Все гости, приехавшие на торжественный прием, заняли свои места за столами, украшенными изысканными скатертями и сверкающей посудой. Легкий шепот разговоров наполнял пространство, смешиваясь с игривым звучанием музыки, которая медленно заполняла зал, напоминая о предстоящем празднике. В воздухе витал аромат гурманских блюд, которые с нетерпением ожидали своего часа, чтобы порадовать изысканные вкусовые предпочтения собравшихся.
Свет мягко освещал лица гостей, отражаясь в бокалах, усыпанных мелкими сверканиями. Каждый стол был настоящим произведением искусства, олицетворяя гармонию и роскошь. А вокруг витала атмосфера ожидания и волнения, подчеркивающая значимость события, которое притягивало самых уважаемых и ярких представителей общества.
В центре зала царила непринужденная роскошь. Золото на приборах искрилось при каждом движении, а витиеватые узоры на стенах создавали впечатление сказочного замка. Гостей встречали приветственные слова, наполненные теплотой и радостью, а потом зазвучала тихая музыка, наполняя пространство волшебством.
В центре зала возвышалась позолоченная арка с цветами. Внимание всех присутствующих было сосредоточено на моменте, когда хозяин вечера поднимет тост, отмечая дружбу, любовь и единство, которые связывают людей на этом волшебном вечере.
— Минуточку внимания, у меня есть тост, — сказал Березовский, поднимая бокал с игристым вином. В зале воцарилась тишина, все взгляды устремились к нему, полные ожидания. Он продолжил, его голос был наполнен теплотой и искренностью.
— Дорогие друзья, сегодня мы собрались здесь не просто так. Давайте поднимем наши бокалы за то, что объединяет нас. За дружбу, за любовь, за взаимопонимание! И конечно же за свободу! — добавил он глядя на Литвиненко.
Согласные голоса отразились эхом в зале, а бокалы столкнулись с легким звоном, наполняя атмосферу уютом и светом.
Березовский посмотрел на Майю и на сидящего рядом с ней Литвиненко, его мысли были полны противоречий. В глазах Майи мерцали огоньки неопределенности, она не знала, какого исхода ожидать в этот самый момент. Литвиненко, с другой стороны, внушал спокойствие, олицетворяя хладнокровие, которое лишь подчеркивало всеобъемлющую тайну ситуации.
— Я слышал, что у вас отличный вокал, — обратился к Майе Березовский, — Не могли бы вы исполнить что-нибудь для нас?
Она погрузилась в размышления, наблюдая за толпой, собравшейся вокруг, которые с нетерпением ожидали ее ответа. Музыка всегда служила для нее источником утешения, и лишь тогда, когда сердце было наполнено уверенностью, она могла петь. Но в этот момент что-то внутри нее встрепенулось.
— Не думаю, что мои песни годятся для таких приемов, — заволновалась она.
— Что маленькая пташка испугалась какой-то горстки акционеров? — в шутку подначивал ее Андрей Луговой.
— Я вовсе не испугалась, а ты провокатор! — парировала Майя
в ответ на насмешливую реплику.
— Важны не песни, а кто поет, — успокоил ее Литвиненко, — Иди, у тебя прекрасный голос.
— Хорошо, — наконец выговорила она, — Майя взяла в руки микрофон.
Когда Майя начала петь, её голос, подобно нежному ветерку, заполнил помещение, разливаясь по залу яркими мелодиями, а акционеры соскочили со своих мест и пустились в пляс, включая Березовского, который тоже не удержался.
— Приложу ладонь к глазам от солнца.
Почему-то сердце часто бьётся,
Ветер с моря и летают чайки,
И сверкает вышивка на майке.
Большими буквами написано «love»
Я думаю, что ты уже готов!
А пароход идёт на всех парах,
Я знаю наперёд, что до утра
Мы будем волнами, мы будем цунами.
Мы взрослые, нам пора, пора
А пароход идёт на всех парах,
Я знаю наперёд, что до утра
Мы будем волнами, мы будем цунами.
Мы взрослые, нам пора.
Три, четыре, пять. я посчитала
Сколько дней стоял ты у штурвала.
Мне с тобою страшно не бывает,
Может я отважная такая.
Девятый вал — всего лишь пустяки,
Когда касаюсь я твоей руки
А пароход идёт на всех парах,
Я знаю наперёд, что до утра
Мы будем волнами, мы будем цунами.
Мы взрослые, нам пора, пора
А пароход идёт на всех парах,
Я знаю наперёд, что до утра
Мы будем волнами, мы будем цунами.
Мы взрослые, нам пора.
А пароход идёт на всех парах,
Я знаю наперёд, что до утра
Мы будем волнами, мы будем цунами.
Мы взрослые, нам пора, пора
А пароход идёт на всех парах,
Я знаю наперёд, что до утра
Мы будем волнами, мы будем цунами.
Мы взрослые, нам пора.
За столом беседовали Луговой и Литвиненко.
— А не хило твоя девочка на шпильках отплясывает — удивлялся Луговой, —Теперь я знаю как я назову свою фирму, если открою ее.
— И как же?
— «Девятый Вал»
Когда Майя завершила своё выступление, все снова расселись по своим местам.
— Это было потрясающе, — обнял ее Литвиненко, — ты завела весь зал!
Она, с легкой улыбкой на губах, взглянула на него, в ее глазах читалась радость и, возможно, небольшая доля смущения.
— Ты не представляешь, как сильно ты вдохновляешь меня, — продолжал он, не в силах отвести взгляд от её сияющего лица.
— Я просто знала для кого я пела, — она смеялась, и её смех напоминал мелодию, которая смягчала даже самые суровые сердца. Её энергия была заразительной.
— Борис Абрамович! — позвал его Луговой.
— Да.
— А почему у вас такое шампанское горькое? — подмигнул он ему.
— Горькое?! Потому что… Горько! Горько!
— Горько! — подхватили акционеры.
Литвиненко взял Майю за руку, и обнял ее глаза их встретились, напоминая о том, как долго они ждали этой встречи .Их губы соприкоснулись с нежным трепетом, и все сомнения улетучились, оставив только искреннее счастье.
— Раз, два, три, четыре! — считал зал хором.
В зал ворвались вооруженные люди в масках, их черные силуэты резко контрастировали с ярким светом люстр, сверкающих над головами шокированных гостей. Крики заполнили пространство, словно смятение воцарилось внезапно, как если бы невидимая рука выдернула коврик из-под ног. Лица людей, когда-то сиявшие радостью и весельем, теперь наполнились ужасом, а сердца забились в безумном ритме.
— Все на пол! — закричал один из налетчиков, его голос резонировал через зал, не оставляя места для сомнений.
В зале погас свет и раздались автоматные очереди, послышался крик и топот, посыпались осколки от люстры.
На фоне суматохи вырисовывались зловещие силуэты, мелькавшие в полутени.
Когда в дверь вошел человек в строгом костюме, значительно отличавшийся от остальных, в зале ощутилась напряженная тишина.
Человек в костюме тихо, но уверенно произнес:
— Александр Вальтерович Литвиненко, вы должны проехать со мной…