Когда Антон открывает глаза, в ногах кто-то сидит. Он моргает, постепенно привыкая к сумраку, и кто-то сдвигается под тусклый свет синего солнца. Антона сковывает леденящее оцепенение: на станции только он, Сережа и Паша; сидящего же на его постели не может быть ни здесь, ни где-либо еще в этой вселенной.

— Привет, — говорит Арсений, робко улыбаясь.

У него морщинки вокруг глаз, родинки те же, что Антон и запоминал долгими ночами пальцами, взглядами и губами, мягкие волосы, приподнятые надо лбом, без следа жуткой кровавой дыры, которую Антон увидел на опознании.

«Когда они придут к тебе, не нападай!» — вспоминает он предостережение Сережи.

Тогда он не понял, кто они, и не добился объяснений кроме «сам увидишь».

— Привет, маленький, — шепчет он, не узнавая свой голос.

Арсений счастливо расцветает в улыбке так привычно, как делал каждый раз, когда Антон его так называл. Сейчас Арсений для него и вправду почти юный.

— Почему ты на меня так смотришь? — Арсений вскакивает, чтобы посмотреться в зеркало, и приглаживает челку.

Его движения такие привычно-знакомые, быстрые, выученные Антоном настолько, что не забываются спустя двадцать лет.

— Здесь так странно, — задумчиво говорит Арсений, окидывая взглядом маленькую каюту. — Почему мы здесь?

— Мы? — запоздало откликается Антон, блуждая глазами по помещению, будто впервые его видя. Шкаф, узкая койка, железный стол и стул, дверца в крошечную ванную комнату.

На Арсения он не смотрит — он просто плод его больного, иссушенного космосом воображения.

— Антох, да что с тобой? — обеспокоенно спрашивает он, тихим шорохом подходя к нему.

Антону стоит трудов атланта не отшатнуться, когда Арсений прикасается к его лбу теплыми живыми губами. Взгляд против воли взлетает к его высокому светлому лбу — на месте, где была рана, выбеленный временем, которого у них не было, шрам.

— Рад снова тебя видеть, — хрипло говорит он.

Мертвец среди них — он, Антон. Он умер еще до той жуткой аварии, которая отобрала у него Арсения, в тот момент, когда за ним захлопнулась дверь после их последней ссоры, поставившей точку в их отношениях.

А сейчас Арсений снова здесь, смотрит на него как смотрел обычно, когда еще Антон делал его счастливым.

— Так странно, — повторяет Арсений, зарываясь пальцами в волосы Антона и начиная их перебирать: его всегда это успокаивало, пока Антон назло не состриг все кудри. Сейчас от этого жеста щемит в груди. — Я не помню, когда мы виделись в последний раз.

На его лице разбивающая сердце беззащитная растерянность и удивление.

Причины той окончательной ссоры из череды то и дело вспыхивающих конфликтов он не помнит: стерлось. Помнит свой гнев и отчаяние, когда Арсений собирал вещи, помнит его искаженное от ярости лицо, — все осталось в его памяти смутными багрово-алыми осколками.

Гораздо четче и теплее в нем возникают те разы, где Арсений счастливо смеялся и прятал лицо в ладонях, где смотрел на него с затаенной нежностью, где Арсений перестал скрывать и аккумулировал ее как маленькая энерго-станция, где целовал его, когда рот не был занят болтовней.

— Мне нужно немножко поработать, — хрипит Антон, поднимаясь с кровати и пытаясь ни пальцем не задеть Арсения.

— Пойду с тобой.

Антон сглатывает горькую слюну.

— Нет, ты должен остаться.

Арсений хмурится, упрямо вздергивая нос.

— Пойду с тобой, — повторяет он таким тоном, с каким у Антона никогда не было сил спорить.

Холодные мурашки кусают его спину, заставляя ежиться. Арсений никогда не был навязчивым, наоборот, в незнакомой местности норовил умотать куда-нибудь в одиночестве, чтоб днем с огнем не сыскать.

— Почему?

— Не знаю, — Арсений пожимает плечами; лицо разглаживается как вода. — Я должен быть рядом.

Существо с обликом Арсений и слепком его характерных черт смотрит на него со спокойным интересом, будто тоже изучает, говорит не то, что сказал бы настоящий Арсений. И несмотря на это, тело Антона реагирует вне зависимости от его разума, как привыкло реагировать на Арсения, зудит, жаждет к нему прикоснуться, губы покалывает позабытой тоской по его поцелуям.

Антон вытаскивает из тумбочки гибкий трос и подходит к нему, подталкивая к кровати. Арсений не сопротивляется.

Кожа у него упругая и слишком для человека идеальная. Тонкие волоски на щеках и подбородке отливают серебристым в свете солнца.

Свободной от троса рукой Антон оглаживает его щеку — Арсений ластится, прикрывая глаза, щека розовеет, — скользит большим пальцем ниже по бархатной коже, где бьется голубая венка. Он мог бы попытаться сжать пальцы…

— У нас с тобой как? Хорошо? — с надеждой спрашивает Арсений, обнимая пальцами ладонь Антона. Поглаживает привычно, щекоча ногтями тыльную сторону.

Он все знает, с холодом думает Антон.

— А что ты помнишь? — Сердце падает вниз к подвальным холодильникам, замерзая.

Арсений напряженно молчит.

— Только тебя. — Он куксится, пытаясь выудить из памяти несуществующее. — Почему я помню только тебя?

— Ты болел.

Эти слова успокаивают Арсения.

Антон заводит его руки за спину, подтягивает к изголовью кровати, стискивает запястья, пристально глядя в безмятежное лицо. Раньше Арсений всегда сопротивлялся играм с депривацией и ворчал, замечая следы на коже; Антон знал, что их можно было вылечить только поцелуями.

Он перетягивает его запястья тросом, с сожалением смотря на побелевшую перетянутую кожу. Трос способен выдержать несколько тонн, но Арсений вдруг опускает руки на колени, разрывая его с такой легкостью, будто это волос.

Молчит, смотрит на него с тем же леденящим участием, улыбается нежно.

— Когда пойдем?

 ***

—Ты полетишь со мной? — Антон застегивает скафандр. — Океан неспокоен, это может быть опасно. Если мы попадем в бурю, то выбраться будет непросто.

— Полечу. — Арсений вертится рядом, с любопытством осматривая шаттл, но послушно замирает, позволяя Антону проверить крепления скафандра на нем. С беспокойством спрашивает: — Я первый, ладно? На всякий случай.

Антон иссыхает под его теплым взглядом. Всякий случай мог быть каким угодно — они же в космосе.

Как этой ублюдской планете удалось воспроизвести его светлого, жертвенного Арсения всего за несколько часов с момента приземления? Какой изощренный разум решил, что будет интересно провести на нем опыт?

Арсений кивает, понимая без слов, и встает на носочки, чтобы его поцеловать. В последний момент Антон дергает головой, и мягкие губы проскальзывают от угла к щеке. Арсений улыбается ласково, будто ничего не заметил, кивает и грациозно — так по-арсеньевски— прыгает в люк.

— Все хорошо? — спрашивает Антон, нагибаясь к кажущейся бездонной дыре.

Предательское сердце бухает в груди.

— Да, тут безопасно, запрыгивай.

Антон с силой захлопывает крышку, задраивая люк. От ужаса почти не дышит, стараясь сделать все как можно быстрее.

— Антон?! Антон! — кричит Арсений.

Он спрыгивает с трапа, дрожащими мокрыми руками дергая рычаги реактора на пульте дистанционного управления. Отключает системы изнутри, чтобы Арсений не смог выбраться.

— Антон! — шелестит лязгающими помехами радиосвязь.

Шаттл дрожит, бронированные стены как пластилин выгибаются от ударов изнутри.

Антону хочется зажать уши от нечеловеческого воя, полного боли и непонимания, но страх, что существо выберется, пересиливает. Он запускает сотрясающийся шаттл навстречу поднимающейся над Океаном бури.

 ***

Голова раскалывается от мигрени и бессонницы, когда скрипит закрытая на металлический засов дверь.

— Антон? — Шепот заползает в уши, доламывая остатки мужества. — Ты спишь?

— Нет. Иди сюда.