Позиция "за"

Гарри Поттер. R. Джен и неро. Фэнтези, драма, нецензурные выражения, сцены жестокости. Оригинальные персонажи, Гарри поттер: турнир трёх волшебников, драки, магические сражения.

  Кубки — победителям

В лабиринте очень темно. Густые заросли по обе руки. Ещё и туман… Тревору постоянно кажется, что его ноги цепляются за что-то. Но этого чего-то никогда нет там, когда он опускает взгляд. Просто корни, скорее всего…

Ограды вырастили на поле для Квиддича. И это… давило на нервы, скажем так. Трев не привык видеть это место заросшим или… сковывающим. Да, именно это слово. Нет, он не клаустрофоб, но узкие коридоры, лоза и испытания… холодили кровь.

Поле для Квиддича всегда вело к полётам на мётлах. А в воздухе делай что хочешь: ныряй, виляй, вертись, взлети повыше, крути бочки, пускайся в пике. Только не упади и не разбей голову.

Чувство было, как когда будто у него отняли дом. Или хотя бы комнату в нём.

Ускоряет шаг.

Чёртов шармбатонец вбежал в лабиринт перед ним. Стоявший сбоку Трев видел, как он опешил перед темнотой — пусть и всего на секунду. А после рванул с места так, что земля полетела на обувь его преподавательницы.

Вспомнить, как пишется и произносится его имя не получалось. Кажется, тревожность такая, что не можешь думать — один из неизбежных эффектов нахождения в лабиринте. Его фамилия… Де… Де что-то… Де Леви… Кажется…

Поворот. Впереди — развилка. Очередная. Ох, ради Мерлина…

Тич проходит шагов на пятнадцать, а потом коридор начинает вдруг смыкаться перед ним.

Блять, блять, блять.

Хуже, чем когда видишь летящим прямо на тебя Бладжер. В Квиддиче можно нырнуть вниз в воздухе, чтобы уклониться, или крутануть на метле, чтобы отбить мяч в кого-то из вражеской команды. Здесь же вариант только один: развернись и беги.

И Трев срывается с места. Кажется, то ли проход закрывается так быстро, то ли лабиринт подстраивается под его бег, но на счёт три или четыре ветки уже лезут ему в лицо, царапая, а корни путают ноги.

На ещё одну развилку он не вылетает — выпадает. Руки — в грязь. Подрывается с места, думая бежать дальше, но за гулом сердца в ушах слышит — зелёная ограда перестала грохотать, разрастаясь. Оглядывается.

И правда. Выглядит, будто там никогда не было прохода.

Тич ровняет дыхание. Передёргивает плечами. Проверяет зажатую в руках палочку — цела. И хвала богам, что цела.

Медленно, спиной вперёд, отходит от заросшего прохода, а после пары шагов разворачивается и чуть ли не убегает. Не стоит задерживаться на одном месте.

А третьим, за Тревором, в лабиринт зашёл грёбаный Тони Визвин. Боже, разрази урода молнией. Кто угодно был бы лучше него. В идеале, конечно, Трев бы выступал от Хогвартса один, но, раз так, кто угодно был бы лучше. Белобрысый выродок — ёбнутый на всю голову, и все это знают.

Нет, конечно, таким же чокнутым считают и Тревора. Школа его… мягко говоря… не очень любит, и он это полноправно заслужил. Но он, хотя бы и в отличие от Тони, не угрожал никого зарезать столовым ножом прямо на обеде.

— Поехавший… — бормочет себе под нос. Держится, чтобы не перейти на бег снова; хотя никаких поводов для этого нет.

Последней была дурмстрангчанка, Невена Христев. Трев не пытался и пообщаться с ней: пугала бегающая за ней толпа ребят, следует полагать. Да и что-то ещё подсказывало ему, что добром эта ситуация не кончится. Наверное, младшая сестра Майка Спэрроу: с момента приезда конкурсантов других школ, она не отходила от Христев ни на шаг. А Трев за шесть лет совместной учёбы её братцу неплохо так насолил.

И, в целом, какое-то дурное предчувствие прямо-таки нашёптывало: она тебе ебало набьёт, тупой ты мудень. Да. Ни словом иначе. Одна жалоба, и… Кхм. А шанс высокий был. Не у жалобы, но у самого получения по лицу.

Разницы кто заходил первым уже не было. С последнего пушечного выстрела прошло уж точно больше полутора часов. И красных искр в воздухе ещё не было. Значит, все здесь. Бродят. Как и он. И могут, мать их, выскочить из-за угла. Ради всего, нахрен, святого…

Тич не может себя успокоить.

Почему не ещё один дракон? Почему не “пойдите туда, не знаю куда, и принесите то, не знаю что”? Хотя, наверное, поход в лабиринт подходил под это описание.

Ладно бы всё, но блядский Тони Визвин. Который, раз искр никто не выпускал, всё ещё в лабиринте. И лучше бы ему быть подальше.

Впереди — развилка. Ещё одна.

И Тревор ненавидит развилки. Ещё он ненавидит лабиринты, и паззлы, и все подобные задачки, и предпочитал лёгкой атлетике драки в коридорах и тренировки по Квиддичу. Но нет, грёбаный кубок должен был выплюнуть его имя.

Вместе с блядским Визвином. Ну почему, почему с ним?! Почему не Майк? Почему не Лика? Почему не — кто там ещё? — Сибил? Почему это обязан был быть этот отбитый? Тревор был согласен на Самсона Найджела, который тоже не был в ладах с головой, но был куда мирнее, и был согласен на Мэтта Майзингера, вервольфа. Последнего он хотя бы знал относительно близко.

Он слышал, что в один год учеников заставили ловить кокатрикса, но как-то… не подумал. А нужно было думать об этом, думать о риске, когда он писал своё имя на листке и бросал его в огонь. Но нет же. Оценивать риски вообще, кажется, получалось у Трева не очень хорошо.

Тич выглядывает за угол, выглядывает за другой. Никого. Ничего. Влево — тупик и, кажется, поворот в конце. Вправо — длинный проход с парой ответвлений от него и… далёкий светло-голубой блеск… На секунду Тревору кажется, что он видит звезду, но после он понимает: это Кубок. Чёртов Турнирный Кубок, прямо-таки ждущий, когда Трев его схватит. Он даже позволяет себе представить победу на секунду: его перенесёт обратно (лишь бы не пришлось выходить своими ногами!), и ребята из школы будут радоваться, а особенно — Пуффендуйцы, ведь он выиграл им Кубок. Как когда они выигрывали факультетский Кубок по Квиддичу: будут кричать имя, факультет, школу; может, поднимут Трева на руки. А приезжие ученики будут зеленеть, вытирая слюни и слёзы. В общем, все, кто будут в восторге — будут в восторге, а все, кто будут завидовать — будут завидовать.

И это, в общем-то, всё. Ему нравится побеждать. Нет смысла в соревновании, если ты проиграл.

Трев не принимал участия за главное. Ты не поставишь участие на полку. Ну, обычно — не поставишь. И тебя не похвалят за простое участие. Тебя не похвалят за то, что Кубок счёл тебя достойным. Опций было только две: либо ты победил — либо ты проиграл. И проигрывать Тревор ненавидел.

Когда Пуффендуйцы поднимают ловца на руки и радостно кричат, потому что он сцапал снитч прямо из-под носа противника — вот тогда было хорошо.

Не когда ты ходишь по коридорам и все косятся, и шепчутся, и даже свои, потому что из-за тебя кто-то свалился с метлы или вы вдули матч в первые же минуты. И всё, о чём ты можешь думать — что ты не заслужил капитанский значок. И что они все с этим согласным.

В такие минуты кулаки чешутся не схватить кого-то за шею и чесать костяшками по макушке, а дать кому-то в нос или в челюсть.

И это отвратительно.

Выносить из боя привычки и знание о противнике тоже важно. Пригодится в работе: намерение податься в аврорат полыхало ярким пламенем. Он знал, что Тео (он наконец смог вспомнить имя шармбатонца!) труслив и старается не рисковать лишний раз и бить исподтишка или из укрытия, по тому, как он вёл себя на предыдущих двух испытаниях. И он знал, что Невена идёт тараном в лоб опасности, как только та возникает, но слишком высоко ставит честность боя, поэтому не может вывести драку на новый уровень первой: если вы будете драться, она не посмеет пнуть тебя, пока ты сам её не лягнёшь.

Тревор же привык знать, что, как сказал один человек, “Нет такого понятия, как честный бой: в бою используют любое преимущество и любую возможность”.

И это тяжело не знать, когда ты и есть тот, кто первым бьёт ногами.

Да! Это правда Кубок! Тревор может разглядеть, что голубой огонёк сияет в гранят: точно Кубок.

Он ускоряет шаг, но что-то заставляет его остановиться. Намертво. Не заклинание, но дерьмовое предчувствие. Часть сознания говорит: “Ну зачем стоять? Побежали быстрее!” Пока другая рычит на неё: “Подожди ты! Сейчас что-то было… Сейчас что-то будет…”

Тич вслушивается, крутит головой.

Тихий треск

под чьей-то ногой у него за спиной.

“Какого х…” — успевает подумать, оглядываясь, а после видит метнувшуюся к нему струю пламени. Не успеет бросить “Протего”, критически нет — бросается в сторону, в ещё один тёмный проход.

Это какое-то испытание лабиринта? Или кто-то из ребят?

Не “Вспыхни”. Всего лишь воспламеняющее чары, первый курс. Плохой выбор, да и неумело брошено… Стоило чаровать “Инкарцеро”, связывающее, или “Экспеллиармус”, обезоруживающее.

Он не разглядел нападавшего, но что-то ему подсказывает, что это ученик. Наверное, грёбаный Де Леви…

Тревор сжимает палочку в руке. Перо птицы-гром в осине отзывается лёгкой вибрацией — или это просто у него руки дрожат.

Он поднимается с земли. Как можно тише подходит к коридору, из которого нырнул сюда. Выглядывает, выставляя руку с палочкой…

С мгновение он думает, что в том конце, у тупика, никого нет, как вдруг замечает: так же выглядывающая белобрысая макушка. Ёбаный. Тони. Визвин.

Трев тут же скрывается за изгородью, но ещё один бессловесно брошенный сгусток пламени приземляется туда, где он только что был. Куст подхватывает огонь, но тот лишь пробегается по кромке листвы вверх. На местах сгоревших листьев сразу же вырастают новые. От будущего пожара вскоре не остаётся ничего. Тич делает глубокий вдох.

— Ты меня убить хочешь?! — кричит.

Но ответа не получает.

С минуту или две он выжидает.

Шаги.

Этот урод к нему подойти пытается? Куда лучше было бы дождаться, пока Трев не выйдет сам. Но, раз так, он устроит Слизеринцу настоящее соревнование.

Тич подрывается на ноги, стараясь быть тише. Вдох, выдох. Экспеллиармус. Сверху вниз, потом петля. Обезоружить. Потом — навалять, чтоб знал.

Он не даёт Тони зайти за угол — выскакивает, оказываясь прямо перед ним. Чёрт разберёт, из чего там палочка у этого урода, но слушается она его то ли отвратительно, то ли идеально: один взмах, и воздух рассекает сноп ярко-жёлтых искр. Не зажёг — отвлекает, что ли?

Тревор щурится, жмурится одним глазом, старается не закрывать оба.

— Экспеллиармус!

— Протего!

Угадал. Палочка у Тони послушная. Хитрый выродок. Обезоруживающие заклинание отлетает в куст алой вспышкой и гаснет там.

— Затмись! — кидает Тревор.

— Протего!

На этот раз заклинание отражается не в куст, а в самого Трева. Он не глядя взмахивает палочкой, делая жест “галкой”, выпуская в самого Тони его же фокус: разноцветные искры. Срывает с глаз зелёную плотную повязку, царапая себе же бровь.

Они обмениваются заклинаниями, как тумаками.

Обездвиживающее “Иммобулюс” пролетает прямо под рукой Тони. Связывающее “Инкарцеро” падает жертвой ещё одного “Протего”, отлетая на землю и там тут же угасая. “Конфундус”, “Депульсо”, “Вспыхни”, ещё несколько “Затмись”, “Экспеллиармус” и “Депульсо”, за десяток щитов и отражений. Петля, сверху вниз, узел, буквой “Z”, снизу вверх, кругом и резко вниз, крюком — кажется, что запястье отвалится от фигур заклинаний.

В один момент Тони уходит в глухую оборону. За постоянными яркими вспышками Тревор различает его выражение: испуг, загнанность, и Визвин оглядывается по сторонам.

“Ну что ты, ты же хотел бой!” — язвительно комментирует про себя Трев.

— Экспеллиармус!

Палочка из светлого дерева отлетает Тревору за спину.

Тони отбрасывает назад, но он не попадает в сам куст, как хотел Тич: приземляется перед ним, тут же порываясь подняться.

— Инкарцеро! — рявкает Тревор.

Тони перестаёт дёргаться и падает обратно.

Тич задыхается несколько секунд. Резко оглядывается: Кубок! Кубок на месте?! Синяя звезда вдалеке подсказывает — да.

Тогда… тогда-тогда-тогда…

Нет. Тревор ещё не рад. Есть ещё кое-что, что он должен сделать, чтобы полностью себя осчастливить. Да, он победил, и да, он бесконечно рад этому. Но есть ещё один совсем небольшой пункт во вдруг появившемся плане.

Он подходит к Тони, сжав кулаки.

Визвин на земле ещё с пару секунд тяжело дышит. Чем-то напоминает зайца, в которого только что стреляли. Он стихает, когда Трев подходит. Совсем стихает. Не отключается, но оседает. Из лица уходит весь ужас — теряет любое выражение. Не из-за заклинания, обморока или чего-то другого. Ему просто… ему, блять, стало неинтересно?

Вдох. Выдох. Спокойно.

— Люмос, — бормочет Тич, встряхивая палочкой. Огонёк загорается на её конце, освещая всё вокруг фута на три.

Вот теперь он этого ублюдка видит хорошо. Весь мыльный, совершенно белые волосы налипли на лоб. Лицо в пыли. Видимо, кто-то его уже ткнул в тропинку лицом — или он сам это сделал. Рассечённая рана под ухом и запёкшаяся кровь на ней, на челюсти и на зелёной клетке кофты. Кажется, он и Трев были бы примерно одного роста, встань они рядом. В красных глазах — ни интереса, ни желания двигаться или выругаться, но Трев не может разглядеть там и усталости.

Срывается.

— Ур-род, блять... — рычит себе под нос.

Боги, Тревор его ненавидит сейчас. Нет, конечно, Тич хотел вернуться к мирной жизни, которая была у него на первом курсе, хотел перестать быть тем уёбком, которым был шесть лет напролёт, хотел, уже будучи в самом конце учёбы, но это же, простите за мат на мате, пиздец! Лика хвалил его за эту самую мирную жизнь, но, сука, Тони себе этой хернёй гарантировал ад до самого выпуска.

Трев отказался от избиений, может быть, и теперь не уверен, чем и как ему унижать Визвина, но ублюдок своё получит. Это — тоже своего рода соревнование. Правда, кажется, играющее в одни ворота, но будто это волновало Тича раньше.

— Ты меня убить хотел! — вдруг искренне удивлённо восклицает Трев, осознавая. — “Вспыхни”, блять! Ты в меня бросал “Вспыхни”! — с каждым словом закипает всё сильнее. — Ты хоть, нахуй, знаешь, что эта хрень делает, попав в человека?

Он не станет опускаться к нему, наклоняться или садиться на корточки. Ему и отсюда видно безразличную бледную рожу.

Конечно он знает. Ранит, обжигает, сдирает кожу, отбрасывает, оглушает, а ещё может убить. Всё он знает. Иначе зачем бы кидался? Может, ему бы больше понравились резаные раны, но он взял то, что было, и попытался убить Тревора к херам собачьим.

— Тони! — рявком окликает Тревор.

Никакой реакции.

— Тони, мать твою!

Визвин косится на него, и во взгляде у него такая скука, что невозможно не хотеть его ударить. Что Трев, в общем-то, и делает: без какого-либо сожаления с силой, поставленным ударом пинает Тони в голень. Слизеринец дёргается, на секунду кривится, но не издаёт ни звука. Так, поджимает ноги и склубочивается чуть больше, но на лице снова никакого интереса.

Это не забавно. Это, нахрен, мразотно. Но, следует полагать, это постоянная цель Визвина: пырять окружающих, а после сыпать соль на рану. Просто так. Ради собственного развлечения. Что мало отличало их обоих, как бы Тревор не хотел это признавать. И не хочет! И не станет!

Этот уёбок сдался, проигнорировав бой. Не проиграл. Сдался. Всё то удовольствие, которое Тич получил после схватки и попытки обскакать его заклинания своими — на ветер, ву-уш! Потому что потом Тони будет смеяться над этим.

Тревор не победил. Тревор проиграл.

Единственное, почему он так хорошо держался, — победа, — Тони размазал. И даже не действием, а его отсутствием.

Нет, конечно, Тони и самого победителем в такой ситуации не назвать, но он уж точно не проиграл больше, чем Трев.

Тич ходит около него ещё с полминуты, раскалённый добела, но без чего-то, на что это можно было бы выпустить, и ходит, не отводя взгляда от сияющего вдалеке Кубка.

В некотором смысле Тони был прав. Со своим “Вспыхни”. Честного боя не существует. Единственное, что у тебя есть — желание посильнее ударить противника. И, наверное, в этом желании был свой плюс.

Нет. У него есть что-то, на чём можно сорваться.

Он хмурится, снова глядя на Тони. Стискивает зубы. Что-то ему подсказывает, что особого удовольствия ему это не принесёт… какая-то маленькая, беззубая честность бормочет внутри… но он решает проигнорировать этот голос. Тони угрожал его барсукам ножом, и делал несколько раз. Каким бы уродом Трев не был сам, но эту хрень нельзя ни простить, ни забыть.

Подскакивает, поднимая ногу, и с силой пинает Визвина в живот. Пошатывается сам, теряет равновесие и падает перед ним на мягкое место.

Тони ухает, скорчиваясь, и утыкается лицом в землю. Но, услышав что Тич, кажется, упал, оглядывается на него неспешным движением. Змея. Видит, и по его лицу расползается улыбка. Широкая, мать её, и, как кажется Треву, не очень психически-здоровая, особенно при том, как он Визвина ударил.

— Ох, блять, — насмешливо тихо шипит Тони, — какой же ты неудачник. Лежачего нормально ударить не можешь. Самому не смешно?

Трев промаргивается. Серьёзно, мать его? Тони язвит ему. После такого. Это просто какая-то бессмыслица. Его реакция на такое, и само это такое.

— Беги к своему Кубку, — язвит Визвин, щурясь. — Я пропустил Христев вперёд, когда мы столкнулись.

Тич подрывается на ноги. Не спрашивает ни где они столкнулись, ни как давно, ни в какую сторону он её пропустил.

— А она, к слову, неплохая девчонка, ты не думаешь? — с той же насмешкой любопытствует Тони, положив голову на землю поудобнее и глядя на Трева снизу вверх. — Хотя, учитывая, как ты рвёшься её уделать, она не в твоём вкусе.

А-а, понятно. С этого момента его слова можно игнорировать. Сейчас он пошутит про Лику.

Тревор вздыхает. Оглядывается по сторонам. Вот там, поодаль — палочка Тони. Не хочется ни подавать её ему, ни забирать себе. Захочет высвободиться — доползёт и наколдует “Финита”. И неважно, как он будет ползти. Или его освободит другой пробегающий мимо чемпион.

— Но будто девчонки вообще в твоём вкусе, — повышает голос Тони, чтобы уходящий Тревор точно услышал.

Тич поднимает руку с палочкой. Рассекает ей воздух: короткое движение, тоже галка.

— Перикулум!

Сноп красных искр вырывается в воздух над лабиринтом. Пусть заберут ёбнутого. А Тревор сваливает в закат от него.

— Наверное, — уже кричит Визвин ему в спину, — в него входят только тупые Кубки и, — надрывно: — Старосты Когтеврана!

Да. Как он и предполагал.

До Кубка он добирается быстро. Только смотрит на него… растерянно. Что-то было не так. Не в кубке, но в Треворе. Всё это… особенно ситуация с Тони… убивают спортивный интерес. А Трев не знает вещи лучше. Соревновательный дух сопровождал его всю жизнь, но сейчас…

Он вздыхает.

Громкий хлопок в воздухе отвлекает его. Задирает голову, только чтобы увидеть сноп красных искр. Скорее всего, это Тео де Леви выбыл. И скорее всего, не без помощи Христев. Заклинание… вроде бы сотворили достаточно далеко… пара минут на подумать у него есть.

Забирать Кубок не хотелось от слова совсем. Прежнее рвение к победе не рассеялось и не улетучилось, но сгорело от одного “Вспыхни”. Осталась горькая зола. И это было… не очень приятно. Ещё один пинок Тони не помог бы, да и что-то подсказывает, что он на это только расхохочется.

Ну-у… ну вот что? Что не так? Тревор добился, чего хотел. Всё сделал. Кажется, победил. Но внутри это самое что-то говорит, что нет. И даже не просто что-то, а всё, что только может. Это уже просто болезненно.

Нет. Он победил. Кубок Турнира Трёх Волшебников — по праву его. Сейчас он его заберёт. И его трансгрессирует обратно ко входу в лабиринт. А там — ещё его награда. Тысяча золотых и… что-то… Кубок, кажется, останется школе. Но главное — радостные ребята. И он может как минимум постараться заставить себя улыбнуться. Потому что он сам говорил, что соревнования это хорошо, что побеждать это хорошо. И никак иначе.

Два шага, чтобы подойти к Кубку. Он стоит на… кажется, пьедестале… стоящем на платформе. Схватить его… Тревор закрывает глаза, глубоко вздыхает.

Боги, он ненавидит трансгрессию. И он ненавидит змей. И он начинает ненавидеть этот день. Не соревнования, но конкретное это. Даже притом, что исключение доказывает правило.

Ручка холодная.

Ветер — громкий.

На траву он вываливается совершенно неуклюже. Крепко сжимает кубок рукой. Не встаёт — так и лежит на спине, смотрит в небо. Дышать тяжело. Грюм наклоняется над ним, смотрит сверху вниз. Щурится недовольно. А после командует:

— Вставай, — машет рукой. — Вставай, парень.

Тич смотрит на мужчину устало. Поднимается-таки. Сам.

Поднимает руку с Кубком…

...и неуверенный галдёж неожиданно превращается в радостные и восторженные гвалт и крики.

Он был прав насчёт своих голосящих Пуффендуйцев, и был прав насчёт галдящих ребят из Хогвартса, и он был прав насчёт зеленеющих приезжих. Особенно ребят из Дурмстранга: их Невена провалилась; кажется, он видит, что позеленела, за компанию, и сестра Спэрроу.

Даже если Тревор не разделяет общей радости, и ребята спрашивают, чего чемпион так натянуто улыбается, даже если это не будет напоминать о хорошем каждый раз, когда он будет проходить мимо него трофейной, даже если Тревор проиграл —

кубок его.

Позиция "против"

R, Джен, Ориджинал, Фэнтези, Юмор, Авторский мир, POV, Нецензурная лексика, Нелинейное повествование,

Бредя по пояс в воде, ряске и тине, которыми был затянут пруд рядом с поместьем, я уже даже не пытался отирать лицо от капель дождя. Всё равно мокрее или суше я бы от этого не стал, даже если бы сильно захотел. В голове билось всего две мысли, с попеременным успехом сменяющие друг друга. «Амелота Молди. Амелота Молди», – наворачивало имя навязчивые круги в мыслях. «Ненавижу состязания, ненавижу состязания, ненавижу состязания», – врывался в круговорот истошный вопль, который хотелось исторгнуть в ночной летний воздух, но не мог себе это позволить. Даже кваканье, вполне обычное для этого места, могло бы выдать меня с головой, поэтому я выбирался на мокрый крутой берег молча. Скрежетал зубами, оскальзывался и пачкал одежду вместе с обувью, но зло молчал. Мысленно за этот злосчастный месяц я успел пообещать всем причастным всевозможные кары, включающие в себя в том числе и анальные, проклясть тот день, когда вышел из дома, и возжелать смерти. Но всё это потом, а сначала – Молди.

Пожалуй, будет верным объяснить, что я забыл в этом проклятом месте и почему бы мне не прыгать по чужим неухоженным прудам? Что же, извольте.

Начиналось всё до банального просто – я ехал на работу. Вернее будет сказать, что я вёл коня в узде, потому что от верховой езды уже болела задница, а ждало меня вовсе не удобное кресло в сухом кабинете, но спрятанное в болотах от всех случайных и любопытных глаз логово Воров. Это был лишь вопрос времени, когда произойдёт что-то подобное. Не то что бы у меня были мысли о возможных проблемах в этом ключе… Да что уж там, не буду врать – это поставило меня в тупик и застало врасплох. Одним только богам ведомо, насколько я ненавижу такие сюрпризы от судьбы и окружения. Вот, казалось бы, находишь себе работу по душе, вкладываешься в неё и думаешь, что это навсегда, а потом тебе подкладывают свинью. Конкретно эта тянула не на милого молочного поросёнка, при виде которого кто-то может издать звук умиления, а на такого толстенного лесного кабана, щетинистые бока которого замызганы грязью. Обычно такая живность вызывает обильное слюноотделение, стоит только представить аппетитные колени вепря в медовом соусе, которые подают в «Старой преисподней», но нынешний случай явно был не из таких. И от него хотелось выть, а не усесться за стол с полной кружкой эля или можжевелового чая. Но обо всём по порядку.

В тот день я впервые заявился в гильдию Воров после шестилетнего перерыва, и это уже было, мягко говоря, серьёзным стрессом. Надеяться на хороший контракт не приходилось, если только за красивые глаза и неплохие связи. Уже издалека логово показалось мне излишне оживлённым. В нём и без того порой творились кавардак и шумиха, сопровождаемые дуэлями и тривиальным мордобоем, а теперь и вовсе складывалось впечатление, что там собрались буквально все Воры. Привязав Элгорма к коновязи и потрепав его по гриве возле рога, я ещё несколько минут стоял рядом и искал в себе силы.

– Ого, беленький, ты вовремя! – сразу же встретили меня, озадаченного донельзя, от самого порога. Десятки лиц по всему залу поворачивались в мою сторону, и от этого становилось только более некомфортно. – Ну что, ты готов приступить?

– К чему? – слегка опешил я, останавливаясь немного в стороне от толпы, но она всё равно окружила через какие-то несколько секунд.

– К ежегодным воровским соревнованиям, – пояснила мадам Алюра, появившаяся на балкончике второго этажа. Как всегда – безупречная от тонких каблуков высоких сапог до неровно остриженных кончиков каштановых волос. Видимо прочитав на моём перекошенном лице немой вопрос «Что, блядь?», она с терпеливой улыбкой и интонациями объяснила: – Тебя выбрали общим голосованием в качестве одного из участников. Твоего противника ещё не определили. Победитель получит особую рекомендацию на год вперёд.

– А можно отказаться?

– Конечно же нет, дорогой.

«Ну спасибо», – только и подумал я, не зная, что делать с этим счастьем, заодно стараясь взглядом найти ту скотину, которая предупредила о моём приезде. И ведь наверняка сделали это специально. Но все с вожделением смотрели на гибкую фигуру хозяйки гильдии, подчёркнутую кожаным корсетом эльфийской работы. Женщина подсчитывала обрывки пергамента у себя в руках и беззвучно шевелила губами, и её глаза цвета ореха лукаво блестели в отсветах пламени. На этот момент воцарилась гробовая тишина, во время которой я пытался придумать достаточно веский повод для самоубийства, который бы приняли в семье. На ум ничего не приходило.

– Ага, – нарушила молчание своим мурлыканьем Алюра. – Вот и второй участник. Поздравляю, Про́клятый.

Если до того мне казалось, что сильнее меня уже не перекосит в этот издевательски пригожий день, то теперь я понял, как жестоко ошибался. Тягаться со стариком не хотелось по многим причинам: мы были из одной фракции, в гильдии он работал гораздо дольше меня, а ещё мы до сих пор не испытывали друг к другу тёплых чувств. И эти факты всё интенсивнее наталкивали меня на мысль, что другие Воры всё это подстроили, чтобы устроить себе шоу. Алюра, меж тем, вещала:

– Для наших новичков я расскажу о правилах. Участникам выдаётся имя клиента, и это вся информация, которой они будут располагать. Свою деятельность они начинают со столицы, Умбрэ. Тот, кто первым разыщет клиента и сопроводит его в последний путь, становится победителем. Участникам запрещается использовать порталы и любые артефакты и заклинания, сокращающие расстояние или способствующие перемещению. Ко всему прочему, строго запрещается каким-либо способом мешать друг другу. Нарушение обозначенных правил карается немедленной дисквалификацией, что приведёт к исключению из гильдии на год. Помимо этого, участники должны следовать кодексу гильдии. Того участника, который не успеет добраться до клиента, не лишат членства, однако он будет в течение года получать на тридцать процентов меньше заказов, и ему будет закрыт доступ к нашей сети шпионов и информации. Завтра с рассветом вы должны отправиться в столицу. После того, как последний участник попадёт в Умбрэ, соревнования начинаются. Если участник попробует схитрить и изменить маршрут, его ждёт дисквалификация. Имя вы получите на рассвете. На выполнение заказа даётся один месяц с момента начала соревнований. Вопросы?

– А если я здесь и сейчас, ну так, вдруг, захочу передать победу оппоненту? – с надеждой поинтересовался я.

– Дисквалификация, господин Охотник, – жёстко припечатала женщина и одарила меня одной из своих многообещающих улыбок. – С соответствующими последствиями. Так что прошу вас располагаться, отдыхать, набираться силами и готовиться к соревнованиям.

На языке крутились ругательства на нескольких языках, а плечи тянуло вниз от упавшей на них тяжести. А ведь всё так хорошо начиналось! Это могло быть быстрое и лёгкое задание с хорошей оплатой, но решившие насрать под кашу Воры испортили всю малину от и до. Они хлопали по плечам и спине, выкрикивали шутливые фразы, долженствующие подбодрить и настроить на нужный лад, а я и не слышал всего этого, переставляя ватные ноги к столу с выпивкой и угощениями. В горле было сухо. Я был совсем не в логове Воров.

Мысли утягивали в пучину далёкого прошлого, воскрешая не картины, но водоворот эмоций. Страх, что отец узнает о провале в физкультурном соревновании. Сосущее под ложечкой ощущение, стоило только подумать, что олимпиада будет выполнена не полностью. Подкатывающий обморок от мысли, что что-то сделаю недостаточно хорошо и до скончания веков не смогу простить себе этого. Но куда отвратительнее была пробуждающаяся во мне и других животная ярость, когда предстоит состязаться. Гадюшник вокруг и во время, и ненависть к победителю – после. Шипение и шепотки в спину, которым нет конца и края. Нет, есть, конечно же, но внутри ситуации преследует чувство, что это будет продолжаться вечно. Однако стоит народной злобе утихнуть, как тут же начинается новое соревнование. И, как назло, всегда будут те, кто недоволен результатами. Победил? Это везение, связи, деньги, блат – нужное подчеркнуть. Проиграл? Подвёл близких, опозорил себя, семью, учебное заведение и получил за это справедливо-несправедливую головомойку или санкции. В соревновании, как и в бизнесе, никогда не было чистого победителя. Так или иначе на каком-нибудь из фронтов все были обижены или обделены.

Капли пота стекали по шее вниз, за воротник походной рубашки, по позвоночнику и терялись в ткани. Как бы там ни было, проиграть старику Лиаму я не мог себе позволить. Во-первых, гильдия была источником информации, с потерей которой, в отличие от финансов, я не мог смириться сейчас, поскольку отчаянно нуждался. Не завись я так критично от неё, не будь это буквально вопросом жизни и смерти, я бы расслабился и отдал победу Лиаму. Однако на кону стояло слишком многое. Во-вторых, Проклятый всё ещё любил прицепиться ко мне на собраниях. Не хотелось обострять конфликт, но во мне всё ещё теплилась надежда, что таким заурядным способом я смогу убедить его в своих способностях и знаниях. Это было наивно и глупо, но хотелось в это верить. В-третьих, я бы просто не смог простить себе проигрыш, каким бы он ни был. Болезненное желание доказать себе, что ещё сохранил форму после размеренной семейной жизни, гнало вперёд.

И вот мы вернулись к тому, что я из последних сил карабкаюсь в одинокую усадьбу под проливным ледяным дождём, мечтая только о том, чтобы это всё закончилось. Итог уже мало волновал, а к горлу из желудка поднимался кислый ком тошноты. Вскрыв окно стилетом, я втянул себя внутрь тёмного коридора и несколько долгих секунд стоял в тишине, силясь отдышаться. С одежды и обуви успела натечь целая лужа вперемешку с грязью, пока я пялился перед собой и одними губами повторял имя клиента. «Амелота Молди. Амелота Молди. Амелота Молди». От того, чтобы разделаться с ней самым кровавым и жестоким способом, отыгрываясь за то, что меня втянули в эти чёртовы соревнования, меня удерживали только пункты кодекса, запрещающие подобное обращение с клиентами.

От воистину продуктивного времяпрепровождения меня отвлёк смолкающий вдалеке стук копыт. Обернувшись к окну, я увидел стремительно удаляющийся силуэт верхового в чёрном плаще. Лиам. Успел раньше меня и уже смотался. Внутри что-то оборвалось с отчаянным звоном. Сил не было даже на то, чтобы разозлиться, отругать себя или броситься наутёк. В голове воцарилась гулкая и в то же время пронзительная тишина, а перед внутренним взором мелькали безрадостные картины будущего, ожидающего меня. Оставалось только молча дожидаться, когда наблюдатели сообщат мне о том, что я проиграл в воровских соревнованиях, но меня никто даже не думал дёргать, и это было странно. Обещали сообщить об этом если не в ту же минуту, то как минимум в течение четверти часа. А я всё торчал в коридоре чужой усадьбы, торжественный и бесполезный, как хер на похоронах.

– Кто вы? – вдруг вырвал меня из размышлений испуганный девичий голосок.

– Проводник судьбы и неудачник. А вы? – мрачно посмеялся я над собой, всё ещё не срываясь прочь, и поднял взгляд на собеседницу.

Сердце пропустило несколько ударов, а я разом вспотел и потерял дар речи. Она? Или показалось? Да нет, сходство с портретом было почти идеальным, не считая того, что спальный халат заменил собой роскошное бальное платье, а волосы её, вместо драгоценностей, украшала сеточка для волос.

– Амелота Молди, – растерялась она от такой наглости с моей стороны, а, увидев моё ошарашенное выражение лица, уточнила: – Младшая. Вы, наверное, приехали к моей матушке? Она не предупреждала, что у нас так поздно будут визитёры из города. По какому вопросу вы прибыли? Я могу сопроводить вас в…

Этажом ниже раздался душераздирающий женский крик, и у меня немедленно сложились все кусочки головоломки. Как раз вовремя, чтобы я успел перехватить кинувшуюся на звуки паники девушку за локоть.

– К моему величайшему сожалению я вынужден сообщить вам, что, вследствие роковой ошибки, ваша матушка была убита вместо вас этим вечером.

– Что?! – взвизгнула было Молди, но я отработанным движением закрыл ей рот одной рукой, второй со всех сил ухватив за горло, чтобы не подняла ещё большую шумиху.

Прижимая девицу спиной к своей груди, я постепенно вытягивал из неё душу. Не думать о том, чем клиент заслужил быть заказанным в гильдии, я привык давно, но теперь поднимался ворох мыслей, сливающихся с испуганными метаниями девушки в моих руках.

«За что?» – думала она, и её беззвучный крик, полный обиды и страха, отзывался в моей душе. Заслужила ли она то, чтобы уйти в столь юном возрасте? Оплатил ли кто-то заказ или же Амелота Молди была выбрана для соревнований просто потому, что её имя совпадало с материнским и могло запутать нас? Я рисковал никогда не найти ответы на эти тщетные и разрываемые гневом вопросы.

«Мамочка, мне страшно!» – металось угасающее сознание, и вялые трепыхания становились всё более редкими и слабыми, вторя сердечному ритму.

– Не бойся, – я склонился к её уху, опуская руку с шеи и перехватывая поперёк торса, чтобы в последние мгновения своей жизни она ощутила хотя бы такую кроху человеческого тепла. – Тебя ждут покой и умиротворение, Амелота. Никакой боли и мучений, обещаю. И ты снова встретишься с мамой.

В ладонь ударился последний надрывный всхлип, и пульсирующая от страха ослепительная душа оставила дрогнувшее и обмякшее тело. Её ужас переполнял меня, вытесняя гнев и тревожа мои собственные страхи и чаяния, которые задвига́лись в самый далёкий и тёмный угол, какой только могли найти. Аккуратно посадив тело у стены, я покинул усадьбу тем же способом, каким и проник в неё. Дождь утихомирился, но в воздухе висела удушающая влага. Мне уже не было интересно, испортит ли моя победа отношения с Ворами в целом и Лиамом в частности, не волновало, какие горизонты теперь откроются передо мной, что я смогу с этого получить. Куда важнее было занять сухую комнату, где больше никого не будет, чтобы переварить последние мгновения жизни, которая бы могла продолжаться, если бы не эти проклятые соревнования.

«Ненавижу состязания», – вяло скользнула последняя мысль, как уходящий круг ряби на пруду.