Следующий нереальный, невероятный позор случился прямо на собрании. Проводили его на открытой площадке кемпинга, окружённом густой растительностью.

Джин, по своей привычке держаться подальше, пробрался к дереву, ствол которого на высоте пояса разделялся надвое. Вот между этих толстых веток, на самом краю поляны, он и спрятался, надеясь избежать и толпы, и докучливых девчонок, и Чонгука. Позади только лес и густые кусты, а его листики удачно прикрывают. Да он ещё и в длинной объёмной зелёной кофте – захочешь хрен найдёшь.

Но только он приготовился к длинной скучной речи директора, пересыпанной тупыми шутками – куда там до него Джину, – как за спиной раздался хруст веток, и его со всей дури впечатали животом в ствол.

– Стоять, птенчик! Попался... – шепотком прокатился по шее ненавистный голос.

Джин обмер, скользнул взглядом по земле. За его ногами, плотно притиснувшись к его же коленям, словно вросли в землю здоровенные чёрные гриндерсы с цветными шнурками.

Он задышал бурно. Сердце пойманной птицей заполошно заколотилось, подсознание орало убираться. Ненависть к обуви и её обладателю вздёрнула нервы сотней крючков. Джин дёрнулся в сторону, попытался выскользнуть, но его только вжали плотнее, сзади в ухо влился почти неслышный, ядовито-повелительный голос.

– Устроим скандал, сонбэ, ммм?

Джин посмотрел вперёд. Стайка чирлидерш, верховодил и королев лагеря, тусила недалеко от них. Даже если Джина они до этого и заметили, то внимания не обратили – кому нужен скромник, пусть и красивый? Но если обернутся, не дай бог увидят его с Чонгуком… да ещё в такой двусмысленной позе… скандала не избежать.

– Пошёл нахуй, извращенец...

– Я тебя скорее насажу, сладюля. Рот открыл! – в горло впились жёсткие пальцы, придушили, заставив хапнуть воздуха ртом. Губы невольно распахнулись, ловя кислород. Туда скользнул дурацкий леденец на палочке – огромная плоская карамелька с фруктовым вкусом. Распёрла щёки, чуть не заставила подавиться. Джин попытался её вытащить, но ладони Чонгука, жаркие, как раскалённые печки, перехватили его руки, вжали в живот. Джин затравленно огляделся. Толпа была плотной, слушала и гудела в такт с речью директора. На них никто внимания не обращал.

Может, лучше и правда не привлекать внимания? Ему бы только поймать момент, ударить, выскользнуть и сбежать.

– Дёрнешься, сбежишь, заорёшь – такое устрою завтра на спектакле, век не отмоешься. Как сучку при всех выебу, пиздец твоей репутации… – зашептали в затылок. Прошлись губами по шее, едва он замер, захихикали.

Джин перестал вырываться, зато каждый мускул на спине и ниже сжал, стиснулся изо всех. Словил шеей, кончиками ушей обжигающую усмешку. Чонгук сзади об него тёрся, задирая кверху подол кофты, и невольно гоня жар по коже сквозь ткань джинс.

– Руки на дерево положил, быстро!

Джин испуганно послушался раньше, чем сообразил, что слушаться необязательно. Огляделся – на них никто так и не смотрел. Схватился за шершавую кору стволов, до боли впиваясь пальцами.

Сзади на его зад уверенно легли две крупные ладони.

– Уууу, крепкие какие. Ишь ты, прям яблочки наливные, твёрдые, упругие... – задницу погладили, прямо через свободную длинную кофту и тонкие джинсы в обтяг, ласково обвели, пощекотали между крепко сжатыми половинками. К его всепоглощающему стыду, член на руки, тискающие попу, заинтересованно завозился в штанах.

Кофту сзади задрали, ладони вновь прошлись по крепко стиснутой заднице. И начали мять и щупать – с чувством, с толком, с расстановкой, очерчивая контуры, ныряя между ног. И снова грязный шёпот лился в уши, заставляя щёки гореть ярче любого светофора.

– А ты, я смотрю, любишь подчиняться, студентик. Нравится быть нижним? Ох, я бы тебя и разложил... Ты чего жопу так поджал? Боишься? Да не парься, растяну... Уж я бы твою жопку помял, если бы добрался... Помнишь подсобку? Ещё как помнишь, я же чую, – настырная рука забралась между ног, странно снизу погладила полувставший член. Джин охнул, а его хозяйство бодренько поднялось ещё. – Я бы тебя положил животом куда-нибудь, чтоб твоя сладкая задница как следует выпячивалась. Чтоб торчала кочечкой такой. И потискал бы как следует. Пусть бы она такая и была, твёрдая. Покусал бы, облизал. Спорим, ты там нежный, как абрикос? Промял бы массажиком, эх... а когда бы она размякла, стала мягкой, свободной, в дырку бы твою влез. Аккуратно, сначала одним пальчиком…

Один пальчик вдруг впился в джинсы аккурат напротив дырки.

Джин, у которого голова кружилась от крови, бешеным потоком ревущей по венам, всхлипнул. Сглотнул нервно с долбаной карамелькой во рту, которую сосал не переставая, пока Чонгук не отрывал ладоней от его пятой точки. А тот тыкал и тыкал напротив испуганно поджавшей дырочки, и ей-богу, Джину казалось, что она реально мокнет, как у девчонки.

– Раздвинул бы краешки, разгладил как следует. Смазки налью ещё, она на тебе охуеть как красиво блестеть будет. Ты же краси-ивый, хён… Я бы смотрел, как она расходится, приветливо так, сначала под одним пальцем, потом под двумя... Знаешь, докуда достанут два пальца? До той точки, после которой ты небо увидишь в алмазах...

Рука нырнула между ног, надавила куда-то, и та точка, про которую говорил мелкий пиздюк, вдруг отозвалась в глубине тела Джина слабой пульсацией. Прошибла теплом, закрутила спиралью пах. Он выдохнул, почти падая вперёд, наклонился, внезапно распуская мускулы, бурно дыша сквозь сладкую слюну. Снова поймал шеей горячую усмешку. В расслабленные ягодицы впились двумя ладонями, пожмакали, развели в стороны.

– Вот так детка, вот так. На трёх пальцах ты выл бы, как сучка, умолял загнать в тебя поглубже. Но нет, я бы подождал. Заставил мне отсосать сначала, чтобы смочить мой большой как следует. Не позволял бы тебе шевелиться, держал бы крепко за щёки, пока ты язычком работал. Ты же там мокнешь, сладюля?

По подбородку, реально мокрому от сладкой слюны, проехались пальцами, липко растёрли по кадыку. Джин завертел головой, почти застонал. Кровь горела, перед глазами стоял туман. Руки царапали стволы до крови на тонкой коже пальцев. Он наклонился вперёд, между стволов, и сил выпрямиться не было – мышцы почему-то превратились в кисель.

Половинки уже не сводили, так держа раздвинутыми. Натянули на твёрдую чужую выпуклость. Притиснули к стволу, и чтобы его собственный член от давления не лопнул, Джин его перехватил прямо сквозь узкие джинсы, невольно подмахнув настырному макнэ. Стояк у него был такой, что шумело в голове. Или это Чонгук так сопел и шумно дышал сзади?

Тот бёдра тискал, мял, сжимал в жменях и единственное, что не давало добраться пиздюку до дырки Джина прямо сейчас – узкие джинсы и ремень.

Джин чуял каждым сантиметром притиснутого к чужому торсу тела, даже сквозь пару слоёв ткани, как подрагивает от грязных слов чужой член почти в нём. Наглые руки влезли под ткань футболки, проехалась по бокам, щекотно пересчитали рёбра, стиснули в пальцах горошины сосков. От жёстких ласк нутряк словно подвесили в невесомости. Нестерпимо хотелось раздвинуть ноги. Рот был полон слюны, губы сёрбали чёртову карамельку, открываясь в такт движениям чужих бёдер, на радость мелкому – Чонгук гаденько хихикал в шею. И начал натурально, почти на глазах у всех, его трахать.

Если бы хоть кто-нибудь оглянулся – точно бы увидел совершенно сдуревшее от похоти и ужаса выражение джинова лица.

– Чувствуешь ведь, да? Как ты готов уже разложиться, раскрыться, чтобы я тебя имел во всех позах, ммм?

Чонгук его таранил, плотно притиснув его к дереву, как бешеный озабоченный пёс. Джин еле успел сжать в руках член и снова позорно кончил от одних только грязных слов наглого пиздюка. Задницей чувствовал, как бьётся между ног ствол Чонгука, пока он дышал часто и жарко в шею, тоже кончая в штаны.

Макнэ навалился тяжело. У Джина сил не осталось держаться прямо, он так и лёг животом между этих стволов, давая безумно перенапряжённым мускулам хоть каплю передышки. Открыл рот, роняя конфету в траву.

– Хорошая киска… – хмыкнул Чонгук ему на ухо и тяжесть исчезла. Джин кое-как обернулся.

Но за спиной уже никого не было.