Если бы Киса с Хэнком всё же решили стреляться, но уже без свидетелей. (4 серия, если мне не изменяет память)

день рождения хэнка идет не совсем так, как планировалось изначально.

или

подсказка «я нашел эту уродливую рубашку в магазине, и сразу подумал о тебе» в рамках хэнкис.

Он сидит на краю перевернутой лодки, взглядом пустым глядя на то, как чернотой вздымается море, выбрасывая строптивые волны к самому берегу.

С ними такого раньше не бывало.

На звонкое Кисино: “Как дела, ментеныш?” отзывается лишь вялым пожиманием плеч и даже глаз на парня не поднимает. Киса от этого теряется, неловко на месте топчется и не знает, как подступиться. Неуютная атмосфера сгущается и давит на грудь, не давая нормально дышать.

Жаркое лето вступает в свои права. Как всегда отвоевывает себе по праву большую часть года - в их регионе жара стоит уже с начала мая. Палящее солнце обжигает открытые плечи, рассыпает веснушки у ребятни на носах. Духота заставляет всех жителей Приморска обливаться потом, сметать с полок все прохладительные напитки, какие им только могут предложить. Кажется, даже в тени редких кипарисов можно свариться заживо. А с моря так и веет спасительной прохладой, манящие волны завлекают, гладят разгоряченную зноем кожу. Хочется остаться в воде навсегда и больше не вылезать.

Кисе так гадостно на душе не было давно, пожалуй, даже никогда. Противно от несостоявшейся дуэли, противно от друзей, противно от Хэнка и от самого себя. Но больше всего внутри злобы, которая клокочет где-то глубоко, готовая в любую секунду вырваться наружу. 

Боря устал от этого: от притворства, от тайн, от вечного бегства. И от чувств этих сложных, запутанных, душащих - тоже устал. Он не думал, что когда-то вообще в такую передрягу попадет. Боре то и девочки никогда особо не нравились, что уж говорить о мальчиках. Оттого он чувствует себя настолько сбитым с толку. Совершенно внезапно для самого себя почувствовал странное волнение в груди, теплом разливающееся по конечностям. А ведь Ваня даже ничего не делал. Он вел себя как обычно: шутил, смеялся, то и дело огрызался, показывая острые клыки. И в итоге Боря обнаружил себя в бессонных ночах, утопающий в фантазиях и мыслях о Кисе.

Над головой трещит старая люминесцентная лампа, помигивая тусклым холодным светом. Звук мерзкий, раздражающий, так и хочется от него отмахнуться, как от жука назойливого. Только не получится ведь. Киса задирает голову, непрерывно глядя на источник шума из под челки, и думает, что не он главная причина этого треска. Это вовсе не сраная больничная лампа. Это его жизнь трещит по швам, летит в самые что ни на есть Тартарары. Причем почти с фанфарами, под адский грохот она катится на самое что ни на есть дно.

У Кисы длинные загребущие ручищи. С тонкими проворными пальцами, от которых Хэнк с трудом может взгляд отвести. Едва ли у него получается не смотреть на преступно красивые костяшки, гладкую бледную кожу и очаровательную татуировку между большим и указательным пальцами. Все это слишком. Киса же этими самыми руками постоянно лезет под одежду к Хэнку. И проблем бы у самого Хэнка с этим не было, если бы они не были холодными. Обжигающе холодными.