— он мальчик, уи, — аура подпирает голову кулаком, перед этим покачав ею. “эх, молодежь, все ей разжевывать надо”, — именно так выглядела наставница, произносила всем своим существом. — он не умеет серьезно, потому что, сам знаешь, как тяжело себя держать, если хочешь добиться какой-то серьезности.

— думаешь, мне нужно взять инициативу?

аура неуверенно кивает ему.

— если тебе это нужно, конечно.

коори тяжело вздыхает и запрокидывает голову к потолку.

— я не знаю, — в окно дует усилившийся ветер, однако он все такой же мягкий и теплый, каким был в обед. — мне просто нужен юса. а там посмотрим.

скарамучча презирает предвестников. он знает: им без зазрения совести пользуются, при этом презирая и обсуждая за спиной. “сами дали гнилое сердце и сами же отвернулись — черви. просто черви”. на собраниях сказитель молчит, метая молнии ненавидящих взглядов. дотторе нашептывает ему что-то странно-безумное: про хорошее отношение, глупость планов царицы, недалекость коллег и что у скарамуччи невозможно красивые колени. скарамучча складывает руки на груди — защищается как может — и пусто смотрит на его портупею, едва видимую за синим шарфом, раздумывая над тем, как послать его в задницу. “плохая идея” — здравая мысль — тот определенно воспримет это как флирт — люди, а особенно мужчины, в принципе очень охотно воспринимают каждое сказанное слово как флирт.

Только он начал сверлить взглядом пепельно-белую макушку, как Каэдэхара, еле шевеля языком, решает подать голос:

— Венти… — он поднимает голову на локте, и Барбатос видит, как затемнена и мутна алая радужка чужих глаз. — Мне очень нравится Хэйдзо.

Тот почти давиться остатками вина, откашливается и шепчет:

— Все-таки додумался… — присвистнув, кладет лицо на кулаки, готовый внимательно слушать романтичные сопли.

Тейлору хочется жить. Он желает преодолевать, переступить, проходить ещё больше препятствий, больше квадратных метров, больше дорог и троп. Ему не нужны ни лошади, ни экипажи — он пустит себя по свету и насчитает тысячи километров подошвой сапог. И на всём его пути, он уверен, его будет сопровождать Кейдж.

Хенрик Индридасон как можно быстрее хотел сделать Джовинетту Изольду Варикатес Вальдемар своей. Он желал ее, как женщину, а не как мачеху. Он хотел, чтоб она сама прошла к его рукам и держалась за них, будто они ее последняя надежда.

Как заметил Хенрик, так на Джовинетту смотрел не только он. И речь не о том, что все без исключения мужчины на празднестве хотели трахнуть прелестную принцессу — это совершенно другой и максимально элементарный вопрос. Да и все, кто был здесь как бы для галочки, очередной пешкой на доске, для Хенрика были жалкими и бессмысленными приложениями.

На Джовинетту с вожделением, с чувством собственничества, с мечтою быть единственным в ее глазах глядел Йоханнес Вальдемар — единоутробный брат и “Солнце” Вальдемаров.

[а он сам, как сверхновая][горячий][и с множеством реакций, спрятанным где-то глубоко в ядре][расчлени и достань каждую, пока не произошёл взрыв].