— Итак, пан, сегодня решил поохотиться на чертей? Уверен, такому опытному охотнику это ничего не стоит…

— Перестань говорить это, — шипит Ян, — и, может быть, я не побью тебя.

Индро улыбается:

— Ты меня не побьешь. Тебе нравится мое лицо.

Ян страдальчески вздыхает, как бы признавая это весьма прискорбным. Он идет за Индро, с интересом оглядываясь по сторонам, пока тот, чувствуя себя последним дураком, кропит очаги святой водой. Не то чтобы Индро не верит в существование дьявола, нет, он честный христианин (исключения: когда Ян… в общем, когда Ян), но кажется крайне сомнительным, чтобы враг рода человеческого отвлекся от своих злобных дел и пришел бедокурить в Троски на кухни.

Но это успокоит местных и, может быть, они станут чуть лучше принимать Индро, который для них все еще кажется чужаком, а потом можно будет осторожно порасспрашивать насчет дел их пана, узнать, за что на него так ополчились разбойники и почему называют предателем. Индро не принимает всерьез те крики… не принимал бы, если бы не привык считаться со своим чувством, которое вовсю воет: что-то здесь не так. И дело не в дьявольских явлениях. Если вещи пропадают, их кто-то забирает, так? Если ночью шум, то кто-то ходит.

— Очаг должен быть наверху, — вспоминает Ян, когда они взбираются по Старице. — Знаешь, это напоминает мне о детстве. Я тоже бегал по дому, а меня никто не замечал…

Индро слушает его истории, и про чертей, и про детские развлечения, пока честно обходит очаги. Возможно, Индро мог бы сказать, что справился с работой, убедить кухарок, но Ян и впрямь ответственно берется за дело. Странно. Чертей боится? Пан Птачек, которого Индро знает, предпочел бы свалить все на слуг, а самому пойти развлекаться. Возможно, дело в том, что в Тросках найти себе развлечение — еще надо постараться, если не засесть играть в кости или не затащить Бартоша на ристалище, что надоедает рано или поздно.

Ян не может от него отлипнуть. Кто-нибудь может счесть это странным, но на них и впрямь не смотрят, и Индро наслаждается свободой. Индро понимает, когда снова слышит колокол, но когда Ян не шатается, а только касается его руки, как бы желая проверить, что это все не сон, что он на воле, Индро рядом, а они вместе занимаются какой-то чепухой.

— Это грустно как-то, — говорит Индро, когда Ян с его историями немного выдыхается.

— Почему?

— Ты в этих историях всегда один, мой пан.

Ян отводит глаза. Если обратиться к детским воспоминаниям Индро, они тоже полны ярких, волшебных и попросту глупых историй, случившихся в прекрасной и живой Скалице, вот только Индро там не один, с Фрицеком и Матушем, а то и Терезой, которая тоже на шутки горазда.

— С тобой я не одинок, — говорит Ян. — Ты прав, не было у меня друзей. Может, из-за нрава моего — ты и сам знаешь… Может, потому что люди видят только состояние, выгоду всякую. Я покупал общество многих, но надолго они не задерживались. Не стали бы столько для меня делать, даже когда, казалось бы, все уже решено.

Снова Индро думает о том, что от смерти Яна в самом деле спас не он, несмотря на все усилия, а появление фон Бергова, точно божественное провидение. Часто ему кажется, что он сделал недостаточно. А уж если все это в конце оказалось бесполезно, может, стоило ему остаться рядом с Яном и поддержать его?

— Янек, — мягко говорит Индро, — ты же понимаешь…

— Ты пытался. Для меня этого уже довольно.

В молчании они обходят вторую башню, Индро кропит очаги. Когда работа окончена, Ян с довольной ухмылкой осматривает углы, как будто опасается, что там, среди пыли, могут еще какие нечистики притаиться.

— Что там еще говорил кузнец, у ристалища глянуть? — спрашивает он, проявляя небывалый интерес.

— Якобы слышал вонь ужасную, — пожимает плечами Индро.

Вонь они находят — что естественно для нужников. Ян, разумеется, туда лезть отказывается, да и Индро неохота проверять, даже если там в прорезанной дырке прячется черт — это его, черта, проблемы. А вообще глупо выходит; если шарахающихся по башням людей Индро может понять, шпиков каких, а то и воришек среди прислуги, которой тоже надо на что-то жить, то что «чертям» делать в нужнике — большой вопрос.

Кузнец Осина встречает Индро с ухмылкой, а потом переводит взгляд на Яна и как-то настораживается:

— А вы, значится, вельможный пан, тоже это… на чертей охотитесь?.. — опасливо спрашивает кузнец.

— А как же! — Ян явно красуется, положив ладонь на сверкнувшую рукоять клинка. — Primo, то есть, во-первых, это обязанность шляхтича — охранять обычный люд, а ваш господин явно занят пока что разбойниками, кои требуют всего внимания, поэтому придется кому-то вроде меня справиться с напастью. Secundo, то есть, во-вторых, долг также призывает меня быть в этой сложной битве на стороне моего оруженосца, иначе люди могут счесть, что пан бежит от сражения с нечистыми, отсылая вместо себя помощника, а это совсем не так, и это затрагивает мою честь!..

Ad tertium, думает Индро, то есть, в-третьих, Яну просто хочется повеситься со скуки. Как бы иронично это ни звучало.

— …в общем, кузнец, если есть тебе, что сказать, то помогай! — заканчивает свою речь Ян, огорошивший Осину красноречием. — Где тут еще могут скрываться враги человеческие?

— Да это, — бурчит кузнец, — ошибся, должно быть. Бывает. Ну, вы же понимаете. Дьявол башку мою задурил, ой, не серчайте вы, панове, что от важных дел отвлек… Да и мне работать пора! — с необычайной охотой Осина поворачивается к кузне. — Прощевайте!

Некоторое время Ян смотрит ему вослед. Сомнительно крайне.

— Подозрительно, — говорит Ян, повернувшись к Индро, и в его глазах блестит мальчишеское веселье: — А может, кузнец и есть… он самый? Сам подумай: с огнем работает, но не опаляется, железо кует, а еще слышит всякие звуки странные и смущает честных людей.

— А еще скуп до невозможности, ну точно бес! — хмыкает Индро. — Оставь ты, сдается мне, пошутить Осина хотел. Заставить нас по нужникам побегать. Так что ты тут всех спас. И мое время, и его нос.

— Похоже на меня, — с гордостью улыбается Ян, чуть наклоняет голову, как Барбос, когда похвалу выпрашивает. Рука Индро едва не тянется выбившуюся прядь волос ему поправить, да только спохватывается, что не на чужих глазах такое делать. Но улыбается тепло.

Надо камергеру доложиться, но Ян туда идти наотрез отказывается, только ворчит и глаза закатывает, явно показывая, что он думает про этого надутого индюка в шапероне.

— Можем сходить, ты ему в нос дашь, скажем, что это в тебе черт засел, — шутит Индро. — А ты как бы не при делах — я тебя святой водой потом оболью.

— Чтобы меня — на всякий случай — не повесили, так сожгли? Спасибо, Индро, удружил, — отмахивается от него Ян. Несмотря на то, что звучит это представление весело, казнь все еще его пугает, и на камергера Яну смотреть попросту противно. — Найди меня потом в покоях, ладно? К пиру тоже подготовиться надобно.

К чему там Ян собрался готовиться, Индро не знает. Он идет, видит, что на кухне и впрямь переполох — только не из-за чертей, а потому что надо срочно сготовить побольше еды и выкатить побольше бочек с вином и медовухой для гостей. Камергер тоже выглядит слишком уж занятым, когда отсчитывает Индро гроши в награду. От денег он не отказывается, просто чтобы человеку этому досадить — не иначе как мстительность Яна в нем проявляется.

Пир кажется Индро хорошей мыслью: развлечь народ, показать, что фон Бергов не боится ни разбойников, ни новых нападений. Все будут знать, что рыцари отправятся покарать преступников, а по этому случаю надлежит их прославить. А как вернутся — прославить еще раз.

Яна Индро находит выбирающим между двумя расшитыми гамбезонами, разница меж которыми, по мнению Индро, не столь очевидна. Оглянувшись, Ян кивает на разложенные на постели одежды, и Индро тыкает наугад. Судя по довольной легкой улыбке, угадывает верно.

— Ты и впрямь боишься… нечисти всякой? — под строгим взглядом Яна Индро все-таки решает не надоедать ему с «чертями».

— Странно, да? После того, что мы пережили, после того, как на меня петлю накинули, люди напрочь лишаются страха. Считай меня суеверным, просто думаю… что не стоит ухудшать свою жизнь еще больше, заигрывая с силами, которые могут человека с ума свести. Не зря церковь предупреждает! А ты не страшишься? Даже когда непонятно было, что это все шутки, вызвался помочь, — как-то даже восхищенно поглядывает на него Ян.

— Я думаю, что и так в преисподнюю попаду, — говорит Индро тихо. — Не мне бояться.

Рука, чуть коснувшаяся его плеча, отдергивается, как от адских углей.

— Это… — Ян криво усмехается. — Из-за меня, да?

— Нет, пан, — Индро бережно ловит его запястье. — Из-за того, скольких я убил, из-за мести, которая должна быть противна Господу, но я не могу поступить иначе, спать не могу, пока меч моего отца в руках убийцы и подлеца. Бог учит прощению, но я не способен простить своих врагов, и я желаю смотреть, как он, Иштван, кровью захлебывается, как все они!.. Ты и представить не можешь… — Индро снова становится тошно от себя, но Ян не отходит, упрямый. — Ты мне позволяешь стать человеком лучше. Спасти, вылечить, помочь. Помнишь, что я говорил про равновесие? Не думаю, что это может быть грешно.

— Ты разбойников убиваешь, — пробует поспорить Ян, все еще цепляясь за его руку. — Плохих людей…

— И тот человек в подвале — он тоже плохой. И все же тебе не хотелось смотреть, как я с ним… как я его… пытаю, — все-таки договаривает Индро, и это слово звучит гораздо страшнее «черта».

— Я тебя не виню, — кивает Ян. — Раньше — не понимал, но теперь вижу, насколько тебе важно расквитаться. Я тоже хочу, чтобы разбойники, которые наших людей убили, легли в землю. Сам их желаю положить, а потому дождаться не могу, когда этот глупый пир пройдет.

— Ну, такой уж глупый, — улыбается Индро. — Наряжаешься ты как для важного события!

— Это политика, мой несведущий друг…

— Ты просто любишь красивые вещи.

— Ага, — кивает Ян, глядя ему в глаза. — Такой уж я.