young and dramatic - never

Дебби просыпается от хныканья дочери, но всё равно довольно жмурится, чувствуя руки Дерека на своей талии. Наслаждаясь моментом, она на несколько мгновений в сонных грёзах представила, как встаёт с постели, как подходит к кроватке и берёт малышку на руки. Удивлёнными глазёнками, так похожими на глаза Дерека, смотрит на неё дочурка. Шмыгнув прелестным пуговкой-носиком в качестве приветственного жеста, она обвивает ручками шею мамы, но тут маму сзади обнимает папа: «Ляг, поспи ещё перед работой, я справлюсь», и Дебби, ласково поцеловав его в ухо, передаёт ему ребёнка и… открывает глаза. 

Сашенька тихонько хныкает в кроватке. Дебби высвобождается из одеяла, обкрутившего её талию ночью, когда она ворочалась. 

— Тш-ш-ш, ну, что такое, что стряслось? — приговаривает Дебби, поёживаясь, неохотно вылезает с тёплой постели и опускает ноги на холодный пол. Потянувшись, она встаёт и делает два шага, чтобы перегнуться за бортик и взять девочку на руки. 

— Ну-ну-ну, всё хорошо, я тут, — шёпотом бормочет она и поглаживает Сашу по спинке, расхаживая по комнате и качась из стороны в сторону. Саша — замечательная девочка, такая мягкая, такая тихая, прямо как Лиам в своё время. Дебби не уставала от неё, ведь кормили-гуляли-меняли пелёнки они с Фионой по очереди. Она даже любила её, ведь невозможно не полюбить ребёнка, которого лелеешь с самого его рождения. Всё же, несмотря на это, жгучее чувство обиды иногда подкатывает к горлу, когда Дебби подходит к детской кроватке. Потому что в этой кроватке спит не её дочь.

 Семь лет прошло с тех пор, как акушерка взяла маленькую из её рук и скрылась за дверью родильной палаты. Она помнит этот момент в мельчайших подробностях, и с того дня открытая рана в её груди не перестаёт кровоточить.

 Дебби очень хотела этого ребёнка. Она хотела семью. Любящую семью, в которой дети будут уважать родителей, а родители — во всём поддерживать детей. Слиться с любимым мужчиной, стать единым ядром, стать целым миром для маленького человека, дать ему любовь, которой недостало в детстве ей — вот чего так отчаянно просила её юная душа, вот о чём думалось ей каждую ночь, проведённую с Дереком. 

Судьба жестоко наебала её, распорядившись иначе. Как только она забеременела, отец ребёнка, а также потенциальный муженёк был сослан родителями к бабушке. Или не к бабушке. В общем, Дебби больше не получала от него никаких вестей — сраная почтовая открытка с солнечными пейзажами Флориды не считается. Дебби помнит, как читала и перечитывала по десять раз извинения в трёх предложениях, накарябанные второпях на обратной стороне открытки, и не могла взять в толк, как это вообще может считаться убедительным оправданием после всего произошедшего. Зато Фиона и Лип каждый божий день промывали ей мозги, буквально умоляя сделать аборт, в то время как другой старший брат, способный, по мнению Дебби, понять и поддержать её, по уши завяз в собственных проблемах, чтобы разбираться с её положением. И Дебби не выдержала. 

Она сбежала. Собрала рюкзак, нашла номер Моники в телефоне Иена и в отчаянии приняла ещё одно ёбнутое решение в своей жизни, которое можно с полным основанием считать началом краха всей её жизни. Как бы ни грызли её старые обиды на Монику, та была последним после родителей Дерека и Шейлы человеком, который выставил бы её из дома с напутствием обратно к суке Фионе.

 Моника жила в каком-то болоте с очень странным мужиком, который торговал метом и со своей вытянутой башкой на тонкой длинной шее был похож на заторможенную ящерицу. Так вот, каждый божий день с ними был настоящим адом. Мало того, что они сами без конца расширяли своё сознание, так ещё и друзей-клиентов была полная хата, и всё они были на одно лицо — такие же вытянутые, воняющие, похотливые подобия людей с просвечивающей кожей и невидящим взглядом. 

Но Дебби не жаловалась. Исправно отсиживала очереди к гинекологу. Уходила спать на протекающий чердак, когда в жилых комнатах шла пьяная свистопляска. Ни разу не заныла. Даже единого помышления вернуться домой себе не позволила. Она знала: дома — Фиона. Дома — аборт. Старшая сестра определённо заставила бы её избавиться от ребёнка, а вот после родов — и Дебби была совершенно уверена в этом — Фионе ничего не останется, кроме как смириться. 

Наивная. 

Фиона всё равно добилась своего. 

— Ты уже подписала, Дебс, — она шептала ей куда-то в волосы, пока Дебби на полу орала надсадным, хриплым визгом, требуя вернуть ребёнка. 

Её трясло и буквально ломало, и она уже минут пять не пыталась ударить Фиону - просто щипала и царапала её за ноги, пока та обнимала её. Дикие, нечеловеческие вопли вырывались из её горла, и Лип не смог долго это слушать - выбежал из палаты, прижав ладони к лицу. 

— Это к лучшему… Всё к лучшему, я обещаю тебе, всё будет хорошо. Однажды ты поймёшь, что это было правильно. 

Это к лучшему. Вот что они все неустанно повторяли ей, каждый день, снова и снова; она начала слышать эти слова в исполнениях разных голосов, галлагерских и ещё каких-то, своих голосов, когда сидела одна в тишине. 

Всё к лучшему. Они заставили тебя, Дебби. Знали, как ты измоталась за эти полгода у Моники, как много грязи увидела, и использовали твоё состояние против тебя.

Посулили другое, светлое будущее, которое — вот тут, за углом — уже ждёт тебя, только подпиши. Убедили в том, что её девочке, её солнышку будет лучше без неё. Родному существу, за которое она боролась, которое жило у неё под сердцем долгих девять месяцев, которое уже — она чувствовала — любило её, будет лучше без неё. Будет лучше — в стабильной, нормальной семье. Это к лучшему — не знать, не видеть, как ты растёшь. 

Всё к лучшему. Дебби никогда не простит себе ту секунду, когда рука её занеслась над бумагой. 

Я отказываюсь быть твоей мамой, и это, блядь, к лучшему. 

Дата. Подпись. 

Прощай.

Бонни оставила своего захлёбывающегося в слезах младенца на пороге их дома, сунув под спеленатый свёрток записку, мол, Карлов он, забирайте. И никто ничего не сказал. Никто не кричал на него, не говорил, что он разрушает своё будущее. Никто не настаивал на том, чтобы отдать девочку в нормальную семью. Фиона сначала что-то мямлила перед соц. работниками, потом просто взяла и расписалась на бумажке, которую они ей дали. «Да-да, отец — мой младший брат, да-да, разберёмся» — и всё. Всем было насрать, как будто это что-то само собой разумеющееся, что дочь Карла здесь может жить, а её дочь — нет. Они даже кроватку поставили в её комнате, не испросив её мнения на этот счёт. Будто Саша — это Лиам, которому негде поместиться в комнате для мальчиков, а она — до сих пор малолетка, которой нравится возиться с младшим братом; будто и не было этой беременности, побега из дома, этих слёз в больнице; будто ей совсем не могло быть больно от того, что в этой кроватке спит не её дочь.

Единственным человеком, который заикнулся: « а не против ли Дебби?», был Иен. Иен, у которого своих проблем было по самое не хочу, который устал жить в депрессии и даже просто жить; да, только Иен, измочаленный, заёбанный своей собственной головой и накаченный литием Иен поинтересовался, всё ли в порядке. Дебби помнит, как боль так и сочилась из его глаз, и чувствовала, что он понимает, как ей плохо. Растрёпанные и опухшие, они сидели на полу в её комнате, смотрели глупые сериалы, пили водку и подолгу разговаривали. 

Проходило время, и Дебби начала отходить — уже спокойно ухаживала за Сашей, смеялась, обменивалась приветствиями с Фионой и Липом, вышла на работу. Всё меньше алкоголя, всё реже разговоры за жизнь, всё больше простых радостей, и вот однажды они с Иеном решили вспомнить далёкое детство, забравшись на крышу их дома. 

Солнце садилось, и его слабые лучи косо ложились на ещё тёплую от дневного зноя черепицу. Где-то вдалеке загрохотали вагоны электрички, подул ветер, и они смотрели на закат, наслаждаясь вечером. Тихо становилось вокруг; тишина входила и в их души, мягкой кошкой заполняя ноющую пустоту внутри. Оба знали: тишина эта в тот вечер успокоила мятежных чертей в их исстрадавшихся умах, мешавших принять простую истину и сжиться с ней, и теперь, когда они почувствовали наконец долгожданное смирение перед солнечным миром, выливавшим на них тонны говна, эта простая истина наконец была озвучена. 

— Мы с тобой слишком сильно любим, Дебс, — прошептал Иен. — У Фионы и Липа получается, а мы… мы не умеем мириться с потерями. Мы мучимся.

Дебби посмотрела на брата и опустила глаза. Она не успела задуматься над его словами и понять, к чему он клонит. 

— Отступись, Дебс. 

— Что? 

— Ты будешь видеться со своей дочкой, и вот здесь, — Иен постучал ладонью по левой стороне груди, — будет болеть. Перестань терзать себя, не ходи больше к ней*. 

Они помолчали. Дебби раздумывала над тем, что сказал Иен. 

Внезапно один вопрос пришёл к ней в голову, и она, не подумав, озвучила его. 

— А ты хотел бы быть отцом? 

Иен ответил не сразу. 

— Я был отцом, — он грустно улыбнулся, доставая сигареты. Дебби прикусила язык, осознав, что жёстко ступила. — Не знаю, даст ли Светлана видеться с мелким после этого всего. Я же ненормальный, и всё такое... 

Дебби часто вспоминает эти разговоры. Вот и сейчас она хмурится, сажая Сашеньку обратно в кроватку, что-то приговаривая, перебирает пальцами темнеющие волосики на голове девочки и замечает про себя, что племянница становится всё больше похожей на Карла. Иногда она задумывается: как он там? Вообще-то он никогда не жалуется при встречах через стекло. Даже хвастается, что он пахан в своём десятом отряде, что рулит и разруливает на промзоне и что располагает средствами; всё же она боится, что случиться может всякое, и Карл не вернётся к ним, не обнимет сестёр, братьев, маленькую дочь… 

Дебби старается отгонять эти мысли подальше. Поцеловав Сашу, подходит к зеркалу и чуть прихорашивается, закрашивая тоналкой тёмные круги под глазами. В поисках одежды поднимает с пола первое, что попалось на глаза — рубашку в клетку, джинсы. Не очень свежие джинсы, хотя, впрочем, можно ещё надеть пару раз. В другом углу у двери она натыкается на свою рабочую футболку, на ходу подбирает её, нюхает под рукавом и морщится. Дебби выходит из комнаты, чтобы спустить грязное бельё на первый этаж, как что-то вдруг останавливает её, и она смотрит на этот изношенный кусок ткани в своих руках. Какая же стрёмная эта футболка: скучный серый цвет, протёртые подмышки… Дебби помнит, как на днях посадила на ней пятна кетчупом и позже торопливо отстирывала их в туалете. Она издаёт легкий смешок и выбрасывает вещь в стирку. 

Вот он, символ светлого будущего, о котором в роддоме говорили ей Фиона и Лип! Растянутая, выцветшая от порошка футболка с логотипом Пэтси Пайс, такая же серая, как и это наставшее будущее. 

Фиона сидит на кухне и прихлёбывает кофе из небольшой чашки. Перед ней зачем-то развёрнута свежая газета — она не читает её, смотрит перед собой и, наверное, о чём-то думает. 

— Доброе утро. 

Фиона чуть вздрогнула от неожиданности, но улыбнулась, поднимая глаза на Дебби, спускающуюся по лестнице. 

— Доброе утро, Дебс. Ты куда-то собираешься? 

— Ага, у меня выходной. Пойду, прогуляюсь ненадолго. Посмотришь за Сашей?

— Конечно, не вопрос. Куда-то конкретно пойдёшь? 

— Да не знаю, может, к Иену зайду, он заканчивает в обед сегодня. 

Они уже не живут в одном доме, но Дебби часто ходит к Иену. В такие дни, когда у неё выходной и свободного времени слишком много, она начинает думать, и ей просто необходимо либо занять себя чем-то, либо находиться рядом с таким человеком, как Иен. С ним можно было болтать часами и молчать часами — Дебби чувствовала, что он понимает её, как никто другой, на каком-то запредельно невербальном уровне. Может, это потому, что у Иена тоже были такие незаживающие, постоянно дающие о себе знать раны. 

Может, ещё и потому, что он знал, до какой ручки может довести совместное проживание с Моникой. 

— Отлично! — восклицает Фиона, чуть переборщив с энтузиазмом в голосе. — Он вчера какой-то убитый был, когда я позвонила ему вечером, и… 

— Просто устал, скорее всего. Он тоже человек, а не робот, — Дебби сказала, как отрезала, прищуриваясь на Фиону. 

Да, вообще-то немного грубо. Фиона тоже имеет полное право беспокоиться об Иене, но Дебби ничего не может с собой поделать. Когда кто-то из домашних начинает озабоченно намекать, что у Иена опять проблемы, она сразу же выпускает иголки. 

— Студенты возвращаются на учёбу после праздничных — в кафе, наверное, сейчас яблоку негде упасть. 

Фиона раза три кивает, пожимая плечами и как бы соглашаясь, но Дебби знает, что она просто не хочет с ней спорить. 

— Ну ладно, так или иначе, — она чуть поджимает губы, — он будет рад тебя видеть. Завтракать будешь? 

— Нет, я сначала на работу заскочу, там возьму что-нибудь. — отвечает Дебби, обматываясь шарфом. — А ещё Шон набрал новеньких, пойду гляну, посмотрю хоть, кто такие. 

Дебби говорит это и тут же одёргивает себя, увидев, как Фиона сморгнула и отвела глаза. Ну кто её за язык тянул? Она вроде и старается не упоминать Шона, но он где-нибудь да проскакивает, когда они говорят о работе, и Фиона каждый раз понуро опускает взгляд. Даже после Джимми-Стива такого не было. Дебби не специально надавила сестре на эту двухлетнюю болячку, она хотела было извиниться, но передумала. Что-то встаёт ей поперёк горла, в голове всплывают старенькая детская кроватка и ребёнок, который не её ребёнок, и она ничего не говорит — только торопливо натягивает сапоги и хмурится. 

— Хочешь, принесу тебе чего-нибудь вкусненького? — Дебби, застёгнувшись и стоя на пороге, повернулась к сестре. 

— Да нет, не надо. — Фиона уже не улыбается ей. Возвращается к газете, уткнувшись взглядом в заголовок. Дебби знает, что Фиона не читает газеты…  

— Ну, тогда я пошла. 

— Ага, увидимся, Дебс.

***


 

 — Дамы и господа! Берите пример с Дебби Галлагер — даже в свой законный выходной трудовая героиня с утра пораньше приходит на работу, — добродушно усмехаясь и разводя руками, Шон поприветствовал Дебби, которая у входа стряхивала снег с сапог. «Трудовая героиня» попыталась в ответ шутливо поджать губы и закатить глаза, но не смогла сдержать улыбку. 

Простота в обращении с подчинёнными — вот что ей нравится в Шоне. Конечно, Дебби знает, что саркастичность в выражениях и манерная деланность эмоций обязательно нужны сильным людям, чтобы, выкарабкавшись однажды, ни за что не провалиться снова в страшную трясину бывших привычек. Шон располагал к себе, легко шутил, легко решал проблемы, и Дебби понимает, почему они с Фионой ладили долгое время. Он уравновешивал её легкомысленность, а она разделяла его отчаянное стремление оставаться на плаву. Так они и спасали друг друга в этом хаосе, в который подчас превращались их жизни. 

Дебби благодарна Шону за то, что даже после разрыва с её сестрой он не только не изменил своего расположения к ней самой, но даже повысил в должности полгода назад, сделав её помощницей менеджера вместо Фионы. 

— Если ты за премией пришла, то извиняй, я стахановцам за дополнительные часы не плачу, — Шон продолжает балагурить, что-то переписывая из блокнота в учётный журнал. 

— Не переживайте, босс, я за хваленым пирогом от Костко, — парирует Дебби, опираясь локтями на стойку. — Еду к Иену, он эти пироги обожает. Я сказала ему, где ты их заказываешь, но он упорно твердит, что у нас вкуснее. 

— Конечно, вкуснее. Мы же с любовью продаём, — усмехнулся Шон. — Для Иена, говоришь? Яблочный? 

— Ага. Давай два. 

Шон шутливо прищуривает глаза и грозит ей пальцем. 

— Да ты не на скидку ли решила меня развести, красна девица? 

— Красна девица провела своё прошлое Рождество здесь в одиночестве, пялясь на пустые столы, пока вы где-то веселились со сво… 

— Ладно, ладно, я понял, — сдался Шон, ухмыляясь и поднимая руки в знак проигрыша. — Два по цене одного, дешевле не найдёшь… Ободрала, как липку!

— На пекарне дешевле бы вышло, ну да ладно, — дразнит его Дебби, хихикая и шаря руками по карманам куртки. Достав несколько купюр, она хотела уже положить их на стойку, но вместо этого ей пришлось поднимать с пола свою челюсть, потому что из кухни к ним вышел человек, которого она уже в этой жизни не надеялась увидеть.

 — Эй парень, как тебе рабочее место? Разобрался, что, где и как? — сказал новичку Шон. — Если что, спрашивай… 

— Микки?!

 — Дебби про себя удивилась тому, как пискляво раздался её возглас в пустом с утра обеденном зале. — Это ты?!

У Дебби буквально дыхание спёрло и слёзы встали в глазах; она какое-то время стояла и тупо моргала. Столько времени прошло, и это было так странно — видеть, какая разительная перемена произошла с ним: она узнавала и не узнавала его одновременно. Микки страшно отощал: впавшие щёки темнели под скулами, а рубашка на его плечах висела, как на вешалке. Может, из-за худобы недоумённый взгляд исподлобья, которым он одарил её, был настолько пугающим? Конечно, Милкович и раньше-то не славился дружелюбием, но она, по крайней мере, его не боялась. Сейчас от Микки исходила буквально зловещая аура, и Дебби слиняла бы по-быстрому, если бы Микки был незнакомым ей человеком. 

А вот Микки её не сразу узнал. Сначала в непонятках уставился так, будто она ему фак показала или ещё что; он прищурился, моргнул несколько раз и, наконец, спустя несколько секунд до него дошло; глаза его в знакомом жесте полезли на лоб вместе с бровями. Наверное, Дебби изменилась ещё сильнее, чем он. Веснушки на налитых когда-то свежестью щеках почти пропали, в глазах вместо задорных огоньков поселилась усталость, и волосы она теперь чаще всего зачёсывает в пучок. Тоже похудела, повзрослела на лицо и, наверное, выглядит не так уж плохо, как семь лет назад. 

В общем, жизнь потрепала их обоих, и они несколько секунд в шоке разглядывали друг друга. Микки подал голос первым. 

— Ёбаный стос, — с досадой пробормотал он, выдыхая и отводя глаза. — Знал же, что не надо было идти сюда, как жопой чувствовал… 

Дебби хотела что-то сказать, но Шон не дал ей: 

— Э-э… Познакомься, это Дебби, моя помощница и второе лицо здесь после менеджера, так что можешь к ней обра…щаться… — он с каждым словом всё неувереннее говорил, с лёгким недоумением переводя взгляд то на Дебби, то обратно на Микки, — но вы, по ходу дела, уже знакомы? 

— Да ты что, Шон, совсем уже! — охает Дебби. — Ты вообще-то тоже его знаешь! Мы все вместе ездили к Иену, когда его забрали военные, помнишь? Это его парень, Микки…

— Бывший, — поправляет Микки. 

— Оу. — Шон смутился, опустился в плечах и неловко потёр переносицу, разворачиваясь к Микки. — Блин, точно, парня Иена же посадили… 

— Бывшего, блядь, парня, — рычит Микки, чуть повышая голос. Он обалдел так же, как и Дебби, и не знал, куда себя деть, почёсывая макушку. 

— Чувак, ты извини, если что. У меня плохая память на лица. 

Микки только отмахнулся. 

— Да нормально всё, лет-то сколько прошло… Я сам должен был сказать, — он бросил неопределённый взгляд на Дебби и снова обратился к Шону. — Слушай, я это, не могу. Зря я сюда вообще пришёл, — он мотнул головой и развёл руками. Дебби заметила, как его глаза бегают из стороны в сторону. — Спасибо за предоставленную возможность и всё такое, но я, пожалуй, сваливаю, — он торопливо направился к вешалке с курткой. 

— Микки, подожди, стой! — просит Дебби, но Микки как ветром сдувает — вышел и был таков. 

— Бля. Пиздец, — растерянно прошептала она, ещё не до конца перереварив произошедшее. Всё это было так неожиданно, и так быстро он ушёл, а она даже сказать ничего дельного не успела, только пык-мык... Дебби чувствовала, как адреналин будоражит ей кровь. Она должна, блин, сделать что-то! 

Но что? Догнать его и попробовать уговорить вернуться? Что она ему вообще скажет? «Извини, мне жаль, что мой брат тебя отшил»? Эм-м… «На зоне хуёво кормят, наверное» — тоже отметается. «Слушай, прости, мне правда жаль, что посадили только тебя, я ведь тоже соучастница, ах, да, я тут за эти семь лет хуйни понатворила, лучше бы сидела…»

 — Я так полагаю, у этих двоих всё не очень хорошо закончилось? — выдал Шон спустя несколько секунд после того, как Микки скрылся. 

— Судя по тому, в каком состоянии был Иен, когда я приехала обратно… — Дебби прерывается, закусывая щёку. Вспоминать всё это не очень хочется, её немного колотит, и глаза слезятся. Не хватало ещё разнюниться перед Шоном. — Не знаю точно, что у них произошло, он не любит об этом говорить. Слушай, мне надо поговорить с Микки, так что… — С этими словами она схватила две коробки с прилавка и подорвалась к выходу, но Шон останавливает её, ухватив за локоть.

 — Уговаривай его всеми правдами и неправдами, Деб, — серьёзно говорит он ей, и Дебби почему-то благодарна за то, что он понял её намерения. Она выпрямилась и закивала головой, чувствуя себя увереннее. — Я не хочу распространяться, всё-таки это не моё дело, — продолжил Шон, понижая тон, — но мне тут хорошие знакомые нашептали, что кое-что произошло… Короче, он сейчас на условно-досрочном и работа ему позарез нужна... 

— Да-да, я поняла, — Дебби торопливо кивает, отходя к двери. Её буквально разрывает — с одной стороны, Микки надо успеть догнать, но с другой — что, всё-таки, она ему скажет? — Может, это, как-нибудь смены так поставить, чтобы нам с ним не пересекаться? — говорит она скорее себе самой, чем Шону, пытаясь прогнать в голове будущий диалог с Микки. — Или… Господи. Я не знаю, не знаю…

 — Ты уж постарайся как-нибудь, а то жалко мужика. Не пропал бы. 

— Да, да, что-нибудь придумаю… 

Она пулей выскочила из закусочной и побежала по улице в ту сторону, в которую пошёл Микки. Сегодня очень холодно: морозный январский воздух щиплет её лицо, и прохожие на улице, втянув шеи в воротники, оборачиваются и бросают странные взгляды на девушку, которая, прижимая к себе две коробки, мчится так, будто за ней гонится кто. Дебби оглядывается по сторонам на бегу и сбивается с ног, ища глазами тёмноволосую макушку. Метро здесь под боком, и она с досадой думает, что, скорее всего, Микки уже далеко, но она всё равно бежит дальше — на всякий случай. 

И случай этот оказался к ней благосклонным. Преодолев квартал, Дебби резко тормозит на углу у заброшенного магазина, чуть не уронив пироги. Микки топчется в пяти метрах справа от неё и курит, судорожно теребя в пальцах сигарету. 

— Не отказывайся от работы из-за меня, пожалуйста, — выпалила она на выдохе, стараясь не волноваться. Микки повернулся к ней, окинул её взглядом и затянулся, снова уставившись в тротуар. Дебби думает, что вообще-то это ей нужно сейчас виновато потупиться, а не ему. 

— Слушай, я понимаю, что ты ненавидишь меня… 

— Чё-ё? — протянул Микки, поднимая одну бровь и нервно стряхивая пепел себе под ноги. — Тебя-то мне с чего ненавидеть? 

— Ну, из-за Сэмми, — её аж передёрнуло от звука собственного голоса, сорвавшегося на дрожащий писк. — Я должна была прийти на суд. Мы все должны были, — поправилась она. — Мы смогли бы выбить тебе алиби, или ещё что-нибудь сделать, — Дебби слабо представляет, что, например, могло быть этим «что-нибудь». Она понимает, что в мандраже начинает нести ерунду, и краснеет, что, впрочем, не очень заметно на морозе. — Лип тогда сказал, что меня тоже могут посадить, раз я там была, и чтобы я молчала. Я испугалась, — Дебби перевела дух, — и вот… это же так несправедливо… 

Микки в ответ горько засмеялся, зло осклабившись. Дебби успела пожалеть, что сказала это. Милкович немного пугал её; ей непонятна была его реакция на её безобидные слова. Эмоциональная пропасть между ними казалась ей огромной, и она обругала себя в очередной раз, не понимая, что делает не так. Микки замолк, и вдруг Дебби заметила, что уголки его губ приподняты; он снова затянулся, окинув её хоть и снисходительным, но заметно потеплевшим взглядом.

 — Отступись давай, не ты же ей седатиков подсыпала… — он сплюнул. — Это я дурак, не сообразил. Сколько тебе было тогда вообще? Тринадцать, меньше? Надо было вас с мелким отправить наверх, когда я подумал, что она откинулась. Я бы и один справился. Правда, закопать её нахуй надо было, чтоб наверняка, - он щурится, поёживаясь от холода. — В любом случае, ты не должна была всё это видеть. Мало я со взрослыми нахуевертил, чтобы ещё и детям психику рушить. 

— Я один раз соседского ребёнка украла, — выдала Дебби, не подумав. Микки обалдело посмотрел на неё, оскалив рот в той же неопределённой полуулыбке. — Они отмечали день рождения, было много людей. Я поманила его сникерсом, он вышел за ограду, ну я и увела его. Полиция начала разъезжать под окнами уже минут через десять. Мы такое провернули среди бела дня, чтобы отправить его обратно - и не попались, кстати. 

Микки прыснул, приложив ладонь к лицу, и она невольно смеётся тоже. 

— Ни фига не смешно было! — восклицает Дебби, внутренне ликуя, что Микки вроде как идёт на контакт. — Фиона с Джимми чуть с ума не сошли. Я в десять лет крала детей, могла бы всю семью под статью подвести, а ты говоришь — «психику рушить». Реально, извини, что так вышло. Я не должна была молчать… 

— Всё, перестань уже. — Микки сделал последнюю затяжку и затоптал тлеющий чинарик. — Ты всё равно не смогла бы ничего сделать. Моя семейка на всю округу знаменита, так что они прекрасно знали, кто я такой и откуда. Следакам бы малейшего повода хватило, чтобы упечь последнего из династии. Криминальный лего-конструктор, блять. В комплекте батя, братья и я. Собери всех и получи премию от начальника, вот и вся система. — он шмыгнул и повёл бровями. — Меня даже не допрашивали особо, адвокату похуй, судье — тем более. С законом можно играть, только если у тебя деньги есть. Если откупиться не сможешь, так хотя б адвоката нормального найдёшь. А Лип твой правильно и сделал, что сказал тебе рот на замке держать. Мало того, что ты пошла бы по делу, как соучастница; может, они бы ещё и опеку подключили, ты же сикалявкой совсем была... 

— Значит, ты не винишь меня? 

Микки закатил глаза. 

— Господи, нет. Нет. Нет, не виню. Всё? Успокоилась, лисичка? 

— Тогда объясни, в чём дело. Почему ты ушёл сейчас? 

— Сколько вопросов. Вот в чём вообще не изменилась — такая же блядски настырная, — крякнул Микки, доставая спички и прикуривая следующую сигарету. Под ногами у него уже валялось бычков пять или шесть. 

— Зато я теперь начальница, — говорит она. — Меня все любят. Ну, кроме Синтии, но она тупая сучка, так что не слушай её. 

Микки усмехается и кивает ей. 

— Я, конечно, опасался наткнуться на кого-то из Галлагеров здесь, но никак не предполагал, что это будешь ты, — проговорил он с сигаретой в зубах. — Чё ты здесь забыла вообще? Сколько тебе сейчас? Я думал, ты в колледж пойдёшь или ещё куда, ты же, типа, хорошо училась. 

Дебби тоже думала, что пойдёт «в колледж или ещё куда». Увы, единственный Галлагер, который взял эту высоту — это Лип. 

— Я забеременела как раз после того, как вы с… э-э, после того, как тебя посадили. С Фионой были тёрки, я жила у Моники одно время. Она просто пизданутая, у меня крыша поехала с ней. 

— Ну, насчёт этого я даже не удивлён.

Дебби игнорирует этот комментарий и продолжает: 

— В конце концов, я отдала ребёнка на усыновление и вернулась домой. Пыталась взяться за учёбу, но в школе меня начали чмырить. Парень уехал, друзей не было, и я бросила. Сдала тесты, получила справку об окончании и пошла работать. Вот так и разрушила свою жизнь, короче. 

Они помолчали. Микки курил и изредка бросал на неё любопытный взгляд. 

Дебби вздохнула и продолжила: 

— Зато у меня всё хорошо получается на работе. Шон хороший, мне кажется, ты тоже мог бы попробовать… 

— Нет, лисёныш, с тобой мы каши не сварим. 

Дебби напряглась. Какой она ему «лисёныш»? Она мать, сестра и даже начальница в какой-то степени. Она работает шесть дней в неделю, платит по счетам и заботится о маленькой племяннице. Может быть, и не гребёт деньги лопатами, но зарабатывает сама, блять, себе на хлеб. И не только на хлеб. И не только себе. Может быть, не покоряет Эверест, но со своей должностью помощницы управляющего справляется вполне. Микки своей бесцеремонностью задевает её честолюбие, и она опять говорит первое, что приходит в голову, не подумав толком над тем, что конкретно скрывалось за его последними словами.

 — Окей, давай начистоту. У тебя нет претензий ко мне, а мне, в свою очередь, всё равно, как у вас всё закончилось. Шон порвал с Фионой, ей пришлось уволиться, но на мне он этого никогда не срывал, пусть я и её сестра. Мы же с ним как-то сумели сработаться, так почему с тобой не сможем? 

Микки, пока она говорит, долго затягивается и разглядывает свои руки. Ещё один окурок летит ему под ноги. 

— Слушай, я же сказал, что ты тут ни при чём. Я уверен, что ты супер-босс и всё такое, но постоянно находиться там, где в любой момент может внезапно нарисоваться твой брат, мне вообще не комильфо. 

Упс. Дебби почувствовала себя полной идиоткой. Разумеется, Микки не ебёт, умеет ли она находить язык с подчинёнными и как у неё с делопроизводством. Дело в Иене. 

— Он сюда не ходит, — заверяет она Микки. — Раньше мы собирались здесь всей семьёй вместе с Шоном, но прекратили после того, как они с Фионой разошлись.

 Микки ничего не отвечает, и Дебби нетерпеливо начинает засыпать его вопросами. 

— Ты что, боишься, что я скажу ему, что ты здесь работаешь? Ты его избегаешь, что ли? Почему? 

— Скорее, наоборот, — коротко выплёвывает он, всё ещё глядя на свои руки. Вытатуированные буквы на его пальцах начали пропадать, и при взгляде издалека их можно было принять за грязь. — Он не хочет меня видеть, ну и я его не хочу — вот и сказочке конец. 

Дебби нахмурилась. Она не так хорошо знает Микки, а Иен не любил о нём говорить, поэтому ей остаётся только предполагать, что происходит сейчас в голове Милковича. 

— Вы поссорились? - спрашивает она, заметив ссадины на тыльной стороне его ладоней, когда он поднёс сигарету ко рту. 

— Если бы, — ощерился Микки, пиная носком сваленные на тротуар гниющие доски. Дебби заметила, что подошва на одном из его старых ботинков буквально отваливается, и ей почему-то стало стыдно перед Микки. — Мы уже не в тех отношениях. Раньше, когда он выёбывался, я хотя бы знал, что ему не насрать на меня, как сейчас, — пробормотал он и тут же будто спохватился: 

— Слушай, лисяш, я не хочу это обсуждать… 

— Подожди-ка, я не понимаю… Как это «насрать»? Вы вообще виделись с ним? Он хоть знает, что ты вышел-то?

Этим вопросом она будто залепила ему пощёчину — настолько странной была его реакция. Если до этого Микки ещё более-менее держался перед ней, то сейчас на его худом, сером лице Дебби прочитала полную безнадёжность. Глаза его в один момент потухли, заблестели, и он фыркнул, мотнув головой. Ещё горше и надсаднее, чем прежде, прозвучал его смех. У Дебби мурашки пошли по коже — она уже не надеялась услышать ничего хорошего. 

— Заеби-ись, — зло шипит он. — Он что, вообще ничего про меня не говорил? Да я в больнице хер знает, сколько провалялся, чуть дуба не дал на этой ссаной койке, сука, — его голос срывается, будто его что-то душит, и Дебби замечает блеск в уголке его глаз, — а Галлагеры ни сном ни духом, блядь. Приятно слышать, — Микки сверкнул глазами и сплюнул. 

— В смысле? — Дебби почти вскрикнула. Она уже ничего не понимала. — Что случилось? Ты болеешь чем-то? На тебя напали? Или это… Сэмми кому-то заплатила, чтобы… — вопросы сыпались из неё так стремительно, что она начала сбиваться и заплетаться языком, и последнее предположение про Сэмми прозвучало как нечленораздельный лепет. — Подожди-ка, — начала она снова, до того, как Микки успел что-либо сказать. — Ты сейчас пытаешься сказать, что Иен знал про то, что ты в больнице, но ни разу не пришёл к тебе? Да не может быть! Потому что на Иена вообще не похоже. Он даже к Фрэнку ходил, когда тот загибался от цирроза, а с Фрэнком они на ножах… Ну, сам знаешь. 

— О, вот и галлагерский командный дух подъехал, — презрительно выплёвывает Микки, выдыхая дым бог знает какой по счёту сигареты в её сторону. — Всегда завидовал тому, какие же вы дружные, блять. Как что, сразу друг другу задницы прикрываете и выходите сухими из воды. Нигде ведь не расколетесь. И как я только терпел вас, жидоёбов хитрожопых… 

Дебби разозлилась. Да, не идеальная у неё семья, но это её семья, и они давно уже не страдают ерундой, а держатся на плаву всеми легальными способами. Надрываются на работе, платят налоги, твёрдо стоят на ногах и вообще стараются быть порядочными людьми. Кроме Карла, уже сколько лет ни у кого из Галлагеров нет проблем с законом. И кому называть их хитрожопыми жидоёбами, так точно не Микки — как будто его родственнички прямыми дорожками идут. Ей так и хочется высказать всё Микки в лицо, чтоб не выпендривался, но она понимает, что не время выяснять отношения — он и уйти может, оставив её наедине с кучей вопросов. 

— Ты можешь просто рассказать, что конкретно произошло? — просит она, сделав вид, что пропустила его тираду мимо ушей. — Сразу говорю, что никуда не тороплюсь - на случай, если это длинная история. У меня целый день впереди.

Микки раздражённо крякает, но уходить не собирается. Прислонившись к заколоченным окнам магазина, он пару раз почесал макушку и оглянулся по сторонам. 

— Дотошная ты баба, — говорит он, облизывая губы и вздыхая. — Нечего там рассказывать. Мой отец со своей пиздобратией устроили мне кровавую экзекуцию. В ноябре это было. Не ахти какой сюрприз, конечно, но я реально чуть концы не отдал. Врачи говорили Игги, что всё, пиздец, только вот, — Дебби показалось, что он чуть улыбнулся уголком губ, — хер меня прикончишь. Очнулся и света белого не взвидел. Хуёво было так, что меня морфием накачивали недели три, чтобы не орал. — Микки шумно выдохнул, раздувая ноздри, и помотал головой, видимо, в попытке отмахнуться от неприятных воспоминаний. — Лежал никакой просто, ни встать ни повернуться. На День благодарения сказал Игги, чтобы нашёл Иена, потому что, ну, кто знает. 

— Ну и? 

— Ну Игги потом пришёл, рассказал, что был у вас, поговорил с Липом, тот… 

Дебби не слушает дальше. Её как молнией шарахнуло после упоминания Липа: всё стало ясно, как день. В глазах у неё слегка помутилось, и она, наверное, выглядела совсем шокированной, раз Микки заметил, что она его не слышит.

 — Алло, отважная Мерида, на землю спустись со своих шотландских гор, - помахал он рукой у неё перед носом. - Кто тут историю просил, я, что ли? 

— Так он только Липу рассказал? 

— Ну да, — Микки пожал плечами, — а чё? 

— Пиздец, конечно, Лип… — шепчет себе под нос Дебби. — Подожди секунду. — Она рыщет по карманам в поисках телефона. 

— Слушай, у меня ещё хуева туча дел, так что… 

— Подожди, говорю, Микки! — почти кричит на него Дебби. — Сейчас всё будет, просто постой, не пропадёт твоя туча никуда. Подержи это, — она всучила ему коробки с любимыми пирогами Иена, и Микки вскинул брови и заморгал от такого напора, немного офигев от резкой перемены в её настроении. 

— Я тебе не собачка, — ворчит он, но всё же послушно остаётся, недоумённо глядя на то, как она достала наконец телефон из кармана куртки и начала тыкать пальцами по сенсору. Дебби зашла в список последних вызовов и нажала на имя в самом верху. 

Би-и-ип. Ты кто такая? Давай, до свидания! Би-и-ип. Ты кто такая? Давай, до свидания! Би-и-ип. Дебби Галлагер, давай, до свидания! Би-и-ип...

Дебби еле дослушала этот идиотский рингтон - сейчас он бесил её гораздо больше, чем обычно. Наконец, вызываемый ею абонент взял трубку. 

— Дебс? Слушай, я ещё на ра…

 — Эй, Иен, ты в курсе, что Микки выпустили? — протараторила Дебби на одном дыхании. Иен молчит, а Микки смотрит на неё так, будто разрывается между двумя вариантами: уйти ему сейчас или сначала избить её коробками с едой. Видимо, теперь уже он не понимал, что происходит. 

— Ты… в смысле выпустили? Ему ещё месяца два дак точно осталось, и это — в лучшем случае, если решат досрочно…

 — Иен, он сейчас стоит прямо передо мной, поэтому навряд ли твои сведения верны. 

Гробовая тишина в ответ.

 — Ты меня слышишь, Иен? Мы с Микки Милковичем стоим в стрёмном безлюдном переулке недалеко от моего кафе. Говорю это тебе на всякий случай, потому что мне кажется, что он меня сейчас убьёт, а свидетелей тут нет. 

Снова тишина на том конце линии.

 Микки только фыркнул, продолжая испепелять её взглядом. 

— Его отец в тюрьме чуть не убил, — Дебби произносит это и поражается тому, насколько буднично звучит её голос. Она не до конца уверена в том, что у неё есть право рассказывать это Иену, но ведь Микки хотел, чтобы он знал? — Он долго лежал в больнице и одно время был при смерти. Ты знал об этом? 

— Да что ты вообще несёшь, Дебс?!! — заорал Иен, и Дебби аж дёрнулась, отодвинув трубку от уха. Видимо, Микки тоже это услышал — бросив взгляд на телефон, он округлил глаза и приподнял одну бровь. 

— Ты говоришь, он с тобой сейчас? С ним всё нормально? Дай, я поговорю с ним.

 — Так ты знал или нет? — напирает Дебби. 

— Чего? Да не знал я. Блядь. Откуда мне узнать было, он мне ничего не говорил. Господи, — бормочет он, — подожди, я выйду, а то начал уже людей пугать здесь, — Дебби услышала, как он куда-то пошёл, где-то скрипнула дверь, и Иен снова заговорил. — Можешь дать ему трубку?

 — Я же говорила тебе, что он не знал. А ты сразу: «жидоёбы», «жидоёбы»… — заявляет она Микки с тоном победителя, протягивая телефон. Тот в панике смотрит на её руку, будто она ему бомбу суёт. 

— Ну, бери уже. Он поговорить с тобой хочет. 

Микки одним быстрым движением выхватывает и бросает мобильник на тротуар, едва не уронив коробки. Многострадальный паленый айфон с размаху приземляется на бетонное покрытие, и экран моментально темнеет. 

— Ты больная? — кричит он, судорожно сглотнув. — Ты чем думаешь вообще? 

У Дебби чуть челюсть не отвисла. Она ничего не ответила на его грубость, только медленно присела и, подняв свой разбитый телефон, потыкала по кнопкам сбоку. Её опасения подтвердились. 

— Это ты больной, — всхлипнула она. — Ты хоть знаешь, сколько он стоит? Я полгода на работе Фионины майки с вырезами носила, декольте чуть ли не до сосков, чтоб на чаевые побольше давали, а ты… Просто взял и расхуячил… Пиздец, Микки. 

— Ну и насрать, господи, — рычит он, показывая ей средний палец. — Я тебе хоть десять таких достану, только не упоминай при мне свои соски. Хотя вообще-то убить тебя мало за твои фокусы, — грубо пихнул он ей коробки так, что она даже отпрянула назад. — Ты нахуя ему позвонила, скажи на милость? Кто тебя просил?

Дебби вздохнула и потёрла лоб. Её фокусы по сравнению с фокусами одного из старших Галлагеров — просто цветочки. Если уж она заслужила скандал с хамоватым гопником в грязном переулке Саус Сайда, то Липа нужно как минимум толкнуть под автобус на оживлённом шоссе в час пик. Вот только с Липом Дебби разберётся потом и без Микки, поэтому она берёт себя в руки и встаёт в позу, включая режим «хитрожопой жидоёбки». 

— Хорошо, Микки, выслушай меня. С Иеном было нелегко. Нам всем было нелегко, а тебе пришлось труднее всего, я знаю. Но когда вы разошлись, всё стало ещё хуже, поверь… — она не договаривает, так как Микки с жестом «я умываю руки» разворачивается и топает прочь. 

— Микки, дослушай! Я же говорю тебе: Иену было очень плохо, и это не из-за тебя, — она догоняет его, и Микки вразвалку оборачивается, останавливаясь. — Ты в этом не виноват, но Лип тогда ощетинился на всех вокруг. Он до сих пор пытается защитить его от любых внеш… 

— То есть ты думаешь, что Лип скрыл это от Иена, чтобы держать его подальше от меня? — медленно проговорил Микки, немного смягчившись в лице. 

— Ну да, да, — Дебби не может пока что понять, верит ли он ей, и продолжает: 

— У Липа свои причины. Понимаешь, когда вы расстались и тебя посадили… В общем, всё было сложно. Всё было неебически сложно, — Дебби пытается выразиться как можно более уклончиво. Не самое время вдавать Микки в подробности. — Мы прошли через ад. Сейчас всё наладилось, но Лип до сих пор впадает в неадекват, когда у Иена какие-нибудь незначительные неприятности. Он как наседка себя ведёт иногда. Зациклен на том, чтобы у него всё было идеально... 

— Пиздец. — Микки отводит глаза и облизывает пересохшие губы, что-то бормоча. Озлобленность пропала с его лица, плечи опустились, и в его глазах остаётся только выражение грусти и … надежды? Он начинает напоминать того Микки, каким она его помнит. Микки, который стоял у кровати над её братом и не знал, куда себя деть. Микки, который сидел с ними перед военной комиссией. Микки, который дрожащим голосом спросил у медсестры: 

"Можно, я пойду с ним?"

... ...Ей хочется обнять его — правда, коробки мешают это сделать. 

Ещё ей хочется сказать, что Лип — помешавшийся идиот, что он просто очень беспокоится за Иена, но она видит, что это не то, что Микки сейчас хочет от неё услышать. Поэтому она просто указывает взглядом на яблочные пироги от Костко и говорит: 

— Это я Иену купила, кстати. Он сегодня заканчивает работать в обед, через час уже придёт домой. Собиралась сейчас к нему ехать, давай со мной? 

— Ещё чего удумала, ага. 

— Ну пожалуйста, Микки, — начинает упрашивать его Дебби. Она не понимает, зачем она это делает. Микки ей, по сути, никто — они несколько лет не общались, и бог знает, сколько парней после него переёб Иен. Тем не менее, Микки и Иен в глазах Дебби представляли собой нечто особенное. Она помнит, как ещё сопливой девчонкой завидовала тому, как сияло лицо Микки, когда они приходили к ним домой и шли наверх. Помнит, с какой нежностью улыбался Иен, когда Милкович в соседней комнате обкладывал кого-то матом по телефону. Что тогда, что сейчас Дебс мечтала, как на неё кто-то будет так же смотреть, так же снисходительно улыбаться её недостаткам и находить их милыми. Поэтому она не могла смириться с тем, что эти двое ненавидят друг друга из-за пустого недоразумения. К тому же Липовы заёбы порядком надоели и ей тоже. Может быть, для Микки и её брата всё было кончено, но не Липу это решать, и вообще, вот так заканчивать их историю было бы просто верхом тупости, поэтому пусть хоть увидятся, что ли. А вдруг…?

 — Окей, я не знаю всей правды, но давай всё-таки съездим. Ты-то сразу поймёшь, врёт он или нет. Ты же его как облупленного знаешь. 

Микки опять что-то шепчет себе под нос и мотает головой. Дебби кажется, что он вот-вот уйдёт и не обернётся, но Микки не уходит, в нерешительности топчась на месте. Наконец, он поднимает глаза. Тёмная туча на его лице рассеялась - наверное, он больше не злится на неё, но Дебби улавливает растерянный оттенок в его взгляде. 

Между ними повисло неловкое молчание, и чем дальше, тем больше Дебби начинает сомневаться в правильности своей затеи. Кто она вообще такая, чтобы вмешиваться в их отношения? Кто она такая, чтобы устраивать им встречу, сваха, что ли? Кто она такая, чтобы… 

— Ну ладно, куда хоть едем-то? Вот приеблась ведь, пиявка!