Спустя пару дней всё вообще покатилось в тартарары.

Слова опутывали, паутинной похотью мерцая в мозгу. То, что виновник слов постоянно находился неподалёку, только делало хуже. Взгляд Джина то и дело лип к промежности Чонгука, и старшекурсник, отчаянно краснея, тут же отводил глаза. У него уже третий день стоял каменно. При поездке в Пусан чуть не кончил в туго набитом людьми метро, когда толпа сковала по рукам и ногам, а во рту стало мокро, будто Джин и правда тёк слюной в предчувствии чужого вкуса и тяжести, нагло вторгающейся между губ.

Джин себя ни похотливым, ни озабоченным никогда не считал. Да, секс — это круто. Но природная лень плюс внешность позволяли ему вообще ничего не делать. Выбирал партнёрш себе под стать, властных и инициативных, которые сами липли, в руках которых можно было лениво развалиться, позволяя себя ублажать, терпеливо снося девчачьи прихоти.

А сейчас тело горело, пылало, нервные окончания било током, в голове всё путалось. Наглые грязные слова, настырные руки, пальцы, беспрепятственно лезущие в Джина, эротические сны, низкий алчный голос…

Джину казалось, что он сходит с ума. Никакие разрядки по-быстрому в душевой не помогали. Стоило вспомнить себя рядом с Чонгуком — и член снова дёргало вверх, а мелкие искры адского смущения, почти унижения, только добавляли остроты в кровь.

Хотелось… он сам не знал, чего ему хотелось. Поддаться наглому пиздюку? Позволить делать с собой всё? Или позвать на помощь Намджуна, нажаловаться — тот Чонгуку за один только взгляд вломит так, что мало не покажется.

Он только и ждал, когда окажется вечером в комнате один, хоть ненадолго. Покупал заранее леденец на палочке, самый большой, какой мог только найти. И, давя стоны в подушку сквозь сладкую слюну, дрочил, представляя, что это не его кулак скользит по члену, а чужой. Например… Чонгука. А ещё пробовал коснуться себя там, между половинок. Почти спелёнатый одеялом, с леденцом во рту, робко елозил пальцами по расщелине, опасаясь толкнуться вглубь, изо всех сил сжимал мышцы, надеясь хоть так себя простимулировать. Задницу и поясницу от эдаких упражнений постоянно тянуло, бёдра и ноги немного, но до странности приятно побаливали.

Впрочем, грязных грубых слов, врезавшихся в память, хватало, чтобы кончать до позорного быстро.

Тэхён по вечерам неизменно таскал ему любимый напиток, и сваливал к девчонке. Но его отсутствие уже не вызывало такой радости. Джин готов был просить соседа остаться, потому что сны казались слишком уж реальными и оттого — страшными.

Этим вечером старшекурсник отчаянно не хотел возвращаться к себе в комнату на ночёвку. Ощущение постороннего предмета в анусе фантомно преследовало весь день, вызывая то приступы ярости, то жутчайшей похоти. Член к вечеру просто устал колебаться то вверх, то вниз, и короткая вымученная дрочка в туалете ни чуточки не помогла.

Они сидели на пригорке недалеко от импровизированного стадиона-лужайки, где скакала чирлидерша Тэхёна. Сосед по комнате не отлипал жадным взглядом от девушки в короткой юбке, а Джин потёр покрасневшие глаза и зевнул. Тэхён бросил на него задумчивый взгляд, пошарил рядом в спортивной сумке и вытащил опять его любимую бутылку.

— Подлизываешься? — вяло спросил Джин, скручивая пробку и делая глоток. Вкус снова показался горше, чем обычно.

— Всё для любимого хёна! — растянул губы в улыбке Тэхён, на что Джин только махнул рукой.

— Пойду я, — вяло сказал он другу, поднимаясь. Сонливость накатывала волнами, но даже сквозь неё Джин чувствовал, как за ним опять наблюдает чужой жгучий взгляд.

Он прошёл по дорожке, оглянулся на повороте, прячась за развесистыми кустами. Сердце предательски ухнуло, отдалось аж в пятках, словно прибив их к земле. Он не ошибся, Чонгук действительно ошивался неподалёку, а сейчас напрямик шёл к Тэхёну. Джина накрыло облегчение: пока говнюк бурно что-то обсуждает с Тэ — можно не опасаться, что выскочит на него из-за кустов. А затем, даже неожиданно для себя, старшекурсник припустил в противоположную от домика сторону, к палаткам в отдалении от кемпинга, где ночевали любители окунуться в совсем походную жизнь. И поспешно нырнул в крайнюю, незанятую.

Джин, как убитый, проспал всю ночь. Сны не тревожили. Утром первым делом потянулся к вчерашней бутылочке с напитком, но едва почуяв на языке горький вкус, выплюнул и сполоснул рот. Горчил он невероятно. С грустью констатировав, что вместе с ребрендингом упаковки фирма испортила вкус, Джин закинул бутылку в мусорку и отправился обратно в кемпинг принять душ.

Организм, решив, что раз уж хозяин отдохнул и выспался, самое время устроить очередную гормональную атаку, едва Джин посмотрел на свою несмятую за ночь постель. Жаркие картинки в голове кадрами замелькали, кружа голову. Джин поспешно схватил полотенце и рванул в душ. Не помогло. Голос Чонгука из сна низко гудел, вздыхал в памяти, вливался в вены томным удовольствием. От него мурашки бегали по загривку, контрастно с тёплой водой взбадривая нервы. Джин похотливым не был, но с того момента, как пиздюк его запер в подсобке и окутал сетями, член в положение стоймя при одной только мысли о наглом макнэ вскакивал, как стойкий оловянный солдатик.

Джин стёр с лица капли, проверил дверь ванной, запер как следует. Втёрся лбом в кафель. Душ лупил по макушке, напоминая шум дождя тогда, в подсобке. Одной рукой он погладил себя по бедру, второй обнял член, туго провёл по стволу. Ласково большим пальцем обвёл головку, подразнил кончиком уретру.

Ощущений не хватало. Жадно хотелось не своей руки на члене, тяжести, придавливающей торс. Горячего чужого дыхания на шее.

Он впился свободной рукой в бедро, продолжая дрочить. Добрался до задницы. Подобрал половинку в жменю, помял… До невесомости в животе не хватало, но она была мучительно близка, заставляла жмуриться, толкая к стыдным, почти унизительным, и таким невыносимо сладким воспоминаниям.

Робко потянулся к дырке, застенчиво скользнул меж половинок, потёр, толкнулся внутрь.

Колечко мышц неожиданно легко разошлись под пальцем. Ощущения пульнули в голову шаровой молнией, и Джин кончил с глухим протяжным стоном, держа в голове картинку себя, которого у дерева отчаянно, словно бешеный пёс, трахает Чонгук.

— Хён, ты там дрочишь, что ли? — раздался плохо слышный сквозь шум воды голос из-за двери.

Стыд ошпарил почище кипятка из душа. Хорошо, репутация клоуна с самыми тупыми в лагере шутками помогла, — кое-как отбрехался, врубив ледяную воду и немного прочухавшись. Добрёл до комнаты. Тэхён шебуршался, говорил что-то, собираясь на очередную постановку. Джин схватился за голову, не зная, что делать.

«Бежать!» было единственной мыслью. До конца лагеря меньше недели, несколько дней, чёрт с ними, с мастер-классами. Приедет на заключительный спектакль — свою роль он знает назубок, недаром лучший на курсе. И всё! Отдохнёт дома, с нормальными друзьями, не геями. Позвонит Соён, забурит с ней в клуб, а потом на квартиру к её вечно отсутствующей сестре, а то и отель снимут. И пусть делает с ним что хочет! И никаких блять, тупых разноцветных шнурков! Никогда!

При «никогда» что-то тупой болью прострелило загривок, мигренью разошлось по лобным долям.

Никогда — это долго…

— Хён! — рявкнули над ухом.

Джин тупо посмотрел на Тэхёна, протягивающему ему что-то, и забрал у младшего письма. Сосед, бурча под нос что-то о старческой глухоте некоторых хёнов, убрался, наконец, из комнаты.

А Джин неверяще смотрел на конверт-приглашение в руке и охреневал.

Он действительно уедет. Его больше не будет в Сеуле, вообще в Корее, и даже если не получится с этой ролью — зацепится, всеми лапами вопьётся в учёбу и подработки в Америке, но он больше не вернётся. Его позором и стыдом мажет каждый раз, когда он мимо раздевалок проходит, пальцы, трахающие рот, то и дело встают в памяти, не дают спокойно спать. Он так похудел за неделю, что учитель посоветовал питаться лучше, а то стройный-стройный, а совсем доходягу никто на роль не возьмёт.

Но, может быть, раз он уедет из Кореи, то?..

… попробовать?..

Да как?

При одной мысли самому подойти к Чонгуку и сказать «да» нутро выворачивало. Джин растерянно взъерошил мокрые волосы, скользнул взглядом по бумагам. И упёрся в строчки расписания.

Губы будущего актёра искривила улыбка — та самая, за которую ему учителя не глядя отдавали роли злодеев, дружно пророча статус «будущая звезда».