Никогда и ни с кем. Вэй не только не говорил об этом, но и не… — кроме того раза — не занимался.

А хотя… разве это считается? Просто позорная экзекуция, просто очередная пытка. Считалось, что для служителя праведного Ордена не может быть ничего страшней… А в остальном, мораль Устава попросту игнорировала эту сферу жизни. Что не игнорировала, то порицала.

Само собой считалось, что если в Обители живут только мужчины, то и соблазнам плоти им легче противостоять. Так же считалось, что начальство не в курсе того, к чему это привело.

Домогательства наставников, насилие со стороны служителей правопорядка — ставший обыденностью порочный уклад чудом миновал Вэя. Но — то ли из-за нездорового внимания соседа, который, получив отказ, обвинил его самого в соблазнении, то ли просто из-за необходимости очередной жертвы — строжайшего наказания избежать не удалось. Невинность Вэя, как и его невиновность, никого не интересовали.

Обнаруженные случаи противоестественного прелюбодеяния преподносились как нечто исключительное и в прежние времена карались смертью. Великий Цензор настолько гуманизировал систему, что отправлял оступившихся служителей на вечную ссылку. После соответствующего наказания.

Вэй стал последним осужденным, за наказанием которого он мог наблюдать лично. Великий Цензор, Цензор нынешний, милый Ли и даже, наверное, Зиан — все совершеннолетние служители Ордена. Все могли видеть эшафот, возведенный на залитой солнцем площади, привязанного к позорному столбу узника — обнаженного. И одетого в ритуальный наряд палача. Кто был в первых рядах, видел стертые в кровь запястья, но и те, что стояли подальше, слышали стоны, захлебывающиеся в слезах.

Социальная казнь.

Стыд. Позор. Боль. Всё, что вынес Вэй из этого опыта. Как-то вынес. Повторения — точно не перенес бы.

Так о чем болтает Зиан?! Почему все его шуточки так и вертятся вокруг собственного падшего статуса? Будто чванится им… Будто совсем не стыдится того, что из преступных побуждений утолял чужую низменную похоть!

Вэю приходится проводить с ним немало времени. Сам же поселил в своей спальне… Только хлопоты по хозяйству заставляли отлучаться в кабинет, только правила приличия вынуждают лечь спать в смежной гостиной. А Зиан быстро крепнет, всё шутит. Уже кажется совсем неразумным оставлять его без оков. Но он по-прежнему не дает повода… Больше хочется заткнуть кляпом несущий околесицу рот!

— Так что, Вэй? Твоему подопечному уже лучше. Насморк совсем прошел. Когда же лекарь примет оплату? — на второй день, пока Вэй готовил принадлежности для купания, Зиан снова вернулся к волнующей его теме.

— Не интересует, — равнодушно бросил Вэй. Отвернувшись заняться утварью, повел плечом: — Постыдился бы.

Жар отступил, покраснение сошло с белков глаз, ушибы растворялись на матовой коже. А Зиан не отступал. Но ещё не мог самостоятельно совершать водные процедуры.

Вэй старался не смотреть — на гладкое тело, на торчащие ребра, на впалый живот… На уязвимо сморщенный орган в редких завитках бледно-рыжих волос. Отводил глаза и сталкивался взглядом. Двухцветная насмешка выуживала на свет что-то слишком личное, что-то, с щемящим чувством скользящее в груди…

— Чего нужно стыдиться, Вэй? Чего ты стыдишься?

— Я…

Вэй замешкался. Обычно ведь старался игнорировать его провокации, а в тот раз… Наверное, задумался. И растерялся. И надо же было как-то продолжить:

— Я не… Зиан, просто прекрати похваляться своими похождениями! И так тошно, как вспомню.

Прекрасно. Должно быть, подхватил манеру от Фэня — скрывать за раздражением смущение. Но ведь сработало! Хотя бы что-то удалось ответить. Не о себе — о нем.

Зиан кивнул, и седые пряди скрыли лицо. Скрыли да не скрыли — только подчеркнули игривую улыбку и искристый взгляд:

— Не так уж страшен рвотный рефлекс! — смеялся он и тут же серьезнее сводил брови: — А ты что, из тех, кто считает, что физическая близость должна быть только… по любви?

— При чем тут!.. — Вэй снова не смог сдержать возмущение. А не надо было с ним болтать! — О небо, Зиан, в конце концов, мы оба мужчины! А Устав Обители так вообще запрещает…

— Ну во-первых, мы уже не в Обители. — Зиан перехватил запястье. Легко без нажима удерживал кисть. А Вэй всё равно выронил губку от неожиданности. От неловкости. От… в конце концов, оставаясь наедине с преступником, нельзя было терять бдительность настолько! Нельзя было расслабляться под мурлыкающее воркование: — Забудь ты про этот Устав. Кто вообще его исполняет? А во-вторых, если ты считаешь, что тебя может привлечь только женщина… Взгляни на это тело. Так уж много в нем от мужественной стати?

И Вэй смотрел. Взгляд, как загипнотизированный, всё скользил и скользил по изгибам, которых прежде касался лишь украдкой. Как будто разрешили. Как будто принудили. И Зиан держал его за руку — так доверительно и тепло.

Наваждение. Глупая блажь. Но в тот момент показалось, что во всех его назойливых приставаниях и правда нет никакой грязи, никакого порока. Просто поиск… ласки? Тепла. Казалось, он готов был им поделиться.

Вэю сложно было бы объяснить это даже себе… Просто странная мысль зародилась: что если телесная близость — это на самом деле особый вид энергии? Тепло, которое возникает и разгорается тогда только, когда есть тот, кто готов его принять. И поддержать.

Зиан предлагал себя — слишком прямо. Как умел. Неприлично.

Вэй категорически не мог бы принять. По сути своей. По должности. Никоим образом не должен был поддаваться!

А всё равно чувствовал это щекочущее, согревающее, обволакивающее — обещанное тепло.

Слишком не похоже на всё, что Вэй думал об этом раньше. Слишком похоже на… Ну, Вэй ведь всё-таки не младенец! Видел, как смотрят друг на друга Лао и Фэнь. Знает, чем они занимаются при ежегодных визитах. Слышал, как называют друг друга единственными. Хотя это явно не так.

Зиан спросил, не считает ли он, что близость обязана быть по любви… Да, пожалуй. И это совсем другое! А всё, что кроме — грязь и мерзость. Унижение одного и оскотинивание другого. Всё, что кроме — либо насилие, либо… ложь, подлость. Измена. Потакание животной природе.

Свободных отношений Фэня и Лао Вэй всё-таки не понимал. И ладно бы Глава Стражи — его присутствие в Обители необходимо. И уж, конечно, у него нет там времени на то, чтобы… Нет, господин Фэнь не такой. А вот Лао! Вместо того, чтобы верно ждать, живет с другим у себя в поместье. Даже не скрываясь…

Поэтому так странно было гостить у них. Наблюдать устоявшийся быт:

— Какое вино возьмем после ужина? — спрашивал Лао.

— А есть разница? — пожимал плечами Кун и усмехался: — Итог-то один.

Слышал Вэй их итоги… На втором этаже не так много комнат, гостя поселили через одну, и всё равно доносились — стоны, вздохи, ритмичные скрипы. Обыденность страсти.

Вэй старался не думать о том, чего не мог понять. Старался не осуждать. Но с собственным телом спорить было сложнее. На всё это непотребство оно реагировало единственным образом: уши хотелось заткнуть, а кровь приливала не только к щекам… Вэй, конечно, не посмел. Не в гостях же! Не при таком звуковом сопровождении. Он вообще терпеть не мог предаваться греху рукоблудия! Лишь изредка удавалось убедить себя, что, если только никто не узнает, ничего особенно страшного в одиноком удовлетворении нет.

Вот и сейчас, засыпая в смежной комнате — Зиан через стенку, дверь приоткрыта — не мог же он поддаться внезапно возникшей нужде! В сонном сознании мелькает совсем уж чудовищная мысль: что пойди он прямо сейчас к Зиану, тот бы даже не удивился. Разве только немного, но постарался бы скрыть. Не добавил бы смущения насмешкой — он ведь на самом деле чуток. И кожа у него чувствительная. И чувственные губы… Хотя и тонкие, но подвижные, с капризным изгибом… Он предлагал…

Как это вообще происходит? Вэй слышал, догадывался. Это как поцелуи. Если бы они спустились ниже, если бы губы обхватили плоть… Эти больные двухцветные глаза обжигали бы взглядом. Невозможно было бы в них смотреть. Не получилось бы оторваться. И не запустить пальцы в пушистые пепельные пряди. И не толкнуться навстречу сильней…

Противостоять притяжению сложно. Совладать с хрупким телом Зиана оказалось совсем легко. Вэй уже ощутил, насколько он слаб — сегодня, во время мытья. Тогда Зиан держал его за запястье, а другой рукой — совсем уж неприлично — потянулся к одеждам в области паха. Явно вознамерился проверить эффект!

Этого Вэй — ни как бывший служитель, ни как управляющий замка, ни как, в конце концов, человек Фэня — стерпеть уже не смог. Скрутил его в одно движение. Не зря выучил пару приемов — для роли надзирателя кстати пришлось. И пришлось смотреть, как черты только что насмешливого лица искажаются от неожиданной боли.

А между тем, эффект всё-таки был. Вэй и сам не вполне осознавал его. Казалось, он был больше взволнован, чем возбужден. Но если бы Зиан дотянулся, то непременно нащупал бы упругость восстававшей плоти. И почему-то его реакция только подхлестнула разгорающийся пожар. Ну да, пришлось ведь прижать его к себе — так тесно, что чувствовалось судорожное дыхание. И стон боли так резко прошелся по нервам, что внезапно захотелось… утешить. Приласкать. Того, кто и так в твоих объятьях — рука завернута за спину, спина прижата к груди. Легкий наклон вперед…

— Зиан, я же просил без глупостей! — вместо утешений упрекал Вэй, задыхаясь. — Если ты так уж окреп, может, пора возвращаться в подвал?

— Как скажешь. Эта игрушка полностью в твоей власти. Захотел — починил, захотел — сломал. Легко как подобрать, так и выбросить. Выбор за тобой.

Спокойный тон не скрывал нотки боли. Вот всегда он такой! Многословный. Неоднозначный. И манипулирующий так явно, что это казалось почти трогательно наивным! Почти. Потому что отвлеченные словоизвержения безошибочно задевали нужные струны.

Конечно же, никуда он его не отвел. Накормил ужином и уложил спать. А между — слушал, слушал, слушал его болтовню. Зиан ничуть не обиделся на рукоприкладство. И не исправился.

— Вэй, вот скажи, как можешь ты говорить что-то об Уставе, если сам видел, к чему приводит его лицемерное насаждение? Почему, избавившись от Обители, тащишь за собой её нелепые догматы?

Зиан уже сам держал чашку, пригубливал по глотку, часто дул на прозрачный бульон, будто боясь обжечься… Залюбовавшись его кошачьей аккуратностью, Вэй не сразу сообразил, что тот опять вернулся к своей излюбленной теме. Поэтому сформулировал свое мнение об Уставе со всей серьезностью:

— Устав сам по себе не плох, — поводил он плечом, чуть хмурясь. — Миру действительно нужны люди, отрешенные от соблазнов. Проблема только в том, что он не исполнялся. Но господин Фэнь и новый Цензор это исправят.

— Правда? — восхищенно и невинно вскинулись тонкие брови, но невинность обогнал едкий вопрос: — Вэй, ты правда в это веришь? И в то, что их методами можно что-то исправить, и в то, что в аскетическом самоотречении есть хоть какой-нибудь смысл? Кому это нужно, Вэй? И как можно исцелить то, что нежизнеспособно? Что против жизни.

До Вэя наконец дошло…

— По-твоему, жизнь заключается только в том, чтобы утолять животные надобности? Человечность ведь совсем не в том…

Так старался добавить надменности в голос, но всё равно запнулся. Покачал головой и попытался собрать воедино мысль:

— Кроме соблазнов плоти, есть сложные чувства. Есть порывы души. И верность делу, и личная преданность, и даже жажда возмездия гораздо выше… — опять сбился, — всего того, что запрещает Устав.

Вэю так надоело краснеть и смущаться, что, не задумываясь, он выпалил то, на что его не провоцировал даже Зиан:

— И в конце концов, мужеложство никак не способствует продолжению жизни!

Зиан поперхнулся бульоном. Он старался не рассмеяться. Очень старался. Только легкое подрагивание плеч, змейка кривой улыбки, скользнувшая ото рта, выдавали, каких усилий ему это стоило.

Всё-таки Зиан очень чуток — не перегибает палку. Не вогнал бы в краску стыда того, кто в своих попытках раскрепоститься только всё усугубил. И Зиан очень красив. Черты лица совсем девичьи, пальцы тонкие… Сегодня был шанс ощутить их прикосновение там.

Сонные мысли-образы, картины прошедшего дня, обрывки разговоров — кружат, кружат Вэя в нестройном танце. Немного кривобоко — всё заваливается в плоскость плоти. Никак не способствует её умиротворению! Мешает уснуть. Не мешает пересматривать явь как сон.

— О, Вэй… — Зиан совладал с приступом веселья и заговорил, только передав из рук в руки опустевшую чашу. Коснулся теплыми пальцами и милой улыбкой: — Ну да, речь не о продолжении рода. Речь о том, что жизнь должна быть удовольствием, а не страданием. Вот что естественно! Всё то, что ты так презрительно называешь животным — это и есть жизнь. А эти твои сложные чувства… Пожалуй, слишком сложны. И порой просто прикрывают требование права причинять боль другим. Скрывают под собой, в сущности, тоже очень простой, естественный механизм. Обратная сторона плотских утех — это вовсе не воспарение духа.

Странно, но тогда Вэю казалось, что он понял. И ход мысли, и недомолвки. А сейчас они снова рассыпались. Не складывается. Дух превыше плоти — их всегда так учили. Душевные чувства — промежуточный шаг. Более чистый, но подверженный как высоким, так и низким влияниям. А к чему клонит Зиан? Для него существуют только удовольствие и страдание? Сложные чувства могут прикрывать порок? Пожалуй, так и есть — тут Вэй не стал бы спорить. Но если не дух противоположен низменным наслаждениям, тогда что?

Сонный разум не в силах постичь сложные мысли — только дразнит плоть. А разомлевшее тело, наоборот, охраняет покой — позволяет удержаться от греха. Что тихонько посапывает в смежной комнате — под теплым пледом. За приоткрытой дверью.

Как неопытный тюремщик, Вэй, быть может, недостаточно озаботился безопасностью. В нежных чувствах и плотских страстях опыта у него было и того меньше…

И сон его не спокоен. И видения переменчивы.

Вот капли воды на матовой коже. Она так легко покрывается мурашками. Пригладить бы… Согреть. Почувствовать под пальцами выступающую подвздошную косточку, разделить доверчивое тепло, вибрирующий трепет. Не трепет страха. Не боли. Не холода. Не всего того, что Вэй никогда не хотел бы причинять другому. И ощущать сам.

…Ощущать, как грубые руки стискивают поясницу со спины. Ощущать кожей взгляд сотен глаз. Пока эти фантомные ощущения не сменятся ощущениями вполне конкретными. Болью — неожиданной и неизбежной. Незабываемой. И кислород разом не покинет легкие. И слезы не брызнут из невидящих залитую солнцем площадь глаз…

В слезах и проснуться. Дышать часто-часто, упрямо стирая соленую влагу с лица. Всего лишь сон. Всё давно позади. Вэй никогда — ни в каком виде, ни в какой роли — не хотел бы этого повторить.

С тобой легко. Так легко, что почти невозможно! Ты удивляешь. И предсказуем до мозга костей. Конечно, ты не мог оставить жалкого узника на волосок от смерти. Но притащить его в собственную постель!..

Ты заставляешь улыбаться. И скрывать смех. Но совершенно немыслимо было бы прекратить поддразнивания! Хотя это и мешает чистоте отражения… Но ты ведь не так уж наивен. Многое понимаешь — и об узнике, и о себе. Нужно только помочь, перевести теоретическое понимание в практическую плоскость. В горизонтальную? Посмотрим… Время пока есть.

♡♡♡

Времени нет.

Когда-то они знали это со всей отчетливостью. Времени нет. Это осознание так и осталось связующей нитью — из суетливого «сейчас» в мгновение вечности. Из жизни в смерть? Только вот — что есть что?

Он остался один. С кем теперь разделена эта вечность? С тем, кого больше нет. С тем, кто был — сейчас-и-всегда.

Поэтому совершенно не важно, чем закончится эта пляска! А не плясать — нельзя. Нельзя не впутаться в очередную интригу. Расточительно тратить в скучном благоразумии идущие к закату дни.

Но кто бы мог ожидать, что он вновь окажется меж двух огней! Что не он один способен на умопомрачительные планы и сложные комбинации. Что эта партия так затейливо напомнит о нем…

Приходится брать на себя часть забот. Наведаться снова без предупреждения. Хотя и незваный, но частый в этом замке гость. Практически доверенное лицо. Привратник признал его, прислуга провела в хозяйские апартаменты. Сонно-скучающая охрана без лишних вопросов впустила внутрь. Не узнать его сложно — а эти, должно быть, выучили каждую заколку, мерцающую в гуще косиц.

По дороге успел собрать сплетни. И брови лезли на лоб от беспечности этих мальчишек! Один — вытаскивает юного убийцу из камеры, обогревая, по всей видимости, своим теплом. Другой — до сих пор не сбежал! И, что более важно, не прирезал столовым прибором. Говорят, он на это мастер. Бывают же люди, что не брезгуют проливать кровь!.. Соленая, липкая. И столько шуму! Подозрительно много шуму… А бывший опекун оказался не в курсе его затей.

Незваный, правда, старался не намекать слишком явно. Не хватало, чтобы план, на который новоявленный медбрат потратил десяток лет жизни и пару пальцев, полетел к чертям из-за кровавой прихоти одного юнца! Не нужно ему сейчас отвлекаться. Но надо же было расспросить поподробней! С трудом придумал, как обосновать свой интерес — к пепельным прядкам, слепому глазу, щуплому виду. Да, таким и достался. Тан рассказывал, как любит его спутник опекать несчастных зверушек. Несчастнее некуда. И кровь в жилах течет самая что ни на есть тварья!

Итак, благосклонно безразличная охрана отворяет дверь. Шаг за порог мастерски неслышной походкой. Сколько раз он так крался в чужие спальни! Жаль, не пришлось явиться через окно. Мальчишка развалился в хозяйской постели. Хотя развалился — громко сказано. Свернулся в комочек, укутался, только седые пряди виднеются из белеющих простыней. Хозяина, как ни странно, нет рядом. Хотя это, конечно же, мысль не всерьез. Незваный знает и о травмирующем прошлом Вэя, и о верности долгу, что лишь маскирует потаенное стремление сердца. К человеку, который ответить на него точно не смог бы. Слишком занят. То одним, то другим.

Есть возможность подойти поближе, рассмотреть как следует. Да времени толком нет. Только вскользь отмечает Незваный теперь уже безошибочно узнаваемые черты — тонкие брови, гладкие очертания хрупкой фигуры, капризный изгиб губ… Уголок рта подрагивает. Во сне? Дергается худое плечо. Замирает дыхание.

Нет, сон его чуток. Продумывает. Решает задачку. Не ждал разве, что горе-тюремщик не удержится и навестит? Или узнал сразу, что это не Вэй? По запаху, что ли? Глаза-то не открывает — не хочет выдать раньше времени, что не спит.

— Не утруждайся, Зиан, — тихо-тихо, на грани слышимости. Ведь дверь в гостиную приоткрыта, а у полуслепого должен быть острый слух. — Я не тот, перед кем нужно ломать комедию. Будь собой, котик!

Ответ заставляет себя ждать. Для начала приветствует лишь безумный блеск в прищуре двухцветных глаз. Неочевидное, неродственное сходство… Затем потягивание — ленивое и до крайности уютное. Заразительное. С дороги и недосыпа так и хочется присоединиться! Пока не слышится — тоже тихое, произнесенное в сладком зевке:

— Господин Цао…

Имя скрежетом проходится по нервам.

— Человека с таким именем больше нет, — холодный металл вырывается на автомате, запоздало окутывается бархатом усмешки: — Я за него.

— Хм, вот странно, — мурлычет извивающееся в постели создание — руки закинуты за голову, носочки тянутся вперед. Тетива выпускает стрелу: — Получается, ваш призыв быть собой — компенсация собственной неспособности?

— Не время болтать, Зиан! — голос не повышается, уже не звенит металлом, разве только слегка продрог… — Какого черта ты здесь прохлаждаешься? Котику давно пора драть когти. Если он, конечно, хочет выбраться отсюда живым.