тебя (не)достаточно

Бак знает, что корень большинства проблем взрослых людей кроется в их детстве. Об этом стали достаточно часто говорить в подкастах, которые он может слушать на фоне во время готовки дома. Об этом пишут в статьях и книгах, которые, вопреки шуточкам Хэн и Чимни, Бак любит и умеет читать.

Он знает, что эта тянущая, постоянно маячащая на периферии сознания потребность в чужом внимании в нем исходит от воспоминаний о холодных и отстраненных взглядах родителей. Как бы Эван ни старался, что бы ни делал, этого всегда будет недостаточно для того, чтобы они любили его. Ни нежности, ни теплых семейных застолий, ни приятных воспоминаний, о которых можно кому-то рассказать.

С самого детства Бак был уверен, что недостоин любви и внимания, раз не получает их. Считал, что должен их заслужить или сделать так, чтобы они были вынуждены увидеть его. Переломы, ушибы, ссадины и выговоры учителей помогали обратить на себя вектор чужого внимания ненадолго. В основном, оно несло с собой гнев и разочарование, но в те времена в глубине души подросток радовался и им. Когда родители отчитывали его или в очередной раз наказывали, Эван, наконец, ощущал себя видимым.

Единственный человек, с которым не нужно было стараться, покидает дом, по мнению Эвана, слишком рано. Мэдди, любимая и понимающая, чьи нежные прикосновения всегда будут ассоциироваться у него с семьей и безопасностью, встречает своего странного парня и уезжает. Да, лишь потом, годы спустя, Эван поймет, почему настолько резко оборвалось их общение. Но тогда… тогда дом, в котором раньше был источник родного тепла, охладел совсем. Остались лишь безмолвные стены, тени родителей и нотации о правильном поведении.

К счастью, пубертат не обходится с ним жестоко, и за несколько месяцев он меняется настолько, что вырастает практически из всей своей одежды. Эван не знает, в изменившейся ли внешности дело или в чем-то другом, но жизнь находит способ показать ему, как можно обратить на себя чужое внимание.

“Ты красивый”

“Научить целоваться?”

Эван видит, как девчонки с парнями начинают заглядываться на него, и понимает, что всегда сможет обрести компанию на вечер, если будет хорошо выглядеть. Нужно лишь следить за собой, улыбаться и делать комплименты. Нужно доставлять удовольствие и быть легким в общении. Давать людям то, что они хотят, и получать в ответ их взгляды и теплые касания, даже если на утро они с улыбкой прощаются, даже не предположив, что возможно какое-то продолжение. Такой уж Бак – хорош для чего-то быстрого и легкого, но не более того.

Люди действительно любят общаться с ним, ему легко удается вписаться почти в любую компанию, но ни в одном месте задержаться надолго не получается. Порой ему кажется, что на нем какое-то проклятие, не позволяющее людям захотеть даже попытаться остаться с ним рядом.

Конечно, это глупость. Никаких проклятий или сглаза. Просто в нем нет ничего стоящего. Как яркая и красивая открытка, на которую можно полюбоваться пару минут, но по сути она – просто кусок картона. Ни содержания, ни пользы.

“Мэделин всегда подавала большие надежды. Не знаю, в кого ты такой.”

Возможно, это все, что ему достанется в жизни. Частые кратковременные знакомства, много чужих улыбок и пустота внутри, пожирающая его каждый раз, стоит только остаться в одиночестве. Эван не знает, откуда она взялась. Ему кажется, что он родился с ней. Он уверен, что рано или поздно она поглотит его без остатка.

Бак думает так до появления команды сто восемнадцатой в своей жизни. До появления чего-то действительно реального, теплого и семейного. Впервые кто-то видит его самого, а не объект разочарования или мимолетного интереса. Им действительно не все равно. И эта работа, эта команда, эта… семья становятся для него всем.

Бак настолько сильно боится потерять их, что старается изо всех сил. Он пытается быть полезным, веселым, нужным. Таким, чтобы его не захотелось заменить. Он просто хочет видеть гордый взгляд Бобби, чувствовать ласковую руку Хэн в волосах и отвечать на подколы Чима без этого постоянного страха сделать что-то не так. Страха что-то испортить. Потому что он всегда все портит, а потом люди уходят.

Он оказался настолько бракованным с самого своего рождения, что родители отвернулись от него и не смогли полюбить.

Он не смог выяснить правду о Даге и защитить сестру, и она ушла тоже, чтобы провести в страдании долгие годы.

Он не смог дать Эбби того, в чем она нуждалась, и его первая настоящая и сильная влюбленность попрощалась с ним в фойе аэропорта, даже не обернувшись.

Он просто… хотел быть собой, быть пожарным, и Эли не смогла вынести этого, расставшись с ним в момент, когда Бак был особенно уязвим после многочисленных операций.

Он настолько сильно жаждал вернуться в команду, что причинил им боль своими попытками. Вид собственной фамилии, перекрытой на шкафчике чужой, до сих пор отпечатан на внутренней стороне век.

Смотри, незаменимых нет. Смотри, как просто и быстро мы смогли залатать дыру в форме тебя кем-то другим.

Это как удар, как паника, разрастающаяся под рёбрами и заставляющая поступать неразумно и глупо, эгоистично. Он так поддался этим порывам, этому всепоглощающему страху остаться одному, что наломал дров. Отвращение и разочарование в их глазах все еще порой чудятся ему время от времени.

Сколько ошибок еще будет ждать его в будущем? Сколько раз он будет подводить окружающих снова и снова, даже не подозревая о своих провалах до момента, пока не станет слишком поздно?

Бак просто не вынесет смотреть в спину еще одного уходящего от него близкого человека. И да, возможно он оказался сломан еще тогда, в далеком детстве, сломан не по своей вине, но то, каким он стал – таким чертовски нуждающимся в других ходячим провалом практически во всем, за что берется, – это выводит его из себя.

Поэтому он старается. Правда старается, особенно сейчас, когда ему есть, что терять. Команда позволила ему вернуться, снова приняла в свои теплые объятия. Теперь у него есть Эдди и Кристофер, и Бак никогда не сможет жить спокойно, если подведёт их. Он и так уже облажался не раз. Потерял Криса в цунами, а потом еще и этот иск. На месте Эдди Бак бы себя к этому чудесному ребенку бы и на километр не подпустил.

Но – о чудо – по какой-то неведомой причине Эдди не только простил, но и позволяет находиться рядом. Чувствовать тепло и надежду, что нечто, что зародилось между ними, может стать настоящим. И Бак точно не собирается портить все это собой и своими дурацкими причудами. Он планирует стать для команды и мальчиков Диазов лучшей версией себя. Какая это там уже по счету версия? Бак надеется, что она будет последней.

– Что с тобой? – Слышится со стороны чуть смешливо голосом Хэн, после чего кто-то касается носком ботинка его щиколотки. – Выглядишь загруженным.

Моргнув, Бак выплывает из сонных мыслей, в которые уплыл, когда пытался читать оставленную кем-то из бета-смены книгу. Странный детектив, на третьей странице мысли улетели в совершенно другом направлении. Зевнув, Бак хочет было сесть ровнее на диване, по которому успел соскользнуть, но вовремя замечает на себе чужой теплый вес. Опустив взгляд, он видит знакомую темную макушку Эдди, и не может сдержать тихой улыбки. Привалившись щекой к его плечу, Диаз дремлет. Должно быть, то, чем он занимался в телефоне несколько минут назад, было таким же увлекательным, как и книга Бака.

Сейчас только середина суточной смены, вызовов нет уже пару часов. С одной стороны, хорошо. С другой – жутко скучно. Чим, раскладывающий на низком журнальном столике карты в каком-то странном и понятном только ему порядке, фыркает на фразу Хэн.

– Я бы сказал, что он решает в уме какую-то задачу, но мы же в курсе, что Бак ноль в математике.

Бак по-взрослому показывает ему язык, но решает не отвечать, чтобы не будить Эдди. Смена все равно спокойная, пусть отдохнет. Расслабившись, Бак чуть смещается, опуская плечо, чтобы Эдди было удобнее. Тот с тихим выдохом неосознанно прижимается ближе, и Бак чувствует, как что-то большое и мягкое разрастается прямиком в его груди от этого маленького жеста.

На диване не так уж и много места. Их бедра соприкасаются, а теперь Эдди еще и почти полулежит на нем, что выглядит совсем не платонически, но ему плевать. Команда все знает (даже раньше, чем они с Эдди готовы были рассказать, чертовы сплетники), они прошли все нужные процедуры с подачи Бобби и им разрешили работать вместе. Только в такие спокойные моменты на базе, когда нет никаких дел, Бак с Эдди могут позволить себе какое-то проявление чувств, не переходя грани. Максимум – поцелуи украдкой в раздевалке или душе. На вызовах – только собранность и профессионализм. Правда, приходится теперь им, раньше всегда работавшим в связке, часто разделяться на потенциально опасных миссиях. Скрепя сердце, Бак понимает, для чего это нужно, пусть и пытается не думать об этом часто. Если что-то случится, к Крису должен вернуться хотя бы один из них.

Чуть повернув голову, Бак касается щекой чужих темных волос и снова тихо улыбается. Тепло Эдди согревает бок. От него приятно пахнет парфюмом и совсем немного дымом, что не выветрился еще после вызова с задымлением кухни, где подросток пытался поджарить карамельный попкорн своей сестре. Горько-сладко. Эдди бинтовал парнишке ладонь, а затем в машине предложил устроить вечер кино с попкорном самых разных вкусов. Крис будет рад, особенно после ужина с овощами, которые Эдди точно скажет ему съесть, иначе никаких фильмов. Бак, впрочем, от овощей тоже не отвертится. Нужно подавать пример и все такое.

– Помоги мне боженька, какие же вы ужасно милые.

– Меня сейчас стошнит.

– Но это лучше, чем когда они оба делали вид, что не влюблены.

– Не знаю, тогда можно было хотя бы делать ставки.

Подняв взгляд, Бак натыкается на смотрящих прямо на них с Эдди друзей, и уже хочет было ответить, когда над их головами раздается громкий звон сирены. Эдди дергается, резко подрываясь с его плеча, и часто моргает, пытаясь пригладить волосы. Он выглядит дезориентированным (и милым) с не до конца проснувшимся взглядом и немного помятой с одного бока шевелюрой. Поднимаясь вслед за ним, чтобы побежать к лестнице, Бак успевает подумать, как остро и холодно стало его телу без чужого тепла. Как хотелось бы возместить эту потерю хотя бы случайным прикосновением в машине. Разозлившись на самого себя за это желание (снова) Бак игнорирует его, заставляя замолкнуть.

Сейчас не время и не место. Он должен быть профессионалом.

Впрочем, вне работы Бак тоже сдерживается. Останавливает себя частенько от порывов прижаться покрепче к спине Эдди, пока тот занят складыванием ланча Криса в школу, не приваливается к его горячему плечу по время просмотров фильмов. В его голове каким-то образом сформировался счетчик допустимого количества тактильных контактов, которые он позволяет себе рядом с Эдди.

Нельзя быть слишком прилипчивым. Надоедать, утомлять собой. Родители часто говорили ему быть тише. Не привлекать так много внимания.

“Боже, Эван, как же с тобой тяжело. Ты не можешь постоять спокойно хоть одну минуту?”

“Тебе просто необходимо всегда быть в центре внимания, не так ли?”

Единственное место, где Бак не сдерживается – это спальня. В моменты близости он позволяет себе выместить весь тот голод, который копится в нем часами и днями напролет. Иногда Бак инициирует секс только для того, чтобы затем получить убойную дозу объятий без всяких преград и опасений. Словно он может получить ласку и нежность только после того, как доставит удовольствие сам. Отдал – взял. Никто не захочет давать что-то, не получив ничего взамен. Бак не думает об этом напрямую, не воспринимает их отношения как какой-то поход в магазин, но подсознательно эти мысли не позволяют ему расслабиться достаточно для того, чтобы воплотить свою навязчивую идею в жизнь – просто облепить Эдди собой и не двигаться так пару дней, вдыхая чужой запах и чувствуя теплую кожу под пальцами.

В такие ночи Бак выкладывается на полную, применяя весь свой обширный опыт, набранный всеми теми краткосрочными похождениями из прошлой жизни, а затем ложится на Эдди, укладывая голову на его грудь. Оплетает всеми конечностями или же тащит Диаза на себя, чтобы обхватить руками и чувствовать его вес на себе как нечто заземляющее и реальное. Разомлевший от ласк Эдди не против. Он только, посмеиваясь, то называет Бака ленивцем, оплетающим дерево, то вспоминает Криса, который лет в пять точно так же не отлипал от отца в его редкие командировки во время службы.

В такие ночи Эдди не звучит злым или уставшим от него, поэтому Бак позволяет себе продлевать этот контакт так долго, как это возможно. Засыпать, чувствуя тепло любимого человека каждым сантиметром своего тела, – лучшее ощущение во всей вселенной.

В такие моменты кажется, что все налаживается. Что все будет хорошо. Мэдди рядом, команда тоже, и теперь у него есть своя собственная маленькая, но такая любимая семья. Он только не должен облажаться. Он должен оставаться хорошим. И делать все правильно. И тогда его будут любить. Тогда никто не уйдет и не оставит его.

Вторым человеком в его жизни после Мэдди, в искренности ответных чувств которого Бак не сомневается ни на секунду, становится, конечно, Кристофер. Этот ребенок как сгусток радости и солнечного света, согревает одним своим присутствием. Бак всегда любил детей за их непосредственность и прямоту, но Крис становится для него кем-то особенным. В большей степени после цунами. Защитить его любой ценой становится для Бака первостепенной задачей, будь то защита от кошмаров или слишком сложной домашки по истории.

Редко, но все же порой Кристофер может проснуться среди ночи в слезах. После таких кошмаров мальчик всегда зовет Бака, не отца, и в очередной такой раз, поглаживая засыпающего в его объятиях Криса, Бак чувствует необходимость извиниться. Подняв взгляд на Эдди, продолжающего стоять в дверях комнаты, он шепчет тихо:

– Прости.

Диаз, наблюдавший за ними обоими со странно мягким выражением на лице, непонимающе хмурится.

– За что?

Бак отводит взгляд, проводя по худой спине Криса ладонью в успокаивающем движении. Желание защитить и уберечь от любого вреда все еще бурлит в нем, потихоньку успокаиваясь.

– Ну… Он позвал меня вместо тебя. Ты разве не злишься, что я…

“Занял твое место”

Бак не проговаривает этого, сглатывая. Еще чего, он никогда не заменит Крису отца, что за глупости. Он просто не хочет, чтобы Эдди подумал, что Бака слишком много. Что он стал занимать места больше, чем ему было отведено изначально.

– Конечно, нет. – Отвечает Эдди сразу же, выглядя сбитым с толку. – Бак, я рад, что ты здесь. Ты спас его тогда. Конечно, после таких снов он будет искать тебя.

Бак проглатывает готовое сорваться с губ отрицание.

“Спас”

Спасли Криса случайные люди, вернувшие его отцу. Бак же Криса потерял. Он уже пытался доказать это Эдди, но тот с завидным упорством пропускает это мимо ушей.

Ничего не ответив, Бак только кивает и, убедившись, что Крис заснул, осторожно укладывает его обратно в постель. Они в тишине добираются до спальни и, когда Бак уже готов улечься на своей (боже, он действительно может называть её своей) половине кровати, что-то теплое осторожно ловит его за запястье. Обернувшись, Бак попадает взглядом прямиком в темные обеспокоенные глаза. Эдди выглядит задумавшимся, и от этого внутри что-то сжимается в тревоге.

– Бак, – тихо проговаривает Эдди, и его голос звучит ласково, – что-то не так?

– В смысле?..

Кривая улыбка искажает губы почти против воли – въевшаяся под кожу привычка всегда делать вид, что все хорошо. Смотри, я улыбаюсь, значит, все окей!

– Ты…

Эдди замолкает, так и не договорив, что хотел, и чуть выдыхает, отводя взгляд. Он такой красивый в неясном свете тускло горящего ночника у кровати. Тени причудливо ложатся на смуглую кожу. Бак хочет коснуться его лица ладонью, а затем губами, но заставляет себя не двигаться. На сегодня его лимит исчерпан. Нельзя навязываться.

“Я говорил не мешать мне. Не видишь, я занят?”

– Ты можешь рассказать мне все, что угодно. Ты ведь знаешь это?

Бак все-таки отвечает на чужое прикосновение, чуть погладив пальцами чужое запястье.

– Конечно, Эдс. Все хорошо.

Ложь горчит на языке привычным отравляющим бальзамом. Он привык к ней. Она для него уже и не ложь почти. Так, привычка, идущая вровень с ним почти всю жизнь. Бак не собирается вываливать свои глупости на кого-либо еще. Тем более, на Эдди.

У него действительно почти все хорошо. Он почти в порядке.

Это у Эдди здесь реальные причины для плохих дней. Диаз служил, наверняка успев повидать много ужасов. У Эдди внезапно умер любимый человек, мать его сына, и плюсом постоянный груз ответственности за Кристофера на плечах.

Эдди, как и его сын, иногда просыпается среди ночи, и его кошмары всегда сопровождаются сдавленными звуками и возней по простыням, из-за чего Бак просыпается тоже. Иррационально и глупо, но он рад этому, потому что имеет возможность успокоить, обнять и прижать к себе, нашептывая и уверяя, что все сейчас дома и в безопасности. Его мальчики нуждаются в ком-то надежном. В ком-то, кто сможет отогнать их страхи и отвлечь от плохих воспоминаний.

Так что Бак не собирается говорить о каких-то своих проблемах, в наличии которых виноват он сам. Может, он вообще выдумал большинство из них. Это просто нелепо.

***

– Баки.

Голос Кристофера раздается сбоку, и Бак сразу же поворачивает в его сторону голову, издавая заинтересованный звук. Сегодня только их с Крисом день – Эдди отрабатывает отгул, который брал на прошлой неделе, чтобы сводить сына к стоматологу. Бак ехидно с утра пожелал ему удачной смены из кровати, когда Диаз недовольно пыхтел о том, как ему не хочется оставлять своих мальчиков ради каких-то придурков, решивших засунуть лампочку в рот или разогреть яйца в микроволновке. Перед уходом Эдди на пару мгновений прижался губами к взъерошенной макушке продолжающего валяться в постели Бака, и тот сам не заметил, что перестал дышать, пока не услышал, как закрывается входная дверь. Будто вместе с задержкой дыхания можно было остановить этот домашний и нежный момент.

Сидеть дома, погрузившись в видеоигры и вредную еду было бы заманчивым планом дня, живи Бак один. Но теперь у него есть ребенок, которому нужно бывать на свежем воздухе и удовлетворять своё неуемное любопытство, так что сначала они отправились в океанариум, а затем в парк, славящийся ручными белками. Крис в восторге с этих пронырливых и наглых зверей, которые смело спускаются к людям за угощениями.

Этим Бак и занимается – очищает орехи, отдавая их затем Крису, потому что разленившиеся в конец белки берут с рук только плоды без скорлупы. Он отвлекается от истории про способ общения дельфинов (Бак любит вычитывать всякое, чтобы рассказать затем Крису), когда мальчик зовет его по имени.

– В чем дело, приятель? Устал?

Крис качает головой отрицательно. Он все еще смотрит на снующих тут и там белок с интересом, но гораздо более вяло, чем прежде. Все-таки это насыщенный день, они много ходили и в океанариуме, и затем в парке в поиске свободной лавочки. Бак немного встревоженно принимается думать, не переутомил ли он ребенка.

“Ничего, быстрее заснёт вечером”, фыркнул бы сейчас Эдди, ласково коснувшись кудрей сына.

– Я хотел спросить тебя.

Крис отводит взгляд, сцепляя руки на коленях. Голос его звучит будто бы неуверенно, и Бак тут же откладывает все мелочи в сторону, чтобы уделить ему внимание. Крис редко бывает таким. Обычно он воспринимает окружающий мир со светлым оптимизмом, даже если этот мир преподносит ему проблемы, так что видеть его таким неуверенным совсем не хочется.

Придвинувшись ближе, Бак проговаривает как можно более мягко:

– Ты можешь спросить у меня что угодно, Кристофер.

Крис кивает, но молчит какое-то время, собираясь, должно быть, с мыслями. Бак его не торопит, снимая упавший с дерева листочек с худого детского плеча.

– Тебе все еще бывает страшно?

Голос Криса тихий. Такой, каким он может становиться после кошмаров или в плохие дни магнитных бурь, когда слабые и неразвитые до конца мышцы болят и он едва может встать с кровати. В такие моменты от беспомощности Бак ощущает себя бесполезным куском дерьма. Он уверен, что и Эдди тоже, но они оба просто пытаются окружить Криса максимальной заботой, не задушив его излишней тревогой при этом. Довольно трудно – мальчик растет и все меньше времени готов проводит в чьих-то руках. Бак со страхом ожидает его подросткового возраста. Ну, если он все еще будет рядом с ними к этому моменту.

– Всем людям бывает страшно, Крис, – мягко отвечает Бак, но все равно уточняет, – ты говоришь о… том дне?

Тот день – цунами. Крис не очень любит это слово, так что они безмолвно условились говорить о нем таким образом.

– Не только. – Крис отрицательно качает головой и тяжело вздыхает. – Когда мне страшно, ты рядом.

– И всегда буду.

– Я знаю. – Сердце Бака согревает уверенный тон, которым мальчик отвечает ему, полностью убежденный в том, что рядом с ним будут в нужный ему момент. – Но я не рядом, когда страшно тебе.

Что-то внутри Бака принимается податливо таять от осознания – Крис беспокоится о нем. О человеке, который вообще не должен быть источником его тревог, только защитой и надежным плечом. Этот ребенок… Бак любит его так сильно, что порой становится больно.

– Крис, – начинает Бак мягко и ласково, коснувшись ладонью мягких русых кудрей мальчика, – ты всегда со мной рядом. Этого достаточно, хорошо? Я очень рад, что ты и твой папа есть в моей жизни.

Кристофер не выглядит убежденным, поднимая на него взгляд.

– Тогда почему ты все время такой грустный?

Бак удивленно моргает. Это совсем не то, что он ожидал услышать от девятилетнего мальчика.

– Что?.. Крис, я не… Я не грустный. Почему ты…

Он не может закончить предложение, слишком растерянный, чтобы подобрать слова. Последнее, чего Бак хочет – заставлять этого ребенка переживать. Это Бак должен думать о его благополучии, не наоборот. Это его работа, с которой он, судя по всему, не справляется.

– Ты грустный, когда думаешь, что мы не смотрим. – Добавляет Крис тихо. – Взрослые постоянно так делают.

– Да, – отвечает Бак сдавленно, – иногда мы так делаем.

Крис пожимает плечами, рассматривая очередную упитанную белку, что заинтересованно спускается к ним с дерева. Между ними повисает тишина, разбавляемая гулом людного парка и далеким лаем собак. Бак не знает, что сказать. Врать Крису не хочется, да и вряд ли получится – мальчик удивительно тонко чувствует, когда ему не говорят правду. Весь в отца.

Черт возьми, Бак понятия не имеет, как Крис сделал такие выводы. Рядом с ним Бак всегда ощущает себя счастливым. Ему нравится быть с Крисом, дарить этому ребенку всю заботу, которую тот заслуживает. Он считал, что рядом с Диазами держит себя в руках достаточно, чтобы выглядеть хорошо. Он чувствует себя рядом с ними хорошо.

Да, временами он все еще просыпается посреди ночи, трясясь в ознобе от слишком яркого и детального воспроизведения того дня в своем сознании. Бак ненавидит такие сны, когда под веками мелькает картинка мертвых и плывущих в бурном потоке волны тел, среди которых он видит знакомую худую фигурку в яркой футболке. Иногда в кошмарах он задыхается сам, не в состоянии выплыть на поверхность, или снова и снова оказывается прижатым гигантским грузом к земле, не позволяющим ему пошевелиться.

В последние недели плохих снов становится больше, чем хороших, но Бак справляется с этим. Приводит себя в норму до того, как кто-то заметит. В отличие от кошмаров Эдди, сны Бака тихие. Он может видеть хоть ромашковое поле под солнечным светом, хоть самые ужасные воспоминания своей жизни, но спать при этом будет одинаково тихо и спокойно. Бак просто открывает глаза среди ночи, понимая, что его дыхание ровное, а Эдди, всегда спящий чутко, продолжает сопеть рядом. Будто организм Бака не синхронизируется с мозгом, решившим устроить ему в последние недели отстойный киномарафон.

Иногда, после снов о цунами, Бак может среди ночи тихо пробраться по пустому и темному коридору дома, чтобы немного постоять на пороге детской комнаты. Вид безмятежно спящего ребенка, который находится в безопасности, его успокаивает. Он может, пялясь в потолок, прислушиваться к ровному дыханию Эдди рядом, пытаясь вытравить из головы приснившийся образ того, как от него отворачивается вся его новая семья.

Бак собирает развалившиеся части себя по кусочкам ночью, чтобы, так больше и не заснув, подскочить в шесть утра с намерением приготовить своим Диазам завтрак. Он улыбается, желая им доброго утра, и затем наблюдает, как нахмурившийся и взъерошенный Эдди цедит из своей кружки кофе. Бак – тот, кто заталкивает все свое дерьмо обратно внутрь, чтобы быть для них лучшим, не показывать ничего, что бы могло как-то заставить их переживать и волноваться.

Так какого хрена? Что он опять делает не так?

Так и не найдя слов, Бак спрашивает осторожно:

– Можно обнять тебя?

Вместо ответа Крис сам тянется к нему, и Бак позволяет себе притянуть его на свои колени, чтобы крепко прижать к себе. Это возвращает его в тот день. В то ощущение тотального облегчения, когда он держал Криса в своих руках, вытащив из бурного потока. Когда прижимал к себе и клялся больше не выпускать его из виду, быть рядом, защищать.

Ах, да, он облажался и в тот раз.

Ладонь Криса ласково похлопывает его по плечу в жесте, в котором Бак узнает Эдди. Это заставляет зажмуриться от подкативших слез, и он прижимает Криса еще ближе, выдыхая в детское худое плечо.

– Не грусти, Баки. Все будет хорошо.

Боже. Если бы можно было взорваться от любви, от Бака бы сейчас остались лишь одни ошметки.

– Я постараюсь.

Упитанная белка нагло забирается на лавочку, принимаясь за оставленные людьми очищенные орехи.

***

Бак знает, что эмоциям на вызовах места нет. Надевая форму, спасатель должен оставлять все личные переживания за дверью пожарной части вплоть до момента, когда смена закончится. И Бак хорош в этом. Он отлично концентрируется на помощи другим, это его способ не думать о себе и своих проблемах. Именно поэтому он так сильно держится за эту работу. Она – самый лучший способ убежать от себя, при этом принося пользу другим.

Бак всегда считал эту свою способность уйти в работу с головой полезной. Ведь он отдает всего себя во время каждого вызова, будь то какой-то пустяк по типу достать кошку с дерева или что-то серьезное. Вытащить абсолютно каждого, никого не оставить в беде во что бы то ни стало – самое главное. Он всегда окунался в это с головой, получая порой то ли настороженные, то ли взволнованные взгляды от Бобби и остальных. Для них желание Бака спасти каждого выглядело как безрассудство, поэтому со временем он начал действовать чуть осторожнее. Он считал, что перерос Бака 1.0, который кидался в опасность, не глядя.

Но напряжение последних недель настолько сильно въедается ему в мозг, что становится невыносимым. Мало ему разговора с Крисом, пару дней назад и Мэдди неожиданно пригласила его на совместный обед, который оказался ловушкой для душевного разговора. Уверение еще и сестры, знающей его лучше, чем он сам, в том, что все в порядке, вытянуло из него все силы.

Именно поэтому Бак большую часть смены излишне активно вызывается первым практически на любое задание, зарабатывая в ответ странные взгляды от Чимни с Хэн. Но Бобби, кажется, выглядит спокойным, так что Бак просто игнорирует остальных, даже Эдди, усаживаясь на водительское кресло, чтобы не пришлось ни с кем говорить. Это не типично для обычно разговорчивого Бака, из-за чего внутри машины часто повисает тишина, которую лишь иногда нарушают Хэн с Эдди, принимаясь болтать о проблемах родительства мальчишек примерно одного возраста.

К сожалению, эта смена не обходится без крупного пожара. К счастью, слаженная работа нескольких бригад помогает избежать жертв.

Они возвращаются с этого вызова уставшими и пропахшими копотью и горелым пластиком. Бак чувствует себя вымотанным, но довольным – в последние минуты он все-таки смог найти и вывести потерявшуюся в дыме девушку. Она запуталась в этажах и искала лестницу не там. Чтобы сэкономить время Баку пришлось прыгнуть через дыру между этажами, но все получилось.

Только теперь, пару часов спустя, раздробленная когда-то грузовиком нога принимается ныть и болеть. Наверное, адреналин перестал обезболивать проклятую конечность. Приходится пропускать всех вперед в надежде, что никто не заметит, как он прихрамывает. Это не самая большая цена за спасенную жизнь, по мнению Бака. Он рассеянно переодевается после душа в раздевалке, думая, что остался один – голоса команды уже раздаются наверху. Должно быть, Бобби будет разогревать лазанью, которую они собирались попробовать, когда раздалась сирена.

Бак как раз натягивает футболку и принимается за штаны, думая, как продеть в одежду больную ногу, когда дверь в раздевалку открывается и тут же закрывается обратно. Будто вошедший не хочет, чтобы их услышали. Подняв взгляд, Бак натыкается на сосредоточенное выражение лица Эдди.

–Ты чего спустился? Я сейчас к вам приду.

Он пытается сделать голос легким, даже выдавливает привычную улыбку, которая дается сейчас тяжелее, чем обычно. Усталость наваливается сверху как старое одеяло, затрудняя дыхание и заставляя плечи сутулиться. Бак втайне радуется, что уже сидит на скамейке – так не особо заметно, насколько он вымотался. Бак бы предпочел, чтобы Диаз оставался наверху с остальными – тогда бы не возникло проблем с подъемом по лестнице. Если они пойдут вместе, придется как-то пропустить напарника вперед и не отставать.

Эдди, посмотрев на него, хмурится сильнее. Сжав губы в линию, он подходит ближе, присаживаясь на корточки напротив, и требовательно проговаривает:

– Покажи ногу.

Бак моргает, напрягшись.

– Что?

Эдди недовольно цыкает и вытягивает руки вперед этим своим типичным профессиональным жестом медика, собираясь коснуться голой кожи все еще одетого только в боксеры и футболку Бака. И осознание того, что Диаз, не смотря на попытки Бака скрыть собственное состояние, каким-то образом все понял, выводит Бака из хрупкого равновесия, в которое он успел прийти за эту смену.

Он не должен приносить проблемы. Не должен обращать на себя внимание. Ему всего-навсего нужно быть милым и удобным, а не приносящим сплошные волнения разочарованием, но он проваливается в этом все больше и больше с каждым разом.

Бак дергается прочь от чужих рук, неосознанно напрягаясь. Он знает, что дело не в Эдди, конечно же, нет. Прикосновения от Эдди – самые желанные в мире для него. Бак делает это из-за собственных мыслей, но Диаз этого не знает. Остановившись в милимметрах от колена Бака, Эдди замирает. Ладони его на какое-то время остаются в воздухе, после чего, сжавшись в кулаки, опускаются. Слышится длинный выдох.

– Бак, – ровно проговаривает Эдди, и по одному тону слышно, что он сейчас максимально контролирует свой голос, – какого чёрта с тобой происходит?

– Со мной ничего не происх-...

– Мы просто хотим помочь. – Будто и не услышав попытки Бака ответить очередной ложью, Эдди продолжает, пытаясь поймать его взгляд. – Все очень переживают за тебя.

Бак сглатывает, чувствуя, насколько позорно он близок к слезам. Подняв взгляд, он смотрит прямо в глубокие карие глаза, и на короткое мгновение испытывает сильное желание рассказать. Вывалить этот продолжающий гнить и разрастаться внутри клубок из переживаний и страхов. Ему так хочется избавиться от него. С каждым днем он давит все сильнее. Команда ведь любит его, правда? Он могут понять.

“Как и всегда, ты думаешь только о себе, Бак.”

– Нет причин переживать.

Сухой голос разносится по раздевалке, и в красивых темных глазах Эдди Баку видится разочарование этим его ответом. Ничего. Баку не впервые разочаровывать близких людей.

– Бак-...

– Нам нужно идти. – Перебивает Бак, пытаясь пропихнуть ноги в штаны максимально быстро, не смотря на то, что это чертовски больно. – Смена еще не кончилась.

Эдди не двигается с места, продолжая смотреть на него пристальным взглядом.

– Для нас кончилась.

– В смысле?

– Я сказал кэпу, что ты перетрудил ногу. Он отпустил нас раньше.

Бак замирает в замешательстве. Эдди сказал Бобби? Значит, и вся команда тоже в курсе. Почему-то от этого факта злость поднимается внутри проснувшимся зверем. Поднявшись немного неуклюже из-за ноги, Бак смотрит на вставшего следом Эдди как на предателя.

– А какого хрена ты говорил с Бобби обо мне за моей спиной?

– За твоей спиной? – Эдди улыбается без единой доли веселья. – Может, потому что ты усиленно делал вид, что не хромаешь? А перед этим пробивал собой пол, хотя совсем рядом была лестница?

– Так было быстрее!

– Но не безопаснее! В последнее время ты бросаешься на самые сложные задачи как бессмертный. Как мы можем работать, зная, что ты в любой момент ринешься творить какую-нибудь глупость?

– Мы?.. – Весь пыл Бака остывает от этого короткого слова. – Вы там что, сидите и меня обсуждаете все вместе?

Эдди пожимает плечами будто это какой-то пустяк. У Бака перед глазами тут же возникает команда, сидящая вместе на диванчиках у кухни. Вместе, но без него. С осуждающими взглядами и тихими голосами говорящая о том, какой Бак неправильный. Странный. Сломанный.

Увидев что-то в его взгляде, Эдди делает шаг вперед, врываясь в личное пространство. Чтобы продолжать смотреть в голубые глаза, Диазу приходится приподнимать подбородок, что раньше казалось Баку до ужаса милым, эта их небольшая разница в росте, но сейчас внутри ощущается только горечь.

– Ты стал всех избегать. – Тихо проговаривает Эдди, осторожно протянув руки, чтобы положить их на талию Бака. Это теплое прикосновение вопреки всякой логике становится для Бака как тот самый трос, не позволяющий сорваться вниз с обрыва. – Ты почти не говоришь со мной. Мы любим тебя и хотим помочь. Чем бы оно ни было, ты можешь рассказать. Даже если не мне, просто… Хоть кому-нибудь, Бак. Пожалуйста.

Бак прикрывает веки, когда чувствует на щеках прикосновение чужих ладоней. Эдди обхватывает его лицо, поглаживая большими пальцами скулы, и это касание такое нежное, что Бак позволяет себе выдохнуть. Немного расслабиться.

Недосып заставляет его реагировать чересчур остро, он понимает это. В том, что Эдди сказал, нет ничего плохого. Точно так же они командой обсуждали, как помочь Бобби еще тогда, в первый год работы Бака. И стервозную девушку Чима. Ничего такого, просто разговоры на тревожащие темы, а не какие-то козни. Подумав об этом немного, Бак начинает понимать, почему команда одаривала его такими взглядами. Когда они утром искали куда-то исчезнувшие мусорные пакеты по всей части, Чимни пошутил, что мешки под глазами Бака вполне могут подойти, за что заслужил укоризненный взгляд Хэн.

Может, если все что-то замечают, то это не такая уж мелочь?

Бак слабо кивает, чуть подаваясь вперед. Выдыхает тихо:

– Хорошо.

Эдди коротко касается его губ своими в почти невинном, платоническом жесте. Переспрашивает мягко:

– Хорошо?

– Да. – Бак сглатывает, обернув пальцы вокруг запястий Эдди. – Я… я попробую.

Эдди снова целует его, теперь немного напористей и глубже, и Бак позволяет себе раствориться в этом ощущении, а не слушать собственные глупые, самоуничижающие мысли.

Этой же ночью Баку снится, что он снова придавлен огромной красной машиной. Нога горит огнем, в легких не хватает воздуха, а по венам кровь гонит концентрированную панику. Бак лежит один на холодном ночном асфальте и смотрит, как люди проходят мимо, будто его здесь нет. Он видит уходящую все дальше от него команду – их фамилии четко различимы на спинах форменных курток. Они уходят все дальше, и как бы Бак ни кричал, никто не оборачивается на его зов.

Он просыпается под утро, когда солнце только собирается выйти из-за линии горизонта, и пытается переместить больную ногу в более удобное положение. Эдди мирно дышит рядом. Бак осторожно касается вытянутой в его сторону чужой руки, обхватывая запястье пальцами и находя пульс, и успокаивается под мерный стук сердцебиения.

Он обещал с кем-то поговорить. Он не знает, как. Не знает, с кем.

***

Несколько дней спустя – изматывающих скучных дней, в которые Бобби ставит его только на страховку, чтобы дать ноге отдохнуть – Бак чувствует себя немного лучше. Пару ночей подряд удается выспаться, они втроем провели прекрасный выходной на берегу пляжа, после чего вместе готовили ужин, так что настроение впервые за долгое время по-настоящему хорошее. Бак снова сыплет странными интересными фактами только чтобы увидеть улыбки команды, и позволяет себе коснуться пальцами руки Эдди, пока они едут в грузовике, трясясь по заполненным городским дорогам. Диаз переворачивает ладонь и по хозяйски устраивает их соединенные ладони на своем бедре, пока Бак пытается бороться с тупой улыбкой, так и норовящей появиться на губах. Хэн с Чимни делают вид, что открывшаяся картина их не заботит, но Бак видит, какими довольными взглядами они обмениваются время от времени друг с другом. Также выглядела Мэдди, когда в сериале, который она долго смотрела, наконец-то сошлась её любимая парочка. Возможно, так же выглядел сам Бак, когда его сестра с Чимом перестали делать вид, что они просто друзья.

Очередной вызов приводит их на крышу высотного здания. Бак не любит такие дни – когда нужно вытаскивать с края людей, решивших, что с них хватит. Сдавшихся или просто запутавшихся. Бак может понять их – он и сам уже давно потерялся в своих страхах. Как можно вытащить кого-то, когда не можешь вытащить себя?

Но они профессионалы, так что Бак привычно готовит необходимый инвентарь, чтобы направиться с ним к лифту. Уже на крыше Бобби готовится послать вниз Эдди, но Бак не выдерживает:

– Да ладно, кэп. Ты же не будешь теперь всегда ставить меня только на страховку?

Он говорит тихо, только чтобы Бобби услышал его, и тот, смерив Бака внимательным взглядом, все же кивает, меняя изначальный приказ. От облегчения улыбка появляется на лице сама собой. Отлично. Его, наконец, вернули в реальную работу.

Добраться до нужного балкона не составляет труда. Бак осторожно приземляется позади фигуры, сидящей на перилах, и пытается действовать бесшумно, но девушка, почувствовав, должно быть, чье-то присутствие, оборачивается на него. Привычной реакции – паники, злости, страха – не следует. Тяжело вздохнув, девушка закатывает глаза.

– Отлично, – фыркает она спокойным голосом, – без этого цирка никак не обойтись, да?

Бак, не зная, как реагировать, слабо улыбается. Ладно. Девушка кажется уравновешенной. С одной стороны, есть возможность нормального разговора. С другой же, она выглядит как человек, который уже все решил и не жалеет о принятом решении. Где-то внизу Чим уже начинает надувать подушку. С такой высоты не факт, что она спасет, но хоть какой-то шанс.

– Сейчас ты начнешь убеждать меня, что все не так плохо, да?

Девушка смотрит на него скептически, и Бак пожимает плечами.

– Как я могу говорить это, если ничего не знаю о твоей жизни?

– Вот именно.

Она отворачивается, чтобы снова посмотреть на улицу внизу. Как только Бак делает шаг к ней, девушка вытягивает руку в его направлении.

– Стой там, ладно? Я не хочу.

Бак замирает.

– Ладно, – и, постояв неподвижно несколько секунд, добавляет, – как тебя зовут?

– Ким.

– Как в старом мультике?

Девушка фыркает смешливо в ответ.

– Ага. Как в мультике. Моя племянница все еще думает, что я супершпионка. Просила меня покраситься в рыжий.

Бак не может сдержать улыбки.

– Сколько ей?

– Шесть. – Девушка снова смотрит на него, и на бледных её губах играет слабая улыбка. – Может, Линда скажет ей, что я просто отправилась на какое-то суперсекретное задание, когда…

Она не договаривает. Улыбка угасает. Бак чувствует, как что-то тяжелое внутри него резонирует с чужой болью.

– Что у тебя произошло, Ким?

– Только не надо устраивать здесь сеанс психотерапии.

– Да ладно. Я незнакомец, которому можно рассказать, не боясь загрузить своими проблемами.

Ким издает скептичный звук, но Бак не торопит её, продолжая стоять неподалеку. Совсем незаметно он делает еще небольшой шаг вперед. Рация, закрепленная на плече, горит красным огоньком – команда должна знать, что тут у них происходит, чтобы действовать в соответствии с ситуацией.

Проходит пара минут, наполненных шумом города и гудками автомобилей с дороги внизу, когда Ким, наконец, проговаривает:

– Жених порвал со мной за неделю до свадьбы.

– Вот скотина.

– Да нет, – она пожимает плечами, – он не плохой человек. Просто он… запутался. И да, теперь я выгляжу со стороны как обиженная истеричная брошенка.

– Вовсе нет, – когда Ким посылает ему скептичный взгляд, Бак приподнимает ладони в жесте искренности, – я видел истеричек, Ким, серьезно. Ты на нее не похожа.

– А на кого я похожа?

Бак прикусывает щеку, подбирая слова.

– Просто… на уставшего человека.

Она кивает, сжав перила ладонями. Напрягается всем телом, и Бак уже готовится рвануть вперед, как только она дернется, но Ким неожиданно снова расслабляется. Голос её тихий и потухший, когда она проговаривает:

– Я просто устала, что люди постоянно уходят от меня. Мама, Кайла, теперь Шон. Ощущение, что я прокаженная.

И это настолько сильно отображает мысли Бака, что где-то внутри, привычно сдержанные и закрытые на сменах, наружу начинают прорываются эмоции. Боль, неуверенность, глухая настороженная тяжесть. Он знает, каково ощущать их, и искренне сочувствует человеку напротив. Нахмурившись, Бак отвечает:

– Понимаю.

– Ну да, – фыркает Ким, – ты-то понимаешь, мистер идеальное тело. Тебя хоть раз бросали?

– Ты удивишься.

Ким отрицательно качает головой. Она явно не верит, и Бак смотрит на неё несколько мгновений в безмолвии. Да, они должны говорить что угодно в таких ситуациях. Все, что может помочь человеку одуматься. Но кто сказал, что это не может быть искренним? Взволнованно сглотнув, Бак все-таки не выдерживает.

– Это как груз, да? Что-то тяжелое. Оно есть всегда. Давит постоянно так, что уже не знаешь, какой была жизнь до этого дерьма. Ты думаешь, что делаешь достаточно, что стараешься изо всех сил, но этого всегда мало.

Ким, замершая, как только он начал говорить, оборачивается, и Бак видит, как в её глазах собираются слезы, когда она кивает.

– И ты не можешь кому-то рассказать. Нельзя. Ведь тогда ты вывалишь наружу свою отвратительную часть, и они увидят её. Если ты не нужен даже когда стараешься, то кто захочет тебя таким? Уйдут даже те, кто продолжал терпеть тебя все это время. Поэтому ты собираешь себя по кусочкам каждый раз, чтобы делать вид, что все хорошо. Но это ложь.

Говоря, Бак потихоньку подходит все ближе и ближе, не прерывая зрительного контакта, и под конец своей речи уже стоит рядом. Он бы мог просто схватить её и оттащить от перил. Затащить обратно на балкон, передать в руки Хэн, что ждет в квартире с готовой аптечкой, и отправиться на другой вызов. Но что-то в глазах Ким, понимание и отображение собственной боли, не позволяют ему. Поэтому Бак просто кладет свою ладонь на её плечо. Всхлипнув, она опускает голову, снова смотря на дорогу под собой.

– Ты не одна с этим, Ким. Я уверен, что есть люди, которым важно все. Каждая часть тебя. Если ты найдешь в себе силы открыться, станет легче.

Она качает отрицательно головой, пока слезы прокладывают дорожки на её щеках. Судорожно выдохнув, Ким отвечает:

– Я не смогу.

– Ты можешь попробовать. Можешь попытаться. А этот путь… – Бак кивает вниз и сильнее сжимает ладонь на чужом плече. – Он не даст тебе больше никаких шансов. А ты его заслуживаешь. Все заслуживают.

Между ними снова повисает тишина. Напряженная и тяжелая, пока Бак ждет чужого решения. Он знает, что сможет подхватить её, если она накренится вперед. Но он хочет, так хочет, чтобы она этого не делала.

Наконец, после нескольких мгновений тишины, Ким выдыхает. Смотрит на него и слабо улыбается, проговаривая:

– А что насчет тебя?

Бак удивленно моргает.

– Меня?..

– Ты ведь тоже заслуживаешь шанса, разве нет? Только не говори, что эта речь у тебя заготовлена для всех девчонок на крышах высоток.

– Нет, это… нет.

Ким кивает. Может, Бак просто хочет убедить себя в этом, но она словно выглядит теперь иначе. Не такой пустой. Не такой отчаянно уставшей.

– У меня к тебе предложение.

Её голос звучит нарочито серьезно, но в глазах мелькают смешинки, и Бак неуверенно улыбается.

– Какое?

– Ты вытащишь меня отсюда только чтобы потом вытащить себя. Идет?

Она протягивает ему руку, и Бак крепко берется за неё. Облегчение затапливает его с головы до ног от осознания, что он справился. Смог сказать что-то, что помогло.

– Идёт.

Осторожно обхватив девушку за спину, Бак перетаскивает её на другую сторону балкона, поддерживая, когда её затекшие ноги не сразу могут держать тело. Они заходят обратно в квартиру, и Хэн с мягкой улыбкой привычно принимается измерять давление и пульс, задавать стандартные вопросы. Бак не может перестать улыбаться весь путь до машины. Когда Ким, согласно протоколу, грузят в скорую, она сжимает его запястье, не давая ему отойти.

– Я не спросила твое имя.

– Бак.

Она улыбается.

– Спасибо, Бак. Помни о нашем соглашении.

Бак кивает, делая шаг назад, и подмигивает ей.

– Тебе пойдет рыжий.

Она только фыркает в ответ, пока её грузят в машину, и Бак с легким сердцем отворачивается, чтобы направиться с остальными к кузову грузовика, когда чувствует прикосновение к плечу. Это Бобби. С теплыми глазами и странным выражением лица капитан сжимает крепко ладонь.

– Молодец, парень.

– Спасибо, кэп.

Бобби выглядит так, словно хочет добавить что-то, но в итоге только кивает и молча направляется к пассажирскому месту у водителя. Бак пребывает в настолько хорошем расположении духа, что не придает значения тому, как сильно Эдди сжимает его ладонь на протяжении всего пути обратно в пожарную часть или как странно поглядывает на него Чим.

Они привычно паркуются у открытых ворот, готовые выехать, если прозвучит сирена. До конца смены еще пара часов. Бак выпрыгивает из грузовика, собираясь направиться к кухне перекусить, но неожиданно едва не налетает на близко подошедшую Хэн. Её темные глаза внимательно всматриваются в его лицо, от чего, честно говоря, становится немного неуютно. Бак издает сконфуженный смешок.

– Воу, Хэн. Я что-то натворил?..

В последние дни у него просто не было возможности накосячить, так что он даже предположить не может, в чем дело. Прежде, чем Бак успевает накрутить себя еще сильнее, Хэн делает шаг вперед и крепко обнимает его. Одна её рука уверенным жестом оборачивается вокруг его плеча, вторая ложится на заднюю сторону шеи, чтобы начать ласково поглаживать кожу. Бак автоматически отвечает на её касание, потому что он никогда не бывает против объятий, по какому бы поводу они ни были. Но здесь что-то нечисто, потому что мгновение спустя вышедший следом за Баком из машины Чим присоединяется к ним. Бак может чувствовать его руки с правой стороны своего тела, и, окей, вот это уже странно.

– Эм, ребят? В чем дело?

Расширившимися от испуга глазами Бак смотрит, как Эдди обнимает его с другой свободной стороны, и в панике выпаливает:

– Боже мой, кто-то смертельно болен? Кто-то умирает, и вы не знаете, как сказать мне?

Потому что да, их команда всегда была достаточно ласковой друг с другом, несмотря на наличие только одной женщины в ней, которая, кстати говоря, редко первая инициирует нежности, но у всего есть предел. Такие проявления единства всегда были показателями какой-то беды, против которой они выстояли. Но Бак не помнит ничего такого. Ничего, что могло бы спровоцировать групповые объятия со странными выражениями лиц всех присутствующих.

– Нет, Бак, – фыркает тихо Эдди перед тем, как мягко коснуться губами его скулы, – никто не умирает.

– Мы просто хотим показать, что любим тебя.

Бак моргает от удивления, растерявший все слова. Тело согревается теплом долгих объятий, и он выдыхает, будто бы сбрасывая часть тяжести со своих плеч вместе с этим выдохом. У подошедшего к ним Бобби в глазах мелькает что-то уязвимо ласковое, когда, протянув ладонь, он касается ей волос Бака в почти отцовском жесте. Улыбнувшись, капитан проговаривает уверенным тоном:

– Вытащить самого себя может быть непросто. Мы будем рядом, чтобы помочь, Бак.

“Ты вытащишь меня отсюда только чтобы потом вытащить себя. Идет?”

Вызов, девушка, его собственная речь. Включенная рация. Они все слышали. Каждое слово.

Бак немного напрягается, осознавая причину такого их поведения, и тут же чувствует, как чья-то рука успокаивающе проводит по его спине. Он мог бы сейчас начать отнекиваться. Придумать ложь. Уверить, что сказанное тогда на балконе – просто выдуманная чушь, которая должна была убедить девушку передумать.

Бак мог бы. Но он этого не делает.

Вместо привычных уловок и вранья, Бак кивает и с улыбкой отвечает тихо:

– Спасибо. Люблю вас, ребята.

– И мы тебя.

– Только не так, как Эдди.

– Фу, Чим.

– Ну а что?

Бак слышит смешок Диаза и поворачивается к нему, чтобы они могли соприкоснуться лбами. Он обещал Эдди, что скажет хоть кому-то. Случайно вышло так, что рассказал он сразу всем, но, посмотрев вглубь себя, Бак осознает, что не жалеет. Что ему правда стало легче от того, что кто-то теперь знает.

Уже потом, несколько часов спустя, когда они уложили Криса и готовятся спать, Эдди садится на постели лицом к Баку и ловит его взгляд. Диаз такой домашний сейчас в этой своей старой футболке и растянутых штанах, что серьезный взгляд темных глаз совсем не производит нужного эффекта, и Бак не может не улыбнуться.

– В чем дело, Эдс?

– Я люблю тебя.

Бак едва не давится воздухом от неожиданности. Да, они знают, что испытывают друг к другу. Не раз заветные слова были проговорены вслух, но те моменты были или пиком их близости, или перед лицом опасности и вероятности, что кто-то не вернется. Еще никогда вот так – в тишине спокойной спальни после тяжелого рабочего дня.

Бак моргает, облизывая губы, и опускает взгляд в странном порыве смущения, уже готовясь произнести признание в ответ, но его лицо сразу же ловят чужие ладони, снова возвращая к цепким карим глазам. Эдди выглядит нуждающимся. Таким, словно ему необходимо, чтобы Бак услышал его слова. Понял их.

– Я люблю тебя, Бак. – Снова повторяет Диаз с небольшим нажимом. – Всегда. Не только когда ты готовишь нам завтрак или проводишь время с Крисом. Не только во время секса или на сложных вызовах. Всегда. Даже если тебе плохо или ты злишься. Даже если тебе больно. Особенно, когда тебе больно. Я хочу, чтобы ты понимал это.

Ощутив, как к глазам подступает влага, а в горле образуется болезненный комок, Бак кивает. Он не доверяет сейчас своему голосу. Лицо Эдди немного размывается по краям от предательских слез, и на щеках тут же ощущаются чужие теплые касания, стирающие мокрые дорожки. Ну вот, он все-таки расклеился.

– Иди ко мне. Все хорошо.

Улегшись на подушку, Эдди тянет его на себя, и Бак с готовностью устраивается на его груди, спрятав лицо в теплой коже чужой шеи. Плотина, державшаяся столько времени, и так треснула еще тогда, в части, во время групповых объятий. Сейчас же её прорвало, и Бак крепко обнимает Эдди, позволяя себе дышать его запахом. Лишь спустя пару минут Бак чувствует себя в достаточной мере способным говорить ровно. Приподняв голову, он прижимается губами к подбородку Диаза и говорит тихо:

– И я люблю тебя.

Вместо ответа Эдди наклоняет голову так, чтобы их губы соприкоснулись. И у этого поцелуя вкус слез, надежды и нежности.

***

Тихо выдохнув, Бак резко открывает глаза. Взгляду открывается привычная картинка светлого потолка с небольшой серой трещиной у правого угла. Бак уже с этой трещиной чувствует некое душевное единение – всегда она его встречает ночами первой. Чуть повернув голову, он смотрит на будильник у кровати. Третий час ночи. Прелестно.

Под веками все еще мелькают отголоски кошмара. Прикрыв глаза, Бак сглатывает и концентрируется на тепле спящего рядом Эдди. Чужое дыхание ровное и спокойное. Будить его даже случайным прикосновением не хочется. Но они договорились – Бак должен делать то, в чем нуждается, а не снова запихивать все обратно в себя. Конкретно сейчас ему очень нужно почувствовать как можно больше чужого тепла.

Бак раздумывает еще несколько мгновений, но затем все же решается. Придвинувшись к Эдди, лежащему на боку, он обхватывает его в объятии, крепко прижимаясь к спине. Укладывает широко раскрытую ладонь на чужую грудь, чтобы чувствовать сердцебиение сквозь тонкую футболку. Утыкается лицом во взъерошенные темные волосы. И это ощущение живого тепла, этот запах окутывают его уставшее после кошмара сознание, успокаивая и заземляя. Бак облегченно выдыхает.

“Я хочу быть уверенным, что ты придешь ко мне, если тебе нужна будет помощь. Обещай.”

Эдди вздыхает глубже и в полусне накрывает своей горячей ладонью чужое запястье. Его сердцебиение под пальцами Бака ровное и стабильное. Полное доверие, настолько ценное, что под ребрами тихо и радостно щемит небольшой комочек счастья.

Бак улыбается, чувствуя, как снова начинает проваливаться в сон.