Подкидыш

По шатру летали тарелки и ножи, пряжа, шкуры – вообще всё, что попадалось под руку. Человеческая девка, коротко стриженная, с горящими злостью глазами, крушила сткромный быт жилища.

– Мерзавец! Совести у тебя нет! Крысам скормить – и то подло! – сокрушалась она истерично, ругаясь на языке степей.

Хозяйка шатра, коренастая, крупная онка Юстфани, подслушивающая за конфликтом снаружи, не понимала половину её слов. В отличие от Ширин, выросшей в степях и лишь позже поднявшейся в горы, Юстфани никогда не покидала родного племени.

– Ни во что меня не ставишь! – наконец перешла на горный диалект девка и, метко прицелившись, запустила в Багдата деревянной миской.

Миска попала по мохнатому уху; Багдат ощетинился и зашипел. Зрачки его кошачьих глаз расширились.

– Ш-ш-ш!

– Пошикай тут мне! – от кинутого кинжала (в ножнах!) онка уже увернулся и скачком бросился к другому углу шатра.

– Беш-шеная девица! Это... Беспочвенное обвинение!

Ширин замерла, и лицо её побелело от гнева. Онка в ответ метал по полу хвостом.

– Что?! – девичий голос сломался и охрип. – Беспочвенное?!

Она развернулась, уходя куда-то вбок, и Багдат опрометчиво решил, что Ширин настолько вскипела, что онемела; а не имея возможности говорить, девица ничего не могла сделать, теряя всю спесь и всю власть. Суждение это было ошибочное, и в следующее мгновение онка за него поплатился: сначала он услышал шипение углей и повернулся на звук, побоявшись, что жена начала сжигать утварь, а затем Ширин безжалостно рассекла его морду раскаленной кочергой.

Багдат взвился, из его пасти вырвался полу-вопль, полу-рычание. Ширин что-то кричала, но онка уже не слышал, ослеплённый на короткое время вспышкой непривычной боли. Именно в этот момент Юстфани не выдержала и влетела в шатёр.

– Что происходит?!

Багдат сидел на полу, держась за морду и опустив уши, хвост его бился в гневе, но онка хранил молчание, не ругаясь и не бросаясь с когтями на свою жену. Последняя же лишь вернула кочергу на место и, увидев вошедшую хозяйку, разрыдалась.

– Он разводится со мной! – застонала она через слезы и упала на землю. От её гневного облика не осталось и следа, и сложно было поверить, что она только что нанесла увечье своему мужу. Багдат на обвинение приподнял уши и уставился на Ширин широко распахнутыми глазами. Рана на его морде краснела ровной, но не длинной линией.

"Совсем скоро она заживет и зарастёт шерстью," – подумала Юстфани и решила не обращать на это внимание.

– Ты разрываешь с ней? – сердито спросила она, глядя прямо на сына. Её усы при этом растопырились ещё сильнее, а блеклая шерсть у ушей встопорщилась.

– Нет, – отрицал Багдат. – Она бредит.

– Он принёс ребенка в наш дом!

– Я принёс брошеного котёнка. Он в корзине.

Юстфани вытащила плетеную корзину, укрывшуюся в углу жилища за спиной Багдата, на середину пространства и сняла накрывающую её ткань. В корзине, испугано умолкнув, сидел маленький котёнок онки, немного грязный с дороги, но целый и весьма симпатичный.

– Он изменил мне! – снова завыла Ширин, отворачиваясь от корзины. Лицо её было мокрым от слёз. – Принёс ребенка от другой женщины!

– Бр-ред! – зарычал Багдат, – Я нашёл его у подножья Волчьей Горы, он остался после бойни.

– Ложь!

И семейная чета вновь сцепилась в словесной перепалке.

Юстфани вытащила котёнка из корзины и слегка подбросила. Он хорошо весил и был равномерно покрыт шерстью. Бросалась в глаза мелкая ранка на ухе, словно бы от колючей ветки, но в остальном подкидыш был полностью здоров. Юстфани понюхала его – он пах пылью, но пылью неизвестной и непривычной, а ещё слегка корицей. Онка погладила котёнка по загривку и дала понюхать свою морду.

– Нет, это не его сын, – вынесла вердикт Юстфани. – Его родители были из каньонных племен. У него совсем другая шерсть.

Чета прекратила крики. Ширин подозрительно прищурилась.

– Может, он просто в мать?

– Уж ты-то меня не учи. Я то мать двоих детей, а вы мне одного внука родить не можете!

Парочка тихо осела. Багдат прижал к голове уши, а Ширин стыдливо смотрела в пол. Никто из них не смел оспаривать слова матери и хозяйки шатра.

– В общем, это точно подкидыш.

С этими словами Юстфани почти кинула котёнка на колени Ширин. Та ойкнула, но детёныша поймала – он был достаточно упитанный, а шесть его на ощупь была жидкой и тонкой, не такой, как жесткая шерсть северных онк.

– Предположим... – процедила Ширин через какое-то время, покрутив котёнка в руках, как игрушку. Она, удивительно для самой себя, расстроилась, что всё оказалось не так, как она подумала в самом начале. К счастью, Багдат не спешил попрекать её за то, что она несправедливо рассекла ему морду раскалённой кочергой. И совершенно правильно – для своей дальнейшей безопасности – делал.

– Мы оставим его? – спросил онка у матери, но та лишь хмуро бросила на него косой взгляд.

– Ты пришёс в дом детёныша, с которым не знаешь, что делать?

Ответа не последовало. Юстфани ещё раз смерила своего сына взглядом. Тот прижал уши, признавая свою оплошность. К котёнку, однако, особого интереса он так и не стал проявлять. Казалось, Багдат вообще не воспринимал его как кого-то, кого нужно будет содержать и воспитывать. Вместо этого он занялся свое раной.

– Он толстый, – сказала Ширин.

– Как и все маленькие котята.

У детёныша присутствывала детская припухлость, в особенности в области живота, а тело покрывал мягкий подшёрсток, лишь начинающий сходить на шерсть, и от этого котёнок казался ещё пухлее.

– Точно... – вдруг кивнула девушка. – Дети тоже толстенькие, когда маленькие.

Она подняла котёнка над головой и тот, в непонимании размахивая лапками, поцарапал её лицо. Ширин даже не дёрнулась, разглядывая подкидыша.

– Надо его как-то назвать.

Юстфани с удовлетворением отметила, что враждебность Ширин к ребенку быстро сменилась люботыством и постепенно разрастающейся нежностью. Она трогала котёнка, изучала, слушала, нюхала – и позволяла делать всё то же самое с собой. В конце концов подкидыш сам начал к ней ластиться, цепляясь маленькими коготками за ткань одежды. Несмотря на горделивый и немного истеричный характер Ширин была ласковой и добросердечной, и её коротное общение с котёнком уже можно было назвать трепетным.

И это точно нравилось ей больше, чем холодное отношение Багдата.

Тот уже пересел и вновь принялся за грамоты, которые получил из других племен. Юстфани даже подумала отчитать его и огреть по уху, но рассудила, что это лишь вновь напугает детёныша. Тем более, Багдат и так своё получил от жены.

Онка присела рядом с невесткой и погладила подкидыша. Тот выгнул спину, разглядывая новое для него место, но цепкой хватки на плечах Ширин не ослабил.

– Шши-маа, – сказала Юстфани и мягко дернула котёнка за ухо, как любила когда-то давно дергать своих собственных детей.

– Шима?

– Шши-маа.

"Без родины," – прошептала Ширин себе под нос и нахмурила брови. Пухленький комочек у неё на руках совсем не ассоциировался у неё с таким холодным, грустным словом; мало этого, Ширин уже могла представить, как на котёнка будут смотреть другие онки в племени: с жалостью, подозрением, злостью.

– Немного жестоко, не находите?

– Тогда Шима, – сказал Багдат, не поднимая взгляда от грамоты; морда его была хмура от полученных из соседнего племени новостей. – Так же бессмысленно, как и наши имена. Но зато не жестоко.

Юстфани не стала спорить.

– Отнесите его в совет. Им нужно знать, что у вас теперь есть сын.

"Сын," – проборматала Ширин, продолжая рассматривать котёнка. Он казался ей нереальным. Но теперь это был её ребенок, маленький комочек счастья и головной боли, который перевернёт всю её – и её семьи – жизнь с лап на уши.

– Пойдём купаться, Шима, – ласково сказала Ширин и унесла котёнка из шатра на задний двор.

И вместе с грязной водой после купания она вылила все свои сомнения и страхи. Так маленький подкидыш нашёл свою семью.