Жаркое лето вступает в свои права. Как всегда отвоевывает себе по праву большую часть года - в их регионе жара стоит уже с начала мая. Палящее солнце обжигает открытые плечи, рассыпает веснушки у ребятни на носах. Духота заставляет всех жителей Приморска обливаться потом, сметать с полок все прохладительные напитки, какие им только могут предложить. Кажется, даже в тени редких кипарисов можно свариться заживо. А с моря так и веет спасительной прохладой, манящие волны завлекают, гладят разгоряченную зноем кожу. Хочется остаться в воде навсегда и больше не вылезать.

Над головой трещит старая люминесцентная лампа, помигивая тусклым холодным светом. Звук мерзкий, раздражающий, так и хочется от него отмахнуться, как от жука назойливого. Только не получится ведь. Киса задирает голову, непрерывно глядя на источник шума из под челки, и думает, что не он главная причина этого треска. Это вовсе не сраная больничная лампа. Это его жизнь трещит по швам, летит в самые что ни на есть Тартарары. Причем почти с фанфарами, под адский грохот она катится на самое что ни на есть дно.

С ними такого раньше не бывало.

На звонкое Кисино: “Как дела, ментеныш?” отзывается лишь вялым пожиманием плеч и даже глаз на парня не поднимает. Киса от этого теряется, неловко на месте топчется и не знает, как подступиться. Неуютная атмосфера сгущается и давит на грудь, не давая нормально дышать.

Кисе так гадостно на душе не было давно, пожалуй, даже никогда. Противно от несостоявшейся дуэли, противно от друзей, противно от Хэнка и от самого себя. Но больше всего внутри злобы, которая клокочет где-то глубоко, готовая в любую секунду вырваться наружу. 

У Кисы длинные загребущие ручищи. С тонкими проворными пальцами, от которых Хэнк с трудом может взгляд отвести. Едва ли у него получается не смотреть на преступно красивые костяшки, гладкую бледную кожу и очаровательную татуировку между большим и указательным пальцами. Все это слишком. Киса же этими самыми руками постоянно лезет под одежду к Хэнку. И проблем бы у самого Хэнка с этим не было, если бы они не были холодными. Обжигающе холодными.

Боря устал от этого: от притворства, от тайн, от вечного бегства. И от чувств этих сложных, запутанных, душащих - тоже устал. Он не думал, что когда-то вообще в такую передрягу попадет. Боре то и девочки никогда особо не нравились, что уж говорить о мальчиках. Оттого он чувствует себя настолько сбитым с толку. Совершенно внезапно для самого себя почувствовал странное волнение в груди, теплом разливающееся по конечностям. А ведь Ваня даже ничего не делал. Он вел себя как обычно: шутил, смеялся, то и дело огрызался, показывая острые клыки. И в итоге Боря обнаружил себя в бессонных ночах, утопающий в фантазиях и мыслях о Кисе.