Трещинки

− Эх, семерочку тебе не дали, − с усмешкой сказал Васяня, кивая в сторону суровых женщин в белых халатах, сидящих за пультами. − Уж я уговаривал их, уговаривал…

Рогов покрутил шеей, поправил воротник тренировочного комбинезона. После центрифуги как всегда было и хорошо и неважно одновременно, причем «хорошо» все-таки, наверное, больше. Будто в спортзале поработал вволю, лежа при этом горизонтально.

А Васяня дурью маялся, ведь любая нагрузка выверена для каждого персонально, врачи Центра − люди лютые, непреклонные. Шесть «же» − значит шесть, и никаких.

− Это тебе Вернера надо было уговаривать, ибо он имеет на наших дам воистину магическое влияние. Кстати, где он?

− Выскочил куда-то… Вроде от начальства позвонили.

Рогов почувствовал, как шевельнулось внутри беспокойство, как наждачкой шоркнуло. Случалось, что экипаж незадолго до полета меняли: или медики обнаружат чего или (не приведи Небо) травма. Пока у них всё вроде бы благополучно… Но Рогов никогда не рвался наверх так, как сейчас. И была для этого вполне определенная причина.

Только ведь именно когда зубами держишься за место в корабле, когда горы готов свернуть, чтобы полететь − хоть тушкой, хоть чучелком, хоть снаружи к грузовику пристегнутым − как раз и случаются нежданчики. Проверено многими поколениями суеверных покорителей орбит.

Рогов не имел склонности нагнетать раньше времени, но наверх в этот раз хотелось аж до сердечных спазмов. Главное, чтобы спазмы эти на кардиограмме Лидия Федоровна не увидела; доказывай потом, что никакое это не нарушение синусовых ритмов, а просто соскучился...

− Василий Никанорович, ваша очередь, − позвал оператор.

− Класс! − довольно крякнул Васяня и полез внутрь капсулы. Центрифугу он любил, пожалуй, больше всех в отряде. Мелкий, поджарый, а крепкий, как из стали.

Громадный маховик двинулся, поплыл, постепенно набирая скорость, лениво размахиваясь в покатом цилиндре зала. Рогов встал за белыми спинами так, чтобы и не мешать и одновременно видеть лицо бортинженера на центральном мониторе. Васяня, облепленный датчиками, смотрел куда положено, чуть улыбался и в целом выглядел довольным. Рогов размышлял, не набрать ли Вернера, когда неожиданно тот сам нарисовался рядом.

И опять в груди вдруг царапнуло, противненько так.

− Герман Андреевич, − вполголоса сказал инструктор экипажа. − Вас вызывают…

По имени-отчеству, вот даже как. Анатолий всего года на два моложе, и они всегда были на «ты». Значит, что-то стряслось.

− Сам ничего не знаю, − добавил Вернер. − Только это очень срочно. Борисоглебский приехал... Они наверху, у Меркушева в кабинете.

Рогов, деревянно ступая, и внутри тоже весь деревянный, то ли от центрифуги, то ли от нехороших предчувствий, вышел из зала. Поднялся на лифте, глядя на свое напряженное лицо в зеркале. В мыслях перебрал последние пару месяцев − нет, ничем не грешен, но приблизившаяся перспектива остаться на Земле все равно отозвалась короткой тошнотворной судорогой в горле. Никак не получалось с этим противным предчувствием свыкнуться.

Секретаря на месте не было. Рогов постучал, дождался короткого «Войдите!» и шагнул в просторный кабинет.

Начальство собралось в полном составе. Совсем в полном, даже старик Соколов озабоченно моргал выцветшими, но всё ещё умными глазами. Саша Дмитриев, командир отряда, что-то сосредоточенно листал на планшете и даже головы не поднял. В дальнем углу, нервно покручивая в руках телефон, сидел мрачный Ильясов, врач действующего экипажа… Это, пожалуй, плохо. Рогов поздоровался и стоял, не зная, что и думать.

Глава Космического агентства Борисоглебский посмотрел пристально, качнул лысой головой, отложил в сторону какие-то бумаги. Начальник полетов Меркушев − злющий, аж дымится − подвинул Рогову по столу синий от печатей и весь в лохматых подписях документ. «Обязуюсь не разглашать третьим лицам конфиденциальные сведения, которые будут мне доверены или станут известными».

Что делается, подумал Рогов, молча ставя свой короткий росчерк внизу страницы.

− Да ты присаживайся, Герман Андреич, в ногах-то правды нет, − проскрипел Соколов.

Старая трещина в служебном rum-модуле нервировала экипажи Станции 3000 уже несколько лет. И Рогов тоже самолично герметизировал ее. Да без толку: ни отечественные, ни зарубежные герметики не брали эту дрянь, хоть умри, ничего ей не делалось. С удовольствием пожирала она все, что ей скармливали, игнорировала любые заплаты. Азот и кислород приходилось подвозить грузовиками несколько раз в год − выходило накладно, а газовый преобразователь так до сих пор и не сертифицировали... И пока специалисты спорили да согласовывали, воздух утекал. Зарубежные коллеги недовольно цокали и поднимали вопрос о полной консервации модуля. Причем, иногда намекали на это публично, в соцсетях, что вызывало изжогу не только у Борисоглебского.

Дела и вправду были неважные. Утром rum-экипаж по секретному каналу связи сообщил, что, похоже, появилась еще одна трещина − на сей раз в nusa-сегменте. Павел Брагин стал невольным свидетелем того, как Уоллес с напарником сетовали друг другу, что герметик не сработал. Причем, явно паниковали, поэтому и говорили на повышенных тонах.

ЦУП Хоторна на эту тему молчал, и экспаны на борту молчали тоже, как воды в рот набрали. Борисоглебский сделал официальный запрос, но за океаном изобразили удивление. Быть такого не может. На борту все в порядке. Nusa-модули самые надежные во Вселенной.

Когда Меркушев сказал о трещине, Рогов моментально включился, и все его предчувствия отошли на задний план, стали неважны, как всегда, когда поставлена задача и нужно действовать. Сработал десятилетиями отработанный механизм; натренированные разум и тело не подвели, про себя Рогов отметил это с удовлетворением. Известное дело, что каждый в отряде внимательно, а когда и с тревогой прислушивается к своему организму, что в физическом смысле, что в психологическом − не сбоит ли.

Рогов пока не сбоил.

− Умельцы наши из «Инновации» сварганили еще один вариант герметика, с наночастицами и всё прочее. Документация у инструкторов, покажут-расскажут, − руководитель полетов смотрел в стол и о новом современном материале говорил как о тарелке каши. − Дело такое, Герман… Времени у нас в обрез. Один формальный вопрос задам − через две недели полетишь?

− Да, − тут же сказал Рогов. Может, излишне поспешно, даже удивиться не успел, как вырвалось.

Борисоглебский шевельнулся, зыркнул из-под густых бровей:

− Ты ведь уже догадался, что дело не только в трещинах? Молодец. Теперь слушай внимательно…

*

Ночь навесила на окружающее пространство темное свое покрывало, только на горизонте небо еще рыжело. Рогов немного посидел, положив руки на руль и любуясь остатками заката, потом глянул на часы. По Гринвичу рабочий день у мужиков в разгаре, отвлекать негоже... Взял в руки неказистую и тяжелую как кирпич трубку спутниковой связи. Личные звонки с Земли на Станцию 3000 до сих пор были строго регламентированы, и Рогов выпросил трубку у связистов вроде как с неохотного разрешения Меркушева: тот хмурился, морщился, но в конце концов разрешил на две минуты вклиниться в рабочее расписание экипажа.

Однако теперь Герман сомневался, стоит ли дергать Михалыча и Пашку. И без того непросто им там сейчас, а эксперименты сами себя не сделают, программу надо выполнять. «Позвони мне сам, когда освободишься», − мысленно послал просьбу Рогов и достал из нагрудного кармана сотовый с фотографией дочери на заставке − сообщить новости семье. Наверняка расстроятся девчонки, хотели ведь летом рвануть все вместе на Камчатку, и вот поездка снова откладывается. Впрочем, отдать надо жене должное: она, пошучивая, что родители не случайно назвали Рогова в честь второго космонавта планеты, всегда понимала, насколько важна для него возможность летать, и никогда не роптала сверх нормы.

Великое это дело − понимающая жена…

− Надолго? − после выразительной паузы вздохнула в телефонной трубке Тамара.

− На четыре месяца, − подпустив в голос ноток раскаяния ответил Рогов. − Плюс подготовка… Вернусь, съездим хоть на Мадагаскар, если захотите.

− Ладно уж, − снисходительно фыркнула она, вроде как позволяя лететь, хотя ее разрешения и не требовалось; супруги Роговы играли в эту игру много лет, и им еще не надоело. − Там Пашка твой, присмотрит за тобой… Ужинать-то едешь?

− Еду. Скоро буду.

Нажав отбой, Рогов открыл дверь автомобиля и шагнул в начинающуюся уже ночь, поднял голову. Вверху, на темном бархате мерцало, переливалось и заговорщически подмигивало рассыпанное серебро.

− Там Пашка мой… − едва слышно прошептал Рогов, ощущая на этих словах свое сердце не только в груди, но и во всем теле, и даже в звездах над головой − везде.

*

− Бу-удут на тебя-а звезды удивле-енно смотреть…

Васяня подпевал очень старой песне из динамиков; плейлист у него опять древний, как останки мамонта, но хотя бы музыкальный слух в наличии... Рогов молчал, глядя на толстого белого кота над пультом − «индикатор невесомости», игрушка-талисман от дочери. Все необходимые операции были проделаны, оставалось ждать, когда отработает Земля. После двухнедельной предстартовой горячки появилось чуть-чуть времени на подумать, и Рогов перебирал свои мысли как камешки.

Дело, конечно, не столько в пресловутой трещине, на которой герметики испытывать можно до второго пришествия, сколько в экспанах, находящихся на борту Станции. Трое. И еще шестеро на подходе − «Вдохновение» должен причалить в следующем месяце. Экспаны, как всегда, забивали свои корабли под завязку, будто стремились перещеголять всех на свете даже в таком параметре, как количество людей в экспедиции. И не стоило бы это выеденного яйца, если бы они сразу уведомили о нештатной ситуации, как обычно и делалось по Конвенции.

А еще экспаны практически перестали контактировать с rum-экипажем. И случилось это незадолго до известия о второй трещине.

Рогов знал их: с Уоллесом когда-то даже семьями в гости друг к другу ходили, с Дэном три года назад готовился в дублирующем экипаже на перекрестный, Мара проходила подготовку в Центре и очень любила баню и все банные традиции… Все трое казались ему адекватными людьми. Тем непонятнее этакие закидоны на высоте пятисот километров над планетой.

Зарубежные коллеги и на Земле и на борту Станции 3000 уверяли, что ничего в nusa-модуле не произошло, а Павел Брагин как минимум непорядочно оговаривает экипаж, как максимум − страдает слуховыми галлюцинациями и подлежит медицинскому осмотру и списанию на Землю вместе со своим командиром. Пока все высказывалось исключительно кулуарно, но недалек тот день.

Рогов сжал зубы. Обстановочка на борту еще та… Секретные инструкции ему были выданы, но лучше бы, конечно, применять их не пришлось.

С головой погрузившись в подготовку к полету, Рогов не знал и знать не хотел, как Агентство обосновало перед мировой общественностью неожиданный, заранее не анонсированный запуск еще одного rum-экипажа к Станции 3000. Он не заглядывал в Сеть, не общался ни с кем из пиар-отдела и отмахивался от Васяни, который всё порывался пересказать ворох последних новостей и мемов.

Васяню Рогов затребовал себе сразу, как зашел разговор о втором кресле. Коней на переправе не меняют, да и никого, кроме Рязанова, он в такой ситуации представить рядом с собой не мог. Впрочем, начальство не возражало, и теперь, сидя «на бочках с нафтилом», Рогов чувствовал себя надежно подстрахованным. Прекрасное ощущение, пусть песни и старые…

− Земля − борт!

Он молча подтолкнул Васяню локтем и тот ответил тем же.

*

То, что на Станции 3000 не все ладно, чувствовалось сразу: из зарубежного сегмента их никто не приветствовал, вопреки многолетним традициям. Рогов подозревал, что так будет, но он привык к шумным, многолюдным встречам и отсутствие привычного ритуала все же немного покоробило. Однако в следующую секунду он уже забыл об этом.

Павел улыбался, а глаза его были жадные и какие-то шальные, будто он с головой в омут собрался прыгать, и Рогов насадился на этот взгляд, как рыбка на крючок. На время подготовки к полету он запретил себе думать обо всем, кроме тренировок и инструктажа. А теперь ощутил Пашку сразу, всем собой, даже не касаясь − и задохнулся.

− Мое се-ердце остановилось, мое сердце замерло... − многозначительно пропел сбоку Васяня, зараза такая, проплывая мимо.

− Здорово, мужики, − сказал Рогов.

Павел шумно выдохнул и притянул его к себе за руку, сграбастывая в объятья. Он пах собой, терпко, чуть древесно, и немного влажными полотенцами, а на нижней губе краснела свежая вертикальная трещинка. Господи, подумал Рогов, уталкивая свои желания куда поглубже.

− Прикусил что ли? − тихонько спросил он.

− Да волновались за вас немного, − хмыкнул рядом Михалыч.

− Почему? − удивился Рогов, попав теперь в его теплые медвежьи лапы. Стыковку идеально провела автоматика. − Что-то не так?

− Позже расскажу... Давай, выключай корабль и на связь, Меркушев уже нас задергал.

− С корабля на бал, − вздохнул Рогов и сунулся обратно, в душноватое нутро «Эридана», чувствуя себя неприлично счастливым.

Невесомость приняла их с Васяней как всегда легко, но врачи настаивали хотя бы на суточной адаптации. Когда отчитались ЦУПу и семьям, растолкали срочные грузы, устроились и отдохнули, следующим утром Рогов решил, не откладывая, навести мосты. Особых указаний насчет «международных переговоров» у него не было, он просто хотел попробовать решить всё по-человечески.

Но на беседу командир экспанов настроен не был. Уоллес категорично заявил, что на их территории все в порядке, никаких нештатных ситуаций нет, а вот трещина в rum-модуле создает на борту «невыносимую нервозность» (от этого выражения Рогова аж передернуло) и лучше бы побыстрее законсервировать модуль, раз справиться с утечкой не получается. На возражения Германа, что это решает не экипаж, а Земля, что сохранение психологически здоровой обстановки на борту не менее важно, чем всё остальное, и не лучше ли действовать сообща, Марк только фыркнул и отплыл к себе.

Разошлись как в море корабли… Рогов даже не мог бы сказать, чего на душе сейчас больше − злости или недоумения.

− Думаешь, мы тут дипломатию разводить не пытались? − Михалыч, грузно топающий пристегнутым к беговой дорожке, заметил его состояние. − Ты же знаешь Уоллеса. Без указаний из Хоторна он тебе и воды не нальет. Расслабься.

Рогов только мотнул головой с досадой. Кстати, о воде; он выдернул из холодильного шкафа пакетик, сделал глоток. Подплыл к иллюминатору − наблюдение за движением Земли всегда его успокаивало. Но определенно не сегодня.

Похоже, Меркушев с Борисоглебским не преувеличивали, когда предупреждали о возможных провокациях. Все началось около полугода назад. Экспаны внезапно прекратили международное научное сотрудничество на борту, сославшись на какие-то свои параграфы, и все совместные незаконченные эксперименты улетели в помойку. В научном сообществе, как говорится, возникла немая сцена.

Трещина, даже сложная − тоже так себе причина недовольства. Вон Станция 2000 работала на орбите двадцать лет и к концу срока эксплуатации была дырявой как решето; ничего − замазывали и жили дальше дружно, никто не скулил.

Демонстративная игра в молчанку − часть какого-то плана? По крайней мере, психологический климат в замкнутом пространстве испортить активно пытаются.

Не на тех напали, подумал Рогов, а вслух спросил:

- Чего делим-то?

Михалыч запыхтел сильнее:

− Станцию 3000.

Это Рогов слышал и в высоких кабинетах перед полетом, но в глубине души не верил. И теперь вот Михалыч, уже несколько месяцев держащий оборону здесь, выше всех кабинетов, говорит о том же самом.

− Это твоя версия?

− Это наши с Павлом наблюдения.

− Зачем им Трехтысячная? − недоумевал Рогов. − Могут ведь сами хоть десяток таких же собрать.

− Так отжать-то проще, − хмыкнул Михалыч.

И дешевле. В пользу версии говорило и то, что утром, во время открытия люков, стало известно, что экспаны перенесли старт «Вдохновения» на неделю раньше. Шесть человек − зачем так много? Герман видел список: там нет перволёток, только те, кто проходил подготовку в Центре, кто хорошо знаком с rum-сегментом.

Ситуация вырисовывалась совсем нездоровая. А если бы Михалыч с Пашкой остались здесь одни − против всех?

Герман еще раз прокрутил в голове короткий разговор с Уоллесом и уже настраивался доложить всю эту дичь Борисоглебскому, как вдруг, бросив взгляд в иллюминатор, вздрогнул как от удара.

За толстым стеклом висело нечто − три полупрозрачные субстанции, каждая не больше расправленного бумажного платка. В первую секунду ему и показалось, что это салфетки: несмотря на закругленные углы, прямоугольная форма вполне просматривалась. Плыли со скоростью станции, чуть колыхаясь, как от ветерка, и сквозь них можно было различить очертания материков.

Рогов с силой ущипнул себя за руку, проморгался − и ощутил, как сильно и неприятно бьется в горле сердце.

− Можно тебя на секунду? − позвал он чужим, надтреснутым голосом. − Быстрее. Смотри!

Михалыч, кряхтя, отстегнулся от дорожки, глянул в иллюминатор, кивнул, но лицо его осталось на удивление безмятежным. Он даже постучал кончиками пальцев по стеклу.

Рогов схватил его за плечо:

− Что это, Алексей?!

− Это какие-то поля, Гера. Мы называем их фаталями.

− Поля? − сипло переспросил Рогов.

− Ну, неопознанные летающие объекты, если хочешь. Наблюдаем их уже почти месяц. А они, кажется, наблюдают нас, − по обыкновению неторопливо объяснял Михалыч. − Ничего не делают, просто... смотрят. Появляются и исчезают рандомно. На электронику, системы связи и навигации, на ориентацию станции не влияют никак. У нас все записано в отдельном бортжурнале, почитаешь потом.

Полупрозрачные «гости» слиплись вдруг в одно подрагивающее марево, помутнели, и тут же снова разделились на три части. Края их стали жемчужными, обозначаясь четче на фоне плывущей внизу Сахары.

− «Если бы мы знали, что это такое, но мы не знаем, что это такое», − процитировал Павел. Он тоже оказался рядом, цепко глядя на Германа. − Спокойно, нормально все. Дыши. Они с тобой знакомятся, вроде как.

− На Землю сообщали? Психологам говорили? − Рогов хоть и не рехнулся в секунду, но ощущал сейчас, как выражался его бортинженер, «полный раздрай эмоциональной сферы».

− Пока нет, − вкрадчиво сказал Павел. − Не по уставу, вроде бы, да? Но смотри, мы уже довольно долго их наблюдаем и ничего плохого не случилось. А вот доказать, что они существуют не только в нашем воображении… С этим, Гера, сложнее. Доказательств нет. Без них мы просто чудачки, клиенты психотдела.

− Снимать пробовали?

− Не берут их камеры, − покачал головой Михалыч и отплыл обратно к дорожке. − Сам можешь вон убедиться.

− Даже «гудайзы»?! − изумился Рогов.

− Никакие, − подтвердил Павел. − Сколько часов мы в засаде просидели, все объективы, все фильтры перебрали... Потом спектрографы, магнитометры − без толку. Зафиксировать их мы ничем не смогли.

Доложить… И что потом? Герман на секунду представил и поёжился − если это нечто не удастся подтвердить визуальными или другими доказательствами, врачи просто спишут экипажи на Землю, молодежь воспитывать, и дело с концом − сейчас с этим строго. Но если все-таки им поверят, если доказательства будут?

− А … коллеги наши их видят?

Павел пожал плечами:

− Мы не спрашивали.

Если бы видели − сразу бы на весь мир растрезвонили, всенепременно, у экспанов это идея фикс. Моментально застолбили бы за собой лавры первого контакта. Дело это для них принципиальное, так же, как и Марс.

За иллюминатором уже ничего не дрожало − исчезло, как не бывало, только крутилась себе планета да золотились сбоку края панелей солнечных батарей. Странное состояние, будто он падает, проваливается в какую-то не-реальность, постепенно проходило.

Вот так-то: не длинноголовые гуманоиды, не маленькие зеленые человечки и даже не тихоходки-мутанты. Просто какие-то поля.

Рогов потер лицо. Ладно. Реальность такова, какова − по выражению того же балагура Васяни. Надо привыкать.

− Как там вы их называете?

− Фатали. Это латынь…

Герман впервые за утро улыбнулся:

− Операция Ы. Чтоб никто не догадался.

Михалыч смущенно и как-то по-медвежьи вздохнул.

− Ой, Рогов, иди в жопу! − возмутился Павел. − Называй сам тогда.

Герман представил, как они вдвоем сначала пытаются убедиться, что не сошли с ума, потом решают, докладывать ли в Центр, пробуют заснять, чтоб были хоть какие-то доказательства − безуспешно. Позже, когда проходит первый шок и наступает принятие, они наконец в полной мере осознают грандиозность всего происходящего, и Михалыч, любитель мертвых языков, торжественно нарекает… Фаталь − это ведь не только роковая неизбежность, но и неведомая сила, загадочное нечто. В конце концов, они − первооткрыватели. Имеют право назвать хоть тенями отца Гамлета, хоть муми-троллями.

− Простите, мужики, − примирительно поднял руки Герман. − Был неправ, исправлюсь... Так. Васе надо сказать. Чтоб не испугался.

− Его испугаешь, − хмыкнул Павел.

*

Перед отбоем собрались вчетвером в служебном, «на кухне». В проеме модуля прицепили ботов, реагирующих на человеческое тепло: разговоры планировались конфиденциальные, лишние глаза и уши ни к чему.

Достали вкусного к столу, Рогов привез коробки с лакомствами и фрукты-овощи. Жаль только, коньячку на борт корабля не пронесешь, коньяк сейчас был бы очень кстати. Обходились крепким чаем с Пашкиной любимой вишневой пастилой, а Михалычу захватили какую-то модную пасту из авокадо, которую он с удовольствием намазывал на ржаные буханочки «Бородинского».

Васяня отнесся к новостям скептически, заявив, что пока не увидит своими глазами − не поверит ни за что. И спросил, будет ли выход; через неделю, согласно программе, Рогов и Брагин должны были выйти наружу, заменить одну из антенн и заодно осмотреть место утечки «с той стороны».

− Будет, куда денется, − кивнул Герман. − Не сожрут же они нас.

− Залезут в скафандр, доказывай потом, что не верблюд… А вдруг излучают? − сомневался практичный Васяня.

− Радиационный фон после их появлений мы первым делом замеряли, − сказал Павел. − Наружные счетчики молчат, внутри тоже без изменений.

− Слушайте-ка, а трещины… Не их ли рук дело?

− Нет у них никаких рук, Рогов, − назидательно произнес Павел, едва удерживая серьезное выражение лица.

Герман легонько щелкнул его по лбу. Они все время цепляли друг друга долгими теплыми взглядами, и это, наверное, было уже неприлично, но Рогов не мог перестать.

− Знаешь, мы много говорили, размышляли, − начал Михалыч. − Разное в голову лезло… Наша трещина возникла три года назад, ну ты помнишь. За это время несколько экипажей сменилось, и никто из них ничего такого не видел.

− Может, видели, да не сказали, − усомнился Рогов. − Кому охота быть списанным по психиатрии.

Павел кивнул в сторону зарубежного сегмента:

− Эти сразу бы растрезвонили! − Он тоже был уверен, что коллегам мировая слава важнее всего остального. − В отряде… В банных разговорах обязательно рассказали бы, ну! Подумай, разве нет?

− А наша гоп-компания пока промолчит, − весело припечатал Васяня, утягивая у Михалыча хлебушком немного пасты из банки. − Вторая трещина может быть вообще не связана ни с чем, кроме усталости материала корпуса или микрометеорита. Не, стоп! Есть еще вариант. Кто-то там не удержал в руках шуруповерт…

− Не удивлюсь.

− Вот что, − задумчиво сказал Рогов. − Трещины реальны. Насчет полей… Вы правы, без доказательств нам не поверят, а если и поверят, то все равно попросят как-то зафиксировать для начала. Через шесть суток выход. Что там будет − неизвестно, но может у нас, чем черт не шутит, получится заснять их снаружи на гоу-про. По итогам и сообразим. А? Это плохо, Алексей?

Формально командиром сегмента сейчас был Михалыч, и только ему решать окончательно. Его широкое одутловатое лицо осталось непроницаемым, когда он неторопливо прожевал и ответил:

− Согласен. По итогам решим.

*

− Ептваюмать! − высказался вдруг Васяня.

Он готовился к эксперименту, возился с камерой возле надирного иллюминатора, как вдруг отшатнулся и выпустил технику из рук. Полупрозрачная троица фата-морган летела попутным курсом, чуть колыхаясь. Время от времени по их краям пробегала радужная искра, еле уловимая глазом. Лучи солнца преломлялись или какое другое оптическое явление − кто бы знал.

Рогов уже пережил первый испуг в прошлый раз, но все равно наблюдал их со странным чувством, как новичок при первой невесомости − все внутренности словно мягко щекотало изнутри, хотелось то ли сглотнуть, то ли откашляться, но тошнотой это все-таки не назвать. Надо бы мужиков потом тоже расспросить, сравнить реакцию. Если у всех ощущения окажутся одинаковыми, возможно, поля так воздействуют на человеческий организм.

А не оружие ли это? Внезапная мысль была неприятной. В оружие верить не хотелось. Отчаянно хотелось верить в инопланетный разум.

− Чем они смотрят? − спросил вдруг Васяня. − Глаз вроде бы нету, да? А смотрят…

− Чудны дела твои, − хмыкнул Павел. Он тоже заглянул в иллюминатор. И заодно погладил руку Германа выше локтя, забрался пальцами под рукав футболки.

Они оба всегда были тактильны, не могли не касаться друг друга, но теперь от прикосновений этих Рогова каждый раз мягко перетряхивало всего. Он видел, что и у Пашки сбивается дыхание, а взгляд становится отчаянно голодным, и от этого коротило еще сильнее. Чтобы отвлечься, Рогов поймал плывущую мимо камеру и протянул ее растерянному Васяне. Тот сразу начал снимать, удивляясь, что кроме Австралии, над которой они как раз проходили, ничего нет на дисплее. Он крутил настройки так и эдак и то прилипал носом к стеклу, то тряс головой, тихонько матерясь.

− Что, и скептик наш причастился наконец? − Михалыч выглянул из своей каюты. − Картина маслом по хлебу. Ну, это надолго… Мы по полночи зависали. Пускай потешится.

− У него «Тайфун» сейчас, − улыбнулся Рогов. − Вернер выпишет по первое число за нарушение графика. Вась.

− Да начинаю уже, − отозвался бортинженер, увлеченно щелкая затвором. − Дайте посмотреть-то.

К вечеру занялись трещиной. Поспорили, кому засверливать края; работа это ювелирная, требующая спокойствия и концентрации. Стенки станции тонкие, а длина и ширина трещины выросли, Рогов даже присвистнул − с тех пор, как он пытался закрыть ее полтора года назад, она стала выглядеть хуже, утечка достигала уже более шестисот граммов в сутки. Он выгнал всех из отсека, наказав даже не дышать в его сторону, осторожно поработал сверлом и заложил герметик. Тот практически мгновенно затянулся и даже цвет поменял, мимикрируя под сплав стенки. Научились же делать, − удовлетворенно подумал Рогов. Расставил контрольные метки; осталось проверить всё ультразвуковыми датчиками и следить за давлением.

Среди ночи, когда противно взвыла сирена охранных ботов, которых они навесили на границе сегментов, он вылетел из каюты, даже толком не проснувшись, впечатался во что-то плечом. Метнулся по направлению звука − в промежуточную камеру, и в полутьме наткнулся на Васяню. Тот висел в проеме, расставив руки. Рогов выругался и на ощупь дернул рукоятку, писк прекратился, зажегся свет.

− Заблудился, Дэн? − стальным тоном произнес Васяня. Рогов крайне редко слышал его таким.

Маккерди ухмылялся. Даже застигнутый врасплох, он выглядел уверенно и держался нагловато.

− Да, похоже. А у вас тут дискотека какая-то...

− Руки покажи, пожалуйста, − вежливо попросил Рогов.

− Герман, не будем ругаться, − раздался голос Уоллеса. − Он спросонок перепутал коридоры, только и всего.

Несмотря на бортовую ночь, экспаны были одеты в форменные комбинезоны − видимо, и не ложились. Собранные, настороженные. Дежурные улыбки казались приклеенными. Судя по всему, охранные боты стали для них неожиданностью. А Рогов-то еще до последнего сомневался, что это действительно так необходимо...

− Чего хотел, Дэн? − спросил он, не спуская глаз с Марка.

− Реально не туда свернул, ребята, sorry, − Маккерди показал пустые руки и неприятно хохотнул.

Рогов понимал − формально предъявить им нечего. И не стал возражать, когда Михалыч, протиснувшись мимо него, тяжелой рукой отодвинул закаменевшего Васяню, кивнул головой экспану − «выметайся». Тот упрашивать себя не заставил, нырнул в коридор.

− Чего-то вы боитесь? − вдруг коряво по-русски сказал Уоллес.

Рогов почувствовал, как Павел сжал пальцы на его плече, и только поэтому нашел в себе силы сдержаться. Он вернул улыбку.

− Перестраховываемся, Марк. Есть причины, как думаешь?

*

Отсек тщательно осмотрели и ничего подозрительного не нашли. Что Дэн там мог успеть подложить за полторы секунды, бомбу что ли? Но Васяня был зол как сто чертей, он молча и методично, сантиметр за сантиметром, перепроверял все плоскости, все предметы в отсеке. Рогов переживал окончательное крушение своих международно-миролюбивых надежд уже по-иному: вся злость прошла у него накануне, после «приватки» с Борисоглебским.

Михалыч с Павлом готовили кофе, зевая и тихонько переговариваясь − решили не ложиться, все равно скоро подъем. Они-то не впервые наблюдали здесь подобное, адаптировались. Рогов несколько минут смотрел на их спокойные лица, заземляясь сам, потом сплавал умыться и вытолкал Васяню в направлении стола с завтраком.

Трещина вела себя на удивление хорошо, утечка прекратилась, так что можно было заняться, наконец, другими делами. Пока Рогов отчитывался о ночном происшествии и выслушивал от начальства, остальные распределили и закачали в преобразователи газы, привезенные на «Эридане». Михалыч, как филин, одним глазом следил за атмосферными индексами, а вторым − за наружными камерами на nusa-сегменте: соседи делали выход, вроде как снимали свою научную аппаратуру, но суетились что-то уж слишком близко к корпусу rum-лаборатории. Удивительно, что трансляция с их камер была еще в доступе − наверное, в Хоторне решили не усугублять.

Фатали тоже крутились у иллюминаторов весь день, появляясь и пропадая действительно неожиданно. Улучив минутку, Рогов глянул записи в «секретном дневничке», как называл его Михалыч, и там тоже никаких закономерностей в их поведении не обнаружил. Упертый Васяня между делом не оставлял попыток заснять гостей на камеру, даже уговаривал их попозировать и в конце концов попытался подкупить творожными ломтиками с курагой.

Больше всего возни оказалось с аккумуляторами выходных скафандров, которые, по-хорошему, требовали уже замены. Рогов давно не выходил наружу, поэтому постоянно нырял в документацию, чтобы не упустить ни одной мелочи. Павел быстро закончил со своим скафандром, и помогал ему с подгонкой.

Несмотря на непростую ситуацию на борту, Рогов несколько раз ловил себя на мысли, что счастлив. Беззастенчиво, в моменте счастлив. За этим ведь он и рвался сюда, а вовсе не за красотами Космоса и чудесами Вселенной, что бы там ни говорили романтики. Все у него оказалось проще − банально, по-земному, а трудности − да куда же без них.

− Знаешь, вот что странно, − сказал он. − Эти… поля меня сейчас меньше заботят, чем все остальное.

− Думаешь, должно быть наоборот?

− Наверное. У тебя как было?

Павел задержался с ответом, докручивая штифты на запорном механизме. Рогов не торопил − Пашка с самого его прилета выглядел так, будто принял какое-то важное решение и сейчас пытается предугадать реакцию. Рогов еще на Земле понял: признаться себе самому сложнее всего, но когда осознаешь, примешь − становится легко-легко.

− Гера... я, если честно, совсем о другом тогда думал… − Павел поднял взгляд, тот самый долгий и задумчивый взгляд, от которого в груди что-то распускалось, высвобождалось, рвалось наружу. Рогов замер, не дыша, поражаясь тому, насколько сильно новое чувство в нем. В какие-то моменты ему казалось − сила эта взорвет изнутри и его самого и всю Станцию.

− Ну, что ты так смотришь? − хрипло и нежно спросил он.

− Соскучился, − выдохнул Павел. − Не представляешь как. И мы ведь с тобой в первый раз...

Германа коротко и жарко встряхнуло.

− Да? − глупо спросил он.

− Вместе выходим, − пояснил Павел и внезапно, оставив работу, кувыркнулся, оказавшись совсем рядом. − Тебя это волнует?

Именно так и сказал, не «ты волнуешься», а «тебя волнует». Ох, господи, подумал Рогов, да меня волнует все, что связано с тобой.

Он был уверен, что не произнес это вслух, но по тому, как Павел прикусил губы, как посмотрел, будто услышал − наверное по лицу Германа можно было читать сейчас все мысли.

− Конечно. Еще как, Паш...

Глаза у Пашки стали снова шальные, отчаянные, он протянул руку, но тут в отсек заглянул Михалыч и сказал одно слово:

− Утечка.

*

Сифонило на сей раз в промежуточной камере. По-максимуму освободили объем, сняли панели, проверили всё течеискателями. Васяня был мрачнее тучи, он сам заложил герметик и, с разрешения командира, прошелся с прибором дополнительно по всему отсеку.

После ужина обнаружилась трещинка в лабораторном модуле, прямо за одной из укладок.

И еще одна, свежая − на Пашкиных губах.

Рогов торопился с выходом, торопил Землю. Ощущение, будто он упускает из поля зрения что-то важное, никак его не покидало, а интуиции своей он доверял. Михалыч же наоборот, сомневался, что выход всё прояснит. Похоже, так считал и Борисоглебский, потому что на вечерней «планерке» из ЦУПа прозвучало:

− Выход отложить.

− На сколько?! − взвился Рогов.

Сутки ничего не решали, он сам это понимал, к тому же Меркушев ссылался на баллистиков, однако сидеть сложа руки было неприятно. Герман привык действовать, а бесконечные согласования здорово выводили его из себя − больше всего в этой работе. Чтобы не наговорить Земле лишнего, он еще раз тщательно перепроверил готовность обоих скафандров и занялся текучкой по расписанию, ожидая, когда отпустит. Павел искоса поглядывал, но, зная друга, с советами и утешениями не лез, и Рогов был ему благодарен.

Датчики давления противно заныли под утро − все там же, в лабораторном. И в служебном, чуть позже. Еще три трещины загерметизировали после полудня в грузовом, и тут Рогова прорвало. Он снова сделал попытку достучаться до Уоллеса, но тот уверял, что в их сегменте все в порядке. Смотрел при этом заинтересованно и чуть насмешливо, будто за насекомыми наблюдал.

− Дрянь такая, − покачал головой Васяня. Имел он в виду, впрочем, очередную трещину, с которой возился уже в ПХО. Рогов только стиснул зубы, обшаривая все вокруг течеискателем. Михалыч отстранил его от дипломатии и теперь сам вел переговоры с Землей.

− А герметика нам хватит? − спросил Павел. − Потому что держит-то он хорошо, но при такой скорости возникновения новых утечек мы тут скоро в дуршлаг превратимся.

− Да, надо было трехлитровую банку захватить, − хмыкнул Васяня. − Кто ж знал-то. Я такое впервые вижу. Если это микрометеориты, то слишком уж избирательно они долбают − только нас...

− Герман, Павел! − сунулся к ним Михалыч. − По коням. Земля дала добро на выход.

*

«Космос − место неприятное». Рогов почему-то вспомнил эти слова своего первого командира, ожидая окончания десатурации. Каждый человек сам по себе − всего лишь призма. Один в ледяной тьме видит чуждый хаос, опасность, другой − упорядоченную красоту, выстроенную по малопонятным законам гармонию.

Кто-то в Космосе видит бога, а кто-то − себя.

Наполовину высунувшись из шлюза, Герман увидел только нестерпимо бьющие в лицо блики на плечах манипулятора, застывшего над модулем, как сустав гигантского богомола. Он опустил гелио-фильтр шлемофона и взялся за фал.

− Нету, − коротко сказал Павел. Да, фатали снаружи их вроде бы не караулили. Но сейчас было и не до них. Рогов запросил трассу перехода.

С заменой антенны они провозились два часа. За это время Васяня с Михалычем выявили еще несколько довольно больших трещин, и все в разных местах. Утечка возросла серьезно. Rum-сегмент Станции 3000 расползался на глазах, как старая тряпка.

Рогов сам не знал, что надеется найти, когда они с Павлом, закрутив последний болт и собрав инструменты, двинулись вдоль поручней на многострадальный лабораторный модуль. Начать решили с него. Герман припомнил места, где крутились недавно экспаны, и добравшись туда, закрепился и огляделся.

− Ты помнишь, Паш, L-макет в тренажерном, а?

− Помню.

− Тогда давай перемещайся к гермоадаптеру. Закрепись на последнем поручне и ищи.

− Что искать? − Павел начал перецеплять фалы.

Рогов развернулся. Солнце последним лучом ударило его в лицо, а затем настала темнота − вошли в тень. Вспыхнули прожекторы на плечах и гермошлемах.

− Ищем то, что не входит в комплектацию модуля.

Много времени это не заняло: ближе к двигателям на экранно-вакуумной изоляции обнаружился незнакомый блок, темный, размером не больше мобильного телефона. Долгие минуты, пока молчал канал связи, Рогов размышлял, может ли быть сразу столько совпадений. Наверное, может. Ведь существуют же любопытные полупрозрачные «салфетки», наблюдающие за людьми, а ведь еще неделю назад он высмеял бы каждого, кто нафантазирует такое.

− Эридан-1 − Земле. Получаете изображение?

− Получаем… Ждите.

Он ждал, слушая шорох помех и приглушенные взволнованные голоса на заднем плане. Павел перебрался ближе к нему и молча указал куда-то дальше солнечных батарей: светился Млечный Путь, с этого ракурса казавшийся дорогой в бесконечность. Только сейчас, выйдя в космос в третий раз, Рогов наконец ясно увидел, насколько он громадный. Нет, даже не так − неохватный, человеческим разумом уж точно. Осознание этого за секунду наполнило его чистым восторгом, тем самым, ради которого сюда и рвутся. «Ты увидишь, он бескрайний, я тебе его дарю». Тоже что-то из Васяниного плейлиста, кажется...

Не дожидаясь разрешения Земли, Рогов протянул руку, стиснул блок пальцами в толстой перчатке и дернул. Коробочка отделилась на удивление легко, словно была просто примагничена. Павел хватанул воздух, как утопающий, но сориентировался и быстро сфотографировал то место, где она крепилась, оставил контрольную метку. Рогов подтянул к себе укладку и аккуратно убрал блок в боковой карман.

− «Эриданы», возвращайтесь, − сказала Земля голосом Меркушева.

*

− А ну как рванет? − осторожно спросил Васяня.

− Не должно.

Опять какой-то мем что ли, фыркнул про себя Рогов, устало вынимаясь из мокрого белья и переплетения проводов. Юмористы...

Васяня, держа коробочку двумя пальцами, как дохлую мышь, сунул ее в герметичный контейнер и уплыл в лабораторию − просветить.

− Мойтесь и на связь, − наказал Михалыч. Лицо его оптимизма не выражало.

В rum-сегменте повсюду на все лады завывали датчики утечек, алым горели контрольные метки. Трещины появлялись одна за другой, после выхода их насчитали еще около двадцати. Снаружи-то было поспокойнее, подумал Рогов, наскоро заканчивая с ужином и вооружаясь течеискателем: отдыхать некогда. ЦУП намекнул, что если возникновение трещин с такой скоростью не прекратится, через сутки-другие повреждения станут критичными, и сегмент придется законсервировать, а rum-экипажи вернуть на Землю.

Тот, кто установил этот блок, похоже, того и добивался.

К ночи специалисты Центра сделали более-менее осмысленное предположение, что за пакость оказалась на модуле: что-то вроде вибрационной площадки, вот только создавала она мощные, точно направленные глубинные колебания, вызывая деформацию материала на молекулярном уровне. Достаточно было нескольких часов работы, дальше блок отключался, а трещины уже сами разбегались по корпусу по принципу домино. Земные сплавы, земная работа. Как там − чудо враждебной техники? Слово «диверсия» никто не произнес, но можно было представить, какой внизу разразится международный скандал.

Фатали, получалось, здесь не при чем, и Герман внутренне вздохнул с облегчением. Одной заботой меньше.

− Н-ну!.. − прорычал Васяня, грозя кулаком в сторону соседей. Все непечатные выражения под строгим взглядом командира он проглотил.

− За борт ее? − спросил Павел, но Михалыч покачал головой.

− Инженерам нашим пригодится. Давайте-ка лучше проверим охранных ботов и спать.

*

Спать под многоголосые завывания сенсоров утечки − невеликое удовольствие, и скоро Павел, взлохмаченный и хмурый, протиснулся в каюту Рогова, держа пакеты с горячим кофе.

Герман тоже глаз не мог сомкнуть, после работы в тяжелом скафандре болели кисти рук, а в мыслях творился нехороший сумбур. Паршиво было, если откровенно. Ведь завтра придется сворачивать все программы − отступать, сдавать Станцию. Хуже нет возвращаться на Землю с таким результатом, поэтому весь экипаж расплылся по каютам в мрачном настроении.

Рогов глотнул кофе и потянулся добавить света, но Павел остановил его:

− Не надо, пусть так, − и показал на иллюминатор.

Там были фатали, про которых в суете последних часов все забыли. Рогов впервые наблюдал, как они становятся видимыми, медленно проявляются, как переводные картинки. Края их на сей раз горели красным, что бы это ни значило.

− Интересно все-таки, зачем мы им, − задумчиво сказал Павел.

− Или они нам...

− Гер, ты не из тех, кто верит в предопределение и высшие силы.

− Да, фаталист из нас больше всех Михалыч, − хмыкнул Рогов. − И это, скорее, его мойры.

− Но знаешь, кое во что я все-таки верю... − помолчав, произнес Павел.

На его запястьях тоже наливались синяки, и Рогов, не думая больше ни о чем, легко погладил их. Притянул Пашку к себе, ткнулся лбом в его лоб. Теперь можно обнять, побыть так, еще немного − чтобы дыхание смешивалось, чтобы глаза в глаза, особенно если не знаешь, что же будет завтра. Что же будет вообще.

− Совсем недолгая у меня вышла командировка, - пробормотал Герман.

− Да, неважнецкая история, − глухо отозвался Павел. Он подался навстречу всем телом, прижался, запустил пальцы в германовы буйные вихры на макушке. − Но хоть вместе вернемся...

Рогов вздохнул и наконец поцеловал каждую трещинку на его губах, потому что они не давали ему покоя сильнее, чем трещины в корпусе Станции или трещины в отношениях с экспанами. Сразу по прилету надо было это сделать. Нет, еще раньше, на Земле...

Павел издал короткий нежный звук и ответил с жаркой покорностью, он был теплый и такой родной; целуя его шею, плечи, губы, Рогов задохнулся от осознания того, сколько времени потерял. Теперь очень сложно было уговаривать себя не разгоняться. В какой-то момент они чуть не кувыркнулись, потому что он все-таки не смог удержать руки при себе, а Пашка охнул, невольно выгибаясь под откровенной лаской, и едва успел схватиться за поручень, с которого соскользнули и поплыли наушники.

− Смотрят, − шепнул Павел.

− Пусть, − так же шепотом ответил Рогов. К черту, пускай хоть вся Вселенная пялится, сейчас всё было неважно, кроме сорванного дыхания, щекочущего шею.

− Знаешь, я бы… слетал с тобой на Пятитысячную. В долгую, вдвоем.

− Слетаем, − пообещал Герман. − Только вот выберемся из этой зад…

Он не успел договорить − за дверью вдруг резко настала тишина. Обычная, рабочая тишина, только вентиляционная система привычно гудела. Рогов встретил Пашкин ошарашенный взгляд и, похолодев, метнулся из каюты − сразу к газоанализатору. Потряс головой, потому что не поверил своим глазам, посмотрел еще раз…

− Туда! − опомнился он, махнул рукой, но Васяня уже тенью скрылся в переходном отсеке.

Павел тыкал молчащим течеискателем в контрольные метки, которые успокаивающе светились зеленым, потом бросил его, схватился за другой − с тем же результатом. Михалыч за пультом перебирал атмосферные показатели. Все разом приборы лгать не могли. Или могли?

− Здесь норма!

− Так, давайте еще раз и сначала, − скомандовал Рогов. − Паш, ты в грузовой, я в шлюз. Что там у тебя? − крикнул он в коридор.

− Порядок! − отозвался бортинженер из L-модуля. − Перепроверяю.

Рогов не знал, сколько времени прошло, пока они метались по всему сегменту, час, а может и больше. Когда собрались в служебном, выяснив, что утечки прекратились, всех охватило странное состояние. Рогов мог бы сравнить его с тем моментом, когда он впервые увидел поля: некая нереальность происходящего, приправленная каплей страха и одновременно облегчением.

На терминале связи вспыхнул сигнал вызова.

− Меркушев звонит, − сказал Михалыч, но не двинулся с места.

Васяня по очереди оглядел растерянных товарищей и с расстановкой сказал:

− Утечки прекратились в 00.34 по бортовому времени. Давление в норме, состав атмосферы в сегменте также в норме. Ранее герметизированные места повреждений в порядке. Согласно приборам, новые трещины не возникают. − И добавил, уже другим тоном. − Похоже, все кончилось, а?

− Что-то я, мужики, нихера не понимаю, − развел лапами Михалыч, и на памяти Рогова это было впервые в жизни, когда он услышал от Алексея ругательство.

Павел не выдержал первым, он стукнулся лбом о дверь каюты и расхохотался.

− Вот тебе-то, Вась, − торжественно начал Рогов, тоже ощущая вибрацию накатывающего смеха в груди, − как самому среди нас сейчас спокойному и здравомыслящему человеку…

− … и придется отвечать Земле, − закончил за него Михалыч. − Потому что я, бля, реально нихера не понимаю!

Пашка всхлипнул и легонько подвыл от смеха. Рогов присоединился к нему, удерживаясь за Алексея, который тоже заухал совой.

− Вот черти... − пробормотал необычно серьезный Васяня; он быстро потер глаза рукой и поплыл к терминалу связи.

*

− Как?! − ахнул Рогов. − Как ты это сделал?!

Он знал Рязанова уже примерно тысячу лет, но прямо сейчас открывал для себя новые грани его инженерных и коммуникационных возможностей.

Васяня самодовольно усмехнулся, водружая на липучку в центре стола пластиковую фляжку с коньяком.

− Секрет фирмы. Подходы надо знать, ребятки!

− Да здесь по пять капель всем, − фыркнул Павел. − Ни о чем.

Васяня глянул на него неласково:

− А вот у нас тут один непьющий выискался. Значит, нам больше достанется.

− Э-э!

− Жаль, колбаски не осталось, − вздохнул Михалыч. Он зависал у иллюминатора с творожно-черносливовым ломтиком в одной руке и фотоаппаратом в другой. − Слушайте-ка, а что-то не видно гостей наших, да?.. Третий день как.

− Хотел пригласить к столу? − поинтересовался Васяня. − О, я б расспросил у них, почему это все утечки в момент прекратились и новых не появляется… Сто пудов, мужики, это их работа.

− Наблюдали они за нами, наблюдали… − произнес Павел, весело глядя на Германа. − И решили, что мы, так сказать, достойны.

Рогов готов был с ним согласиться, потому что другого объяснения таким чудесам не находилось. Земля была уверена, что rum-экипаж доблестно справился с нештатной ситуацией, благодарности были вынесены, международный скандал замяли, экспедицию прерывать не стали, так что впереди месяцы напряженной работы, и… Герман кончиками пальцев украдкой погладил Пашкино запястье, уловив частое постукивание пульса; сладко в ответ толкнулось сердце, что-то глубинное и светлое отозвалось в нем.

И неожиданно он припомнил кое-что:

− Как там было-то? Сейчас… − Песня это или стихи, неважно, всё равно старьё, Рогов еще тогда на свет-то не родился, но плейлист у бортинженера приставучий, этого не отнять. − «Смерть побеждающий вечный закон − это любовь моя…». Так?

Васяня обернулся, посмотрел на командира − и вдруг озорно подмигнул.

И Рогов ответил ему тем же.