Лицо Гоголя ещё сильнее побледнело. Не отрывая взгляда от Пушкина, он присел на софу.
— Я-Яков П-Петрович будет?
— Обещался, — хмыкнул Пушкин, поправляя галстук. Он вертелся у зеркала уже 15 минут, всё никак не мог перестать прихорашиваться. — Не волнуйтесь, Николай Васильевич, я вас в обиду ему не дам, Михаил — свидетель.
Лермонтов в напряжении стоявший у двери свернул глазами. Ради сегодняшней встречи он сбежал из училища, и был настроен весьма серьёзно.
— Почему нельзя б-было встретиться на квартире?
— Шпионы! — воскликнул Лермонтов.
— Да, и они тоже. Никто не хочет встречаться на чужой территории, надо было выбрать нейтральное место. А переговоры эти нужны. Бенкендорф со своим тайным обществом давит нам на горло своей цензурой. Мы согласились на ресторан Палкина, бывали там?
— Н-нет, я больше дома люблю сидеть.
— Зря, хорошее местечко. Я оттуда недавно такого чёрта вытравил, — усмехнулся Пушкин, — его хозяин мне теперь по гроб жизни должен. Так что гуляем за мой счёт. Только, — он ткнул Гоголя пальцем в грудь, — прошу не налегайте. Мишель, к тебе это тоже относится.
Лермонтов с силой кивнул и потянул руку за футляр с пистолетами. Гоголь вспомнил.
— Александр, ночью я-я видел видение.
— Видение? Это полезно.
— Я видео тёмное платье, окровавленную руку и п-пистолет.
Пушкин замер у порога.
— Платье, рука и пистолет?
— Да.
— Интересно. Вы берёте с собой пистолет?
— Да.
— Не берите.
Гоголь покорно положил пистолет на место.
— Будем на стороже, — Пушкин похлопал Гоголя по плечу, — Пойдёмте.
***
Жуковский вальяжно отодвинул стул и присел рядом.
— О, Василий Андреевич, вас тоже позвали? — усмехнулся Гуро.
— Я так понимаю, что пришёл немного раньше обычного, — усмехнулся Жуковский поправляя свой изящный светлый костюм. — Как ваше ничего?
— Да всё помаленьку.
— Задачка с бессмертием решилась или как?
— Да, нет, — ухмыльнулся Гуро, — я её решаю. А Наследник как, он ещё жив, или уже нет?
— Жив. Яков Петрович, я своё дело знаю, — скривил лицо Жуковский. Он стукнул по столу пальцем с перстнем подозвав мальчика на побегушках. Заказал себе обед и побольше вина.
— Что-то вы мало едите, Василий Андреевич. Я думал, что в императорской фамилии жалованье получше.
— Жалованье побольше вашего будет, я не настолько тесно дружу с потусторонними силами, чтобы есть в три горла и оставаться в такой сухой форме как вы.
— Я вас умоляю, не ссорьтесь, господа.
Бенкендорф, как и полагается человеку его профессии появился у них за спинами почти незаметно.
— Ты всё в чёрном, а я ведь высматривал твой мундир.
— Василий Андреевич, я предпочёл надеть что-то менее заметное и более удобное.
Бенкендорф ничего себе не заказал, хотя Жуковский предлагал ему налить, а Гуро – закусить. Он лишь попросил воды в хрустальный бокал. Сидел смирно, не открывал глаз от двери, его лицо выражало крайнее напряжение.
— Как поживает Его Величество, Василий Андреевич?
— В здравии, Саша. Но Её Величеству не здоровится, я проверил, это не порча, скорее всего обыкновенная простуда.
— Идут. Яков Петрович, у вас всё при себе?
— Всё в лучшем виде, — усмехнулся Гуро.
Пушкин стремительно подошёл к столу и вежливо поздоровался.
— Просите меня великодушно, я не мог не позвать своих друзей: Михаил Юрьевич Лермонтов и Николай Васильевич Гоголь.
Гоголь и Гуро обменялись взглядами, тот жестом намекнул, что они уже знакомы.
— Для начала я хочу разъяснить наши разногласия. Нам не нравится, что вы нас притесняете, а вам не нравится наша деятельность под боком, верно?
Бенкендорф кивнул.
— Но не забудьте об одной вещи, что ваша деятельность, в отличие от наших лёгких ограничений, очень сильно мешает нашим стремлениям привести порядок потусторонний мир во благо Отечества.
— Мы у вас заказы отнимаем что-ли, ха-х, уж не думал, что ваше Тайное общество нуждается в искоренении мелкой нечисти, я столько чертей изловил за последнее время — и сотне жандармов с ними не справиться!
Бенкендорф молча открыл футляр, надел очки — так его взгляд казался ещё пронзительнее.
— Александр Сергеевич, речь идёт о постановлении вас под контроль. Наше общество велико достаточно, чтобы не переживать из-за таких... Несомненно важных мелочей. Речь здесь идёт о норме контроля. Вы представляете не более чем кучку либералов, в свободное от работы время пишущих стихи и изгоняющих монстров. У вас есть оружие, а главное знание, которое бы очень пригодилось нам. Мы не можем быть уверены, что вы не повернёте это знание во вред Отечеству.
Гоголь не слушал. Сначала он смотрел вниз на столовые приборы. Затем заметил, что Яков Петрович не сводит с него глаз. Взгляд его был тяжёл и даже казался печальным. Гоголю стало его жалко, но потом вспомнил, произошедшее в Диканьке. И ему стало обидно за свою слабость. Не добившись ничего, Гуро лишь хмыкнул и осмотрелся вокруг, вновь остановил свой взгляд на нем. Он сделал это несколько раз, и Гоголь тоже решил осмотреться. Людей стало меньше, зал, казалось, опустел.
— Вы предлагаете передать заботу об императорской фамилии в частные руки? — Жуковский указал на него. – Таким вот непрофессионалам как это ваш друг. Взгляните на него, он даже не слушает нас, что уж говорить про умение держать в руках пистолет!
— Мы ценим Николая Васильевича за совершенно другое.
Он снова посмотрел на Гуро — тот смотрел на женщин вокруг. В платьях тёмных, если не траурных оттенков, их стало как-то много. Ресторан находится рядом с Фонтанкой. Тёмное платье, рука, пистолет. Рука.
— Мишель, берегись! — успел воскликнуть Гоголь, как одна такая женщина впилась Лермонтову в руку.
Пушкин вскочил из-за стола и вонзил ей в голову столовый нож, как на него набросилась вторая, точно такая же в тёмном платье.
— Гарпии! — воскликнул Жуковский
— Вампиры, — прошептал Гоголь, упав на пол. Лишь бы не впасть в обморок — он сейчас был бы очень не кстати.
Гуро кинул Бенкендорфу палаш. Яков Петрович как всегда при своём оружии. Вместе они разрубили женщине руки отрезали голову. В то время как со спины на них набросилась ещё одна.
— Хорошо, что они хоть нападают по одиночке — только успел подумать Николай, как вывалилась целая толпа. И все на Бенкендорфа – Пушкин своей тростью поспешил ему на помощь. Раздался выстрел, потом ещё один. Гоголь не понял, кто именно стрелял. Убегая вглубь зала, роняя всё на своём пути, он пытался отбиться. Он схватил со стола предмет — оказалось, вилка — думал защититься ею. Вид у окруживших его вампирш был наимерзотнейший, они скалили острые зубы, шипели. Он упёрся в угол, беспомощно махал перед собой вилкой. Как вдруг одной гарпии размозжили головку стулом.
— Молодой человек, вы думали обороняться с помощью вилки? — усмехнулся Жуковский — Да уж, вот профессионал!
Стул вдребезги разбился о голову ещё одной вампирши. Жуковский не успел опомниться, как на него уже набросилась третья. Гоголь схватил со стола бутылку и кинул. Думал, что промажет — попал. Гарпия отскочила, и тут-то Жуковский поставил ей подножку — и придавил упавшую стулом.
Михаил беспомощно отбивался от гарпии футляром для пистолета — одна рука его безжизненно болталась. Нечеловеческим шагом Гоголь подлетел к нему и воткнул вилку в шею нападавшей. Тут-то он понял, что вместо крови у неё течёт вода, гнилая, болотная. Но где же он видел кровь? И тут он заметил, что рука у Лермонтова вся искусана, а белая рубашка пропиталась кровью. Николая охватил такой ужас, как от крови, так и от того, что он вот-вот упадёт обморок, что он сразу же упал без сознания.
И снова видение — футляр от пистолетов тот самый, который взял с собой Лермонтов и Яков Гуро, держащий его в руке, приговаривая:
— Голубчик, ну что за непрофессионализм. Господи, это из-за вида крови вы упали в обморок? — Жуковский похлопал его по щекам. — Очнитесь же, ну!
Всё было окончено, и груды тел, уже сгнивших в торф и грязь лежали по всему залу.
— Я понял, это утопленницы, – Жуковский осмотрел зал. — Видимо, почуяли что-то сытное, и пришли отобедать. Твари они конечно те ещё, но скорее безвредные. Господин Лермонтов, дайте мне вашу руку, — и он сполоснул её остатками вина, — кусаются конечно, будь здоров до крови — но важнее рану промыть и желательно водкой, чтобы не было инфекции. Ну-ну, не кривитесь, знаю, щиплет, — он перевязал ему рану полотенцем — вот помню был у меня с Наследником один случай...
Он повернулся к Бенкендорфу и с ужасом дёрнул руками.
— Саша, у тебя кровь!
— Я знаю, — дрожащий рукой Бенкендорф снял с себя очки — по его лбу текла струйка крови, линзы были испачканы.
Он обмакнул салфетку в луже вина.
— Это не утопленницы, вино не поможет
— Я знаю, — он осторожно приложил её к голове. — Кто-то выстрелил в меня в пылу битвы. Случайно ли или нарочно.
Он взглянул на Лермонтова.
— Вы хотели меня убить.
Михаил свернул глазами. Он потянулся больной рукой к футляру, но зашипел от боли.
— Я сомневаюсь, что это кто-то из нас, — Пушкин опередил его, схватив футляр. — Взгляните, пистолеты не стрелянные.
— Тогда господин Гоголь.
— Господин Бенкендорф, я-я...
— Николай Васильевич вообще с собою пистолеты на переговоры не берёт.
Гоголь заметил на себе взгляд Якова Петровича "Ну Николааай Васииильевич, ну, что вы как ребёнок, право!". Он лишь потупил взгляд в пол и распахнул пиджак – пистолетов не было.
— Странно, — Бенкендорф сохранял спокойствие. Гуро молчал. — Тогда будем разбираться. Александр Сергеевич, я впечатлён вашими умениями в обращении с монстрами.
— Спасибо, Александр Христофорович.
— Вы, кажется были согласны на уступки. Что-же настоящие товарищи познаются в битве, Александр Сергеевич, и готов заключить мир и дать послабления для вашей печати, если вы согласитесь хотя-бы часть операций согласовывать с нашим обществом. По рукам?
— Что же, – но в последний момент Пушкин ловко отдёрнул руку. — Хотя нет, в деле появились новые обстоятельства, я хочу взять ещё немного времени.
— Какие обстоятельства?
— Важные.
Бенкендорф приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но Пушкин воскликнул громче него:
— Николай, Михаил, пойдёмте, нам надо кое-что обсудить.
Он откланялся и бодро вышел из зала. Из кухни показался испуганный Палкин.
***
— Ал-лександр Сергеевич, почему вы отказались. Мне казалось, что Бенкендорф настроен вполне миролюбиво?
— Ах, Николай Васильевич, — Пушкин посмотрел на Лермонтова, вид юноши оставлял желать лучшего, но глаза всё также горели. Он слегка похлопал юношу по плечу, — Завтра в училище прикиньтесь больным и вас подлечат.
Лермонтов кивнул.
— Ваше видение, — продолжал Пушкин, — подкинуло мне пищи для размышления. Нельзя же что бы всё так гладко ведь, правда?
Гоголь кивнул.
— Я поначалу думал, что они подбросят нам оборотней. Стал внимательно наблюдать, за тем как они говорят, и понял, что нет — это они и есть.
— Як-ков Петрович точно он был.
— Ну вот. Во-первых, Бенкендорф с самого начала не думал уступить ни дюйма, и разговор с ним превращается в пустой спор: он стоял на своём, я стоял на своём. Зала опустела, странно ли? И тут, внезапно, нападают. Причём не на меня, не на вас, не на Бенкендорфа или Гуро. И даже не на Светлану, — Пушкин усмехнулся, вспомнив былые времена, — хотя Жуковский своим духом... В общем, напали на самого незначительного из нас шести. Потом нападали на нас четверых. Жуковского не кусали.
— К-кусали, я сам видел.
— Странно, я думал, что у него амулет, талисман или ещё что-то такое, защищающее от упырей. Наставнику Наследника нельзя подвергать себя такой опасности. Хотя знаешь, мне кажется он понимал, где находится. Помнишь, он сначала указал на тебя?
— Помню.
— А потом сложил руки, причём так, что указательный палец правой руки указывал на перстень. И весь оставшийся разговор он него теребил. Я вспомнил, я его видел — он достал в свою записную книжку, полистал и показал Николаю маленькое изображение перстня.
— Он мог бы это сделать не случайно, вдобавок на него всё-же напали. Наверное, вы ошиблись.
— Не знаю, ладно. Затем второе, утопленницы в целом безобидны, если не купаться в Фонтанке, а тут выползли, причём все разом. Сколько их было?
— Не помню.
Они подъехали училищу, помогли Михаилу перебраться через забор. Тот махнул здоровой рукой и неровным ходом поспешил к открытому окну.
— Так вот, чтобы их выманить на сушу, нужно что-то такое, такой артефакт, вещица, которая способна их выманить.
— Они хотели нас убить?
— Не думаю, учитывая, что утопленниц нет разума, "приглашать" их было очень странно — я думаю, что это был спектакль. Объединить врагов против общего недруга, заставить их сражаться спина к спине, доказать, что сотрудничество возможно по крайней мере на поле битвы. Бенкендорф хитёр, и он хитрее чем мы думаем. На случай нашего отказа он приготовил пулю себе в затылок
— Он же не умер.
— Нет, во время битвы кто-то должен был выстрелить ему в спину. Жуковский этого не смог бы. А вот Яков Петрович... Вполне. Нас спасло лишь то, что я предпочитаю свою трость, что Михаил не смог воспользоваться пистолетами и что вы не взяли свой пистолет с собой, хотя это было разумно. Проверить, кто стрелял после пыла битвы было бы невозможным, а стрельба по самому Бенкендорфу — дело подсудное, если не на каторгу, так в Петропавловскую точно попал бы. Провокация как она есть.
— Яков Петрович не дурак. Он понимал, что никто не стрелял.
— Возможно, а возможно и нет. Там не всякий разберётся.
— Мне кажется Я-Яков Петрович тоже знал, по крайней мере он видел, что творится вокруг. Заметил и дал мне знак.
— Ну, если он действительно знал, что делал, тогда... Может он хочет сказать что-то нам? Что он мог бы сказать?
— Он пошёл против начальства. Не знаю, Александр Сергеевич, Яков Петрович...
Пушкин подумал-подумал, потом хлопнул себя по колену, — Что-то у них неладное творится в этом обществе, нам не надо с ними водить дружбу.
Улыбка исчезла с его лица, он посмотрел в окно и вздохнул.
— Бенкендорф не хочет мира, он получит войну.
***
— Пожалуйста, не трогайте это голыми руками иначе получите сифилис или подагру!
Жуковский суетился из угла в угол окропляя место святой водой. Яков Петрович поставил стол, и ел говяжий окорочок, оставшийся на кухне. Бенкендорф ходил между опрокинутыми столами и что-то выискивал. Он поднял с пола перстень и тут же заметил разбитый бокал. Когда-то его достали из Фонтанки, он, наполненный самой обыкновенной водой, мог призвать к себе утопленниц, а сейчас лежал разбитый вдребезги.
— Соберите все осколки и выкиньте их в Фонтанку — приказал Бенкендорф.
Он подошёл к Жуковскому и протянул ему перстень.
— Видимо упал, пока я махал тут стулом, — усмехнулся Жуковский. — По мне так это просто гениально собрать самых сильных борцов с нечистью в одном месте, чтобы избавить Фонтанку от опасных утопленниц на ближайшую сотню лет. Но переговоры, в целом, прошли неудачно.
— Пожалуйста, вывезите это за город и утопите в ближайшем болоте, — он указал рабочему на торф и грязь.
— Кому как не мне знать, что Пушкина переговорами не уломать. Он писатель, ему нужны деньги и единственный вариант подчинить его своей воле — это дать ему официальную возможность творить. Саша, дать ему писать, публиковать и убивать чудовищ за счёт казны. Он не глуп, думаю, он почувствовал подвох.
Бенкендорф молча выслушал его, а затем медленно замотал головой.
— Пушкин не тот человек, который попадёт в столь открыто расставленные сети. Надо быть хитрее.
Василий Андреевич осмотрел свой светлый костюм весь перепачканный грязью, и с досадой щёлкнул языком. Затем он оглядел зал. Столы потихоньку ставили на место, битую посуду убирали — торф вывозили на тачках.
— Надеюсь, ты понимаешь, что ты делаешь.
Бенкендорф улыбнулся и кивнул.
— Не сомневайся.
Позвали священника. Жуковский остался руководить очисткой помещения. Бенкендорф пригласил Гуро довезти его до дома. Яков Петрович с грустным лицом оставил окорочок недоеденным.
— Мне кажется, — начал Бенкендорф, когда они уселись в экипаже, — я ясно дал вам понять, что стрелять надо только после того, как они выстрелит первыми.
— Мне казалось, вам грозит опасность
— Я бы отбился. Вы недооцениваете меня?
— Конечно, нет, как я могу недооценивать вас Александр Христофорович?
— И всё же, вы ослушались приказа. Я не могу понять, в чём же причина. Быть может, в Гоголе, вы жы уже были знакомы?
Яков Гуро выпрямился. Взгляд Бенкендорфа был холоден, особенно через очки с каплями засохшей крови. Их тайное общество с каждым днём становилось всё более разобщённым, во многом благодаря холодной и бесчувственной руке её руководителя. Именно она превратила дело жизни Гуро в ежедневную рутину. Теперь, когда общество стало всё больше сращиваться с государственной властью и третьим отделением — его работа начала терять всякий смысл. Ему, вольной птице, не место в строю государственных чиновников. Не место там и Гоголю.
— Нет, Александр Христофорович, не в нём.
Гуро не оставалось ничего кроме как развести руками и улыбнуться.
— Виноват, Александр Христофорович, не подумал. За что прошу великодушно вашего прощения.
Бенкендорф кивнул. Он убрал очки в футляр.
— Что же, я прощаю вас. Но мне кажется, что ваши занятия по поиску бессмертия в столице пока не привели к нужным результатам. Я думаю, вам надо развеяться и съездить в провинцию, вдобавок, мне недавно донесли, что в один уездный город приехал некий оборотень, зовущий себя Ревизором — разберитесь.
— Непременно разберусь.
— Я думаю, вам стоит выехать завтра же.
Гуро попрощался, вышел из экипажа. Бенкендорф ставит ему палки в колёса. Что же, его дело было дать знать обществу Пушкина, что миром дело не кончится. Осталось надеяться, что Николай Васильевич окажется достаточно умён, чтобы понять его намёк.