Метаморфоза

— От скромности ты не помрешь…

— Конечно нет, меня от зависти убьют!

Сразу скажу: девушки, если встретите однажды такого, как я — бегите! Бегите со всех ног! Не пытайтесь вникнуть и перевоспитать, терпеть всякую дичь в надежде, что "я сделаю его лучше". Не сделаешь, дорогая. Не сделаешь. Потому что для того, чтобы хоть как-то повлиять на меня, потребовалось самое что ни на есть настоящее, паранормальное гребаное чудо. Или катастрофа — это как посмотреть.

Когда я елозил вывернутыми коленями в сырой земле подлеска, пытаясь вдохнуть хоть что-то сквозь панику, намертво сжавшую мне глотку, казалось — однозначно катастрофа. Жизнь кончена, совершенно внезапно, да еще и так… мерзко… Хотелось завыть, вцепившись в волосы, но я ободрал пальцы о наросты, изуродовавшие голову. Ладони кололи то ли шишки, то ли острые ветки. Пытался подняться, чтобы бежать — хоть куда-нибудь, в тщетной жажде оставить весь этот кошмар позади — но не мог встать на ставшие абсолютно чужими ноги, к тому же стиснутые разорванными полосами когда-то шикарных элегантных слаксов. Сверху хлынул тяжелый, ледяной дождь, словно в радостной, мстительной жажде окончательно вплавить меня в вонючую грязь, закопать в этом лесу навсегда.

Наверное, именно эта мысль — о подлой радости природы, получившей шанс расправиться с непокорным элементом — тогда придала мне сил. Заставила подставить лицо дождю, стащить с себя остатки брюк. Дышать, осознавая, что выбраться я должен во что бы то ни стало, хотя бы на зло этой таинственной силе, которая сотворила со мной нечто ужасное. Назло дождю и дурацкому лесу с его шишками!

Еще несколько часов назад я был королем гребаного мира, уж собственной жизни — так точно. Передо мной заискивали, меня узнавали в лучших домах, мне аплодировали те, кто не смел пожать руку. Я был шикарен с ног до головы, внутри и снаружи, и считал, что это еще далеко не предел моих достижений. И я собирался позволять разрушить все даже какой-то паранормальной хренотени! 

Смешно все это повторять, как заезженную пластинку, когда сидишь голой жопой в лесной траве под дождем и не смеешь даже коснуться своего — уже и не своего — тела. Надеешься, что это просто страшный сон. Однако… Короче, ну нахер. Я решил найти способ выжить. И все исправить.

Всосали, какая я королева драмы? Отлично. 

Получить вторую пару колен и смещенный центр тяжести — врагу не пожелаю. До сих пор бывает, судорога как схватит — так хоть стой, хоть падай. Мышцы привыкли иначе распределять нагрузку. Но хватит, все обо мне да обо мне. Давайте о вас. Как я вам?..

Разумеется, вызывать такси мне было нечем, как и заплатить за него — но самое страшное — показаться кому-то. Я и сам не мог понять, как выгляжу, что со мной сделали. Казалось, я обратился в чудовище, при виде которого люди в ужасе разбегутся. Потому я, привыкший быть гвоздем любой программы, держался в тени, пока не добрался до дома, где жил мой дед. Пальцы не гнулись от холода, я весь трясся, как псина, и не был уверен, что ею не являюсь. Но задерживаться мыслями на том, что со мной произошло, было чревато новой паничкой — потому я просто брел, хромая и держась за стены, дальше. Где-то подобрал бомжацкое одеяло, завернулся, а то еще напороться на зооконтроль не хватало. Или зоошизу — тут неизвестно, кто хуже.

Лифт, естественно, не работал — что взять с такой глуши? Не всем дано жить в элитных ЖК. (Мне, конечно, было дано, а вы сомневались?) Карабкаться по зассаной лестнице, когда копыта разъезжаются, а бедра сводит от напряжения — то еще удовольствие.

Дед открыл дверь. Окинул меня взглядом, перегнал спичку из одного угла рта в другой и поднял бровь:

— Опа. Это у нас перформанс или хэппенинг?

Сразу хочу прояснить про деда, а то потом как-то не к слову. Звать его Панкрат, но все давно зовут просто Панком. Оставшийся клок волос он красил в ядерные цвета, пока и тот не выпал. Наверное, не вынес надругательств. Отношения у нас с дедом всегда были непростыми. Не в последнюю очередь, это моя вина, признаю. Но и он не подарок! Выходит, все мы, Фатуловы, такие — не знаешь, на какой козе подъехать, чтобы копытом не огрести… Короче, общались не очень часто — он мне выговаривал за снобизм и черствость, я его пытался уязвить за отсутствие тяги к саморазвитию и, соответственно, суждения на уровне инфузории-Мартинза.

У меня был бизнес, и не из простых — я устраивал эксклюзивные ивенты для сливок общества, на грани между праздником и интеллектуальным экскурсом в неизведанное. Работал с известными в узких кругах ценителей деятелями концептуального искусства. Идеальный баланс богатства и продвижения нового. Эх… Да, я скучаю, глупо отрицать. Но сейчас не о том.

— Ладно… не стоило мне… — просипел я сорванным горлом и кое-как развернувшись копытами на тесной лестничной клетке, засобирался спускаться.

— Куда? Капитан истерика, твою ж налево!

Дед схватил за плечо, я не удержал без того хлипкое равновесие и распластался на раскрывшемся одеяле на полу, во всем своем мохнато-парнокопытном великолепии.

Надо отдать деду должное: при виде моего тела он не издал ни звука. А пощупав мой живот и ноги, (даже ущипнув) и постучав по лбу, только почесал в затылке:

— Ну дела-а, Димон. Это кто ж тебе такие рога наставил?

По-правде говоря, из всех, кого я знаю, именно деда Панк был лучше других подготовлен к такой вот "волшебной" картине. Потому что он и до того верил во всякую странную чушь вроде положения планет или карт Таро. Замусоленная колода, сколько себя помню, всегда лежала на кухонном столе, на специальной подставочке, ждала, пока у хозяина или его гостей появится настроение "бахнуть раскладик". Раньше меня донельзя бесила фраза "Как карты лягут". Я, Дмитрий Фатулов, знал: в моей жизни я контролирую все. И карты лягут так, как я их положу, и никак иначе.

Доигрался, че.

Ну, теперь можно рассказать о том вечере по порядку. Вернее, начать надо с вечера на пару дней раньше — когда я вписывал в плотное расписание пятничный расслабон после рабочей недели, который планировался таким же, как всегда: хороший ресторан, напротив милое личико, какое-нибудь нехитрое кино или выставка для серых масс, где я мог блеснуть своими познаниями, потом мой дом, гарантированный секс. Далее ей — такси премиум-класса до тех пердищ, где мамзель обитает, а мне — контрастный душ и качественный сон на моем охренительном ортопедическом матрасе, под шум волн из умного динамика. (По матрасу я особенно скучаю.)

В уверенности, что начинаю с малого и абсолютно безопасного шага, я решил на сей раз выбирать себе милое личико на вечер по слегка другому принципу. Лежа на диване, я листал фотобазу юных прелестниц и в какой-то момент убрал все свои обычные галочки-предпочтения, решив отсортировать поиск по самым странным женщинам города. "Любопытство — не порок", говорили они… 

До сих пор изумлен, что Майя попалась мне одной из первых. Ужасно миленькая, хоть и короткостриженная. На фото — за фортепиано, чуть смазанно, сразу видно, что камеру держал не профи. Пишет музыку для спектаклей, снимает домик на болоте. Ведьма, что ли? Бинго.

Небо в вечер пятницы то закрывало луну тучей, то резко раскрывало хмарные ладони, словно играя в прятки. Местом встречи я назначил антикварный магазин, который мне как-то посоветовал знакомый. Ей должно понравиться — в меру необычно. И главное, разумеется, удобно мне — в шикарных штучках я разбираюсь, даже если они древние, как говно мамонта (говно, кстати, я тоже как-то раз доставал из страсть какой дали и задорого: один известный художник использовал в акции) напрямую с моей работой не связаны. Поднахватался знаний за время общения с элитой, а там многие любят постарше, евпочя.

Не ведьма точно — скорее, фея. Тоненькая, изящная. Мне понравилось.

Таинственно поблескивали позолотой стрелки старинных напольных часов. Пожилой хозяин антикварного поздоровался и проводил нас вглубь зала отчаянно тоскливым взглядом: просек, что мы не за яйками Фаберже пришли.

Мы бродили между разнокалиберных шкафов и золоченых безделушек, болтали. И как-то так мне стало уютно с этой Майей, что страшновато. Она вела себя непривычно. Не искала экспонаты подороже: единственная штука, возле которой надолго задержалась, была пирамидка из оптического стекла — развлечение для нищебродов. И Майя не делала вид, что ей нравится все то, на что указывал я. Как будто ей похер, буду я доволен или нет. Это чутка подбешивало поначалу, но потом странным образом даже восхитило.

Потому как-то хотелось хотя бы на время перестать… эээ… в общем, быть таким уж собой. Попробовать, как это — временно, конечно, — не быть козлом. Но вот знаете, как говорят в фразе "души прекрасные порывы" "души" — это глагол?..

Майя выудила из кучи дешевенькой рухляди маленькую шкатулку. Симпатичная форма, черная японская отделка. Никакая, конечно, не редкость — однако для не слишком шарящего в антиквариате человека вполне сгодится.

— Мило, — сказал я, проведя по ободку из потемневшей меди (чтобы невинно потрогать Майины пальцы, разумеется: это даже козлам можно). — Может, позапрошлый век, но скорее всего — новодел.

— Ты образец занудства, — усмехнулась Майя.

— Не образец, а эталон! — я эффектным жестом продемонстрировал свой совершенный профиль. Не зная, что недолго ему оставаться таковым… 

Майя открыла крышку, на пол выпал сложенный пожелтевший от времени листок. Я, конечно, подобрал его первым. Растекшиеся чернила. Греческий? Надо же… Φύλακας των επιθυμιών. И какая-то схема… Может, я и не соврал про девятнадцатый? Удачно. 

— Похоже на карту, — Майя заглянула в листок. Духи у нее были приятными, классика, слава богу, а не из новомодных нишевых с запахом то ли вселенского тлена, то ли весеннего снега.

— Скорее, на лабиринт.

— Фи́лакас тон эпитимио́н. Хранитель желаний?

— Знаешь греческий? — удивился я.

— Немного.

Майя очаровательно хихикнула. Я подумал, стоит, наверное, поскорее перевести общение в горизонталь и все это закончить, а то втрескаюсь по-настоящему — оно мне надо? Не надо. Козлом быть по большей части полезно, а вот оленем — совсем наоборот.

— Интересно, что это?

— Похоже, здесь держали опиум.

— Может… Какая-то она… зловещая. 

— Почему?

— Черная… не знаю. Ощущение от нее странное.

Я положил бумагу внутрь, закрыл шкатулку и пошел по направлению к хозяину магазина. Тогда казалось — я поступаю единственно правильно, показываю уверенность в себе. И только этим можно было утихомирить маньяка контроля, который жил внутри (вот по кому совершенно не скучаю).

— Восемь пятьсот.

Моя. Карточка. Не. Прошла. У меня аж дыхалку перебило от позора. И ярости. Телефон едва не треснул в руке. Майя с любопытством взглянула на терминал, пока я искал слова, могущие хоть чем-то оправдать или сгладить такой невообразимый, чудовищный факап. Достала свой кошелек, как сейчас помню, облезло-зеленый в мелкую розочку. Ничего унизительнее я не испытывал, наверное, никогда!

— Сеть у вас тут омерзительная, а еще дорогой магазин! — наконец, выдавил я. — Заплачу наличкой, — и достал свое портмоне от BVLGARI, легонько отодвигая свою спутницу.

Антиквар улыбнулся так широко, что показалось, еще чуть — и верхняя часть головы отъединится от нижней. Однако через пять секунд он уже дергал намертво заевший ящик кассы. А потом свет мигнул, и стоявший рядом компьютер внезапно продемонстрировал синий экран с белыми строчками.

— Ой, — воскликнула Майя и клещом вцепилась мне в локоть. Таким приятным, впрочем, клещом.

— Вам бы проводку сменить, уважаемый, — с волчьей улыбкой сказал я.

Антиквар, почесав в затылке, покосился на шкатулку.

— Я вообще не помню, откуда она у меня… но, судя по всему, она хочет достаться вам бесплатно. У вещей, знаете ли, есть характер — я это понял за годы работы.

На улице шумели ветви деревьев, явно собиралась гроза. Майя вздохнула:

— Чувствую себя какой-то воровкой. Пойду и отдам ему деньги — просто так!

— Спокойно, Майя, — я приобнял ее за плечи, увлекая по улице — ведь позволить себе пережить все еще раз… Нет! — Если бы нам "захотела" бесплатно отдаться ваза династии Мин, он бы этого не сказал. — Я поплотнее запахнул полу пальто. — Идем, поужинаем? Здесь недалеко готовит повар с Мишленовской звездочкой. Я, разумеется, угощаю.

— Я пока не голодная.

— Ладно, — я слегка растерялся: от халявного ужина еще никто не отказывался. — Кино? Я проезжал мимо, идет какой-то ромком.

Майя прищурилась:

— Считаешь, девушкам заходят только ромкомы?

— Считаю, это подходящий выбор для свидания с человеком, которого впервые видишь.

Майя смотрела на меня оценивающе. Пытается считать, не козел ли я? Определенно козел, дорогая. Вернее, волк в козлиной шкуре.

— Тогда, уважаемая самостоятельная женщина, каковы ваши предложения? — я поиграл бровями, смягчая сказанное.

Она хмыкнула, достала из сумки шкатулку и развернула бумагу.

— Давай пойдем по этой карте? Так гулять будет интереснее.

Я взял из ее рук карту. Сначала мы подгоняли улицы под изгибы линий, действительно похожих на лабиринт. Благо, город старый и богат на проулки в любые стороны, на любой вкус. Хотя чем дальше, тем четче они совпадали с "картой". Мы болтали о всяких пустяках, я рассказывал крутые истории с работы — их, конечно, было всегда довольно. Она тоже что-то говорила, я кивал и повторял последние слова, переформулируя в вопросы. В какой-то миг мне стало тревожно: показалось, я не узнаю улиц. Что людей нет — это понятно, ведь промозглый ветер не утихал. Но здания-то я должен помнить! Ближе к центру "лабиринта" мы неожиданно уперлись в лесополосу. Вглубь вела мощеная тропка. 

— Я не помню этого места, — сказала Майя. — Где мы?

— Ты же хотела идти по карте? — усмехнулся я.

Майя пошла первой.

Тропинка виляла туда и сюда, четко следуя нарисованному тушью орнаменту. Тут и мне стало как-то неприятно, мурашисто-прохладно, и вовсе не потому, что девушка, которую я выбрал скрасить себе вечер, теперь командовала парадом… 

Посреди крутого бока холма стояло нечто вроде обелиска. Вернее, это был скорее кусок базальта, большой голыш, срезанный по оси. Непроглядно-черное зеркало, в котором отражались выглянувшая из-за туч луна и два силуэта.

— Как-то не по себе, — Майя отступила, стала рыться в сумочке, вынула мобильник. — Здесь сети нет!

— Без паники. — Мой внутренний паникер (с этим придурком мы все еще иногда встречаемся, увы) был категорически со мной не согласен, но его прижал к стенке черепа мой внутренний маньяк контроля и душил, так что шансов отступить не было.

Я тронул холодную гладкую тьму.

— Чудесный образец спонтанного уличного искусства! — Я картинно повел рукой. — И прекрасно объединен с окружающим пространством… Я непременно узнаю имя художника, который это сотворил. Поспрашиваю, ведь у меня в друзьях сплошные искусствоведы, — я обернулся к девушке с самой обворожительной из улыбок.

По закону подлости Майя смотрела не на меня, а на бумагу.

— Хранитель желаний. Может, загадаем? Место прямо подходящее. Ой! — Порыв ветра вырвал листок и понес в темноту. 

Я поскакал следом и, едва не выпав из ботинка, увязшего в грязи, поймал. И чуть не выронил опять: на месте лабиринта была пустота, и надпись ένας.

— Энас! — воскликнула Майя, снова опередив меня. — Одно желание!

— Интересно, — я поскреб бумагу ногтем. — Наверное, чернила реагируют на температуру или свет. Один… Вероятно, это подсказки, порядок каких-то действий. Полагаю, нам попалась шкатулка фокусника.

Майя улыбнулась:

— Фу, господи… Я на минутку и правда испугалась. Давай все-таки загадаем? Что нибудь особенное! Чего раньше никогда не было! Такой хороший вечер, прямо хочется волшебства… — она вся лучилась воодушевлением.

А меня, разумеется, занимал вопрос как покруче выпендриться. Обычное желание "хочу, чтобы" — это для лохов без фантазии. Я подошел к камню, положил обе руки на гладкую поверхность, и сказал:

— Желаю не быть ни козлом, ни оленем!

Майя расхохоталась.

— Ну я же серьезно!

— Ну как уж вышло, ведь желание-то одно! Твоя очередь.

Я уступил ей место. Майя склонилась к самому "зеркалу", я видел как на нем белеют и пропадают пятнышки дыхания, и прошептала так тихо, что я не разобрал слов. 

— Прости, — Майя подошла ко мне, — Это слишком детское желание, я вдруг застеснялась.

Она что-то еще тогда сказала, но я не услышал из-за внезапной резкой боли в висках, от которой мигом зазвенело в ушах. Так это началось…

Быстро добавилась слабость и адская тошнота. Я с трудом выдавил какую-то отговорку и сбежал бегом, не видя перед собой ничего. Не верьте слухам, я намного хуже! Да, я сбежал, бросив девушку одну в лесу, рядом с неопознанным пугающим объектом. Как дед бы сказал (и он сказал, будьте уверены) — это не по-мужски. Что ж… он прав. Позже я отчаянно хотел верить, что с Майей все в порядке. Думал, что она загадала… но надеялся, что с ней эта неведомая сила обошлась не так, как со мной.

Бесит, когда люди отвечают "Ок" вместо "Все в вашей власти, Ваше Величество".

На другой день я лежал на ковре, пялясь в потолок. Дед сидел за компьютером, попыхивая самокруткой. Из открытого окна доносился гомон детской площадки.

— Знаешь, что я думаю? — дед постучал ногой мне по колену. Это вообще колено называется? До сих пор не уверен. Тогда их, получается, два? Одно спереди, другое сзади?

— Что? — без энтузиазма отозвался я.

— Ты с новыми технологиями-то знаком? ИИ всякие. Алиса, Шмариса, Сири есть — ума не надо… 

— Предположим.

— Так вот. Думается мне, что эта херота так же работает.

Я повернул голову — вернее, хотел, но чертов рог помешал, — пришлось просто скосить глаза.

— Чего? Ты думаешь, это какой-то технологический… эксперимент? Научный?

— Не знаю, — отмахнулся дед. — Но ты составил промпт. И составил его через жопу — соответственно, получил то, что получил.

Я перекатился на живот и подпер голову руками.

— То есть желание — это промпт? Но я не желал стать наполовину бараном!

— Зато пожелал "не быть козлом, и не быть оленем"! Частица "не" и до людей не всегда доходит, а уж до бинарных-то мозгов… Ты упомянул животное, и эээ… некий алгоритм посчитал, что тебе именно это и нужно — но шиворот-навыворот! Ты определенно не козел. Про оленя я не так уверен, правда… наполовину парнокопытное, рогатое… 

Я со стоном уронил тяжеленную башку на ковер и, ойкнув, потер лоб.

Карту я потерял в чаще, даже не помнил, в какой момент. Я как-то вышел из клятого леса в город, однако — позже проверил по навигатору — в том районе, где я нашел одеяло, не было не то, что леса, а даже захудалой рощи.

Дед хотел поехать в антикварный и попробовать найти дорогу заново, но я категорически не желал никуда выходить. Чтобы кто-то видел меня в таком виде?! Смеялся, ужасался, показывал пальцем — даже помыслить тошно!

Я попросил деда съездить ко мне, забрать деньги и кое-что из вещей. Штаны с бельем, конечно, мимо — как и мои новенькие замшевые дезерты… Эх. Но верхняя одежда — в смысле, на верхнюю половину — могла сгодиться. Не ходить же вечность в старом бабкином халате!

В общем, в свитере я застрял рогами… Но хоть рубашки пригодились. Футболки сам покромсал ножницами, чтобы пролезал весь этот суррогат короны, который впрочем, сдавливал мозг ничуть не хуже. Знаете сколько рога весят? То-то. А футболки получились даже неплохо — эдакий бомжацкий кутюр, почти Баленсиага.

— Может, тебе это… юбку? — предложил дед.

— Чего-о?

— Ну такую, готскую, — он повернул ко мне экран мобильника. — Вроде, неплохо.

— Вроде, — я расстроенно созерцал свои копыта. — Я валенки заказал, дома ходить. А то плитку тебе поцарапаю, а она и так несчастная.

— Глядите, чудо: на навозной куче эгоизма пробился росток эмпатии! — усмехнулся дед.

— Вообще-то, эгоизм есть базовый инстинкт выживания вида.

— Но ты же не можешь довольствоваться базовым, — всплеснул руками дед, — все обязан довести до ультралюкс! Зачем тебе тапки, признавайся!

— Ноги разъезжаются, — хмуро буркнул я.

Я заново учился ходить. Мыться. Работать удаленно (никому не советую). Шерсть впитывала воду, как губка, путалась, как сволочь, сохла целую вечность — без фена никак. Наклонишься просушить, пардон, жопу и хвост (отдельный мрак и тлен) — бац рогами об раковину! И снова шерсть. ВЕЗДЕ. На полу. В кружке. На экране телефона. Кстати, она у меня такая золотисто-рыжая, в цвет волос. И уши. Уши, задевающие щеки! Первое время постоянно царапал их расческой.

Поначалу я часто падал, соседи снизу приходили лаяться с Панком, рвались в квартиру, повергая меня в ужас (в первый раз я в попытке спрятаться вломился в шкаф, а потом целый день чинил полки). Впрочем, командовать дедом, как говорится, легко, но бесполезно — и дальше порога никто не прошел.

Пока я проходил пять попсовых стадий принятия и в стены бодался, дед ходил на работу, в магазины, и… да, теперь я понимаю — старался меня подбодрить. В своей манере, но правда, старался. Дед… это. Спасибо.

И прости, что расколотил тот сервиз… Это все рога.

Дед вошел, полюбовался осколки, сел у окна и закурил в форточку.

— Я не виноват, что у тебя кухня размером с гроб… Я тут с ума сойду.

— Так выйди на улицу! Всем на всех похер, никто и не заметит!

— Да щас — не заметит!

— Не знаю, паршивая ты овца или просто заблудшая, — вздохнул дед. — Может, тебе это… травки принести? 

— Я бросил. Но знаешь что? — я отложил веник, которым с переменным успехом собирал черепки. — Отвези меня на травку. В деревню, к бабке.

Дед поднял мохнатые брови, потом опустил, обдумывая сказанное. 

— Знаю, вы не разговариваете. Сколько?

— Десять лет. — Дед потушил недокуренную самокрутку. — Ну вот и будет повод, значит.

Он резво достал телефон, явно собираясь не тянуть кота за яйца в долгий ящик, но я прянул, перехватывая его руку.

— Эй, не так быстро! Баба Лена ведь не зря обиделась, а? Сначала включи это самое… контроль сарказма.

— Не ссы в компот, там повар ноги моет, — отмахнулся дед. — Разберемся.

Разумеется, разговор был чисто "все кипит и все сырое", но в этом хаосе баба Лена поняла, что ее родному внуку требуется помощь. И под покровом ночи, в одеяле (другом, чистом) полубарана засунули в дедова китайца и отвезли на деревню бабушке.

Перед выходом дед намарафетился так, словно собирался на свидание. С какой-нибудь эмо-гото-геронтофилкой. Обычно женщины постарше предпочитают менее экзотических попугаев, я точно знаю. Хотя бабушку "обычной" не назовешь. Они с дедом стоили друг друга — по крайней мере, мне в детстве так казалось. Я слыхал, что бабушке не нравились дедовы занятия эзотерикой, а он бурчал, что нынче вера осталась только у алоэ… Но из-за подобной чуши не разговаривать десять лет?!

— Почему вы все-таки поссорились, а?

Дед долго молчал, глядя на ночную дорогу из-под насупленных бровей.

— Потому-что кое у кого чувство юмора сильнее чувства жалости.

— У кого?

— У обоих.

Приехали к рассвету. Розово-молочный туман наполнял чашу, на дне которой располагалось село. Кричали петухи. Собаки кинулись ко мне лизаться, едва не опрокинув. Бабушка Лена колола дрова. Утерев пот со лба, обернулась.

— Шисят пять — баба ягодка опять! — улыбнулся я, — Привет, бабуль!

— Угу, волчья, — прошелестел дед, нервно вытирая руки о джинсы, на которых было больше всякого металла, чем ткани.

Бабушка воткнула топор в пень, пристально глядя мне за плечо — на мужа. Я услышал, как он сглотнул.

— Проходи в дом, Димочка, — сказала она, подойдя.

Дед молча махнул рукой и направился к калитке.

— Без него не пойду, — уперся рогом я. — Он меня спас! Ты сначала послушай, что случилось!

Бабушка посмотрела на меня внимательнее, сдвинула край одеяла и ахнула, увидев завиток рога.

— Фатулов! Это еще что за чертовщина? Это вы так старую дуру разыграть решили, да?! — она стремительно погналась за несчастным дедом, который, подняв руки, отскакивал от нее вдоль забора. — А ну иди сюда, Панкрат! Я тебя! С твоими потусторонними штучками!

— Да как ты могла подумать?! — возмущался, задыхаясь (а вот надо меньше курить!) — Парню и так несладко, ты хоть посмотри на него как следует! Успокойся, бесноватая!

— Язычник недоделанный!

— Фома неверующая!

— Мое мировоззрение, по крайней мере, формировала наука!

— Да у меня зрачки шире твоего мировоззрения!

Я устал от этой беготни, и сбросил свои покровы, подставив шерстяной зад взошедшему солнышку. У бабы Лены из рук выпала тяпка, которую она успела где-то подхватить. Да-да, бабуль, тогда-то ты и поняла, что рога — не самое прикольное, что у меня теперь есть… 

— Матушки! — она всплеснула руками.

— Вот! — отдуваясь, дед уперся ладонями в колени. — А ты не верила.

— Тебе поверь… Человек с единственной хорошей чертой — той, что делит жопу пополам.

— С тех пор морщин-то прибавилось, — дед выдал нечто среднее между смехом и приступом астмы. — Воды хоть дашь?

— Ладно уж, заходите оба.

В деревне было мирно. Тихо. Особенно по утрам: где-то трещал дятел, в ногах ворошилась кошка. Здесь есть двор. Не то, чтобы я раньше особо любил деревенскую пастораль, но это лучше, чем город, где вообще на солнце не выйти! Через стенку доносились приглушенные голоса. Разговаривают… Мне почему-то захотелось улыбаться. 

Тогда я впервые осмелился посмотреть на себя в зеркало как следует. С ног до головы. И понять, что я. Кем я стал. Сатир? Фавн? Что-то такое. И штанов, в общем-то не надо: весь срам скрыт густой шерстью. (Кстати, если кому невтерпеж знать — там все осталось нормальным, человеческим, иначе я бы уже точно в петле висел) Увиденное мною в отражении, в мягком теплом свете, на фоне деревянной стены с веничками сухих ягод, не показалось диким и уродливым. Скорее… сказочным. Впервые я почувствовал нечто, похожее на надежду.

— Проснись и ной! — в комнату ворвались мои старики. — Ленка тебе шьет штаны! 

— Широкие, с карманами, — кивнула бабушка, протягивая мне ворох темной брезентовой ткани. — Меряй! Панк, помоги.

Исколовшись об иголки, я с дедовой помощью натянул бабулино творение и снова встал перед зеркалом. 

— А неплохо! — поднял брови дед. — Эдакий фавн в постапокалипсисе. Сюда еще футболку твою драную, и вообще пучком.

— Но на улицу я не выйду! — решительно сказал я.

— Выйдешь, конечно, — фыркнула бабушка. — Мои штаны ты просиживать не будешь, и не надейся.

Хорошего понемножку — дед уехал на другой вечер, и мы остались с бабулей. Она занималась со студентами, давала видеоуроки будущим микробиологам. Я, перепуганный угрозой выгоняния на мороз, старался помогать: взял на себя готовку еды, благо, навыки имелись. Раньше использовались чисто как спецэффекты, но тут стейк по-выпендрежному никому нужен не был, и пришлось учиться варить кашу и лепить вареники. Сколько же терпения для этого требуется! Сначала вроде ничего, лепишь мелкие, аккуратные, а потом страшно охота закатать один большой тестово-творожный "снежок" и бахнуть в кастрюлю! Жаль, что он там не поделится на мелкие снежинки…

— Дим, а Дим. Я все спросить хочу. А какой ты… баран? Исфаханский муфлон? Алтайский аргали? Туркменский? 

— Не знаю, — Я пожал плечами, — Наверное, обычный. Русский.

— Обычный? — недоверчиво переспросила бабушка. — Ты когда такое слово-то выучил?

И вот действительно — в тот миг я впервые просек, что изменения затронули не только внешность. Раньше я бы удавился, но не назвал себя обычным. Вот еще! Да и вообще, я как-то подуспокоился, что ли. Нет, желание получить свое роскошное тело (и ортопедический матрас!) назад никуда не делось, но остальное — дизайнерский дом, вымощенный зеленым травертином, шелковые галстуки, понтовые знакомства, дорогое шампанское, терзания, тварь я андеграундная или сука мейнстримная… Как-то поблекло.

Бабуля несмотря на сказанное, не спешила выгонять внука за благословенно высокий забор. Внутри было хорошо, дышалось легко, огород пах вкусно, словно в детстве. Комарье меня не трогало. И даже близко не подлетало — бабуля теперь просила поваляться рядом в шезлонге, пока она розами занимается или там укроп пропалывает. Кошка ластилась чаще, чем к хозяйке. Веселые собаки радостно помогали мне подметать дорожку вокруг дома (ну то есть это они думали, что помогают, путаясь между ног и хватая зубами метлу). Курочки, степенно поклевывавшие червячков меж капустными грядками, тоже подбегали, стоило присесть и вытянуть руку. Может, я правда фавн? Со всеми вытекающими? А рассветное и закатное небо — такое красивое! Да, вот так, по-простому, кра-си-во-е, а не "окрашенное в оттенок Парнасской розы, с полосами цвета паука, замышляющего преступление*". Мягкое, податливое тесто в руках. И бабушка, конечно. Действительно — родной человек. 

И чего я раньше дурак-то такой был и толком не навещал их? Не говорил нормально, только через губу… наверное, тоже не меньше десяти лет! И кстати говоря, где теперь все эти друзья-знакомцы, с которыми мы отжигали в элитных клубах? Хоть бы один позвонил, осведомился, куда я пропал. Разве что обычная рассылка от моего фитнес-тренера пришла — и все на этом.

Дед звонил мне по видеосвязи каждый вечер справиться как поживает новоиспеченный лесной божок, но я-то знал, что эта причина не единственная. И каждый раз находил предлог, чтобы подойти к бабуле поближе и вмешать ее в разговор. Слышать, как они обмениваются подколками, тоже было очень приятно.

Но вернемся к нашим баранам. Я боялся встретиться с людьми. Однако пришлось-таки встать с этим страхом лицом к лицу. Послала меня бабуля однажды пасынковать помидоры. В наушниках играл андеграундный фонк — все как я люблю: злобный техно-бит, дамские попискивания и такой звук, будто писали на зажеванную кассету в багажнике дребезжащей девятки. На голове нахлобучена бабулина огромная бесформенная шляпа, закрывавшая от солнца не только башку, рога и плечи аж до локтей, но и трех жмущихся в тень курочек.

Танцевать, наверное, получалось не очень — координация все еще оставляла желать лучшего — а вот вертеть задом, особенно если там есть хвостик — вполне ничего. Но в какой то момент я очевидно, увлекся. Очнулся, когда одна из жердей, задетая копытом, опасно покосилась и ткнулась в забор. А оттуда выглянула взъерошенная кудрявая голова и уставилась на меня во все глаза.

Я сразу Машку узнал, несмотря на то, что не видел почти двадцать лет. Соломенные кудри, вздернутый нос, царапины и синяки от вечных падений с деревьев, заборов, коровьих спин. Я выключил наушники, едва не сбив спасительную шляпу, но вовремя схватил ее за поля и натянул поглубже. 

— Привет! Не узнал?

— Привет, Маш, — прохрипел я.

Главное не двигаться. Может, так не заметит? Курочки беспокойно закудахтали, собрались у моих ног и грозно распушились. М-да, бог не выдаст, свинья не съест… 

— Димас. Ты вырос… И смешно воешь, — фыркнула Маша. — Я услышала, сначала не поняла. Дядя Толя тоже зашел, спросил, откуда звук. Я и полезла посмотреть, что это с бабленой приключилось. Может, в колодец провалилась и зовет. А это ты!

А я даже не знал, что подпеваю на всю деревню… Неконтролируемый приступ яркости, блин.

— А чего ты в этом сомбреро прячешься? Обгорел? — я невольно отступил. — Ой. Хромаешь, что ли? — Маша исчезла, но уже через тридцать секунд, за которые я успел добраться только до угла дома, вбежала в калитку. — Что случилось? Авария? — меня ощупывали взглядом с головы до ног (копыта, по счастью, были закрыты длинными штанинами)

— Нет. Заболевание. С-сложное.

— Какое?

Я пытался собраться с мыслями, но они на собрание не пришли. Зато курочки следовали за мной, как тупенький отряд спецназа: с воинственным видом, но не в силах понять, кто враг.

— Долго объяснять.

— И не лечится? — жалостливо всплеснула руками Маша.

— Боюсь, нет…

В этот миг я озвучил то, в чем не смел признаться. Наверное, на моем лице что-то такое промелькнуло, и Маша потупилась:

— Извини, я так накинулась… Просто я же парамедик. Больно?

— Нет.

— Как ты вообще? — Она улыбнулась, тряхнула кудряшками. — Надолго приехал?

— Пока не знаю.

— А я как всегда, на лето. Хочешь пойдем на речку вечером? Там хорошо, не жарко и стрекозы.

— Благодарю, но вынужден отказаться.

— Меня-то можешь не стесняться! — Маша очень знакомо свела брови, еще чуть — и топнет ножкой, как в пять лет, когда я отказывался прыгать с сарая на стог. — Ну я не настаиваю, просто предлагаю.

— Спасибо. Мне еще работать надо.

— Ну, тогда увидимся, — грустно вздохнула Маша.

Из-за угла выскочил Мухтар, ломанулся с прыжками и лаем то ли играть, то ли помогать курочкам охранять меня от вторжения в личное пространство. Я потерял равновесие и кирдыкнулся спиной на грядку, копытами кверху. Шляпа слетела. Сильно запахло петрушкой. Я лежал и смотрел на Машу, парализованный смесью страхов.

— Пожалуйста, не… — я бы взмолился, но слова упорно пытались превратиться в блеяние.

— Что?

— Не знаю. Пожалуйста ничего!

Мухтар рыл носом землю, пытаясь подлезть мне под плечо, куры, испуганные его вмешательством, разлетелись. Маша хрюкнула, нервно потрясла головой. Потом присела, тронула пальцами мою лодыжку.

— Это правда… не костюм? 

— Увы.

— Как? Какой-то генетический дефект? Эксперимент? И… можно еще потрогать?

Я приподнялся на локтях, выплюнул упавший на лицо лист петрушки. 

— Щекотно. 

— Можно я ухо? — она дотянулась, провела ладонью. — Бархатное какое! До чего медицина дошла!

— Тебе не… Тебе нормально? — прошептал я.

— Что?! — изумилась Маша. — Конечно! Необычно, прикольно, по-сказочному. Погоди, если "увы", то… Я думала, ты специально.

Я помотал башкой и наконец, встал — нифига не грациозно, зато сам. Внутри теснилась масса эмоций, вопросов и предположений. Но главное — чуть не до слез было хорошо от того, что посторонний человек — симпатичная молодая девушка — не отвернулась от меня-барана с отвращением. Значит, жизнь продолжается? Так, что ли?

Машка помогла мне дощипать помидоры, а потом мы сели на крыльце и проговорили почти до вечера. Узнав, чем я занимаюсь (-лся) по жизни, Маша пришла в восторг и немедленно попросила организовать ей свадьбу: парень как раз недавно сделал предложение. Для меня это, конечно, прозвучало как "почини тостер, тыж программист", но да ладно. Другие не обязаны разбираться в тонкостях моей профессии… Кстати, как давно мне все перестали быть обязаны?!

Бабушка тактично прикидывалась, что нас не видит, и чем-то занималась с другой стороны дома. Уже потом, когда я, сполоснув измаранные в земле копыта в заботливо поставленном у входа тазике, пришел ужинать, сказала:

— В интернете пишут, что наблюдение за овцами делает людей счастливее.

— Это ты про Машку? — усмехнулся я.

— Да не только… Ты изменился к лучшему, Дим. Все-таки эта херь инопланетная тебя правильно поняла. Даже глубже, чем ты мог бы сам.

Я присел у стола и осторожно спросил:

— А какой я был раньше?

— Я за глаза тебя только сучонком и звала.

Я вздохнул.

— Что еще в интернете про баранов пишут? 

— Рецепты. Так вот растишь, растишь мелочь, растишь, а она потом… Иди сюда.

Мы обнялись. И ни рога не мешали, ни шерсть, ни то, что я выше на две головы. На глаза навернулись слезы. Не-не-не, я все еще альфа-самец, я не буду плакать!

— Тогда та штука в лесу получается… суковыжималка?

— Ну, наша порода! — рассмеялась бабуля.

— У вас тут какой-то дурдом!

— Что значит "какой-то"?! Лучший в городе!

Полез раз Мичурин за вишней на березу, тут-то его арбузом и накрыло. Прямо как меня — гормональной бурей. Думаю, потому что один из жутких страхов "больше мне в жизни никто не даст" оказался если не уничтожен, то сильно сдут разговором с подругой детства, которая не воспринимала меня как чудище. Я почитал поподробнее про фавнов и пригорюнился — у них, судя по легендам, либидо размером со вселенную… Но у тех, сказочных, были на все готовые нимфы под боком, а мне куда податься прикажете?

У Маши — жених. Других молодых девушек в селе не было. Да и парней тоже (да, когда пар из ушей валит, о чем только не думаешь) а ехать куда-то искать амур я пока еще опасался. Зато мысли про Майю, с которыми я сражался как мог с того самого вечера, вернулись. Голая страсть, круто замешанная на ужасе — так себе микс, но вставляло жестко: ох и икалось Майе в тот период, наверное!

У всех вокруг, блин, личная жизнь била ключом: дед Панк уже дважды приезжал к бабуле, Машка, как я и сказал, занята, даже Мухтар нашел себе помесь болонки с кочергой и умильно облизывал ее у конуры… Эх. Я отжимался, подтягивался на брусе крыльца, имитируя походы в зал — короче, пытался перегнать энергию в другое русло. Но хер там был! (К сожалению, это лишь выражение) Оставалось только слушать миксы на Сатисфэкшн да вздыхать. От тоски полез на чердак, нашел свои детские игрушки, а среди них старую дудочку. Пришлось учиться заново попадать в ноты.

— Ну, теперь ты настоящий фавн, — сказала бабуля, спалив меня за музицированием. — Может, позвонишь ей? Своей той девчушке. 

У меня аж дуда из рук выпала. Или бабушка очень проницательна, или по мне все так хорошо видно. Где мой талант держать лицо?!

— Ни за что! А вдруг… вдруг это она подстроила? Или вдруг у нее еще хуже, и это я виноват! Ведь это я настоял на покупке именно этой шкатулки. А если это она просчитала, что я так отреагирую, и…

— Стоять! — рявкнула бабуля, — прикрути паранойю, таки не побрезгуй, возьми себя в руки! Неплохо ты заколебался на ровном месте, я же просто спросила. Не хочешь — не звони.

Полночи смотрел на наш чат в телефоне. Мой омерзительный подкат по всем правилам элитного пикапа, ее смешливая реакция, мое приглашение, ее ответ. Дата, время. Блин, что ж мы так немногословно-то? Добавить строку хотелось неимоверно. Но что я — животное? Не написал.

Бегал (как уж мог) кругом двора, воссоздавал свои обычные тренировки. В планку стать не вышло — копыта и форма ног не та. Пробовал на мостик — зацепился рогами за камень, чуть шею не сломал. Дед, который это видел, ржал как конь и дразнил порнонормальным явлением.

Бабуля сшила мне вторую пару джинсов — выходных. Однажды я таки отсюда выйду... Тем более, что вся деревня уже знала: слухи сороки разносят. Судя по фасону со всякими ленточками, бабушка подсмотрела, какой прикид носят нынче поклонники аниме. А я что? Я ничего. Как-то устраивал закрытую выставку хентая. Было горячо… Так, мысли снова уходят не туда. 

Дед с бабкой, вроде, совсем помирились: раньше, когда сидели вдвоем, тишина на крыльце искрилась напряжением, а теперь — умиротворяюще баюкала. Мы пили чай втроем, потом бабуля ушла за пирогом, а мы остались. Дед вынул мой наушник, всунул себе в ухо и поднял бровь:

— Электронщина опять? Ну хоть это не изменилось.

— А что я теперь слушать должен по-твоему? Кадышеву?

Дед хмыкнул.

— Может, влог будешь вести?

— Да ну. Загребут еще…

— За что? Все решат, это графика или этот, как его… костьплэй. Главное, локацию не палить. А так может, хоть какие деньги пойдут.

Он был прав: не сидеть же у бабули на шее… Сбережения-то кончаются. И даже если я продам квартиру и тачку — о чем я уже подумывал — на всю жизнь мне не хватит. Да и заняться чем-то снова захотелось. Не просто в огороде сорняки полоть, а создавать что-то. Пусть не такое, как раньше, но все же. А влог, если его правильно подать — это искусство…

— Я все думаю, как снять твое... проклятие? — дед курил, глядя на звезды. — Может, таки сходить? Хоть попытаться найти то место.

— Желание одно, — упрямо буркнул я. — И я его потратил.

— А если я за тебя загадаю? 

Я повернулся к нему.

— Сдурел? Ты бы потратил на меня свое единственное желание? Когда мог бы пожелать себе вечную молодость, или... ты что, дед... Серьезно… — у меня задрожали губы.

— Ох и баран ты у нас, — дед потрепал меня по вихрам меж рогов. — Конечно, потратил бы, о чем разговор!

— Я бы... никогда… Я был такой дурак... Правда баран, баранище, козлина мерзкая... 

— Не самоедствуй, растолстеешь. Все, что мне надо, у меня и так есть. С некоторых пор. Благодаря тебе, кстати!

Из дома вернулась бабуля, присела, поставила нарезанный пирог на столик. 

— Ну что, поедешь искать ту червоточину?

— Нет.

— Чего ты боишься? — спросила бабушка.

— Ну вдруг… Опять оно поймет как-нибудь... не так? 

Станешь тут случайно маньяком-убийцей. Или вырастут еще и щупальца в придачу. Нет, некоторым такое нравится, конечно (не осуждаю). Но сам предпочту обойтись. Как бы я сформулировал запрос к черному булыжнику? Вернуть все обратно? Сделать как было? Но... а как было? Хорошо ли? Сейчас пожалуй даже... лучше. Во многих смыслах. И мне, и бабуле с дедом. Да и другим, вроде как, нигде не жмет.

Мы подскочили от громкой трели. Телефон у меня не звонил уже давно, таскал его с собой чисто по привычке. Я взглянул на экран и обмер. Звонила Майя.

Я отдал мобилу бабуле и сбежал в дом, закрылся подушками, чтобы ничего не слышать — как в детстве, когда взрослые ругались…

Через некоторое время меня потрогали за плечо.

— Майя просит разрешения приехать.

Я согласился, конечно. Альфа-самец же. И трясся потом до самого ее приезда, как камертон после встречи с царь-колоколом.

***

Я там, кажется, Машу называл симпатичной? Так вот: когда Майя вышла из машины, я понял, что мне конец. При ярком свете дня она была еще прекраснее. С той же стрижкой "пикси", длинными сережками и в легком летнем плаще до самого пола. Фея, не иначе. Майя заплакала, как увидела меня, закрыла лицо ладонями. Потом подошла и прошептала: 

— Можно… тебя обнять?

Когда я в ответ обхватил ее руками, то сразу понял, что она загадала. И едва справился с комом в горле от этого понимания.

Мы ушли далеко, в лес. Клещей я не боялся, и Майе объяснил, как это работает. Она очень переживала, что нас кто-нибудь увидит, все время оглядывалась. Согласилась снять свой плащ, только когда мы оказались в совсем уж в глухой чаще.

Крылья были божественно красивы. Ничего подобно я в жизни не видел — а повидал я много, уж поверьте. Что-то среднее между бабочкой и летучей мышкой — бархатистые, шелковистые, в некоторых местах полупрозрачные, в других — покрытые сложными радужными узорами. Они меняли цвет в зависимости от освещения, будто вбирая в себя самые яркие, но при этом гармоничные оттенки окружающего пространства.

— Ты можешь их… расправить?

Майя кивнула смущенно, и я ахнул от невероятного зрелища. 

— А вот летать… не могу. Даже немножко. Этого ведь я не загадывала, — прошептала она. 

В траву закапали слезы. Ну как тут было не обнять ее снова?

— А я способен лазать по отвесным стенам. Но практически — не могу: высоты боюсь.

Мы гуляли по тихому солнечному лесу и говорили — просто обо всем. То самое уютное чувство, которое я подметил еще тогда — вернулось. Только теперь стало сильнее, теплее. Я думал о том, что Майя думает, что ощущает. И когда видел, что ей хорошо — мне становилось хорошо втройне. Оказывается… так это работает? Да? Эмпатия?

— А я темноты боюсь, — призналась Майя. — Большая девочка вроде, а всегда оставляю зажженным ночник. Я же у болота живу, там всякое крякает. Днем прикольно, а ночью страшно бывает… одной.

— Тогда надо возвращаться, солнце уже катится вниз.

Через несколько поворотов звериной тропы я все же спросил:

— Потому ты согласилась на свидание?

— Отчасти. Ты показался мне тем еще… фруктом. Но хотя бы красивым.

Я улыбнулся.

— А теперь?

Майя остановилась, посмотрела на меня.

— А теперь лучше. — Она потянулась, провела пальчиками по рогам, и я чуть не подпрыгнул. До того и не знал, что там внутри нервы! — Скажи, Дима… А я вот такая… тебе…

Я не выдержал и поцеловал ее. Она словно того и ждала. 

Ну а потом что… Упал-отдался.

Домой мы вернулись уже ночью, благо, я хорошо ориентируюсь на местности. Бабуля оставила нам романтически розовую зажженную свечу у кровати со свежим бельем… Да-а, баба Лена явно у меня сверхъестественно проницательная!

Утром Майя нашлась на кухне, беседующей с бабулей.

— У вас такая красота! Век бы тут жила.

— Так оставайтесь, дом-то большой, — ответила бабушка, и подмигнула мне.

Майя обернулась:

— Доброе утро, мой фавн.

— И тебе, моя добрая фея.

Когда бабушка вышла во двор, я сел за стол, а Майя — ко мне на колени (верхние колени, да, но мне ничего уже не мешало). На плечо прыгнула кошка и принялась тереться о шею, из окна довольно закудахтало и залаяло, разделяя мои чувства.

— Может мы подумаем над тем, как добраться до камня, составить запрос... Только давай еще немного поживем в сказке, ладно?

Вам, наверное, интересно, с какой точки повествования я все это вещаю. Так вот: вы находитесь здесь.