Сонхва прикрывает глаза и позволяет воспоминаниям заполнить голову, а тихой тоске - сердце. Знает он одного человека с самыми прекрасными ямочками на земле, которые целовать - одно удовольствие. А потом слышать смех их обладателя и пытаться поймать его губы, которые он никак не хочет давать поцеловать и шутливо уворачивается. Сонхва очень надеется снова коснуться и этих губ, и ямочек.

- К черту, - говорит Сан и откладывает фотоаппарат.

Сан каждый раз пытается противостоять, но каждый раз проигрывает. Проигрывает взгляду, острой улыбке, большим ладоням с длинными пальцами, в которых он кажется маленьким, и желанию, которое с каждым проигрышем подкидывает все больше картин их секса.

Чан в очередной раз понимает, что судьба не просто так свела их вместе. И что они спасают друг друга каждый день. В мелочах, в более крупных делах. Так, как в ту, первую ночь, и как в эту, куда более страшную. И что даже будучи заточёнными во тьме, они отыщут свет и найдут способ спастись.

Юнхо нужно утешение, а у Сана внутри бабочки.

Сан исчезает в золотых искрах времени, а вместе с ним и сердце Чана срывается в пропасть. Начинается обратный отсчёт.

Чан с детства любит океан, он течёт в его жилах вместо крови. Солёный, бушующий и немного безумный, как и он сам. Потому что кто ещё в здравом уме и трезвой памяти пойдёт следом за волшебным существом в темноту? А Чан вот идёт, ещё и любуется, ощущая себя влюблённым идиотом, а не вышедшим на след охотником.

О выходном дне бога любви, об уставших купидонах и потерянных стрелах.

Сана всегда успокаивало ночное небо, даруя невесомость и лёгкость, словно всё мирское блекло перед необозримым космосом. А ещё в детстве хотелось вернуть упавшие звёзды обратно на небосвод, чтобы они продолжали сиять, но потом узнал, что сорвавшиеся с небес искры иногда тонут в чужих глазах.

Чонхо приличный мальчик. Почти приличный. Он горько усмехается и собирается повторить серию упражнений для согрева, когда во двор заезжает машина. Та самая, которую он ждёт. Он привык не замечать телохранителей, что тенью следуют до самой двери.

Сан щурится на солнце, прикрывая глаза ладонью, когда в небо поднимается очередной самолёт. Сан сам как небо.