к своему огромному сожалению, жизнь изумо поняла слишком рано.
она не тешила себя надеждами о том, что мама с папой поженятся, что в жизни всё непременно хорошо будет и что она всё-всё обязательно переживёт.
дерьмо в жизни было, и она быстро поняла, что ни мать-инфантилка, ни горделивые лисы, ни кто-либо ещё не возьмёт лопату и не станет разгребать навалившееся, а потому - стискивала зубы и ныряла с разбегу в надежде выплыть если не к берегу, то хотя бы в чистые воды.
вздёргивала нос, чтобы показать несчастным "мне и без вас хорошо", хотя хотела завыть волчонком и в клубок свернуться, пока мир не потопнет.
мир не потонул - по крайней мере, не в лаве и не в своих же гадких словах.
мир мощным ударом в живот с колена показал изумо, что она абсолютный ноль, к тому же - без палочки.
она стискивала зубы ‐ снова и снова - да ждала удобного шанса, и не так уж важно, для чего именно. хоть вырваться куда-нибудь, хоть перерезать всем глотки, хоть ещё что-нибудь ‐ лишь бы только ощутить приток воздуха и пульсирующую под кожей жизнь во всём её многообразии чувств, которые - пусть и на толику, пусть и на мизерную долю процентов, которые так и не дались в школе - а отличались бы от мерзко-пустотной горечи, что поселилась в груди, расположившись рядом с её сердцем.
и лучше бы глотку перерезали ей.
что угодно, на самом деле, было лучше того - нет, не ада, ведь ад был пуст, а все бесы вполне нефигурально выползли наружу, изматывая экзорцистов - дерьмостока, по которому изумо катилась бесконечно долго, захлёбываясь и пробуя сделать хотя бы глоток воздуха.
что угодно было лучше, чем непреходящее ощущение пустоты, отчаяния и замкнутого круга, что сдавливал горло, как удавка.
о собственной ничтожности ей твердили мать, лисы, одноклассники, встречные люди, иллюминаты, другие одноклассники, другие люди, и уке с мике в этом потоке обоюдной ненависти даже казались хоть чем-то стабильным, а потому - успокаивающим. хорошо ведь, когда свое и родное говорит изо дня в день привычные фразы, сквозь клыки выплёвывает почти что слова уничижительные.
да, она прекрасно запомнила, выучила, как мантру, факт того, что из неё не выйдет ни мико, ни девушки, ни невесты, ни даже друга.
она ведь и так это знала.
паку ни разу не говорила ей хоть чего-то гадкого, но ведь всё было видно.
всё было очевидно.
паку была слишком добра, чтобы сказать в лицо гадость, и слишком жалостлива, чтобы честно высказать что-то вроде "какая же ты, изумо-чан, мразь".
изумо этого и не было нужно, ведь прямые подтверждения этого она каждодневно видела в зеркале.
девочки в школе подкладывали себе в бельё носки с платками или покупали сразу откровенный пуш-ап с шедрыми на аж плюс полтора размера подушками, лишь бы только понравиться кому-нибудь. корчили неестественные лица в абсолютно любых ситуациях и говорили не своими голосами. копировали актрис, айдолок, популярных героинь, из-за чего и начинали видеть в зеркалах не свои отражения.
изумо вспоминала из-за всех них тамамо, оттого и чувствовала, как лицо кривится да во рту кислеет.
изумо, как те же лисы, рычала да плевалась сквозь свои совсем не острые клыки, чтобы окружающие видели, что она опасна. пусть у неё и была ядовитая расцветка ‐ "что это за убогие волосы и словно демонские глаза? уродство" - к ней всегда требовалось какое-никакое, а доказательство.
а окумура рин ни цветом, ни ядом ошарашен не был.
окумура рин не был похож ни на принца на белом коне, ни на того самого парня, по которому в любой истории непременно сохнут абсолютно все девчонки. он не улыбался фальшиво да приторно ‐ окумура-сенсей, вас же касается. лицо попроще, а то стошнит скоро и вас, и окружающих ‐ не лицемерил и не лез в карман за словом.
какой-то грубый, неотёсанный, лишённый манер и будто бы чуть-чуть дикий.
этот дикарь отвадил от неё розоголового прилипалу. этот дикарь говорил ей пусть и не самые красноречивые, но искренние и не мерзкие комплименты. писал глупые сообщения. смешил и радовал, как мог.
позволил ощутить, что в жизни действительно есть краски.
это не было похоже на глоток свежего воздуха, нет, скорее на само ощущение, что можно дышать, пусть и бесконечной загазованностью.
лёгкие на какое-то время перестало сводить, а глотку даже не драло хрипами да иглами.
ночь, полная отчаяния, горя и желания выть, совсем не закончилась, а всего лишь осветилась тусклым лунным светом.
изумо было достаточно и этого.
а потом ночь действительно закончилась, и в мир пришёл рассвет.
на небо взошло радиоактивное солнце, которое не закрывали серные облака, и наступила засуха.
у солнца были светлые волосы, огромные зелёные глаза и по-детски надутые щёки, непреходящий румянец на которых напоминал розацеа.
морияма шиеми была ночным кошмаром для изумо и вожделенной мечтой для всех тех, кто ослеп от взгляда на неё.
хикканша-домоседка обладала телом супермодели - это изумо во всех подробностях и из первых рядов увидела, пока помогала ей надеть форму.
точёная талия, огромная грудь, чудом не выпрыгивающая из лифчика - тройняшки из тёмного дворецкого назвали бы такую "ракетная" - и чистейшая, как новенький холст, кожа. ни грамма лишнего жира на животе или бёдрах, ни одной растяжки или пятнышка акне. послушные и красивые волосы, как в рекламе.
глуповатого вида девчонка с вполне себе привлекательной внешностью - такую достаточно треснуть и она заткнётся, ну или разноется на следующие полчаса, тут уж, как повезёт.
мечта любого парня.
морияма шиеми не единожды втоптала себя в грязь, себя саму с дерьмом смешала, и в этом же состоянии почему-то вдруг решила, что весь мир вертится вокруг неё.
вернее, не так.
то есть, так, но не совсем.
шиеми рыдала над своей сложной долей и горькой участью, ведь все вокруг считали её слабачкой, потому и не доверяли ей секретов повышенной важности ‐ об этом она сама и рассказала, когда в очередной раз не смогла замолчать или найти себе другой слёзоприёмник.
результат, в любом случае, был таким же: весь мир крутился только вокруг мориямы шиеми с её слабостью, и других тем для разговоров или хотя бы мыслей у всех семи (или уже восьми? изумо почти не следила за очередными новостями о перенаселении) миллиардов населения не было, ведь сама блондинистая девчонка так решила.
мир был солнечной системой, а она, что даже логично ‐ яркой звездой.
яркую звезду все-все хотели и оплевать, и затоптать, и унизить, и обидеть, и прочее-прочее, и всё - из-за её слабости.
шиеми было себя до одури жалко.
изумо, пока слушала её монолог о жизни, иногда кивала или качала головой. жалко было пиздец - тоже хотелось зарыдать, только уже от горькой и болючей обиды за очередную несправедливость этого мира.
"избалованная дрянь" - подумалось, пока всхлипы рядом только набирали мощь.
пусть и не сразу, но монолог о судьбе горькой перешёл в простой рассказ о жизни, и изумо захотелось сгрести белобрысую дрянь за плечи и встряхнуть хорошенько, или приложить головой о туалетный кафель.
единственная и любимая дочурка без отца-дебила. с ней наверняка носились, как с писаной торбой, исполняя каждую её прихоть и гиперопекая. абсолютно беспомощное создание, которое хочет быть для всех хорошей девочкой.
она украла сердце рина одним взмахом ресничек. вызвала жалость у паку, разжалобила сугуро и ошарашила всех новостью о том, что давно дружит с окумура-сенсеем.
по каждому своему вопросу шиеми дёргала всех окружающих, не могла и шагу ступить без хоть кого-то рядом и в целом лезла ко всем с такой настойчивостью, что даже розоволосый прилипала перестал казаться главным злом на планете.
- ты не хочешь быть моим другом?
несмотря на рассказы о - с ума сойти каком - сложном детстве, шиеми быстро влилась в коллектив, когда пришла в школу. никто из одноклассников или учеников параллели не подумал повторить опыт её первых несостоявшихся друзей и, например, легонько затравить. никто даже не смотрел косо в её сторону.
эта девушка была поцелована в задницу самой вселенной, причём не единожды, и ей будто бы всегда было мало.
если денджи пел о том, что хочет всё на свете, морияма шиеми молча пыталась загрести своими руками всё, на что только падал её взгляд. когда мир не сдавался под натиском её ничегонеделания, она начинала плакать, как большой ребёнок. слёзы текли по её щекам, ресницы слипались в паучьи лапки, и почему-то внутренности изумо обжигало, словно она сама глотнула кислоты.
кислотные дожди из ядовито-зелёных облаков лили каждый раз, когда ненасытное солнце не могло сжечь всё уцелевшее.
шиеми действительно верила, что всё в мире случается или не случается из-за её слабости.
"я", "из-за меня", "потому что я", "только я" - самые частые её аргументы, которые удавалось выцепить из потока слёз и всхлипов.
вот и сейчас шиеми думала, что с ней не хотят сюсюкаться только из-за того, она какая-то не такая.
и, по правде говоря, она говорила это рину.
тому самому окумуре рину, дикарю, ради которого и палец о палец не ударила, сердцем которого слишком уж легко завладела. сейчас сердце рина билось на части и трещало по швам, ведь шиеми сказала, что не хочет быть его девушкой, и сразу после этого - спросила, почему рин состроил такую кислую мину.
почему нельзя просто дружить? - вопрошала шиеми. - я ужасна для роли друга, да? да?..
у изумо скрутило все внутренности, когда она поняла, что упавшая на плечи рина роль брошенки стала достоянием общественности из-за слишком громкого голоса и чересчур низкого интеллекта его несостоявшейся зазнобы.
рин после этого не мог ни спать, ни есть, ни даже дышать без постоянных мыслей вслух про шиеми. он больше не говорил изумо глупых и искренних слов, не шутил и не смеялся. но стоило отдать ему должное, ведь он и не искал в ком-либо замены своей ненаглядной.
мир снова погрузился в ночь, и небо померкло, став таким же тёмно-синим, как глаза самого рина.
последняя звезда в виде самого рина погасла.
рин не был безумным учёным, но его можно было, наверное, назвать альтаиром.
к сожалению, его вегой был кто угодно, только не изумо.
у шиеми был окумура-сенсей, по которому она сохла как будто бы в тайне даже от себя самой. и был рин, которого она пнула от себя, но продолжала терзать. и жаловалась на то, что совсем запуталась.
у изумо не возникло вопроса в духе "зачем ты мне это рассказываешь, глупая девчонка?"
нет, совсем нет.
"как ты смеешь выбирать из того, что тебе не принадлежит?"
окумура-сенсей никогда не был типажом изумо, и, всё-таки, с ним она была готова хотя бы повоевать за рина.
а рин, стоило ему хоть на секунду позабыть про шиеми и перестать носиться за ней хвостиком, вдруг стал ей интересен.
шиеми пыталась понять, кого ей - нет, не любить, а выбрать - пока изумо ‐ вновь не могла взять в толк, почему мир дал ей самой пощёчину.
в конечном счёте, понять удалось немного.
рин выстроил всю свою жизнь вокруг шиеми, выстроил для неё и чуть ли не из себя самого её же культ. воспринимал информацию только из её уст. считался только с её мнением. смотрел ей в рот и думал только о ней.
а она - захотела его, как игрушку, которую резко смели с полок, ведь человеку нужно только то, чем он не может сию секунду обладать.
стоит выкинуть какую-нибудь вещь, - шутил капитан шекспир, - как она снова входит в моду.
когда шиеми опять начала плакать, изумо даже не попыталась сказать ей хоть что-то. слёзы всё текли и текли, и щёки с глазами покраснели гораздо сильнее обычного. всхлипы превращались в хлюпы забитым носом.
такой шиеми ничего не стоило поставить подножку и уронить её на пол.
- всё это из-за тебя!
именно это изумо и сделала.
она ударила идиотку по щиколоткам, толкнула в плечи и не увидела, как под белобрысой головой расплывается лужа крови.
а шиеми... шиеми, похоже, даже не поняла, что случилось. запрокинув голову, она всё плакала и плакала, только теперь ещё и от боли, ну или от того, что хоть кто-то её не слушает.
если бы сейчас кто-нибудь зашёл, то не стал бы даже слушать оправдания или спрашивать, а что случилось.
ведь всё было элементарно.
ведь шиеми в любой ситуации умела состроить из себя пострадавшую и в любую речь могла вставить хотя бы пару слов о себе любимой. потому, если она рыдала, то это значило, что её кто-то обидел, и будь в ней больше осознанного мразотства, она бы в разы чаще пользовалась этим.
впрочем, шиеми и пользовалась ‐ просто верила, что действительно была жертвой и что мир только с ней поступал ужасно.
"бесит."
изумо почувствовала, как к горлу подкатила тошнота, а сжатые в кулаки ладони ‐ затряслись. короткие ногти наверняка оставят на коже следы в виде полмесяцев.
"и почему я вообще всё это терплю?"
а действительно.
она скинула туфлю и наступила дуре на грудь. легко надавила, даже не пытаясь перенести на ногу часть веса. необъятные бидоны расплылись ‐ лифчик перестал справляться, похоже - как рыба-капля.
тепло и мягко.
шиеми и была той же рыбой-каплей, только до блевотного красивой.
- это всё - твоя вина, морияма шиеми.
это было, как плацебо, о бесполезности которого заранее знаешь, но изумо действительно как будто бы полегчало.
если ты слабак, то просто найди себе кого-то ещё более никчёмного.
в понимании шиеми в целом мире не было кого-то более убогого и жалкого, чем она сама. и, пока это так, всё было правильно.
поэтому изумо надавила сильнее и повторила, выцеживая слова сквозь зубы:
- всё-всё из-за тебя.
она хотела, чтобы шиеми подавилась этими словами, чужими чувствами и собственными слезами.
- всё это произошло из-за тебя, морияма шиеми.
такие слова можно было сказать даже без подводки, в абсолютно любой период времени, ведь шиеми всегда было, над чем поплакать. каждодневно она с упоением себя жалела, находя новую причину быть несчастной.
пока наследники искали способы быть злыми, шиеми находила способы оставаться безрадостно-оптимистичной.
это было глупо, это злило ещё сильнее, и за это изумо сместила ногу ниже надавив уже на рёбра. они не запрещали, в отличие от действительно переставшей держаться чашки лифчика.
и, кстати, дура никому не рассказала о случившемся.
то есть, буквально.
морияма шиеми была идеальной в каком-то смысле жертвой буллинга, ведь обо всём молчала в тряпку и самолично развязывала руки.
она не пожаловалась никому и на то, что пропали её средства от аллергии, из-за чего её миленькое лицо каждодневно походило на ту самую рыбу-каплю. не сказала она и про изрезанную во время физкультуры школьную форму.
шиеми возложила самостоятельно себе на голову венец терновый, забралась на крест и улыбнулась так, как, по её мнению, улыбался сам спаситель, что прощал людей за их грязи и глупость.
сама шиеми наверняка рыдала над собою, думая, какой тяжкий и великодушный поступок каждодневно совершает.
изумо смотрела на неё и тоже не сдерживала слёз.
действительно, жалко было пиздец.
ведь даже иешуа, что звал всех людей добрыми, не был настолько безумен.
ведь шиеми никто не приколачивал наживую гвоздями, не сажал под замок и не сжимал её в кандалах. не колотил и не глумился.
она была всегда и всеми любима. все ей были рады. всё в мире случалось так, как было нужно ей. каждый, хотел он того или нет, начинал бегать вокруг неё и за ней, как слепые шли за своими верными поводырями.
под очередным рассветом мир расцвёл до того яркими и ослепляющими красками, что можно было сойти с ума.
радиоактивное солнце раскрасило весь мир в неоновые цвета, а серные облака - раз за разом выпускали залпы кислотных дождей, чтобы смыть с людей серость и выжечь им глаза.
изумо единственная не ослепла и не сошла с ума.
для всех окружающих она стала даже чем-то меньшим и ещё более неважным, чем просто блёклым пятном.
они с шиеми не были так же красивы, как айеша и ада, но одна из них точно так же подавляла другую.
что бы ни происходило, аду все любили и желали сильнее.
как бы сильно изумо ни черпала челюстями землю, она оказывалась в лучшем случае на второй позиции.
рин любил шиеми и был готов целовать песок, по которому она ходила. уке с мике были готовы засыпать грязью свою хозяйку, лишь бы шиеми сказала им пару ласковых. каждый человек в их классе, если не во всей школе, образовал целую галактику ради одной этой девушки.
и всё в жизни пришло к логичной и закольцованной цикличности.
- морияма шиеми. нам надо поговорить. - каждый раз изумо представляла, как скажет это, чтобы затем ударить, и каждый раз жизнь ударяла её саму.
ведь, в конечном счетё, её бы и за простую мысль вслух могли треснуть ‐ каждый из окружающих людей был готов пожертвовать жизнью и всем на свете ради мориямы шиеми.
камики изумо же не хватило духу, чтобы оборвать жизнь собственную. далеко не сразу ей хватило духу, чтобы признать самое очевидное.
она никогда не станет лучше, чем эта девушка. она - второй сорт, чья участь
гнить на дне.