Цветочная змея и оранжевая Депрессия

Киоко красива, как куколка. Мила, как цветочек. Она ходит в воздушных платьишках, похожих на пирожные со взбитыми сливками, носит заколки-бабочки с кружевными краями и завитыми усиками и улыбается светло-светло, словно ангел.

Все любят Киоко.

У Киоко глаза ядовито-желтые, как лимонный щербет, и столь же холодные. Глаза не цветка и не куклы, но ядовитой гремучей змеи.

Все дети в детском саду опасаются острого взгляда, так и говорящего «и думать подходить не смей».

Кроме двоих. Первая – Курокава Хана, лучшая подружка Киоко навеки. У Ханы взгляд мрачный и тяжелый, опасный, как лезвие катаны. У нее волосы черные, как крыло ворона, а кожа белая, как луна. Но улыбка у нее, как солнечный луч, а сердце доброе, как у котенка. Хана всегда рядом с Киоко. Они вместе играют, вместе читают книги и рисуют, вместе избегают мальчишек, которых Хана зовет противными обезьянами.

Второй – Савада Тсуна. Он всегда сидит в углу и ни с кем не играет. Часами крутит в руках игрушечного робота, словно не понимает, что с ним делать. Взгляд у него, как смола – медленный, тягучий, безразличный. Киоко застревает в нем, как беспомощное насекомое и не может, не хочет оторваться.

Хана тоже относится к Тсуне снисходительнее, чем к остальным мальчикам. Все равно называет обезьяной, но самой не раздражающей.

Тсуну в детском саду задирают. За безразличие, за одежду, за глаза, за отсутствие отца и старомодное имя. За то, что не реагирует на оскорбления. За то, что не такой, как другие мальчишки. За то, что оказался подходящей целью для травли.

В один день Киоко и Хана просто садятся в дальнем углу по обе стороны от Тсуны, и больше его не трогают. Тсуна спокойно листает книжки с картинками под надзором двух ангелов-хранителей, дремлет на коленках Киоко, обсуждает с Ханой, как лучше собрать робота из лего.

Киоко обвивает Тсуну обеими руками и змеиными глазами смотрит на всех, кто желает подойти к ним. Из-за другого плеча сверлит штормовым взглядом Хана.

Странную троицу из милого цветочка Киоко, никчемного Тсуны и бешеной Ханы обходят стороной.

***

Саваде Тсунаёши тринадцать, и его жизнь его более чем устраивает. Он спокойно учится, спокойно ни с кем не общается, спокойно живет с мамой. Одноклассники не подходят к нему, потому что рядом Киоко, слухи и унижающие шепотки его не волнуют, глава дисциплинарного комитета игнорирует его из-за Ханы. Его жизнь ничем не выделяется, кроме любви к оранжевому цвету и отношений с первой красавицей школы.

Киоко действительно красива, Тсуна это знает. В школе она стала больше улыбаться и милее себя вести, разговаривать со всеми вежливо и дружелюбно. Все в восторге от прекрасного цветка Сасагавы Киоко. У нее пушистые рыжеватые волосы на зависть всем девчонкам, большие очаровательные глаза, сияющая улыбка, тонкие изящные руки и длинные красивые ноги.

Только вот Тсуна смотрит на обрезанные выше плеч волосы и вспоминает, как шел с Киоко в парикмахерскую после драки в туалете с девчонками-задирами в младшей школе. Сасагава ни одной слезы не пустила, только хладнокровно посетовала, что криворукие школьницы чикнули ее косу канцелярским ножом косо. Обрезанные волосы она выкинула сразу же, не собираясь горевать и предаваться ностальгии. Вместо этого она преподала урок задирам, запугала их, а самой злобной раскрасила скулу синяком от маленького кулачка с острыми костяшками.

Тсуна смотрит в глаза Киоко и встречает ее прямой резкий взгляд, от которого начинают скулить бешеные уличные псы и сбиваются с мысли хулиганы из банд. Только три человека не тушуются под ее взглядом – Хибари, старший Сасагава и сам Тсуна. Но Хибари снисходительно относится к лучшей подруге кузины, старший Сасагава до безумия любит свою сестру, а Тсуна просто знает, что Киоко всегда на его стороне. Этим же взглядом она словно читает его мысли, как открытую книгу, понимает все чувства по безразличному лицу, прогоняет дурное настроение освежающим лимонным щербетом, который Тсуна полюбил из-за ее глаз.

Тсуна смотрит на ее улыбку и словно видит длинные острые змеиные клыки, с которых капает кислотно-желтый яд. Знает, что за мило растянутыми губами Киоко скрывает суровый характер, а иногда и мысленные матерные тирады – несколько раз он слышал, как они прорывались наружу, стоило им немного отойти от раздражающих элементов. Улыбка Киоко напоминает ему о ботропсе Шлегеля – змее, обитающей в серпентарии зоопарка Намимори. Эта ярко-желтая змея с гламурными чешуйками-ресничками над глазами и лимонными глазами напомнила Тсуне Киоко на их первом официальном свидании. Киоко тогда заметила его пристальный взгляд и поинтересовалась причиной. А узнав, расплылась в блаженной улыбке и нарочито-змеиным движением обвилась вокруг его руки, уместив голову у него на плече.

Тсуна смотрит на ее руки и вспоминает, как обрабатывал эти острые костяшки с натянутой на них тонкой нежной кожей. Тогда они все были в ссадинах и кровавых разводах, с занозами и пылью. Вспоминает, как эти тонкие хрупкие пальчики выворачивали уши прицепившимся к ним хулиганам, не давая вырваться. С какой силой замешивали тугое тесто для его любимого пирога. Как от легкого, казалось бы, удара слабой ручки в перчатке с грохотом и звоном металлической цепи врезается в стену тяжеленная боксерская груша под восторженные крики Рёхэя.

Тсуна взглядом оглаживает ноги Киоко, оголенные короткой форменной юбкой и еще более короткими белоснежными носочками. Проводит пальцами по икрам и молочным бедрам, не чувствуя под кожей силу, но помня, насколько быстро и долго может бежать его девушка. Помня, как угрожающе летела в лицо хулигану изящная ножка. Как величественно смотрелась на груди избитого главой дисциплинарного комитета парня, когда Киоко со своей милой улыбкой гремучей змеи вдалбливала ему в подкорку и на десяток метров к Тсуне не подходить. Помня, какую дыру в двери оставил низкий надежный каблук Киоко, когда девочки из параллельного класса решили подшутить и запереть ее в раздевалке.

Киоко – милый домашний цветочек, но очень уж зубастый. Венерина мухоловка на кухонном подоконнике. Ботропс Шлегеля, заботливо обвивающий его плечи. И Тсуна не против. Киоко – это его зона комфорта, спокойная гавань, лучший друг детства, любимая девушка, самый дорогой и близкий человек, его душа.

Тсуна накрывает своими ладонями руки повисшей на нем Киоко и прислоняется макушкой к ее виску.

Спокойно и уютно. Рядом ворчит ехидно на кого-то Хана. Вот бы так всегда.

***

Когда мама сообщила о том, что наняла ему репетитора, Тсуне было как-то все равно. Заниматься дополнительно или нет – для него особой разницы не было. Когда репетитор, выглядящий как ребенок, сказал, что будет жить у них, он тоже не отреагировал. Одним человеком больше, одним меньше, дом все равно слишком большой для двоих, а мама давно жаловалась, что не может готовить так много, как хочет, потому что некому будет потом все это есть. Наставленный на него пистолет также не побеспокоил Саваду.

Честно говоря, ему по жизни очень многое было безразлично. И его это устраивало. Когда пуля вошла в лоб, он считал, что не будет сожалеть о своей жизни. Вообще ни о чем.

Но сожалел. О том, что больше не скажет Киоко, что любит ее.

В вечно холодных и равнодушных жилах разгорелось странное жгучее ощущение, чужеродное и неправильное. Его затопил жар и жажда действия.

Остановить его на пути к Киоко бы не вышло, да никто и не пытался. Тсуна непреклонно шел к Киоко, словно чувствуя ее.

Сасагава шла в школу вместе с Ханой, весело болтая, и сразу заметила его. Смерила обеспокоенным взглядом, но не успела ничего спросить. Тсуна стремительно приблизился, нежно обхватил лицо своей девушки ладонями и коснулся ее лба губами.

- Кё, я люблю тебя.

Киоко давно не видела такой теплой и нежной улыбки на его лице. Тсуна слабо проявлял эмоции, и такая открытость была драгоценной.

Девушка поймала его улыбку своими губами, спрятав от окружающих, шепнув в нее ответное признание, и зарылась пальцами в его всклокоченные и почему-то горячие волосы.

Никто из них не обращал внимание на то, что Савада стоял посреди улицы в одних трусах, что на его лбу горел оранжевый огонек, а проходившие мимо старушки ругались на чем мир стоит на распустившуюся молодежь – ишь, в непристойном виде разгуливают, так еще и целуются у честного народа на глазах!

К вялому удивлению Тсуны, он все-таки не умер. И его даже Хибари не прибил, хотя и хотел. Хана постучала ладонью по руке брата и отправила его в школу, пообещав разобраться самостоятельно. И разобралась – отправила Тсуну и Киоко домой к Саваде.

- Хана, но как ты в школе?.. – перед уходом обеспокоенно обернулась Киоко на подругу, попутно завязывая свой пиджак на талии Тсуны.

Хана закатила глаза и раздраженно отмахнулась.

- Уж переживу как-нибудь один день в обезьяннике. Кёя выпишет вам оправдательные записки, я прослежу. Так что идите и прекратите соблазнять меня отсутствующим прессом нашего депрессивного принца.

- После обязательно найдем тебе королевский пресс, - напоследок пообещала Сасагава, и между строк слышалось явное «спасибо».

А в сторону замеченного девушкой Реборна полетел опасный взгляд.

***

Пока Киоко была рядом, а под боком язвила Хана, Тсуне было в общем-то все равно, что вокруг него собирается народ. Шумный и опасный. Назойливый. Тсуна считал, что, если на них не обращать внимания, проблем будет меньше или сами отстанут.

Не отставали, но зато и сил Тсуны на их утихомиривание не тратилось.

Когда Миура Хару начинает называть себя «женой» Тсуны, он и глазом моргнуть не успевает, как девочки уже утаскивают ее на разъяснительную беседу. Глаза у Миуры потом зашуганные, улыбка дрожащая, но к Тсуне та больше не липнет, интересуясь исключительно поселившимися в доме Савад детьми и подрабатывая нянькой. Киоко, словно мать семейства, пристально следит за ней и изредка корректирует воспитательную деятельность с детьми, но в основном не лезет, пока Миура не подходит к Тсуне и не бросает на него странные взгляды. Хана периодически охлаждает заново разгорающиеся чувства несчастной влюбленной едкими шутками и комментариями.

Территория была обозначена, и два его ангельских цербера не собирались подпускать к нему посторонних. Не то, чтобы он сам бы стал принимать Миуру за близкого человека или хоть какое-то особое внимание уделять ее абсурдным заявлениям.

Когда Реборн втянул Тсуну в конфликт с Хибари, Савада просто позвонил Хане и позволил Хибари самому вспомнить, что за любой синяк на Тсуне главу дисциплинарного комитета загрызет сначала Киоко, крайне ревностно относящаяся к здоровью своего парня, а потом и Хана по мозгам проедется. Причем если первую еще можно было избегать, то Хана после развода родителей жила в одном доме с Кёей, и от капания на мозги было не уйти.

Хибари отыгрался на дымящем Гокудере. Тсуна вмешиваться не стал, вспомнив жалобы Киоко на пассивное курение.

Когда из Италии приезжает бывший ученик Реборна и начинает странно смотреть на Киоко, Тсуна чуть ли не впервые в жизни чувствует раздражение. Не на то, что его дом почему-то стал общежитием для приезжих и местных неадекватов. Не на то, что выросшая до размера слона домашняя черепашка Дино разгромила его ванную. Не на подколки самого Дино и его неловкость. Нет, Тсуна чувствует глухое раздражение и – это что, и есть ревность? – когда видит галантные жесты Дино в сторону Киоко.

При том, что итальянцу уже было сказано, что Сасагава – девушка Тсуны. Без вариантов.

Поэтому он идет к Киоко и долго-долго ее обнимает, помогая с приготовлением ужина и слушая последние новости из школы, популярных кондитерских, любимых сериалов и книг Киоко и просто жизни семьи Сасагава.

Киоко тепло улыбается, целует в уголок губ, готовит для Тсуны его любимое пирожное с лимонным курдом и ничего не говорит про его нервное настроение.

Когда Киоко отравилась пельменями, Тсуна пришел в ярость. Пара была в любимой кондитерской Сасагавы, и девушка решила по доброте душевной накупить десертов на всех. Сладости всем очень понравились, особенно маленькой китаянке И-Пин, с которой Киоко и нянчившаяся днем с детьми Миура быстро нашли взаимопонимание, хотя они и не могли говорить на одном языке. С этого-то и начались проблемы – застенчивая девочка в знак благодарности угостила Киоко и Миуру особенными пельменями.

Киоко повалилась без сознания на руки Тсуне, и у него чуть не разорвалось сердце.

- Реборн? – перевел он взгляд на вечно самого осведомленного.

Но ответили ему с другого конца комнаты, от входной двери.

- Это ядовитая кухня. Эти китайские пельмени сделаны по специальной технологии, известной только носителям техники гёдза кен. Говорят, что в один пельмень входят до пяти миллионов различных веществ. Поэтому потреблять их могут только мастера кенпо, которые прошли специальную тренировку гёдза кен. Так что, если обычный человек съест что-то подобное, то ему не останется и шанса.

Киоко никаким мастером пельменных боевых искусств уж точно не была – хотя ее гёдза и были потрясающе вкусными. Глаза Тсуны от ярости налились насыщенным янтарным цветом.

Его Киоко не могла умереть. Не так рано, не так глупо, не сейчас. Лет через восемьдесят в спокойном сне в окружении детей и внуков – да, но не так. Знай он о лекарстве, он бы тут же его достал. Сделал все. Отдал бы ей свою жизнь, лишь бы жила, лишь бы дышала, лишь бы смотрела едко своими лимонными глазами на мир. За них двоих, если придется.

- Успокойся. Учитывая, какой из нее непутевый наемный убийца, я уверен, что ее учитель дал противоядие.

Стоило ребенку найти в своей сумке пакет с противоядием, и вытащить из рюкзака шприц, которым его нужно было вводить, как Тсуна тут же их выхватил. Ввел в шприц лекарство – благо, на шприце была инструкция в картинках.

- В вену? – вопрос резко и отрывисто, как щелчок хлыста

- Да. Но спасти можно только одну. Так кого же ты выберешь?

Савада не стал ни отвечать, ни бросать злобный взгляд на спросившего, нащупывая вену у локтевого сгиба Киоко. Что за чушь, кого он выберет? Разумеется, Киоко. Других вариантов нет.

- Ищите другой способ спасти Хару, - хладнокровно бросил Тсуна, сосредоточенно медленно вводя лекарство в вену Киоко. Лишь усилием воли сдерживая нервную дрожь в руках.

Выражение слабости в едва приоткрывшихся лимонных глазах резало Саваду без ножа, но это было уже лучше, чем состояние безвольной умирающей куклы. Киоко становилось лучше на глазах.

Миуре пришлось пробуждать пламя посмертной воли через пулю в лоб и бежать по городу в нижнем белье, чтобы избавиться от яда. Угрызениями совести Тсуна не мучался.

Когда Реборн выпнул его на свидание в зоопарк с Киоко, Тсуна был только рад. И совсем не обращал внимание на орду «последователей», зачем-то лезущую к животным. Он просто потерялся в детском бассейне с огромными карпами кои вместе с Киоко. Присмотрев себе симпатичного оранжевого кои, Тсуна не отпускал его далеко от себя, гладил, обнимал, кормил продающимся в полуметре от бассейна кормом. Киоко в купальнике, который предусмотрительно надела под обычную одежду, ведь они зависали у карпов каждый поход в зоопарк, сидела рядом по грудь в воде и выглядела, как русалка, общающаяся с рыбами. Кои неспешно плавали, кружили между посетителей, мягко присасывались к ладоням с угощениями, изящно изгибали хвосты и создавали невероятное чувство умиротворения.

- Если я все-таки стану боссом Вонголы, - тихо прошептал Тсуна, - у нас дома будет комната с огромным бассейном с кои вместо пола.

Киоко хихикнула, прикрыв рот кулачком, и хитро посмотрела на него из-под пушистых ресниц. Как бы невзначай, словно следовала за сбежавшей рыбой и не успела сориентироваться, коснулась его ноги под водой, ласково провела.

- Тсу, у нас и без всякой Вонголы будут кои, - она обогрела его улыбкой и обернулась к пробегающему мимо брату, преследующему кенгуру. – Да, Рёхэй?

- ЭКСТРЕМАЛЬНО да!

Старший Сасагава был без понятия, о чем спрашивала его сестра, но очень сильно ее любил и всегда поддерживал, потому об ответе и не задумывался.

- Видишь? – с умиротворенным выражением лица Киоко прильнула к груди Тсуны, рукой мешая полюбившемуся Саваде оранжевому карпу сбежать.

День святого Валентина безумная компания тоже пыталась превратить в балаган, но у Тсуны и Киоко были собственные традиции, и они не собирались позволять кому-либо мешать им. Спрятавшись в дальней полудикой части парка Намимори под тенью деревьев, они вдвоем в тишине и спокойствии наслаждались сладостями. В этом месте Киоко предложила Тсуне обозначить их давние отношения официально. В этом месте Тсуна впервые поцеловал Киоко. Это место хранило множество их совместных воспоминаний, секретов и обещаний. В этом месте были только они вдвоем, и даже Хана сюда не допускалась.

Киоко прилегла на плечо Тсуны, протягивая ему еще одну фигурную конфету из темного шоколада с лимонной начинкой. От тепла ее тела шоколад начал таять, запачкав нежную кожу. Аккуратно забрав губами сладость, Тсуна языком прошелся по девичьим пальцам, убирая потеки.

- Так нравятся лимонные конфеты? – с дразнящей улыбкой девушка подняла на него лицо.

Тсуна умиротворенно улыбнулся и слизнул крошку шоколада со своей нижней губы.

- Так нравишься ты.

Савада наклонился и потерся своим носом о ее, прикрыв глаза.

Эта сцена выглядела настолько интимной, что Реборн надвинул федору пониже на глаза и удалился, не решившись прерывать наследника Вонголы и его возлюбленную.

Когда Рокудо Мукуро похитил Киоко, чтобы выманить наследника Вонголы, ему сначала проехались по мозгам острым язычком Сасагавы, а после все познали ярость Савады, отголоски которой видели во время инцидента с отравленными пельменями.

В янтарных глазах Тсуны горело яростное пламя инквизиции, жаркие языческие костры, адская Огненная Геенна. Гнев его был бескраен, как само небо, и столь же невыносимо тяжел. Испепелял божественной карой.

Мукуро дрогнул.

Реборн тайно радовался, что нашел правильный рычаг воздействия на Саваду.

Будущее десятое поколение Вонголы проникалось осознанием: ни за что, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя трогать Сасагаву Киоко, если нет желания заживо сгореть в сильном и чистом небесном пламени.

В Вендикаре Мукуро уводили с обожженными руками. И никто из присутствующих не был уверен, что следы от них когда-нибудь сойдут.

Тсуна же изо всех сил вжимал в себя Киоко, укрывал ее своим пламенем, не отрывал губ от ее пушистой макушки, дышал синхронно с ней, вслушивался в каждое ее движение, даже самое мелкое. Слушал ее нежный шепот, чувствовал бережные поглаживания по спине и тепло ее рук, такое солнечное и немного лимонное.

Конфликт с Варией был… ну, он был. Увы, Тсуне упорно возвращали набор колец, которые он всеми возможными способами отправлял противникам. Позицию «хочу отдохнуть и спокойно доучиться» никто не понимал, поэтому про намерение в принципе жить спокойно Тсуна даже не заикался. Кому надо, те и так знают. Киоко, например, вообще ничего говорить не надо было, она и так все понимала и узнавала – про то же пламя и ту же Вонголу Тсуна ей не говорил, но она узнала.

Возможно, это была ее интуиция и внимательность, возможно – их давняя тесная связь, а может и вовсе связи Ханы и Кёи. Тсуну не особо интересовало. Киоко была рядом, на его стороне, и это главное.

И когда Тсуна не справился и повалился с огромной высоты на землю, чудом не разбив в дребезги себе позвоночник, Киоко в очередной раз доказала ему и всему миру, какая же она невероятная, восхитительная, потрясающая, самая лучшая и непревзойденная во всей галактике…

- Тсуна, а ты знал, что оранжевый цвет – антидепрессант? – отвлекала его своими несуразными комментариями Хана.

- Чудно, значит, я родился в депрессии, - отмахнулся он без раздумий, даже не осознавая, что говорит. Перед его глазами была Киоко со своими сияющими полуденным светом глазами, яростная и неукротимая, как буря.

- О, это многое объясняет, - проворчала себе под нос Курокава, припоминая ему гору оранжевой одежды, оранжевые тетради, ручки и карандаши, оранжевые кроссовки и рюкзак, оранжевый джойстик для видеоигр и зависание на рыжеватых волосах Киоко.

Впереди Киоко, гневно фырча, гоняла по всему футбольному полю за школой Занзаса, размахивая огромной пуховой подушкой. Пистолеты у него из рук она выбила еще минут пятнадцать назад, а десять минут назад на теле предводителя Варии начали появляться следы ударов подушкой.

Еще пять минут побоев мягким орудием, и Занзас, уставший и немного потрепанный еще в бою с Тсуной, был повержен, буквально забит подушкой. Киоко гордо шла к своему парню, волоча за собой растрепавшееся оружие с отлетающими перьями. На шее у нее болталась цепочка с кольцами Вонголы. С довольной улыбкой Сасагава уселась на колени к Тсуне и прильнула, обвив его руками, прижавшись щекой к его груди и счастливо жмурясь.

Сам Савада был в растерянной прострации. Голова была почти пуста, а немногие оставшиеся мысли были сплошь о его прекрасной и теплой Киоко. Думалось туго и думать не хотелось вообще.

Сзади подошел отец, недоуменно смотря на рыжеволосую школьницу на коленях сына, которая только что на их глазах совершила невероятное. Как советника Вонголы его интересовало, как она это провернула и какие у нее планы на Семью, но как отца…

- Как вы начали отношения?

Все, кто еще не был в ауте после выходки Сасагавы, выпали в астрал после вопроса старшего Савады.

- Мы начинали отношения? – заторможенно отреагировал Тсуна, медленно моргая.

Киоко вскинула на него голову, приподняв бровь, подбородок ее уткнулся ему в ребра.

- А мы, по-твоему, не в отношениях?

Минуту, пока Тсуна собирался с мыслями и что-то соображал, на поле стояла оглушительная тишина, даже Вария в недоумении смотрела на эту абсурдную парочку.

- А, - осенило Тсуну. – Прости, только сейчас вспомнил, что мы не всю жизнь встречаемся. Забыл, что когда-то мы были незнакомы.

Киоко с новой силой прижалась к своему парню, повалив его на землю, и зашептала ему на ухо что-то, от чего по шее Тсуны медленно пополз румянец.

Старший Савада возмущенно хватал ртом воздух, не понимая, что и когда он упустил в жизни сына.

Хана тихонечко спорила с Кёей о том, что Киоко и Тсуна – предназначенная друг другу парочка, отношения которой существуют с самого зарождения мира. Кёя был резко против такого фатализма и настаивал, что это лишь стечение обстоятельств, совпадение характеров и работа двух людей над отношениями.

- Я вот понять не могу, - Хибари навис над сестрой, недовольно скрестив руки на груди, - это ты ее покусала или она тебя?

Хана не потеряла ни грамма своей невозмутимости.

- Это Киоко покусала тебя, пока ты спал.

Кёя вздрогнул и задрал штанину, всматриваясь в подозрительный шрам на ляшке. Это игры его воображения и памяти, или этого шрама действительно не было до ночевки Сасагавы в их доме?..

Вария и наблюдатели все еще были в ауте.

***

Десятилетнее будущее Тсуне не понравилось. От вожделенного им покоя не было ни следа, зато проблем – целая гора.

И главная из них – Киоко.

- Нет, - безразлично повторил он в двадцать седьмой раз, все еще не отрывая взгляда от повзрослевшей возлюбленной.

Киоко вновь отрастила волосы, которые на фотографии художественно раздувал ветер. Черты ее лица заострились, потеряли остатки детской округлости. Глаза стали еще выразительнее и ярче, насыщенного кислотно-лимонного цвета, а улыбка была острой и завораживающей. На фотографии из модного журнала в руках Киоко был флакончик золотистых духов, а закатное солнце делало ее похожей на богиню. Не удивительно, что после такой рекламы продажи товара взлетели до небес.

- Оторвись ты уже от этой слащавой фотки! – Лар с силой ударила по столу, безуспешно пытаясь привлечь его внимание. – То, что эта гадюка работает фотомоделью, не отменяет ее подлой натуры! Она предала Вонголу! И, напомню, есть веские подозрения, что именно она убила твою старшую версию, - всего лишь потому, что находилась в тот момент рядом с ним.

- Чушь.

Что бы ни случилось в этом странном будущем, но бросить его Киоко не могла. Не направила бы на него дуло пистолета. А если бы и захотела – Тсуна сам бы обхватил своей рукой ее и нажал на курок, не отрываясь от любимых глаз. Потому что это желание Киоко. Чтобы это не легло тяжестью на ее плечи.

Десятилетнее будущее было сумасшедшим. Странным. Непонятным.

Встретившаяся ему на мгновение взрослая Хана посмотрела на него с сожалением и скрылась.

Хибари не отвечал на вопросы.

Киоко не выходила на связь.

Вокруг него закручивался вихрь событий, в которых он не разбирался и явственно чувствовал подвох.

Словно все это тщательно спланированная игра неизвестного кукловода.

Словно он актер театра, которому забыли выдать сценарий, и он наблюдает за пьесой со сцены, будучи не актером и не зрителем.

Вдали от Киоко и Ханы его постепенно поглотило то холодное безразличие, о котором он уже давно не вспоминал. Его не страшила опасность со стороны неизвестных Мельфиоре – название такое странное, но напоминающее о любимом десерте Киоко, мильфёе. Его не волновали детективные игры «соратников». Не интересовало будущее с его изменениями и достижениями.

Пока остальные крутились, кричали и что-то делали, жили, Тсуна кутался в оранжевую одежду и беспрестанно ел лимонный щербет. Казалось, только так он может хоть на мгновение почувствовать присутствие Киоко, которую все еще не удавалось найти, хотя она и была медийной личностью.

Сасагава всегда обладала талантом скрываться от тех, встречи с кем не желала.

Так, с лимонным щербетом вместо попкорна, Тсуна и дождался финала этой трагикомедии. Назначенный неизвестным режиссером на роль главного злодея Бьякуран сумасшедше смеялся и рассказывал свои планы на уничтожение этого мира. Хана, словно симпатичная помощница антагониста из голливудских пафосных фильмов, стояла рядом с ним, обмениваясь колкостями с Хибари, оказавшимся ее противником. На Тсуну возлагали обязанность победить Бьякурана и восстановить странную систему мироздания, объединявшую кольца Вонголы, пустышки Аркобалено – а, так вот почему его репетитор выглядел, как младенец, окей – и кольца Маре, принадлежавшие Бьякурану.

Тсуна все еще не собирался вмешиваться и чувствовал подвох.

Ему пытались напомнить о том, какой он сильный и крутой, о его могуществе, о невероятной победе над Рокудо… забывая, что вывести Саваду из ледяного равнодушия можно только с помощью Киоко.

Ощущение фарса и эпичной финальной сцены все нарастало, когда послышался тонкий цокот каблуков и легкие хлопки.

- Браво, Хана, твоя рыбка так эффективно сработала! Ему удалось собрать все главные действующие лица, - в приятном женском голосе звучало наигранное веселье со сквозящей через нее язвительностью.

В глазах появившейся из тени взрослой Киоко Тсуна увидел разбитость, которую не передавала камера. Столь любимые им глаза были похожи на раскрошенную лимонную карамель, жестоко раздавленную чьим-то ботинком.

Пока Хана едко объясняла ситуацию по просьбе Киоко с пояснениями Бьякурана – который, казалось, лишь наслаждался статусом «рыбки» Ханы, - Тсуна молча смотрел в глаза вышедшего на сцену режиссера.

Его Киоко была на десять лет старше и выглядела разбитой изнутри, несмотря на сияющий ядовитый фантик, но ему хотелось подойти к ней, положить ладонь на исхудавшую щеку, провести пальцем по скорбным теням под глазами, скрыть своими губами горестные складки в уголках ее рта. Улыбнуться ей нежно-нежно и сказать, что любит.

Змеиные глаза напротив дрогнули, прочитав все это по его лицу.

В этом будущем величайшим злодеем оказался не медленно сходящий с ума Бьякуран, а (разбитая смертью Тсуны) Киоко. Манипулирующая Бьякураном и его Семьей через Хану, к которой глава семьи Джессо проявлял интерес и симпатию. Подстроившая их перемещение в будущее. Разрушившая Вонголу изнутри. Действовавшая тонко, хладнокровно и ядовито, кислотой разъедая своих противников.

Главный антагонист этого времени стояла напротив Тсуны в оранжевом летящем платье и не чувствовала сожаления за сотворенное.

Вонгола была в ужасе, часть бойцов Мельфиоре, не знавших об истинном боссе, тоже.

А в рассказе Ханы так и не прозвучало главное – зачем.

Зачем Киоко разрушила Вонголу. Зачем взяла под контроль Бьякурана, опутав его сознание тонкими паучьими нитями. Зачем подтачивала мироустройство. Зачем вытащила их из прошлого. Зачем собрала в одном месте обладателей всех элементов системы Три-ни-сетте. Зачем собралась эту систему уничтожить.

Не замечаемый в гвалте союзников и противников, Тсуна подошел к Киоко, осторожно взял ее за левую руку.

- Кё, - он с улыбкой снял со своего пальца кольцо Вонголы и надел на ее безымянный, трепетно прижавшись губами к кончикам ногтей, не отводя взгляда, - я люблю тебя. Делай, что считаешь нужным.

Истерзанное сердце Сасагавы не позволило ей расплакаться или проявить слабость. Она лишь накрыла правой рукой оказавшееся в ее власти кольцо.

- Прощай, моя душа, - шепнула она перед тем, как разбить кольца и пустышки, уничтожая мир.

Открыл глаза Тсуна уже в своем времени, подсознательно зная, зачем Киоко все это делала.

Вернуть его. Снять с него непрошенный груз ответственности за Три-ни-сетте. Отомстить за его смерть. Разрушить мир, в котором его нет. Выплеснуть свою злость. Все вместе и разом.

Киоко из настоящего трогательно спала у него на плече, обвив руками торс и касаясь губами шеи.

Почему-то знать, что ради тебя разрушат основу мира, было вовсе не страшно. Это знание, наоборот, дарило тепло и ощущение надежности. То самое, которым Киоко окутывала его с самой первой встречи.

Утром, когда все собрались на кухне дома Тсуны и пытались осознать произошедшее, сонно зевающий Савада молча поставил перед Киоко коробочку и уткнулся в свою тарелку, ковыряясь в яичнице. Девушка без вопросов открыла коробочку и замерла, после чего расплылась в по-змеиному довольной улыбке.

- Угу, - она достала кольцо Вонголы и надела на безымянный палец левой руки.

А после едва ли не жестом фокусника вытащила из своей сумки заполненный бланк и пихнула Саваде. Парень, лишь мельком глянув, не отрываясь от завтрака, поставил свою печать и дернул Гокудеру, чтобы сходил до почтового ящика, отправить.

Разумеется, просто так оставлять эту странную сцену никто не собирался. Реборн выхватил из рук Гокудеры бумагу и всмотрелся.

- Это что, заявление на регистрацию брака? – которое им в силу возраста явно не одобрят сейчас.

Поднялся шум.

- Десятый, почему Вы так рано женитесь? И почему отдали невесте кольцо Вонголы?!

Тсуна проигнорировал вопрос, благодарно приняв добавку риса от счастливо светящейся мамы, которой не терпелось поделиться восхитительной новостью со всеми-всеми.

- Тсу? – Киоко мягко тронула его за локоть, кивнув на шумящую толпу.

Савада со вздохом ткнул пальцем в самого громкого, Гокудеру, который как раз начал орать, что догадался о коварном замысле Десятого, и это было доказательством его чувств к невесте, таким образом он предлагал ей не только руку и сердце, но и Вонголу.

- Зачем мне что-то отвечать, если они и сами неплохо справляются?

Его невеста очаровательно хихикнула, стрельнув ехидным взглядом на шумящих, и прижалась к его плечу.

О том, что Вонголу он ей предложил отнюдь не фигурально, остальным знать пока было вовсе не обязательно.

- Конечно, Тсуна был покорен моей сестрой! Она же ЭКСТРЕМАЛЬНО милый цветочек! – отстаивал восхитительность сестры Рёхэй.

Все побывавшие в будущем и еще не отошедшие от него перевели скептический взгляд на величайшую злодейку их мира, но пока не случившуюся.

- Венерина мухоловка, - мило отшутилась Киоко, сверкнув лимонным взглядом.

Хранители Вонголы вздрогнули.

Тсуна наклонился к ней и не удержался от небольшой шутки, произнесенной горячим шепотом в покрасневшее ушко:

- Я сонная муха, сожри меня полностью.

Окончательно разбушевавшиеся гости дома Савад не заметили, как парочка ускользнула из кухни, а Реборн был занят обдумыванием сложившейся ситуации.

***

На свадьбе Савады Тсунаёши и Сасагавы Киоко все гости были в светлых нарядах пастельных оттенков. Погода радовала жарким палящим солнцем, никому не хотелось спечься. Среди гостей только Курокава Хана выделялась нарядом, красуясь абсолютно черным изящным вечерним платьем и короткими черными перчатками. Она сновала в светлой толпе, словно черный лебедь, и не обращала внимания на косые взгляды.

- Хана, - Кёя поймал ее за локоть, притянув к себе и отведя от официанта, который чуть не пролил на ее платье бокал красного вина, - почему ты в черном? Спаришься.

Сам он в белоснежном пиджаке выглядел столь непривычно, что Хана не удержалась от едкости.

- Зато ты выглядишь как мертвец. Краше только в гроб кладут, а тебе и саван искать не надо.

Хибари раздраженно закатил глаза, еще более раздраженно одернул ненавистный уже пиджак и сдержался от ответной язвительности только чудом и настоятельной просьбой Киоко не портить ее свадьбу.

- Мне комфортно, так что сдрысни со своим важным мнением до вечера, - кивнула Хана, ловко выцепив с ближайшего подноса маленькую зефирку.

Словно приманенный на сладость, за ее плечом возник Бьякуран, опустив затянутые в белый атлас перчаток руки на обнаженные женские плечи и губами выхватив из пальцев Ханы сладость.

- Цветочек, я буду белым за тебя, - протянул он томным голосом, сверкая абсолютно лисьим выражением лица.

С его белыми волосами полностью белая одежда, на взгляд Ханы, сочеталась едва ли лучше, чем с бледным от рождения Кёей. Словно ее окружали мстительные призраки, а не гости на свадьбе.

Но против компании своей аквариумной рыбки она не была. Бьякуран лип к ней, как пресловутый зефир, и она продолжала встречаться с ним, хотя и не имела намерений развивать эти отношения. В шутку называла Джессо своей аквариумной рыбкой, а после это определение подхватила и Киоко. Самого Бьякурана, очевидно, все тоже устраивало. Их вечный флирт, не переходящий в какие-либо, даже дружеские, отношения, был комфортным для обоих. По крайней мере, пока, как и последние несколько лет. Кёя уже даже устал замахиваться на поклонника кузины тонфа, лишь закатывал глаза и цокал языком.

Раздался звуковой сигнал, и все гости поспешили на свои места. Уже вот-вот выйдут невеста с женихом.

Хана приняла протянутую руку Бьякурана и позволила ему галантно сопроводить ее к первому ряду, после чего Джессо учтиво скрылся к своему месту.

Киоко была прекрасна в своем белоснежном платье-торте с уймой кружев и лент и сияющей россыпью бриллиантов. В ее прическу вплели живые цветы, но они меркли по сравнению с цветущим выражением лица. Сасагава, последние несколько лет открыто носящая на пальце кольцо Вонголы и негласно являющаяся настоящим Десятым боссом Вонголы, была абсолютно счастлива. Под руку ее с легкой улыбкой вел второй нарушитель дресс-кода, нагло выбравший себе ярко-оранжевый костюм.

Хана прикрыла ладонью усмешку. Тсуна в своем репертуаре.

Но, она вынуждена признать, смотрится его костюм рядом с платьем Киоко просто невероятно гармонично. Так, словно они с самого зарождения мира были двумя половинками неделимого целого.

Хотя почему «словно», если это так и было?