была с ним с самого детства, и хмыкнул: «пора вспомнить, что мы умеем, верно?». До дня «X» была ещё неделя, так что, по просьбе Ким, ему нужно было выучить пару песен, аккорды которых она любезно скинула.
Семь дней пролетели незаметно, и вот Чонсон стоит перед детским онкологическим корпусом с чехлом гитары за спиной, и ждёт Ким, чтобы войти. Староста пришла быстро – была как-никак пунктуальной. Они быстро поздоровались и вошли. Ким что-то говорила, Джей слушал лишь вполуха, кивал, оглядываясь вокруг. Стены были разрисованы, тут и там он узнавал героев из мультфильмов, которые смотрел в детстве. На лице возникла лёгкая улыбка, когда он вспомнил, как после школы бежал со всех ног домой, чтобы увидеть новую серию любимого мультсериала.
Они зашли в маленькую палату, где было несколько незнакомых Паку людей. Однако староста Ким здесь всех хорошо знала и, видимо, пользовалась немалым уважением и любовью со стороны её коллег по волонтёрству.
– Знакомьтесь – Пак Джей. Он заменит пока Джи Хуна, – староста широко улыбнулась, представив Чонсона всем.
Повисла неловкая тишина, отчего Джею стало ужасно неуютно – хотелось сквозь землю провалиться от всех взглядов, что были направлены на него теперь. Паузу нарушил какой-то паренёк, по виду чуть старше Пака, представившись. После свои имена назвали все остальные, правда, к своему стыду, никого из них Чонсон не запомнил – что там, он даже имени старосты не знал.
Костюм был ужасно неудобным, в нём было жарко и душно. Джей предпочёл промолчать об этом, ведь в подобных костюмах были буквально все. Он со вздохом вышел последним, мысленно повторяя все выученные песни, беззвучно переставляя пальцы на грифе, надеясь, что он ничего не успел забыть.
Палата, в которую они вошли, была просторной, вокруг сидели дети – на вид лет пяти-шести, точно не больше, в основном даже младше. Началось выступление: начали звучать весёлые песни, то тут, то там слышались шутки. И если сначала Пак играл что-то, почти не обращая внимания на обстановку вокруг, дети подходили в основном к старосте Ким, которая была в костюме розового зайчика. В целом… Чонсон особо и не ожидал другого. Мысленно он уже молился, чтобы это всё закончилось, потому что, Пак был готов поклясться, он вот-вот потеряет сознание из-за духоты.
– Киса? – Джей даже не обратил бы внимания на эту фразу от маленькой девочки, если бы не лёгкий шлепок ладонью от кого-то из артистов.
Чонсон оборачивается и сталкивается глазами с девочкой – на вид ей года четыре. Хрупкая, в розовом платьице и с большими-большими голубыми глазами, которые, кажется, сейчас Джею в душу смотрят. Он невольно останавливает свой взгляд на ней, пока пальцы на автомате продолжают играть песенку. Надо же что-то сделать, верно? Пак перестаёт играть и мягко садится на корточки, оказываясь на одном уровне с девочкой. Видно, что она чем-то расстроена – может, он что-то не так сделал?
А голубые большие глаза продолжают смотреть прямо в душу Джея с медленно таящей надеждой. Наконец, он отводит свой взгляд от её лица, обращая внимание на несмело вытянутую ручонку. Приходит осознание, Чонсон что-то бормочет, даёт пять и улыбается, по крайней мере, старается. Девочка же подпрыгивает от счастья и крепко-крепко обнимает его, игнорируя мешающую им гитару. Пак хочет что-то сказать, чтобы она была аккуратнее с музыкальным инструментом, но останавливается, только открыв рот, потому что… не может он сейчас ничего сделать, кроме разве что того, чтобы несмело обнять её в ответ.
Джей чувствует, как руки начали трястись. Благо, девочка уже отстранилась и отбежала к кому-то из ребят. Чонсон окидывает взглядом комнату, и… что-то внутри очень сильно сжимается, до боли. Он смотрит на всех этих ребят, которые улыбаются, смеются – искренне так, чисто. А рядом сразу же вспоминаются, буквально горят перед глазами большие красные буквы «Детское онкологическое отделение». Почему-то именно сейчас очень ясно в голове всплыла мысль, что каждый из них здесь завтра может погаснуть. Что это может быть их последней улыбкой.
Пак сделал шаг назад, тихо шепнув старосте, что ему нужно перекурить. Конечно, Ким поняла, что Чонсон врал, но останавливать не стала. Мысленно Джей её поблагодарил, а сам чуть ли не выбежал из палаты.
Джей закрыл дверь и буквально помчался по коридору в сторону уборной, только там сняв огромную неудобную голову чёрного кота и буквально упав на скамейку с обнятой гитарой, стараясь унять эмоции. Руки безбожно тряслись, а по щекам катились слёзы. Чонсон старался отделаться от взглядов, направленных на него – счастливых, кажется, совсем не понимающих свой диагноз и свою судьбу.
– Первый раз?
Чонсон вздрогнул и поднял глаза, полные слёз, увидев перед собой паренька – больше пятнадцати лет ему и не дашь.
– Видимо, да, – мальчик сел рядом, мягко посмотрев на Джея. – Не переживай, привыкнешь. Тут все через это проходили… уж я-то знаю. Это просто нужно пережить.
– Ты кто? – Наконец смог спросить Джей, трясущимся от рыданий голосом.
– Чонвон. Ян Чонвон, – он лучезарно улыбнулся. – Я тоже здесь лежу… Вот, недавно снова попал.
Чонсон быстро окинул взглядом младшего – мятая белая домашняя футболка, на которой были следы крови, совсем свежие, ярко-алые, спортивные растянутые штаны, тёплые носки да сланцы. На голове была кепка, которая скрывала лысину – на ней было написано что-то, но Пака сейчас это мало интересовало. Важней для него в данный момент был другой вопрос:
– А ты чего тогда не…
– Почему не в палате? А, – отчего-то Чонвон засмеялся, отчего у Джея вопросительно поднялась бровь. – Прости, просто ни разу такой вопрос не слышал. Мне 17 лет, вот-вот 18 стукнет в феврале, какой мне слушать детские песенки и участвовать в играх? Тем более… попробуй угадать, сколько раз я это видел – уверяю тебя, ошибёшься, очень сильно занизив настоящее число.
– И… давно ты?
– Сколько себя помню… – Чонвон отвёл взгляд на окно. – Вижу, ты успокоился. Иди, мне кажется, тебя там ждут.
А ведь Чонсон действительно успокоился – слёзы перестали течь, а руки теперь спокойно держали гитару. Было в этом пареньке – Чонвоне – что-то тёплое, согревающее, отчего на лице у самого улыбка вылезала, а слёзы уходили. Наверное, можно было сравнить его с маленьким ангелом? Но это было бы слишком банально, однако именно на такое сейчас тянуло Пака, который только-только приходил в себя после пережитого потрясения. Перед выходом он на секунду ещё задержал взгляд на Яне – кажется, они разговаривают не в последний раз. Джей в этом уверен.
Джей вернулся и доиграл вместе со всеми, получив после кучу благодарностей от детей, некоторые из которых успели нарисовать общий рисунок всех артистов, а после выслушав и их родителей, которые смотрели на волонтёров не иначе, как на ангелов.
– А ты хорошо держался, я, когда впервые здесь побывала, ушла раньше, а вернуться и вовсе не смогла, – сказала староста, когда они вышли из отделения.
Джей рассеяно кивнул, поблагодарив, а после перевёл взгляд на окна, будто бы ожидая там увидеть что-то (или кого-то?). Он из-за спины услышал: «втягивайся!». Чонсон пробубнил что-то в ответ на это, а после развернулся, чуть припустив, чтобы догнать старосту – идти было всё равно в одну сторону.
Следующая неделя пронеслась быстро – Джей сам не заметил, как снова стоял перед зданием с большими красными буквами. Пак поёжился от холода, смотря на часы. Старосты всё не было видно. Внезапно, послышался звук уведомления.
«Прости, я приболела – меня не жди».
Джей со вздохом возвращает телефон в карман, заходя в больницу. Не то, что бы он боится, просто… ладно, он боится. Чонсон осматривается вокруг, внезапно осознав, что толком не знает, куда идти. Отделение не сказать, что было большим, однако запутаться было можно. Пак пару секунд стоит, смотря по сторонам, а после решает пойти в сторону лестницы – вроде всё происходило на втором этаже.
– О, не сбежал? – Джей аж подпрыгивает, внезапно услышав знакомый голос у себя из-за спины. – Ой, я не предупредил. Снова здравствуй. А где… эта?
– У тебя явно талант неожиданно появляться, приятель, – Джей выдыхает с облегчением. – Приболела. Ты… это… – Чонсон прокашливается и чешет затылок, с неловкостью смотря на Чонвона. – Можешь провести меня?
Ян прищуривается, усмехается, переводит взгляд на часы, а после снова на Пака.
– И что мне за это будет?
Вопрос приводит в удивление и даже возмущает Джея! Конечно, он видит его второй раз, а за простую просьбу проводить просит ещё чего-то. Нахал! Не иначе. Чонсон уже открывает рот, чтобы высказать своё возмущение, как слышит заливистый смех паренька, который переходит в кашель, но приступ быстро прекращается.
– Шучу. Или нет, – он подмигивает, заходя за спину Джея. – Идём, я и так опаздываю на процедуру, но, так и быть, тебя доведу.
Чонсон цокает, закатывая глаза, но идёт за младшим, снова рассматривая его – уже со спины. Походка у Чонвона была лёгкой, можно сказать, он подпрыгивал на ходу… по крайней мере, создавалось такое ощущение. Видно, сегодня он был в приподнятом настроении.
– Но… знаешь, – Ян останавливается и разворачивается, кивая на дверь, за которой скрывалась лестница, тем самым говоря, что Джею нужно туда. Он отводит взгляд в сторону, за спину Чонсона и, кажется, краснеет. – Гитара у тебя классная. Всегда мечтал о такой… можешь задержаться после, ну, всего этого? Я…
И вся наглость паренька улетучивается разом, а Пак перед собой уже видит не взрослого парня, а смущённого маленького ребёнка, который пытается придумать повод, чтобы ему дали то, что он хочет – и это, Джей поклясться готов – было слишком мило.
– Да добро-добро, не переживай, – он позволяет себе положить руку на плечо Чонвону и мягко его погладить. – Беги уже на свои процедуры.
Ян довольно улыбается, как кот, наевшийся сметаны, и быстро удаляется в противоположную сторону. Джей провожает его взглядом, а после скрывается за дверью, где ему уже чуть лучше всё знакомо. По крайней мере, комнату для переодевания он смог найти самостоятельно.
В целом, этот раз ничем не отличается от предыдущего. Маленькую девочку, которая к нему подошла в прошлый раз, зовут Ын Таг. Видимо, она очень любила кошек, что показалось Джею даже милым.
А за дверями уже поджидал Чонвон, который всё это время наблюдал за происходящим. Безусловно, делал он это в своих корыстных целях – прошлый артист наотрез отказывался давать свою гитару, а вот Чонсон оказался посговорчивее. А ведь Ян правда пытался, даже на шантаж шёл, но Джи Хун всегда оставался непреклонен и старался обходить Чонвона за километр. Ян что-то быстро рисовал в своём блокнотике, пока ждал, когда праздник жизни для ребят закончится.
– Давно тут сидишь? – Здесь уже настал черёд Чонвона вздрагивать и пугаться из-за неожиданного появления. Конечно, он слышал, как всё утихло, но, видимо, слишком погрузился. – Что у тебя там?
Чонвон прижимает блокнот к себе, после и вовсе его захлопывая и чуть прищуривается, давая понять старшему, что вопрос не очень-то и тактичный. В целом, Джей это и сам успевает осознать.
– Прямо в коридоре будем или же найдём более… короче, место, где никому мешать не будем?
– Подождём, пока артисты разойдутся, так и палата освободится. А то, поверь, остальные три мальчика, что со мной лежат, будут уж точно не в восторге.
Так и сделали. Они вместе зашли уже в пустую комнатку, Джей снял массивную голову кота и протянул Чонвону гитару в руки. Ян неуверенно взял её, сначала с восторгом осмотрев. Ему часто снилось, как он – музыкант, собирающий огромные залы и поющий от всего сердца… детская мечта, которая была похоронена в стенах этого отделения.
– Хочешь, научу чему-нибудь простенькому?
Чонвон поднял полные восторга глаза и закивал. Джей усмехнулся и подсел рядом. Он чутка смялся, думая, на сколько неприлично будет самому пытаться поставить руки и пальцы Яна, но, кажется, младший был не то что бы прям против. Чонсон, объясняя самые основы, которым ему когда-то учил отец, направлял Яна.
– А как песня называется?
– «Потерянный рай»… Группа есть, точнее, была – Ария. Я, пусть, и с переводчиком их слушаю, но очень люблю. И эта песня… у тебя же наверняка наушники есть? Послушай на досуге.
Чонвон кивает, а после с очень усердным видом пытается повторить всё, что показывал ему старший. Джей не торопил – лишь наблюдал с улыбкой, невольно вспоминая себя, как он сам сидел так часами, да играл у себя в комнате, доводя свои пальцы до кровавых мозолей, но получая невероятное удовольствие от процесса.
– А можешь её сыграть? – Поднимает взгляд Чонвон, в очередной раз поставив палец не туда и дёрнув не ту струну.
Вопрос застаёт Пака врасплох. Он, в целом, пытался играть её и петь, безусловно, однако всё это происходило за закрытыми дверями. Более того, Джей прекрасно понимал, что, если человек слышал оригинальную песню, которая берёт за душу, проникает в самое сердце, задевая все самые тонкие и скрытые струны, то его исполнение – это просто «пшик» и жалкая пародия, как минимум из-за произношения. Чонсон машет руками отодвигаясь:
– Нет-нет-нет! Ни за что!
Чонвон заметно поникает, однако быстро ободряется, продолжая свои попытки взять этот чёртов всё время не получающийся аккорд. Джею же становится… жалко? Он даже словами не может описать это чувство. Тем более, он вспоминает про свои попытки перевести эту песню на родной корейский – наверняка где-то завалялись его черновики. Пак мягко смотрит на Яна, кажется, полностью погрузившегося в игру и всё же соглашается:
– Ладно-ладно… – видя весёлый взгляд Чонвона, Джей сам невольно начинает улыбаться. – Но есть одно «но». У меня есть мои наброски с попыткой перевода этой песни… я их доведу до ума и обязательно тебе сыграю, хорошо?
– До Рождества успеешь?
Джей смотрит на календарь, рядом с которым висят часы, на которые он прежде всего и обращает внимание. Кажется, они слишком засиделись.
– Успею-успею. Мне идти уже пора, – последнее получается каким-то неожиданно виноватым, будто он извиняется, однако Чонвон лишь понимающе кивает и протягивает гитару владельцу, который в этот момент спешно переодевается из своего костюма обратно в привычные ему джинсы и худи. – Положи в чехол, он там, в углу валяется.
Ян послушно аккуратно кладёт гитару, кажется, боясь лишний раз подышать на неё и, пока Чонсон проверяет карманы, примеряет на себя чехол, смотря в зеркало. Во взгляде Чонвона промелькнула грустная искорка, которая потухла, как только Джей приблизился и взял свой инструмент, тоже посмотрев на своё отражение. Он заметил, насколько Ян выглядел на его фоне худым – это пугало. Бледная кожа, синяки под глазами – на всё это он обратил внимание почему-то только сейчас. Джей быстро отвёл взгляд в сторону, заметно покраснев. Он ведь не должен так сильно обращать внимание на всё это, верно?
– Не переживай, привыкнешь, – Чонвон улыбается и разворачивается к Джею. – Тебя проводить до выхода? Или сам найдёшься?
– Проводить, – ни секунды не думая отвечает Чонсон.
По дороге к выходу оба молчат. Каждый думает о чём-то своём. Точнее, по Чонвону видно, что он размышляет, а вот Джей рассматривает стены, блеклость которых он замечает. Или же это просто игра света?
– Знаешь, я забыл, – перед выходом Ян останавливается и разворачивается к Джею, снимающего бахилы. – Как зовут-то тебя?
– Чонсон, – Джей отчего-то называет своё корейское имя, которое не знает почти никто, кроме его близких друзей и, конечно же, родителей. – Или Джей… ну, многие меня знают, как Джея. Зови, как удобно.
– Ого, одна буква, – Чонвон усмехается, скрещивая руки на груди, а после слышит чьи-то спешные шаги и буквально выталкивает Джея за порог, спешно попрощавшись.
– Чонвон! Я же просила тебя по отделению не разгуливать, тем более перед отбоем! – Из-за двери слышится строгий голос медсестры.
– Да не волнуйтесь вы так, – Чонсон слышит смех Яна и прям представляет, как тот в этот момент улыбается. – Я – мальчик взрослый, сам спокойно найдусь…
– Горе ж ты наше луковое, а…
Дальнейший диалог становится уже невозможно разобрать, потому что голоса отдаляются. Чонсон стоит около отделения ещё пару минут, заглядывая в его окна, а после медленным шагом начинает удаляться в сторону общежития.
Следующей встречи Джей ждал. Смотрел на календарь, старался максимально занять себя, лишь бы время не тянулось так медленно. А так же он, как и обещал, вернулся к своим черновикам с переводом песни. Теперь на лекциях он не просто ничего не делал с точки зрения учёбы, а очень активно ничего не делал, пытаясь, не имея толком навыков переводчика, превратить русский текст во что-то внятное на корейском. Пока получалось плохо.
Ждал встречи Джей так сильно, что уже за час до назначенного времени в воскресенье снова стоял перед знакомым ему отделением. Он зашёл внутрь, даже не дожидаясь старосты, и помчался наверх. На втором этаже Пак замедлил шаг, услышав детский плач и чей-то подозрительно знакомый тихий голос.
– Ну, Сону-щи, чего ты? Сильно болит? Давай я подую.
Паку не показалось. Это был голос Чонвона. И сейчас он сидел на полу рядом с маленьким мальчиком, мягко вытирая ему слёзы и успокаивая. Ян говорил мягко, словно убаюкивал, гладил по волосам и в целом держал ребёнка у себя на коленке.
– В следующий раз будь аккуратнее, и маму слушайся! Ну-ну, тише-тише, давай я фокус лучше покажу, смотри!
И, кажется, даже ребёнок так заворожёно не смотрел на проделки пальцами Чонвона, как сейчас это делал Чонсон, аккуратно выглядывающий из-за двери и чуть ли не умирая от этого момента. Нахальный, шустрый Ян сейчас был, как старший брат. И ведь ребёнок правда успокоился, уже с удивлением смотря, как старший показывает простой фокус с «исчезновением» и «поеданием» пальца. И делал Чонвон это, стоит признать, с артистизмом высшей степени.
Сколько раз уже Яну приходилось успокаивать маленьких непосед? Сколько он видел здесь ребят? Джею одновременно и хотелось допытаться до правды, но думать об этом он не желал – страшно было предположить.
Сам же Чонсон вспомнил своего племянника, с которым он виделся всего пару раз. Даже несмотря на то, что они были не чужими людьми, Пак всегда морщился, когда его просили посидеть с ним и старался найти 1000 и 1 отмазку, лишь бы этого не делать. И сейчас он почувствовал укол вины, особенно, вспомнив, что он давно не созванивался с матерью, которая звонила каждую неделю, но… Джей игнорировал её, обещая себе каждый раз, что перезвонит.
И это «скоро» длилось уже около месяца.
Сону отходит с улыбкой от Чонвона, кажется, уже вовсе забыв про то, что пару минут он плакал из-за досадного падения. Джей же, наконец, выходит из тени и идёт в сторону Яна. Младший машет рукой, оглядывается на часы с недоумением, а после снова поворачивается к Паку.
– Рано ты сегодня, – вместо приветствия говорит Чонвон, которого, видимо, это не особо-то и волнует.
– Ну, ты ж на гитаре хочешь поиграть? И вообще, много будешь знать – мало будешь спать. Идём, пока никого нет. Думаю, полчаса у нас есть точно.
Они заходят в ту же палату, где сейчас слишком душно. Джей отдаёт чехол с гитарой в руки Чонвона, а сам идёт открывать окна. Они не поддаются.
– Ты что делаешь? – Ян удивлённо смотрит на Джея, безуспешно поворачивающего ручку окна и тянущего на себя. – Окна сломаешь! Форточка же есть, ну, Чонсон-хён.
Собственное корейское имя, произнесённое младшим, ощущается как разряд тока. Он вздрагивает, замирает на пару секунд, а после медленно оборачивается. До него не сразу доходит, что он же сам неделю назад и представился им. Но, чёрт возьми, как же он давно его не слышал!
– Я что-то не так сказал? – Уже мягче спрашивает Чонвон, взволнованно глядя на старшего.
– Нет-нет… всё в порядке, – Джей пару секунд смотрит прямо в глаза Яну, а после неуклюже разворачивается, открывая-таки эту несчастную форточку.
Чонсон подсаживается к Чонвону, начиная их второе занятие-урок по игре на гитаре. Наверное, люди, проходящие мимо, могут услышать тихие звуки дребезжащих струн.
– Кажется, ты слабовато зажимаешь… в плане, ты же слышишь, что струны издают не чистый звук?
– Слышу, конечно, – со вздохом говорит Ян, пытаясь зажать сильнее, вот только как только вторая рука начинала перебирать, то весь его напор терялся. – Сил не хватает. Знаешь, руки никогда у меня не были сильными. Мы… можем не обращать на это внимание, хорошо? – Последнее слово обрывается тихим кашлем.
– А, – Джей прикусывает губу, чувствуя укол вины. – Да, конечно, не волнуйся. Давай продолжим.
Через пятнадцать минут в комнату начинают заходить первые коллеги-волонтёры, среди которых и староста Ким. Пак мягко треплет Чонвона по волосам, обещая продолжить после, и Ян с улыбкой выходит из палаты.
Во время их выступления Джея не покидает чувство, что что-то не так, будто бы чего-то (или кого-то) не хватает. Он старается вести себя непринуждённо, но, оглядываясь вокруг, Пак пытается найти, что в нём вызывает такое волнение, однако всё выглядит нормальным, даже, можно сказать, уже привычным.
– Извините, – женщина неуверенно подходит в конце небольшого представления, переминаясь с ноги на ногу. – Вы, верно, уже успели узнать Ын Таг… она сегодня не может… можете, пожалуйста, навестить её? В палате, я покажу. Она рада будет.
Точно. Ын Таг. Вот, кого не хватает, и вот причина, почему Джею так неспокойно на душе. Конечно, он не может отказать. Мама девочки на секунду просияла искренней, яркой улыбкой, а после снова потухла – видно, ей неспокойно и, судя по всему, эта неделя для неё и девочки была тяжёлой.
– Ын Таг, посмотри, кого я привела!
Девочка аж подпрыгивает на кровати, видя Джея. И, если бы не массивная голова чёрного кота на его голове, то она бы увидела и его смущение, вызванное такой реакцией. Мама аккуратно поправляет подушку дочки, чтобы она могла удобно сесть, а Чонсон аккуратно подходит к ней, наигрывая тихо на гитаре какую-то давно забытую песню. Ын Таг улыбается, смеётся, хлопает и тянет свои руки к Паку, у которого в этот момент сердце сжимается.
Маленькая, радостная, но, видно, очень слабая Ын Таг буквально светилась от счастья. Что-то подсказывало Джею, что для девочки это одна из первых вспышек за последнюю неделю.
В палате он проводит не так много времени – приходит врач, который мягко выставляет Джея за двери, где его уже ждёт Чонвон с блокнотиком в руках. Чонсон улыбается и оба, не сговариваясь, поворачиваются в сторону пустой палаты.
– Можно вопрос, Чонвон-а? – Джей мягко подсаживается рядом к парню, пока тот вспоминает выученное в прошлое воскресенье.
Ян кивает, не отрываясь от своего занятия.
– Папа играл на ней.
– А почему…
– Почему мне не отдал? Не успел. В аварию попал, когда я был совсем мелким, а там… всё в лепёшку, – Чонвон горько усмехается. – Я его не помню толком, лишь видел фотографии, да мама не раз говорила, что он играл на гитаре невероятно хорошо. Она сама – пианистка – вот только после того случая музыка из дома исчезла. Она стала её ненавидеть.
Джей замолчал. Кажется, он задал слишком личный вопрос, настолько, что даже Чонвон как-то поник, сделавшись сейчас особо хрупким. Ян закашлялся, гитара чуть не упала на пол – Чонсон вовремя её подхватил – а дальше всё, как в тумане.
Пак лишь помнил, как он выходил спешно из отделения, пробегая по тусклым коридорам, и слышал кашель со второго этажа. Кажется, он правда начал забывать, где он находится, и кто он здесь.
Только сейчас он слишком чётко осознал – отделение всё буквально пропахло смертью. Пусть никто и не умирал при нём (по крайней мере, он этого не знал), но очень отчётливо, скрываясь за всеми нарочито яркими рисунками, горе витало в воздухе. И если не сегодня, то завтра смерть может перестать притворяться пингвинёнком Пороро, что мило улыбается со стены, и медленно прийти к одному из детей.
Так и оказалось.
Следующий приход в больницу был уже не с целью выступить – в эту неделю было отменено всё это действо. Маленькая Ын Таг, так отчаянно любившая котов и улыбающаяся Джею каждый раз, когда видела его, распрощалась с жизнью в среду.
В больнице было непривычно тихо. На секунду Чонсон уже начал сомневаться, что его пустят. У него самого в горле сейчас стоял ком. Детский смех, который можно было услышать со второго этажа, сейчас не звучал совсем. Лишь врачи ходили туда-сюда, провожая родителей с дочерьми и сыновьями на процедуры, однако тишина была слишком громкой и говорящей сама за себя.
Джей стоял за дверью, не решаясь войти на этаж. Что-то подсказывало ему, что он не должен был здесь находиться. Сомнения быстро развеялись, когда Чонвон, по счастливой случайности проходивший мимо, буквально схватил Пака за руку и потащил его куда-то наверх, заводя то ли в подсобку, то ли в какую-то давнюю палату, кда никто не заходил – короче говоря, было беспорядочно, пыльно и безжизненно.
И всё же Джей кое-что отчётливо заметил – если дети с родителями были чутка поникшими, врачи, в силу своей профессии, не особо-то выражали какие-то эмоции сейчас, то Чонвон… улыбался. На его лице действительно была та лёгкая и светлая улыбка, как в их первую встречу – кажется, ничего не поменялось. Будто не он лежал перед ним на полу и кашлял так громко и тяжело, что врачей не пришлось звать – они сами пришли.
– Чонвон? Всё в порядке? – Чонсон положил руку на плечо младшему.
– Да, – и Чонвон отвечает абсолютно честно. Джей, хоть убей, не может увидеть ни намёка на ложь.
– А как же, ну… произошедшее?
– А-а-а, ты про это, – Ян берёт гитару и садится с ней на пустую кровать, точнее, каркас кровати. – Даже так – всё в порядке. Ты же понимаешь, где ты находишься, вот и я. А я здесь, знаешь, уже очень давно. Поначалу да, плакал, потому что больно было, но со временем… знаешь, можно сказать, что какая-то защита выработалась, прям как у врачей. Ты просто живёшь, играешь с детьми, говоришь с ними каждый день, помогаешь, не задумываясь уже о смерти. А когда она приходит, что ж, она, можно сказать, и не покидает стены этого здания. Прячется лишь, затихает, но время от времени вступает в свои права. Если обращать на это внимание, то так и жить перехочется. А жить я как-то ещё хочу, знаешь. Хочу смотреть на солнце, играть на гитаре, смотреть с мелкими всякие фильмы и мультфильмы по вечерам и помогать медсёстрам, которые, бедные, носятся постоянно без продыху… так, что там насчёт «Потерянного рая»? Что дальше?
Джей слушает, не перебивая, поражаясь, насколько много мыслей в одном маленьком человеке может скрываться. Сколько силы, сколько рвения к жизни в одних этих словах, а ведь не каждый здоровый может таким похвастаться. К своему стыду, среди числа таких людей и Чонсон, который последние два года скорее просто существовал, не понимая, куда ему идти, да и зачем. Нет, безусловно, сказать, что Пак хотел умереть – это значит соврать, скорее… он хотел бы не появляться на этот свет изначально. По крайней мере, не в тех же обстоятельствах, что у него.
– Дже-ей, – Чонвон щёлкает пальцами прям перед носом у Чонсона, отчего тот вздрагивает и, говоря потерянное: «да-да», – начинает объяснять, как играть следующий отрывок песни.
Время летит очень быстро за их совместным занятием. Ян всё ещё запинается, из-за чего он злится и пытается снова и снова, однако Джей с уверенностью может сказать – Чонвон делает значительные успехи. Будь то его генетика или что-то ещё – неважно – у парня явно талант, чему Пак, грешным делом, завидует.
У Чонсона не было таланта. Кажется, ему медведь правда наступил на ухо. Не прям совсем отдавил, но со слухом явно были проблемы. На то, чтобы освоить простейшие аккорды у него ушло несколько месяцев. Чтобы научиться играть простейший бой – ещё больше. Про то, сколько потребовалось пота, слёз и срывов, чтобы совместить всё это история умалчивает, но бессонных ночей было немало.
Джей всегда смотрел интервью музыкантов, рассказывающих, как у них чуть ли не с детства начало получаться играть на каком-либо музыкальном инструменте, или же петь, или же танцевать, и Пак завидовал. Чёрной завистью завидовал, держа в руках гитару. Он хотел было бросить, но продержался лишь неделю – понял, что без музыки не может.
И сейчас, смотря на Чонвона, который, пусть и неидеально, но уже мог сыграть почти всю песню – осталось доучить совсем немного – Джей снова завидовал, вот только злиться не мог. Он лишь стоял, оперевшись на подоконник и скрестив руки на груди, и внимательно-внимательно смотрел на Яна, освещённого лишь закатными лучами солнца.
Чёрт возьми, кажется, это самый очаровательный парень из всех возможных.
Чонсон отворачивается в сторону, пряча от Яна свои слёзы. Почему он вообще настолько инфантильный в последнее время?! Пак быстро вытирает их ладонью, снова поворачиваясь к Чонвону. Младший сидит на кровати и, буквально став одним целым с гитарой, снова и снова прогоняет отрывок, который ему дал сегодня Джей.
– Чонвон, – парень поднимает голову, слыша своё имя. – Ты молодец.
Голос Чонсона звучит мягко, тепло, под стать свету в палате сейчас. Ян краснеет, опускает глаза, перебирая струны пальцами. Он ничего не отвечает, однако взгляд говорит сам за себя, и Джей словно бы слышит это «спасибо».
– Ты же придёшь на Рождество? – Спрашивает Чонвон, когда они уже начинают собираться.
– Да, конечно, – на пару секунд вопрос ставит Джея в тупик, однако ответ вылетает сам прежде, чем он успевает осознать что-либо.
– Я буду ждать.
Чонсон выходит из больницы в лёгкой растерянности. Гитару он решил оставить Яну, чему тот был явно рад, хоть и пытался так явно не показывать этого – даже спорить начал, мол, инструмент явно нужнее Джею.
Пак заглядывает в календарь в разряжающемся телефоне – действительно, Рождество наступит уже совсем скоро. Декабрь пролетел для него слишком незаметно и, кажется, в основном в ожидании каждой следующей встречи с Чонвоном. Когда он вообще успел привязаться к нему? Ответа на этот вопрос не было, да и не был он так важен.
Всё время до Рождества Чонсон усиленно бегал по магазинам, ища подарок для Яна. Гитару ему купить он не мог себе позволить – плохую совесть не позволяла дарить, а реально хорошие начинались тогда, когда на ценнике была выставлена сумма, которую Джей за все эти два года не видел ни разу. В целом в кошёльке оставалось не так много вон, так что… нужно было как-то выкручиваться.
Предрождественский Сеул сиял всевозможными огнями. Вокруг ходили люди в необыкновенно приподнятом настроении, магазинчики были украшены тематически, звучали песни…
Точно.
Много ли раз представлялась возможность Чонвону прогуляться по предрождественскому Сеулу? Джей был почему-то уверен, что ни разу. Это было безумием, очень рискованным безумием, но, кажется, это был идеальный вариант.
В канун Рождества Чонсон появился около детской больницы под вечер. Он уже знал, в каком именно окне искать Чонвона. С земли он подобрал камешек – зима в этом году была не особо снежной – и бросил. Попал с первого раза (не зря ходил на физкультуру). В окне показалось знакомое лицо, а Джей махнул рукой, мол, пойдём. Ян замер. Возможно, его лицо и выражало какие-то эмоции, однако Пак не мог этого увидеть.
Фигура исчезла. Чонсон замер, поняв, что ему остаётся только ждать, а главное – он не может быть уверен, что авантюра сработает. Чонвон ведь может и отказаться, у него может не получиться выбраться…
Ожидание превращается в бесконечность. Джей нервно наворачивает круги, уже начиная сомневаться, что что-то может получиться.
– Не замёрз?
Такой простой вопрос, однако Чонсон подпрыгнуть готов от радости, что Ян согласился на его авантюру.
– Прости, что так, без предупреждения. Я это… завтра же рождество, и я… ты видел предрождественский ночной Сеул?
– Поехали уже.
Джей хотел было задать вопрос, а прилетит ли Чонвону, если заметят его отсутствие, однако остановил себя – и так было понятно, прилетит и очень сильно. Но сегодня это было не так важно.
У них была целая ночь, где они могли быть единым целым с огромным городом, где, кажется, даже воздух поменялся – везде было Рождество.
Чонсон вызвал такси, которое быстро приехало, и они поехали в сторону центра.
– Я попрошу тебя закрыть сейчас глаза, хорошо? – Джей понимает, что они уже подъезжают к тому, что он хочет показать.
Чонвон сразу же выполняет просьбу Чонсона, не задумываясь, отчего Пак довольно улыбается. Всё идёт именно так, как он хочет.
Они доезжают до нужного места, Джей расплачивается, выходит из машины, а после помогает Чонвону и аккуратно, не торопясь, ведёт его в сторону набережной, где сегодня проходит ярмарка в честь праздника.
– Открывай.
Перед Чонвоном открывается прекраснейший вид, отчего он замирает – прекрасные светящиеся фигуры, мигающие разными цветами гирлянды, ларьки с глинтвейном, разными закусками, а главное – набережная, которую он до этого видел лишь мельком из машины и на фото. В жизни она оказалась намного больше, красивее и ярче. Сегодня здесь царила атмосфера Рождества, всюду звучала музыка, а люди прогуливались, тихо переговариваясь о чём-то. От увиденного по щекам Яна покатились слёзы, которые поспешил утереть Джей.
– Нравится?
– Ты ещё спрашиваешь? Дурак ты, Чонсон.
Джей смеётся и обнимает Чонвона, закрыв глаза.
Эта ночь полностью принадлежит им. Никто её не отнимет.
Чонсон тянет Яна за собой, ныряя в толпу гуляющих. Они подходят к одному из ларьков и, несмотря на упорные отказы Чонвона, Джей покупает ему какао, вручая со словами, что он сам не любит шоколад, и вообще у него непереносимость лактозы. Ян закатывает глаза, однако берёт напиток и делает глоток, тут же закатывая глаза от удовольствия – больничный горячий шоколад, который им изредка давали не шёл ни в какое сравнение с какао, что ему сделали сегодня.
– Чонвон-а, улыбнись! – Джей делает фото, когда Чонвон, держа стаканчик в руках, оборачивается на него.
Ян возмущается, пытается отнять телефон у Чонсона, однако Джей ловчее и выше, поэтому Чонвон проигрывает в этой битве.
Пробивает двенадцать часов ночи. Наступает Рождество. Чонсон улыбается, смотря на счастливого и кажущегося необыкновенно ярким Яна, который смотрит на всё, как только-только родившийся оленёнок – с удивлением, интересом, пытаясь запечатлеть абсолютно каждый момент этой ночи в памяти.
Ночь заканчивается, когда снова слышится кашель.
– Всё в порядке, – убеждает Чонвон, опираясь на ограждение набережной, но уже через секунду валится с ног, кашляя тяжело, громко. На небольшом островке белого снега распускаются кровавые ярко-алые цветы, а Джей в срочном порядке вызывает скорую помощь, молясь, чтобы бригада успела.
Чонсон лишь успевает найти аккаунт Яна в Инстаграмме, прежде чем приезжает машина и забирает Чонвона.
Джей проклинает себя. Он пишет Чонвону, но ответа не получает. Ему страшно идти в больницу, однако сидеть не месте он не может, всё ходит из стороны в сторону в общажной комнате, да так, что сосед в определённый момент просто садит его на кровать, обещая придушить, если Пак ещё раз начнёт нарезать круги.
Становилось всё страшнее и страшнее. Сообщения всё ещё оставались непрочитанными, хотя прошло пять дней. Пять самых долгих дней в жизни Чонсона.
«Да живой я, живой, куда ж я денусь?»
Чонвон-а
Уведомление на экране блокировки становится самой лучшей новостью за эту неделю. Джей не думая подскакивает с кровати и, несмотря на необходимость идти сегодня на учёбу, мчится в больницу, чтобы увидеть Яна.
А в отделении Чонсон, запыхавшийся с дороги, видит счастливого энергичного Яна, которому, кажется, вообще всё нипочём – лишь особо бледная кожа да дрожащие руки выдают его с головой.
Джей сразу же крепко обнимает Чонвона, жмурясь и чувствуя, как по собственным щекам бегут слёзы.
– Тише-тише…
– Да какой тише?! Ты чуть… по моей вине… господи, Чонвон…
– Ну, не ушёл же я в итоге! – Чонвон улыбается, вытирая слёзы Пака. – Не спорю, что затянул в ответом – не сразу, как увидел, написал, дал себе время прийти в себя и всё такое… как у тебя дела с потерянным раем, кстати?
– Дурак, – Джей снова крепко обнимает Яна. – Хорошо всё с ним. Всё идёт по плану.
– Рад слышать. Я уже доучиваю, вот… послушаешь, Чонсон-хён?
Разве Джей мог отказать? Конечно же, нет. Они идут в пустую палату этажом выше. Чонвон садится, берёт гитару и начинает играть, а Пак, кажется, не слушает – лишь смотрит на Яна, который выглядит слишком правильным – вот так, сидя на каркасе кровати, перебирая пальцами струны и тихо-тихо мычащий мелодию.
Слишком правильный. Слишком красивый. Слишком хрупкий. Слишком…
– Прекрасный, – слово вылетает быстрее, чем Чонсон успевает себя остановить.
Ян лишь поднимает глаза, усмехается, не отрываясь от тихой игры, и смотрит прямо в глаза Джею. А Пак… Пак лишь теряется в его взгляде, пытаясь запомнить каждую деталь, раствориться в моменте…
И снова кашель.
Чонсон выхватывает гитару, отставляя её куда-то в сторону, и буквально на руках, удивляясь лёгкости парня, несёт Яна вниз. Кажется, в отделении уже никто не удивляется Джею – не особо в восторге, конечно, но… какое кому дело до того, чем занимается умирающий ребёнок, верно?
Пак дрожит, сидя в коридоре и ожидая, когда появятся хоть какие-то новости. Наконец, врач выходит из палаты с неким сочувствием смотря на Джея, который тут сидел всё это время – всю ночь, пока боролись за жизнь Чонвона.
– Сожалею, но… ему осталось не больше пары дней. Можете зайти.
Чонсон кидает тихое «спасибо» врачу, а сам забегает в палату, буквально прижимаясь сразу же к Яну. Чонвон выглядит невероятно хрупким. Впервые за всё время Джей осознаёт, что Ян погас. Точнее, погаснет. Может погаснуть.
Пак рыдает, навзрыд, не сдерживаясь. Чонвон пытается его успокоить, однако этим он делает только хуже. Тихий шёпот наносит лишь новые порезы, делая бесконечно больно. Джей поднимает глаза наверх, задавая немой вопрос – за что? По миру ходят убийцы, насильники, мошенники, но… почему умирает Чонвон? Почему жизнь, чёрт бы её побрал, забирает именно Яна, который не успел пожить – не успел поиграть вдоволь на гитаре, нагуляться по Сеулу, увидеть мир во всей его красе?
Почему это именно Чонвон?
– Джей, – голос Яна звучит особо слабо и хрипло. – Прошу тебя… сыграй мне «потерянный рай». И… на тумбочке блокнот – забери его себе. Ну, после…
Чонсон не имеет никакого морального права отказать. Пусть текст недоучен, не готов, пусть он не практиковался – он обязан сделать это. Джей быстро бежит за гитарой, возвращается и садиться на кровать напротив, видя краем глаза, как в руках Чонвона появляется этот самый блокнотик и он там что-то начинает писать.
Звучат первые аккорды, Джей вступает. Он готов поклясться, что он почти не помнит текста, однако, он рождается сам.
Подставлю ладони, их болью своей наполни,
Наполни печалью, страхом гулкой темноты.
Голос Джея под конец дрожит, но он допевает, впервые поднимая глаза на улыбающегося Чонвона. Он всё ещё светится, пусть и свет его заметно потускнел, а по щекам катятся слёзы, но он светится, буквально горит, смотря на Пака.
– Чонсон…
Джей подходит ближе, а Чонвон слабо тянет на себя Пака за футболку, затягивая в поцелуй – неумело, спешно, так, как мог и может только Ян. А Чонсон лишь подаётся вперёд, отвечая на поцелуй.
Во рту металлический и солёный вкус, однако… это неважно. Весь мир сужается лишь до дрожащей руки, которая обнимает Чонсона и до тихого тиканья часов, что были в палате.
Тик-так.
Чонвон отстраняется первым, смотря на Джея с бесконечной тёплой любовью. Он закрывает блокнотик и протягивает ему. Чонсон берёт его и ещё пару секунд смотрит на Яна, стараясь запомнить все его черты лица, стараясь как можно дольше задержаться на глазах – глубоких, полных любви и тепла.
– Спасибо тебе большое, Чонсон. За всё.
В этот момент заходит врач и кашляет, явно намекая, что время посещения закончено.
Джей выходит из больницы с полными слёз глазами, сжимая в руках блокнот. Ему одновременно чертовски сильно хочется узнать, что внутри, но он боится его открывать.
Ян умирает той же ночью. Свет окончательно гаснет, а за окном разыгрывается нешуточная вьюга. Джей лежит в комнате и рыдает, смотря на блокнот. Он узнает о смерти лишь на следующее утро, но уже сейчас он чувствует, что этот вечер был последним.
Он всё же решается открыть блокнот…
«Если ты читаешь это, то, скорее всего, меня уже нет. Звучит банально и пошло, не правда ли? Вот только… Знаешь, я правда не знал, с чего начать и до сих пор не уверен, что это лучшее начало. Но я не думаю, что это так важно, не правда ли?
Ты мне подарил прекраснейший месяц. Плевать, что меня отчитывали, когда мы сбежали на набережную, плевать, что ругали нас… я правда не ожидал, что ты появишься яркой звездой в моей жизни.
Все рисунки здесь – мои попытки передать хотя бы толику того очарования, что есть в тебе.
Ты прекрасен, Джей, и я тебя люблю.
Спасибо тебе большое за набережную, гитару и потерянный рай, который я обрёл. Одевайся теплее, ладно? На улице холодно»
Чонсон поднимает глаза к небу, одними лишь губами говоря: «ты тоже не забывай, хорошо?». И почему-то он знает, что ответ будет. Обязательно будет.
На телефон приходит уведомление. Чонсон берёт его в руки, видя сообщение от старосты.
«Тебя ждать завтра, Джей?»