Цветы за гладью Водного Зеркала никогда не вяли. Тяжёлые ветви густо пахнущей мёдом жакаранды, звёзды-агапантусы, изящные стволы орхидеи с цветами-бабочками, мимоза, нарциссы и маттиола, – круглый год в цвету, закрываясь лишь на короткие тёмные ночи, чтобы с наступлением утра вновь разлепить покрытые росой лепестки и повернуть маленькие головки к солнцу, поймать его лучи, впитать их энергию – такую же бесконечную, вечную, как вечно лето, как вечен покой в Царстве Цветов.
Но тысячи лет – всё же не вечность.
Цветы не увядают. Не опадают лепестки, если только они не потревожены порывами тёплого ароматного ветра, шелестящего в ветвях деревьев и пригинающего к земле тонкие гибкие стебли. Не лопаются почки и не тяжелеют налитые соком плоды – вечности чужды перемены.
С тех самых пор, как увял самый драгоценный цветок их Царства, Му Дань думает, что это только к лучшему. Они спрятались. Запечатали вход и выход, выставили кордоны, наложили защитные чары, истратив на них половину сил всех старейшин и забрав с собой цветы в отместку за преступление Небес. Выбрали стазис, неподвижность, вечной покой и вечное отрицание.
Отрицать было легко. Когда один день похож на другой как две капли воды, теряешь счёт векам и привыкаешь жить, словно во сне.
Так делали многие, практически все, но только не Му Дань, для которой вечность закончилась, не начавшись. Она встречала Цзы Фэнь каждый день. Видела её в спящих лотосах на пруду, угадывала её движения в кружащих на ветру лепестках вишни, выхватывала взглядом лёгкую ткань платья, скрывающуюся среди колонн дворца. Заглядывала в её глаза, общаясь с духом, которого едва знала.
Му Дань, казалось, делала всё, чтобы трещина в её сердце не замерла, как замерло всё Водное Зеркало, – та расширялась грохочущими оползнями, нарывая ращщелины сухих берегов, и грозила поглотить всю её душу. И Му Дань знала – можно не бередить её понапрасну, не думать слишком много, не оставаться в одиночестве и не закрывать глаза вечером, не измотав себя достаточно сильно, чтобы сознание отключилось, прежде чем в памяти всплывут картины слишком далёкого прошлого. Так жили остальные. Те, кто мог себе это позволить.
Она обещала помнить – обещала самой себе тогда и повторяла каждый раз на Церемонии, произнося слова, которые для многих стали простой формальностью, но для неё лишь сильнее укреплялись в сердце, превращаясь в смысл жизни. Цзы Фэнь была той, кого никто – ни Небеса, ни Царство Духов – не сможет отнять у неё, как бы они ни пытались, и в этом заключалось её счастье и её святая обязанность, чудо, которое она обязана была пронести сквозь эту бессмысленно ровную водную гладь, притворяющуюся вечностью.
Долгое время Му Дань казалось, что за стеной Водного Зеркала лишь она одна ещё способна дышать. Её будто окружали тени, не шедшие в своей реальности ни в какое сравнение с образами из прошлого, чьи силуэты не покидали дворец сотни и сотни лет. Но восемь тысяч пропущенных зим не прошли даром, и однажды, обходя своё маленькое Царство, Му Дань застыла, не в силах отвести взгляд от того неприметного, но самого драгоценного духа, которого не знала, от которого держалсь на расстоянии, но которого вдруг внезапно разглядела – по-настоящему, как мало кого до этого. Цзинь Ми была ребёнком, но не это выделяло её среди других – в саду было множество младших духов, которые тут же, стоило им её заметить, прекращали свои праздные занятия и суетливо выстраивались, чтобы произнести формальное приветствие. Но только одна Цзинь Ми среди них то была слишком медлительной, то забывала почтительно опустить глаза, то вовсе находилась в стороне от подруг и не успевала к ним присоединиться – она одна была здесь живой. Отказывалась принимать правила как данность, не подчинялась устроенному распорядку, непонимающе моргала в ответ на замечания, будто была всё это время в другом измерении.
Вот почему один взгляд Цзинь Ми, брошенный дерзко, но без всякого умысла, по чистой случайности, как это бывает с детьми, приковал Му Дань к месту, так что произнести хоть слово она смогла только с усилием сглотнув. Цзинь Ми была живой. Чуждой этому месту, которое давно превратилось в огромный мемориал, открывающийся на канве мироздания язвой вечного лета с запахом полыни и мёда.
Му Дань в одиночестве сидела на коленях у мемориальной таблички Повелительницы Цветов. Взгляд Цзинь Ми совсем не был похож на глаза Цзы Фэнь. Младший дух, она смотрела то опрометчиво-дерзко, то испуганно, напряжённо, с почтением, переходящим в отторжение, как смотрит вор на стражника, даже если прямо сейчас не сделал ничего дурного. И улыбка её совсем не походила на улыбку Повелительницы – та улыбалась нежно и светло, будто источая небесное сияние, Цзинь Ми же была суетлива и приземлённа, в ней не чувствовалось ни капли божественного, и раньше, тысячи лет, Му Дань про себя сетовала на это, удивляясь, как она вообще могла быть дочерью их правительницы, отличаясь от неё в каждой малейшей детали и являя собой настолько яркую посредственность, что именно этим выделялась среди сверсниц. Но теперь она будто прозрела – за невзрачностью виноградного духа она разглядела вдруг главное качество Повелительницы Цветов, которое освещало своим сиянием всё их маленькое Царство.
Её неиссякаемая любовь к жизни. И к тем, кто сопровождал её на этом пути, который не был предназначен ей судьбой. И хоть влюбиться было Цзинь Ми не суждено, всё же каждую частичку её существа пронизывала любовь – к Водному Зеркалу, к подругам, но больше всего к самой жизни, к времени и к временности, которая освещающим ветром врывалась в их закостенелую вечность, прямо как это делала сама Цзинь Ми. Прямо как это хотела бы сделать Му Дань, будь она моложе, не будь она одной из правительниц, не будь она носительницей своего священного обета и священного бремени.
Неудивительно, что она вырвалась из их мягких цепей, упорхнув лепестком в мир, полный опасностей.
Когда Цзинь Ми вернулась в Царство Цветов, она уже не была ребёнком, как не была и виноградным духом – сущность, доставшаяся от матери, не могла не победить хрупкую иллюзию, сколько бы сил ни было вложено в её создание. И теперь на Му Дань смотрели совсем другие глаза, ещё меньше похожие на глаза Цзы Фэнь.
В прошлый раз она провела родном Царстве три года, выдерживая траур, и всё её существо источало отчаяние, которое гнилью распространялось по всему Водному Зеркалу и которое за эти годы успело осесть глубоко в её повзрослевшей вдруг душе, выдавая себя лишь напряжённо сомкнутыми губами и опустевшим взглядом, в котором решимость сменялась безразличием. Она проводила часы у мемориальных табличек, часто засыпая прямо на коленях перед ними, а очнувшись от дремоты больше не оправляла нервно пояс и причёску, повторяя извинения перед мёртвыми, как сделала бы раньше, а коротко кланялась и поднималась на ноги, чтобы покинуть это место, получив достаточно молчаливой поддержки и больше не зная, что сказать погибшим.
С тех пор она снова успела измениться. Му Дань почти не узнала Цзинь Ми, когда она, широкими уверенными шагами, приблизилась к границе Царства Цветов. Не тратя время на панику и отчаяние, она, подняв подбородок, требовала своего, зная, что ей не откажут. Новая Повелительница Воды, единственная наследница Цзы Фэнь, она имела на это право, но никогда раньше им не пользовалась. Цзинь Ми, которую Му Дань когда-то знала, была импульсивной, могла нарушить приличия сгоряча, но никогда не со зла, не отличалась богатыми знаниями и влипала в неприятности, стоило отвернуться. Она никогда не могла вывернуться из неприятной ситуации, в которые попадала чуть ли не каждый день, не умела самостоятельно решить собственные проблемы, была той, в ком никогда не узнаешь дочь Повелительницы Цветов, кому не доверить и одного календарного цикла, не то что делого Царства. Но и теперь, изменившись от корней волос до ногтей, она всё ещё отличалась от Цзы Фэнь так же, как Солнце отличается от Луны.
Она уже не была ребёнком. И Му Дань совершенно не приложила к этому руку – напротив, она бы отдала многое, чтобы эта девушка по-прежнему вела свою полную детских забав жизнь, тякучую и шумную, как весёлый ручей, пропитанную приторным запахом лилий и маттиолы, чтобы худшими событиями в ней продолжали оставаться полуденный зной и визиты Му Дань с проверками. Но судьба сильнее планов и стратегий – что предначертано, того не миновать и усилиями трёх Царств.
Теперь перед Му Дань стояла взрослая женщина. Не из-за титула Небесной Императрицы, не из-за любовных терзаний, которой ей не удалось избежать – она была взрослой по самой своей сути, которая сквозила в уверенной походке и прямом взгляде, в губах, которые не дулись больше обиженно и не раскрывались от страха и неловкости – лицо её превратилось в отстранённую маску, и ни мускул не дрожал на нём, когда Цзинь Ми, сосредоточив все духовные силы, наполняла энергией раскрывающиеся лепестки огненно-красного бутона.
Му Дань тогда не было рядом: она наблюдала издалека, пока ещё могла себе позволить, пока дворец оставался в безопасности – это короткое время утекало сквозь пальцы, но всё же его хватило, чтобы заглянуть туда, где Повелительница Воды творила свою магию. При взгляде на бесстрастное лицо, в одном лишь напряжённом изломе бровей которого чувстовалось упорство, боль и невыразимый опыт, сердце Му Дань похолодело то ли в ностальгической гордости, то ли в испуге. Да, Цзинь Ми выросла. Но это было только полбеды. Дело в том, что выросла она совсем не той, кем Му Дань думала увидеть её через тысячи лет – не беззаботной пленницей персикового источника и не бесчувственной жертвой волшебной пилюли. Она познала горе, познала лишения и несправедливость, и – она любила, любила всем сердцем, которое оказалось сильнее магии, она страдала и жертвовала, ни на что не надеясь, но отдавая всю себя. Душу её не сковывал лёд, но не озаряло её больше и солнце.
Му Дань на секунду позволила себе представить, какой Повелительницей Цветов была бы Цзинь Ми. Осталось ли в ней хоть капля ребяческого, беззаботного? Что бы сделала она первым делом, если бы прямо сейчас ей пришлось принять новый титул – наградила бы друзей детства или объявила войну Небесам? Му Дань подумалось, что Цзинь Ми могла бы стать мудрой правительницей: всё её существо от голоса до звука шагов изменилось до неузнаваемости, и, конечно, образ мыслей тоже должен был поменяться. Цзинь Ми не рисковала бы, не была бы опрометчивой – она призвала бы старейшин в качестве советниц, и тогда – в груди Му Дань защемило от этой мысли – она и сама могла бы помочь юной Повелительнице разобраться в самых сложных вопросах. Она подсказала бы, как строить отношения с другими Царствами, как соблюдать баланс между изоляцией и приветливостью, как обучать младших духов, чтобы силы их достигали пика за наименьшее время. И Цзинь Ми слушала бы её – теперь да, впервые её советы были бы не только услышаны, но и приняты. А затем их Повелительница окончательно взяла бы дела в свои руки, и старейшины смогли бы уйти на покой. Позволит ли Цзинь Ми им остаться во дворце? Она могла бы, следуя правилам, выстроить им собственные чертоги. «И так бы и сделала», – подумалось вдруг Му Дань. Пусть и против своей воли, она начала понимать в политике даже не обзаведясь собственным Царством, и не допустила бы, чтобы в её владениях было несколько правителей – это было бы неразумно, а она неразумной больше считаться не могла. Теперь она была Ледяным цветком – прекрасным, как ветер из лепесков и холодным, как бурные горные воды. И Му Дань бы подчинилась – с радостью и тоской – и покинула бы дворец, а вместе с ним и свою новую Повелительницу, которая так не была похожа на предыдущую.
Ей бы хотелось, чтобы так всё и произошло. И тогда вечность Водного Зеркала пошла бы мелкой рябью, и дыхание жизни всколыхнуло бы тонкие стебельки бесконечного сада. Вот только… осталась ли жизнь в Повелительнице Воды?
Цзы Фэнь опасалась, что дочь станет похожа на неё, но судьба, обойдя все кордоны, отразилась от них, искажаясь, принимая самые причудливые очертания, и поразила Цзинь Ми проклятием Духа Пиона – она теряла без возможности забыть, приносила клятвы, разрывая собственное сердце на части, отгораживалась от тех, кто был ей семьёй, и пыталась заслужить прощение тех, кому это было уже и не нужно. Откуда взяться после такого жизненному огню?
Му Дань прикрыла глаза. Водное Зеркало десять тысяч лет было замороженным садом, но что дало ей право думать, что сама она чем-то отличается от всех остальных? В ней видели одну из старейшин, которой боялись сильнее других за бескомпромиссный характер, резкозть и чёткое следование традициям и распорядку. Разве её добровольная аскеза, тысячелетние обеты, клятвы, принесённые самой себе – разве делает её это хоть сколько-нибудь другой, отличной от всех остальных, смирившихся с новым порядком вещей и увековечивших его, будто в камне.
Цзинь Ми отдавала всю себя, но дыхание её было холодным и безжизненным, как безжизненны были и сосредоточенные глаза под напряжённо сведёнными бровями. Искалеченная истинная форма пробивалась сквозь тонкую кожу, отливая хрустальным блеском – лепестки твёрдые, словно камень, грозящие вот-вот сломаться под собственным весом, не нужно даже лишних неосторожных касаний. Уже касались, уже сминали в ладони – достаточно для того, чтобы по цветку разошлась тонкая паутина трещин.
Может ли жизнь считаться жизнью, если она превращается в инструмент возмездия и бремя обетов? Му Дань отвернулась, оборачиваясь на старейшин, готовых встретить Небесного Императора лицом к лицу. Нежные лепестки пиона тоже давно покрыла тонкая корочка льда.