День Кацуки не задался с самого утра – не в последнюю очередь благодаря раздражающим перешёптываниям каких-то статистов. Конечно же, они заткнулись, едва Кацуки обратил на них внимание, но взгляд его выдержали. А ведь ещё вчера другие болтуны поспешно отводили глаза и делали вид, что обсуждали вовсе не его.
С одной стороны это было ему уже вполне знакомо и началось буквально сразу же по его счастливому возвращению в стены Юэй. Оно и понятно – в то время, как руководство школы на пресс-конференции рьяно доказывало, что Кацуки Бакуго – последний, кого можно заподозрить в сговоре со злодеями, те сами мирно и оперативно вернули его обратно. Чуть потрёпанного, но в целом здорового, разве что подзабывшего некоторые важные моменты – сильный удар по затылку, увы, не способствовал запоминанию информации. Последнее, что помнил Кацуки – его собственный совет той жалкой кучке отморозков засунуть куда подальше предложение присоединиться к ним и их удивлённые взгляды на что-то, возникшее за его спиной.
Однако теперь, наткнувшись по пути в свою комнату на особенно настороженные взгляды столпившихся одноклассников, ему подумалось, что возможно дело в чём-то большем, нежели те глупые и совершенно необоснованные подозрения.
– Баку... – «бро», которое Киришима по обыкновению добавлял к фамилии друга, повисло в воздухе, так и оставшись непроизнесённым. Осознание этого факта словно бы окончательно свело на нет попытку договорить, и он растерянно уставился на Кацуки, не зная, что сказать.
Урарака, очевидно, таких проблем не испытывала.
– Бакуго, это правда? Ты вытворял всё это? Ты действительно сказал ему покончить с собой?!
Оставив без ответа эту гневную тираду, Кацуки исподлобья уставился на Урараку, старательно игнорируя разъедающее чувство тревоги. Всё же, как бы то ни было, стоило отдать Урараке должное – теперь-то понятно, почему на него все так пялились. Узнать бы ещё, каким образом его прошлое стало достоянием общественности, да только обсуждать свои поступки Кацуки ни с кем из них не намеревался.
Однако по мере того, как молчание затягивалось, становилось ясно, что какой-никакой ответ на свои вопросы Урарака всё же получила. Она и все остальные. Кацуки ощущал взгляд стоявшей рядом Хагакуре: за выражение её лица он никогда не ручался, но судя по поднятым, крепко сжатым кулакам, равнодушием там и не пахло. Ощущал впивающиеся взгляды остальных: возмущённые, непримиримые... Всё это служило достойным обрамлением злости смотревшей на него в упор Урараки, от которой он так хотел, но не мог себе позволить отвернуться.
Впрочем, едва послышалось чьё-то запыхавшееся дыхание, она отвела взгляд первой и устремила его за спину Кацуки. Уже по одной только этой жалостливой нежности, с которой Урарака смотрела на пытающегося отдышаться новоприбывшего, можно было безошибочно определить его личность. Кацуки было застыл на мгновение, но тут же резко обернулся, вооружившись привычным ему раздражением – взгляда Деку он точно избегать не собирался.
А тот, в свою очередь, пропустив Кацуки, быстро осмотрел остальных и сделал соответствующие выводы – очевидно, крайне неприятные, потому как выглядел он на удивление раздосадованным.
– Хватит, всё это в прошлом. Каччан ничего такого не имел в виду. Он – очень важный для меня человек, и я не хочу, чтобы вы так на него смотрели.
Пока опешивший Кацуки заторможенно пытался понять, как ему реагировать на эти унизительные слова, сказанные столь категоричным тоном, Урарака вновь проявила завидную расторопность: судя по голосу, уже едва не плача, она воскликнула:
– Деку, ну как ты можешь вот так об этом говорить?!
Изуку растерянно моргнул, враз утратив былую уверенность.
– Н-но... Это же Каччан, понимаете?
Обводя одноклассников умоляющим взглядом, Изуку пытался донести свою, очевидно простую истину, но получалось у него это плохо. Кацуки не мог даже припомнить, смотрели ли на него хоть раз в жизни со столь незамутнённой враждебностью?..
Раздражённо передёрнув плечами, Кацуки отвернулся от Изуку и устремился дальше, надеясь уже наконец добраться до своей чёртовой комнаты – принимать во всём этом молчаливое участие и дальше не было ни малейшего желания. Увы, не все успели на представление – на пути Кацуки оказался ещё один подошедший одноклассник. Кацуки угрожающе подался вперёд и срывающимся голосом уточнил:
– Чего уставился, Двумордый? Тоже хочешь что-то вякнуть?
– Нет, Бакуго. Пока мне нечего тебе сказать.
Ощутив знакомое бешенство от этого спокойного тона и отмороженной рожи, по которой он никогда не мог понять ни единой эмоции, Кацуки с силой толкнул его плечом и поспешил подальше, пока он не взорвал тут всё ко всем чертям.
– Каччан, подожди!..
Остаток дня прошёл как в тумане: до последних событий никогда не жалующийся на память Кацуки с мрачным удивлением обнаружил себя в своей же комнате за попытками восстановить события.
Вот он на всех кричит, вот несётся в комнату, вот идёт навстречу спешно вызванным родителям. Его карга орёт, как потерпевшая, о каком-то видео. Отец без особого успеха пытается её успокоить, не сводя с него встревоженного взгляда. Деку, заикаясь, что-то мямлит в его защиту. Всё как всегда. А потом его взгляд натыкается на мать Деку, и её слезы вызывают непрошенные детские воспоминания.
Он не понаслышке знал об этой их особенности безутешно рыдать по любой мало-мальски значимой причине. В те времена, когда они с Деку буквально не вылезали друг у друга из гостей, вступительные титры к очередной сопливой дораме звучали для него словно воздушная тревога, возвещая о скором начале очередного великого потопа. Он просто не мог выносить вид их лиц, скрючившихся в жалостливых эмоциях, и разрываясь между желанием стукнуть, наорать, обнять и плакать вместе либо же бегать по кругу и выть, он в панике покидал их дом...
Теперь её лицо не кривится, слезы беспрепятственно стекают вниз, и то, что Кацуки видит её глазах, выворачивает нутро наизнанку. Те же зелёные глаза, что и у Деку, но тот постоянно умудрялся выбешивать Кацуки горящими в них вызовом и готовностью к борьбе. Мидория Инко же ни с кем бороться не намеревалась: в её глазах застыли лишь боль и острое, какое-то безнадёжное неверие. Словно она никак не может связать образ мальчика, с которым когда-то дружил её сын, с человеком, которым он в итоге стал. Её слезы всё текут и текут, и она не отводит взгляд.
– Чёрт, чёрт, чёрт!
Пнув ещё один подпалённый стул, павший жертвой его бессильной ярости, Кацуки постарался успокоиться и подумал: можно сколько угодно прикрываться идеалами, но всегда определяющими суть человека будут поступки – решительные действия, а не какие-то там брошенные слова. Словно пытаясь убедить самого себя, Кацуки прибегнул к фантазии, в которую он крайне редко позволял себе окунаться, и представил, как одолев самого сильного злодея на свете, он тянет руку к человеку, что нуждается в спасении. Это всегда был кто-то безликий. Просто статист. Но всё равно важный, несомненно стоящий того, чтобы Кацуки отдал всего себя за его жизнь. В конце концов, если некому будет лицезреть его сокрушительную победу, тогда зачем это всё? Теперь же этот образ обретал вполне узнаваемые черты Урараки. Её перекошенное гневом лицо недолго ввергало Кацуки в гнетущее отчаянье – охватившее её негодование утихло, но иные эмоции попеременно сменялись, словно Урарака никак не могла определиться, чего же в ней всё-таки больше: разочарования или презрения. Наконец, с отвращением взглянув на его протянутую руку, она отвернулась. Словно он – последнее, что она хотела бы видеть. Словно он – чудовище.
Не в силах больше оставаться на одном месте и пребывать в бесполезных иллюзиях, Кацуки выбежал из комнаты, толком не зная, куда он пойдёт и зачем. Коридор на его этаже был пуст, но откуда-то доносились приглушённые крики, с каждой секундой набирающие громкость. Быстро подойдя к окну и взглянув вниз, Кацуки с неприятным удивлением отметил довольно большую толпу мельтешащих людей, невесть как пробравшихся на территорию Юэй. У многих из них были микрофоны и фотоаппараты, что позволяло безошибочно догадаться о цели их визита. В очередной раз чертыхнувшись, Кацуки подбежал к лифту и ткнул кнопку вызова. Кабина не спешила подниматься, выжимая из Кацуки последние крохи самообладания, так что решив уже не дожидаться и пнув напоследок ни в чём неповинную дверь, он помчался к лестнице. Тешить тех журналюг интересующими их подробностями своей жизни он уж точно не собирался, но как бы то ни было, отсиживаться в своей комнате и оставаться и дальше в неведении он не мог. Тем более, что он и так уже был в подвешенном состоянии: никаких решений по поводу его дальнейшего обучения всё ещё не было...
Попав, наконец, на первый этаж, Кацуки окинул взглядом общую гостиную – тут царила напряженная атмосфера общего беспокойства: кто-то как и Кацуки добегал с верхних этажей и пытался разобраться, что происходит, другие столпились у окна, настороженно наблюдая за движущейся в сторону их общежития гудящей толпой, а остальные спешно что-то проверяли в телефонах.
– Сохраняй спокойствие! Учителя во всём разберутся, – Иида безуспешно пытался призвать к порядку паникующего Минету.
– Да? И где они? Почему не сработала система безопасности? Зачем они вообще сюда пришли? – голосил тот.
Кацуки, мысленно передёрнувшись, направился к стоящей в отдалении группе одноклассников и, ни к кому конкретно не обращаясь, спросил:
– Что происходит?
Урарака удостоила его лишь неприязненным взглядом, Тодороки даже не поднял голову, что-то задумчиво пробормотав себе под нос, но Киришима, оторвавшись от телефона, взволнованно ответил:
– Самоубийства беспричудных. Сейчас устанавливают личности, есть показания очевидцев, правда они разнятся... И есть видео записи произошедшего, – чуть помедлив, он продолжил, с тревогой смотря на Кацуки: – Пишут, что они такие же, как и... ну, про тебя.
Сбитый с толку этой неожиданной информацией Кацуки попытался связать воедино полученные сведения. Конечно же, после того спешного разбирательства, он чисто принципиально запретил себе даже заглядывать в интернет, вполне ясно осознавая, на обсуждение каких событий может наткнуться, но всё же кое-какое представление о тех записях имел. Кто-то загрузил в сеть видео, на котором, как выразился директор, зафиксированы доказательства его неприемлемых, бесчеловечных поступков, недостойных будущего героя. Видео это распространилось весьма быстро и если у кого-то и вызвало сомнения в достоверности, то особой роли это не сыграло – буквально сразу же во все возможные СМИ поступили загадочные флешки, окутанные плотным серым дымом. После считывания информации те исчезали, буквально растворяясь в воздухе, но основная цель была достигнута – подлинность видео была подтверждена. Но почему вдруг теперь?..
– Вероятно, это лишь начало, – задумчиво сказал Тодороки.
Кацуки с недоумением уставился на него, ожидая пояснений, но тот вновь умолк и отрешился от реальности, что-то уж слишком тщательно обдумывая – как будто бы ему кто-то такое позволил, в самом-то деле...
– О чём ты, чёрт возьми? – грубо схватив того за грудки, потребовал ответа Кацуки. Тодороки было взглянул на него, но тут же отвлёкся, уставившись ему за спину. Обернувшись, Кацуки увидел, что большинство его одноклассников сгрудились возле включённого телевизора – из-за гомона ничего не было слышно, но по всей видимости это был репортаж о нашумевших событиях: диктор вещала, активно жестикулируя, а сбоку был портрет погибшего. Сердце Кацуки заныло; какое-то время он в полном смятении вглядывался в это непримечательное, совершенно не запоминающееся лицо, но потом развернулся обратно к Тодороки, и даже не пытаясь сдержать охватившую его злобу, закричал: – Говори уже!
Тот серьёзно кивнул ему и приготовился говорить, но снова отвлёкся и начал старательно выискивать кого-то в толпе, видимо, решив довести Кацуки до полного бешенства.
В это же время снаружи раздался какой-то громкий треск; Кацуки повернулся на звук, более чем уверенный, что сейчас придётся со всем радушием встречать незваных гостей, но те всё ещё оставались снаружи. Более того, довольно загудев и перекрикивая друг друга, все эти люди бурным потоком хлынули влево. Проследив за ними, Кацуки убедился, что тому была действительно стоящая причина: Изуку оказался окружён толпой и вжавшись в стенку, с ужасом смотрел на микрофоны, наставленные на него.
Охваченный тревожным предчувствием, Кацуки рванул наружу и начал распихивать людей, пытаясь прорваться к Изуку.
– Вот он! – восторженно прокричал кто-то, но Кацуки проигнорировал это, продолжив пробираться вперёд. Остановить его никто не попытался, так что вероятно, возглас этот предназначался Изуку.
«Чёрт, да как он там вообще оказался?..»
Журналисты тем временем перешли в наступление и перебивая друг друга, стали закидывать вопросами свою жертву:
– Вы чувствуете общность с погибшими?
– Ваша причуда появилась значительно позднее, могли они надеяться на подобное?
– Хотели бы вы что-то сказать другим беспричудным?
– Каково вам каждый день видеть лицо своего мучителя?
– Х-хватит!
Кацуки наконец добрался до Изуку и увидел как тот, тяжело дыша, выбил микрофон у журналиста, задавшего последний вопрос.
– Каччан совсем не такой, вы его не понимаете, никто не понимает! Всё совсем не так!
Прокричав эти слова, Изуку вдруг ухмыльнулся и сжал кулаки так крепко, что аж дым пошёл – так во всяком случае показалось замершему на миг Кацуки. Отреагировать никто не успел: коротко вскрикнув, Изуку резко присел на корточки и, с силой зажмурив глаза и зажав уши, начал раскачиваться взад-вперёд.
– Деку!
Окрик подоспевшей Урараки подействовал на Кацуки отрезвляюще: он отмер, подскочил к Изуку и попытался привести того в чувство. Почувствовав руки Кацуки на своих, Изуку распахнул глаза и вцепился в него железной хваткой.
– Ты! А ну отойди от него!
Словно боясь, что Кацуки действительно послушается указания какого-то неизвестного идиота, Изуку вцепился в Кацуки ещё крепче, не сводя с него перепуганного взгляда и тщетно пытаясь выровнять сбившееся дыхание. Паника, плескавшаяся в его глазах, была настолько всеобъемлющей, что постепенно начала передаваться и Кацуки.
Раздражённо тряхнув головой, Кацуки сжал руки Изуку в ответ и как можно спокойнее произнёс:
– Деку, сосредоточься. Смотри на меня. Просто дыши.
К удивлению Кацуки, это сработало – Изуку чуть расслабился и поднялся на ноги вместе с ним.
– Посмотрите, как он к нему тянется. Бедный мальчик никогда от этого не оправится.
Кацуки прикрыл глаза и стал прикидывать, обеспечить ли всем этим людям долгожданное шоу и высказать всё, что он об этом думает, или же лучше промолчать от греха подальше?..
– Это вы никогда не оправитесь от последствий незаконного проникновения на частную территорию Академии, – угрожающе раздался из-за спин журналистов голос Айзавы.
Кацуки обернулся на него, и тот, скупо кивнув ему в сторону общежития, подошёл ближе и выжидающе скрестил руки на груди. Остальные ребята из класса – буквально все, насколько мог судить Кацуки, плотным кольцом окружили их с Изуку, и они все вместе направились обратно.
Продвигались медленно, так что Кацуки в должной мере прочувствовал каждую секунду этой тягостной, неодобрительной тишины. Вид у Айзавы был на редкость взбешённый, так что Кацуки даже не сомневался: все эти люди получат сполна. Но должного облегчения это почему-то не принесло.
Они были уже на подходе к общежитию, когда внезапно прозвучал ещё один вопрос.
– Вы по-прежнему намерены утверждать, что Бакуго Кацуки достоин стать лучшим героем?
На мгновение запнувшись, Кацуки устремился вперёд, толкнул входную дверь и зашёл внутрь, не дожидаясь ответа учителя.