Теодор прикрыл глаза и прикоснулся лбом к холодному деревянному полу музея. Его слегка лихорадило, а царапины на спине — там, где острые металлические вставки чучела распороли кожу — щипались. Но при всём при этом разум его был чист и необычайно работоспособен. Аарон зря назвал его сумасшедшим — ох нет, Теодор был вполне в своём уме. И это было самое страшное, ведь он вышел на финальную прямую, с которой уже не имело смысла сходить.

Мистер Питерсон и правда достаточно чётко говорил во сне. Ребята, открыв рты, случали его признания. Пожалуй, помимо младших Питерсонов, никто из них даже предположить не мог, что такой человек, как мистер Питерсон, может испытывать муки вины. Но что было, то было.