drink up, baby, look at the stars

iʼll kiss you again between the bars where iʼm seeing you there with your hands in the air, waiting to finally be caught.

drink up one more time and iʼll make you mine

keep you apart deep in my heart separate from the rest where i like you the best and keep the things you forgot.

От Микки напропалую несёт жирным маслом; запах загруженной заказами кухни следует за ним везде, и надо бы в душ сходить в первую очередь, но вместо этого он направился в Алиби. После полной дневной смены в Пэтси Пайс ему безумно хочется чего-нибудь выпить. Все прошлые вечер и ночь и весь день на работе он не мог перестать думать об Иене, сука, Галлагере, о его дурацких зелёных глазах и идеальных мягких губах. Он столько тарелок уронил сегодня — даже удивительно, как Шон его ещё не уволил.

Сейчас у Иена есть его номер, и Микки двадцать три часа не выпускает телефон из рук. Они решили сходить куда-нибудь, но куда и когда — не договаривались. Вот уже двадцать третий час Иен не звонит, не пишет и не подаёт никаких вообще сигналов; Микки охватывает смутное волнение. В голову приходят совершенно разные вещи. То ли Микки эта встреча на ступеньках у Галлагера приснилась, то ли Иен просто передумал и весь вчерашний вечер был ошибкой.

В сотый раз бросив взгляд на экран телефона, Микки осознал, что ведёт себя, как полный придурок. Они же никогда не звонили друг другу, чтоб договориться о встрече; у них как-то само собой получалось находить друг друга в этих ебенях — Микки знал, до скольки Иен учится в пятницу, до скольки работает в среду и где может находиться в воскресенье; у них были места, в которых подростками очень классно было позависать, и если, например, Фиона сообщала, что Иена нет дома, Микки всегда знал, где его искать, и никогда не ошибался. Может, Иен планировал в один прекрасный день без предупреждения нарисоваться на пороге и объявить, что они идут в Сиззлерс. Может, он вообще готовил что-нибудь экстравагантное — Микки краснел от этой мысли и не то что бы жаждал чего-то потрясающего воображение, но, блин, это же Галлагер.

Всё равно на душе было стрёмно. Ни смски, ни звонка, ничего.

Он вздохнул, нажал на кнопку блокировки и запихнул телефон в карман, твёрдо решив не доставать его без причины хотя бы несколько часов. Да, Микки пытался и пытается восстановить отношения с Иеном, но это не значит, что он будет бегать за ним, как сучка. Да. Вот так.

Немного довольный сам собой, Микки повернул за угол и внезапно бодренькой походкой зашагал к Алиби. Он уже чувствует вожделенный вкус пива у себя на языке, представляет, как старый добрый виски обжигает ему горло; напряжение начинает уходить только от одной мысли об алкоголе.

Места почти нет, народу — как килек в бочке. Микки не помнит, чтобы здесь когда-нибудь было столько по будням, разве что поминки или женится кто. Контингент в основном — знакомые, заметно постаревшие и усталые лица: измождённые офисами белые воротнички и разнообразный, мультирасовый и многонациональный ассортимент опустившихся, оборванных и грязных мелких уголовников. Правда, есть обыватели и почище — молодые мужчины и женщины со странными стрижками и в дырявых джинсах, которые — Микки знает такую дизайнерскую штуку — только выглядят поношенными, на самом деле новые. На некоторых из них очки в пол-лица. Они смотрят на алкашей и хихикают так, словно они в диснейленде, а не в зачуханном баре в ебенях для зачуханных обитателей этих ебеней. Бесят, ублюдки.

— Ядрит твою налево, Милкович?! Ты ли это?

Милкович оборачивается и видит Томми. Старый добрый жиробас, как всегда, попивает «козла» и улыбается ему со всей высоты остроумности своей следующей шутейки.

— Они чё, реально тебя так рано выпустили? Отсосал кому, что ли?

— Отвали нахер, — хмуро огрызнулся Микки, залезая на единственный свободный стул рядом с Томми. — Чё за интеллигенция тут собралась?

— Хипстеры, — поправил Томми, складывая руки в замок и чуть кивнув головой в сторону выхода, продолжил:

— Весь район скупили, кр-рысы… Кев прогнулся за их деньги, фашист. Говорю ему: ну выебни ты их отсюда, чё, сложно что ли, вон у тебя, целая армия сидит. А он мне: хер, они за стакан по десятке отваливают и ещё благодарят, мол, дёшево…

— Бля, десять баксов за стакан? Пиздец, не жирно…

— Да это только для них, — подмигнул ему Томми, вскинув большой палец и показав им назад на молодых людей. — Ви берёт какую-нибудь дешёвую бадягу, наливает её в бутылки с артхаусными этикетками и продаёт втридорога. Мы такое же дешёвое пойло пьём, только в обычных стаканах и за норм-цену.

— Ясно, отлично, — бормочет Микки, перегибаясь через бар за спинами сидящих в надежде найти Кева, но его тут нет; вместо Кева за стойкой стоит брюнетка средних лет, которую он не знает. По просьбе Микки та налила ему ерша. Микки вылил в себя залпом целую половину и, сладко рыгнув, помахал барменше ещё раз:

— Давай ещё.

— Тяжёлый день, Милкович? — спрашивает Томми.

— Нормальный, — огрызнулся Микки. — Кто эта женщина? Кев где? Он хоть рулит тут до сих пор, не?

— Да вон он, пиво разносит. Вишь, с парнем твоим разговаривает, — Томми указал в противоположный угол зала на столики с диванчиками, но Микки туда даже не посмотрел.

«С парнем твоим».

У него внутри вдруг всё так странно сжалось, не то от страха, не то от раздражения на бесцеремонность Томми, не то от ещё не пойми чего.

— Фрэнково отродье… Весь вечер тут сидят. Ты с ними, что ли, пересечься хотел?

— Нахуя мне с ними пересекаться? — бормочет Микки в свой стакан.

— Ой, да ла-адно тебе, мужик, — заржал Томми. — Всем насрать, что ты пидор. Хипстерам особенно, у них своих таких хватает. Вон видишь тех, с пучками на башке? Вчера прям в туалете тут сношались. В мои годы их бы прямо там и кокнули. Времена меняются, друг мой.

Микки на автомате кивнул, уже не особо слушая болтовню Томми. Типа случайно повернув голову, он сканирует глазами пространство в дальнем углу, пытаясь как можно беспалевнее разглядеть Галлагера за спинами толпы хипстеров. Через какое-то время крупная девушка в косухе и с бритыми висками встаёт из-за столика и куда-то отходит, открыв обзор на самый дальний столик у туалета, и Микки выдохнул, увидев рыжую макушку, высовывающуюся из-за спинки дивана.

— Бля…

— Чё у вас? Попиздились друг с другом опять, или…

— Или.

Иен сидит спиной, но вот зато Дебби отсюда хорошо видно. Раскрасневшаяся лисяшка что-то торопливо вещает, размахивая руками и едва ли не задевая стаканы на столе. Лип, оперевшись головой на руку, смотрел на неё с недоумённой улыбкой.

Микки немного улыбнулся, глядя на Галлагеров. Видимо, Иен и Лип поговорили друг с другом, и всё наконец-то устаканилось. Глупо было бы разбежаться только из-за идиотского поступка брата Иена.

Микки всегда завидовал тому, каким дружным было галлагерское семейство. У Милковичей всё было совершенно по-другому. Отец Галлагерского семейства сближал братьев и сестёр; Терри же, наоборот, настраивал остальных обитателей несчастного дома друг против друга. Он мог запросто заставить Колина избить Игги из-за куска пиццы. Милковичи никогда не объединялись против отца, как это делали Галлагеры. Они не смели не послушаться, потому что боялись последствий. Они привыкли ходить на цыпочках по дому, как мыши, когда тот спал, и скрывать от всех свои чувства. Бля, единственный человек из всей семьи, с которым Микки чувствовал себя хоть чем-то связанным — это Мэнди, и то он её не видел уже несколько лет.

— Чувак, просто возьми и подойди к ним, чё ты пялишься на них? У тя щас лицо, как у киллера.

— Ты не мог бы просто затк…

— Хэ-эи-й! — Громкий и визгливо-поддатенький возглас доносится до Микки сквозь шум, стоящий в баре, и он замолкает. Нехотя обернувшись через плечо Томми, Микки видит, как Дебби машет ему, смотря прямо на него.

— Иди сюда к нам!

Микки тянет сбежать отсюда. Он не готов был встретить столько Галлагеров за раз, особенно тогда, когда у них с Иеном всё ещё непонятно и мутно. Но лисяшка улыбается ему, словно она на седьмом небе от счастья от внезапной встречи. Наверное, будет совсем по-уебански просто взять и проигноривать её.

Он сделал глубокий вдох, неуклюже поднял ладонь в приветственном жесте и зашагал в сторону Галлагеров.

Завалившись за стол, Микки вспомнил, что на голове у него творится неизвестно что; он попытался пригладить непослушные волосы и случайно задел рукой Иена. Иен только ближе придвинулся.

— Микки? Ты… Ты что тут делаешь?

У Галлагера голос какой-то сломленный. Слова его сливаются в поддатенькую мешанину.

— Пытаюсь наебениться, — отвечает он и, невольно стараясь не встречаться глазами с ними со всеми, оглядывает стол. На столе — пустые бутылки, стаканы и стопки. Как они ещё не вырубились, после такого-то количества выпитого? Микки фокусирует взгляд на бутылках перед Иеном. Кажется, он пьёт третью. Насколько Микки помнит, долгими ночами сидел и гуглил про Иеновы таблетки, три бутылки многовато для нормального самочувствия, если сидеть на седативных. Микки уже думал было спросить насчёт этого, но, подумав получше, вспоминает, как сильно Галлагер ненавидел этот вопрос. Поэтому Милкович решил пойти в обход, перенаправив насущный вопрос о самочувствии всем собравшимся в целом:

— Что у вас сёдня? По поводу, или это каждую субботу так?

Лип фыркнул. Похоже, его позабавил этот вопрос; волосы у старшего Галлагера сырые от пота и закручиваются в кудри около ушей. Он облокотился на стол, немного подаваясь вперёд к Микки, и на его лице заиграла кривобокая усмешка.

— Каждую субботу я обычно сижу в библиотеке кампуса, Дебс меняет пелёнки, а Иен вырубается в десять вечера.

Микки взглянул на Иена; тот упёрся взглядом в стол. Щёки у него красные, как помидоры, и Микки интересно, от чего: то ли с алкоголя, то ли от того, что Лип только что сказал.

— Так чё тогда? Умер кто?

— Не, кое-кто ожил, — засмеялся Лип, хлопнув рукой по столу. — Как Ис-сус, блядь, воскрес из ниоткуда.

— Чё? — Микки недоумённо вскинул брови. И что бы это значило, блять? Он его имеет в виду?

Микки почувствовал, как Иен придвинулся к нему коленкой, а затем и всем телом. Он слишком тёп… Нет, не так: Иен, блядь, как печка, излучающая жар в и без того уже душную атмосферу переполненного бара. Микки тоже становится жарко; впрочем, он совсем не против задохнуться от жары… От такой жары.

— Наша мама вернулась, — мягко сказал Иен. — Мы, э-э, пытаемся не думать об этом.

Наша мама. У Микки сердце провалилось куда-то в живот, когда он услышал эти слова. Появление Моники Галлагер куда хуже, чем появление его отца. Микки ни разу не встречался с этой женщиной лицом к лицу, но он знает, что её возвращение никогда не предвещало ничего хорошего для Иена. Когда она вернулась в первый раз, Кэш застукал их за холодильниками. В следующий раз Иен сбежал с ней, приехал через три недели и бросил его, выплюнув на прощание совершенно абсурдные оправдания — Микки больше чем уверен, что это она втемяшила ему этот бред в голову.

— Ты перестанешь уже называть её мамой?! — огрызнулся Лип, бросив в сторону Иена яростный взгляд. — Когда она, блять, стала нам мамой?

Лисяша что-то ответила Липу в таком же тоне — Микки не уловил. Он слишком залип на Иене, пытаясь понять, как он себя чувствует. У рыжего глаза стеклянные, лицо в красных пятнах, но подавленным он не выглядит, нет; впрочем, Иен это всегда хорошо скрывал.

— Всё нормально?

— Да, — мгновенно отвечает Иен, быстро улыбнувшись ему. Микки не купится на такое.

— Не похоже.

— Всё в порядке, Мик. Я рад… Я рад, что ты здесь, — говорит Иен, улыбаясь шире, и Микки не сдержался и улыбнулся ему в ответ. Иен близко, Иен касается его коленкой, и ему хочется придвинуться ещё ближе. Он залипает на охуенные галлагерские губы и уговаривает себя не делать невероятно глупых поступков.

Блять, слишком жарко.

— Да, я… Я тоже рад.

Микки сжимает и разжимает кулак несколько раз перед тем, как протянуть свою ладонь в быстром, неловком и совершенно идиотском движении к колену Иена, которое трётся о его колено уже добрых две минуты. Иен рвано вздохнул, и Милкович хотел уже убрать руку, но почему-то вместо этого так же по-идиотски начал поглаживать его коленку большим пальцем.

Если уж рыжий притворяется, что всё нормально, когда всё очевидно не нормально, пусть хотя бы знает, что Микки рядом, если что. Если нужно там.

Кажется, Галлагер реально напрягся, но он не отстраняется, никак не выражает сопротивления, и Микки засчитывает это как победу. Взгляд Иена бегает от его лица ко столу и обратно к своим сцепленным рукам, и Микки непонятно, о чём он сейчас думает. Уголки его губ опустились, брови нахмурились, и Микки занервничал.

— Ты уверен, что всё в порядке?

— Да, Мик. Всё хорошо.

— Посмотри на них, Лип, уже шепчутся сидят, — хихикнула Дебби. Микки бросил на неё быстрый взгляд. Та сидела, оперевшись подбородком на руки, и ухмылялась с хитрым видом. — Это так мило…

— Давай ты просто затк…

— Микки, с-сука, Милкович! Это же ты? Это серьёзно ты, мужик? Какого хуя не здороваешься?! — раздаётся сзади. Микки резко оборачивается и видит Кева. Тот подходит к ним и шлёпает Микки по плечу, да так, что он падает грудью на стол с оханьем. Его рука соскальзывает с колена Иена.

— Давно на свободе-то?

— Два месяца уже как.

— Чё? Два месяца?! — вскричал Кев, взмахнув своими огромными руками. — Ты чё, издеваешься, сучонок? И где ты бухал все эти два месяца, если не здесь? В тюрьме всю южную преданность растерял?

«Дома один и в задрипанных гей-клубах, вот где я бухал», — подумал Микки. Конечно, он скучал по этому месту. Конечно, он слишком боялся встретить тут Иена.

— Не, просто пытался залечь на дно поначалу. Рад свидеться, чел.

Широкая улыбка на лице Кева расходится чуть не до ушей. Он снова хлопает Микки по плечу.

— Бля, мужик, это самое милое, что ты вообще когда-либо мне говорил.

— Наш Микки здесь начинает с чистого листа, Кев. Так ведь, Мик? — говорит Лип. — Я нынче был ужратый в хлам и вёл себя как говно, а он мне даже в зубы не дал. Ты уж прости, чел.

Микки успел пожалеть, что сдержался вчера. Если бы он дал Липу в зубы, тот бы определённо не ухмылялся сейчас над ним как самовлюблённый мудила.

— Да похуй… Можно мне уже выпить чё-нибудь?

— Конечно! Конечно… — засуетился Кев. Повернувшись к столику с хипстерами, он схватил две непочатых бутылки и поставил их на стол перед Микки. — Сегодня пьёшь за счёт бара, Милкович! Принимай это как подарок в честь возвращения. Добро пожаловать домой, мужик.

Развернувшись, он продолжил:

— Но я всё ещё в обиде на тебя! Два месяца жопу свою сюда притащить не мог, ублюдок!

***

Несколько бутылок пива и парочка стопок водки, и Микки уже догнал Галлагеров. Весь бар вместе со столиками и бутылками немножко плывёт, и Микки уже тяжело сконцентрироваться на том, что Галлагеры сейчас обсуждают, но ему так хорошо сейчас. Впервые за долгое время ему очень хорошо.

— Зач-ч… Зачем вы, ребят, вообще ей щас помогаете… и всё такой-е? Бля, нахуя… Эти родители вообще, блять, хоть что-нибудь для вас сделали?

— Я хз, спроси об этом Ий-ена, — Лип пренебрежительно махнул рукой в сторону брата. — Я б-бля-б просто там и-йё и остал-лвил бы. Я б-бы даже трубку не взял.

— Это всё от-того, шо ты мудак, — раздражённо промямлила лисяшка, тыкая Липа локтём в рёбра. — Тебе-то она что плохого сделала? Она вас с И-еном любит. Вот мы с ней однажды, когда я у неё жила, п-шли в магазин за продуктами. Денег не хватило, поэтому она хотела, чтобы я отсосала извращенцу за кассой. Думала, что я его оттащу куда-нибудь, и всё бует в шоколаде, — сказала она, сделав недвусмысленное движение рукой. — Беременна в пятнадцать, как в телешоу, и она пытается продать меня какому-то прыщавому уёбищу. Блять, до сих пор аж колотит.

Хреновая история, конечно. Микки думал, никто не сделает Терри, когда речь идёт о плохом воспитании, но Моника, кажется, смогла.

— Блять, серьёзно?

— Оу да, на сто про…ц-центов серьёзно, — пробормотал Иен, кивая. Он повернулся боком на диванчике, откинув голову на стену и разлёгшись на столе. — Один раз, когда мне было… э-э… шестнадцать, вроде, она отвела меня в клуб в Бойзтауне и хотела отдать меня старому мужику. Х-спде… От него так воняло Москитолом, пр-сто жесть… И он был реально старый, даже по моим стандартам. Реально… Очень, очень старый. Сказала, что я смогу заработать неплохо, если просто дам ему отсосать… Наверное, она была права.

Иен улыбается, но Микки уверен, что это не очень приятные воспоминания. Ему так хочется рвануться вперёд и взять его за руки. Он хочет вытащить его из-за стола, вытащить его из этих воспоминаний и напомнить, что всё давно пережито, всё хорошо сейчас. С ним всё хорошо сейчас. Никакой Моники, никаких гей-клубов и никаких, блять, старых пидоров, Недов-хуеедов, Сальвадоров Боэрио или кто там ещё у него был.*

Микки не успел это сделать, потому что Лип взорвался хохотом.

— Бля, чё, серьёзно? Пиздец. Как будто тебе мало было старпёров, которые хотят тебя ос-длать… Блять, у нас с самого начала было мало шансов, с такими-то родителями… С рождения о-обречены. Гены!..

— Блин, да чё начало-ось то опя-ать, — простонала лисяшка. — Мы не хотим этого слушать, Лип, да… Тема древняя как мир.

— Ну, эт-т же правда, разве нет? — проворчал Лип в ответ, рисуя линию на капельках конденсата, оставшихся от холодных напитков на столе. — Это же наш рок… Наше проклятие. Мы либо на одной стороне, либо на другой. Иен и Дебс здесь, на стороне Моники. Очаровательные ёбненькие ванильки, — Лип ставит две стопки на одну сторону за линией. Иен зло фыркнул, лисяшка что-то пропищала в протест, но Лип проигнорил их обоих.

— А вот тут я, Карл и Фи, проёбываем свою жизнь на стороне Фрэнка. Топим свои беды и печали в алкоголе, наркотиках, сексе и криминальных приключениях. — Лип толкает три стопки на другую сторону. — А вот тут — Лиам, — добавляет он, ставя пустую стопку в самую середину между остальными, прямо на линию. — Будем надеяться, что кокаин не так уж повредил его мозгам, чтобы он закончил так же, как мы.

— Господи, Лип, обязательно вспоминать это? Это всё так стрёмно… — вздыхает Иен, проводя рукой по лицу.

Дебби пожимает плечами.

— Наши жизни — вот что стрёмно.

— Фи бы тебя убила, Лип.

— К счастью, Фи здесь нет, — говорит Лип, прикончив свою бутылку и оглядывая стол в поисках следующей. Перебрав несколько из них, оказавшихся пустыми, Лип выглядит расстроенным. — Бля, ребят, у нас закончилось пойло.

— Нам и так достаточно, — вздохнул Иен. У него уже глаза начали закрываться.

— Ой бля, за себя говори.

— Иди нахуй, Лип… Я не потащу твою пьяную сраную тушу на себе.

Лип фыркнул.

— Я больше чем уверен, что это я тебя потащу, бро. — Лип замахал бармену, но ни Кевин, ни женщина не обратили на него никакого внимания. К облегчению Микки, Лип тут же сдался и, надувшись, опустился обратно на своё сиденье. Впрочем, облегчение длилось недолго. Лип переключил своё внимание на Микки.

— Чел… Я перед тобой извинился уже или хуле…

— Лип, — ноет рыжий, — всё…

— Не будем об этом, — скривился Микки, поднимаясь и выходя из-за столика.

— А чё я сказал -то? — смеётся Лип, поднимая свои руки. — Я чё, я ничё… Просто хочу сказать… извиниться, ну типа, пока не ужрался… Я допускаю, что я еблан. Всегда, когда бухой. Ну, сейчас не считается, сейчас я пытаюсь быть миленьким и всё такое.

— Да, ты еблан, — проворчал Микки в ответ и быстро добавил, — но обсуждать мы с тобой это не будем. Считай, что всё забыли.

— А-акей, ладна, забыли. То, что я сказал про проклятие, тоже забудем, — добавляет Лип. — Ещё одно проявление ебланства с моей стороны. На самом деле, Иен не на Моникиной стороне… Вообще, если кто-то из нас и способен создать здоровые отношения, то это он.

— Да, да! Вы двое точна-а сможете всё разрулить. — тут же с энтузиазмом подхватила Дебби, словно специально ждала, пока кто-нибудь заикнётся. — Так классно видеть тебя снова, Микки, потому что… Мне не нравились парни Иена… Другие парни. Мы их пугали своим… ну… галлагерством. Если ты не можешь терпеть наши заёбы, тогда нахуй ты нужен. Мы же все с ним в комплекте будем, — она показывает на Иена. — Всегда будем.

Микки больно. Он знает, что Иен был с другими всё это время, пусть никогда и не говорил. Молодой мужик в расцвете сил — не будет же он сидеть и ждать восемь лет парня из тюрьмы, к тому же бывшего. Да и бля, Иен уже сказал ему про одного из них, последнего.

И всё же Микки не хочет слушать про других.

— Господи, Дебс, — Иен начинает ворчать, но Дебби не замолкает.

— Я всегда так завидовала вам двоим, вашему счастью… Тому, как вам всегда нравилось быть рядом друг с другом. Вы знаете, как это тяжело? Вот мне уже спустя какое-то время всё нах-х-й надоедает…

— Дебби, перестань…

— Это так романтично! Всё против вас, но вы всё равно…

— Дебс, блядь, прекрати. Всё. Замолчи, — повысил голос Иен. Даже не просто повысил, он почти закричал. Дебби закрыла рот, перестала улыбаться и озабоченно нахмурилась. Все трое повернулись к Иену, который сжал кулаки выглядел сейчас очень напряжённо и встревоженно. Когда он понял, что все ошарашены его поступком, он глубоко вздохнул.

— Прости.

Едва ли это искренне, но Дебби всё равно кивает.

Микки распознал это выражение на лице Иена. Брови у рыжего нахмурены, нос сморщился; ему некомфортно: обстановка подавляет его, и он уже близок к моменту икс, когда ты уже просто вываливаешь на людей без разбора всё дерьмо, которое тебя в них бесит и которое тебе до этих пор успешно удавалось скрывать.

Если честно, на Микки тоже давит этот разговор. Он не хочет слышать от лисяшки про то, какими же классными были их отношения, потому что — да, они были классными, а потом всё резко скатилось в ёбаные тартарары. Он знает, что Дебс вообще хорошая и она не хотела, но сейчас Микки нужно выйти на улицу и отдохнуть ото всех, кого зовут не Иен Галлагер.

Поэтому он тянет Иена за рукав и спрашивает:

— Не хошь выйти покурить?

Иен посмотрел на Микки, словно тонущий на мчс-ника, протянувшего спасательный жилет.

— Э-э… Да, неплохо было бы.

— Конечно, неплохо было бы, — хохотнул Лип, переводя взгляд с Микки на Иена и обратно и подмигивая.

Микки показал Липу фак и вытащил Иена за рукав через толпу всратых хипста-ебаквакш настолько быстро, насколько это было возможно.

***

i said something wrong

i just canʼt hide it

it runs out and i canʼt fight it

itʼs alright

i meant nothing bad

iʼm just excited

please donʼt cry, i try to fight it

itʼs alright

Они приземляются на тротуаре в пяти шагах от бара, прислонившись к холодной кирпичной стене соседнего здания.

Микки достаёт сигареты, подкуривает одну и как следует затягивается. Выдохнув струйку дыма, он почувствовал, как напряжение начинает постепенно уходить. Ему всегда было проще, когда вот так — только он и Иен.

— Твои родичи просто нечто, чел.

— Ну, а где ещё поговорить, — с этими словами Иен без спроса выдернул сигарету у него из рук. — Знаешь, я… йик! надеялся, что на холоде протрезвею чуть-чуть, но вот что-то нихуя… Меня щас ведёт жесть, будто щас упаду, хотя сижу на жопе ровно.

Микки снова встревожился. Хочется спросить, часто ли Иен так, или это только сегодня из-за Моники. Хочется спросить, нормально ли на лекарствах, стабильно ли он себя чувствует и как он менял комбинацию таблеток за всё это время. Ходит ли он на терапию и если да, помогает ли она ему, или это всё ерунда и вытягивание денег. Хочется спросить о многом, но Микки не знает, положено ли ему переживать об этом? Микки боится, что Иен вспылит, если он начнёт допытываться.

Внезапно Галлагер начал ржать. Тихое хихиканье постепенно переросло в громкий хохот. Микки ничего не понял.

— Чё бля ржёшь-то? — недоумевает он, вскинув брови.

— Я же сказал, Мик, — говорит Иен, просмеявшись. — Если хочешь что-то узнать, просто спроси. — Откинувшись головой на стену, рыжий склонил голову набок так, чтобы смотреть на Микки.

— Я сейчас нормально отношусь к тому, что люди переживают за меня. Это же нормально. Переживать.

Они помолчали.

— Это всего лишь алкоголь, Мик, — продолжил Иен. — Редко бывает, что я пью столько. Одна-две бутылки — всё, меня уносит прост в дальние дали, сижу как упырка.

— Я что, настолько предсказуемый, да?

— Ты всегда трёшь губы, когда тебя что-то тревожит, — с этими словами Иен тыкает пальцем Микки в нижнюю губу. — Бу-уп.

Микки фыркнул.

— Я просто это знаю. Я тебя знаю.

— Ну, я как бы тоже тебя знаю, Галлагер. Я знаю, что не я один тут, которого что-то тревожит. Чё с вами всеми сегодня?

— Дак Моника.

— И чё «Моника»? Вон Фрэнк вам тоже постоянно говно подкидывает, но вы же не идёте бухать каждый раз, когда он опять отличится.

— Эт-т другое. Я просто… Я… — Иен замолкает и отворачивается, устремив взгляд на небо. Микки ничего не говорит — просто ждёт.

— Я боюсь однажды закончить, как она. Она, знаешь, как… Как автобус с полетевшими тормозами. Хуй остановишь. Здесь остановка, тут, там — появляется и исчезает, а ты стоишь и чувствуешь себя идиотом, который снова опоздал на этот автобус. Из раза в раз опаздываешь, не понимая, что с тобой не так. Почему она не слушает тебя, не слушает никого, ей насрать на твои уговоры и на то, что ты больно людям делаешь. Вот таким я боюсь стать.

— Иен…

— Мне даже Фрэнка теперь жалко из-за неё. Как это вообще возможно? — Иен криво усмехнулся. — Фрэнк Галлагер, блядь, который за всю жизнь для меня ни черта не сделал, только подзатыльники раздавал и одежду мою из шкафа таскал. Насколько хуёвой родительницей нужно быть, чтобы даже Фрэнка переплюнуть?

Иен подтянул коленки к груди, обхватил их руками и помолчал.

— Он с ума сходит каждый раз, когда она появляется опять на какое-то время и снова уезжает. Ходит, как лунатик, с кислющим лицом, петушится и бухает в два раза больше, чем обычно. Она его убьёт когда-нибудь этим. Приедет опять, уедет, и он ужрётся до смерти, я больше чем уверен. И я не хочу быть таким, как она, но я не знаю, смогу ли… Я не уверен, что смогу. Ну, в смысле, быть нормаль… Блять.

На улице темно, но Микки под вскользь падающим светом фонаря видит, что у Иена в глазах стоят слёзы. Рыжий считает, что похож на мать, что до сих пор похож на мать, и этот его настрой Микки определённо не нравится.

— Так, окей, давай-ка кое-что проясним. Если ты сейчас сравниваешь себя со своей мамашей, я, получается, автоматически становлюсь Фрэнком в твоих мелодрамных фантазиях? Предупреждаю сразу, на эту хуйню я не подписываюсь.

Иен тихо засмеялся.

— Я просто не хочу опять причинить тебе боль, Мик. Я не хочу опять это всё…

— Ты не причи…

— Я уже сделал тебе больно, так ведь?

Судя по упавшему голосу, рыжий пиздюк уже готов разреветься. Микки глубоко вздохнул и напрягся.

— Я тебя предал, я семью свою предал, я всё, что было у нас с тобой, похерил…

— Блядь, Галлагер, прекрати, — не выдержал Микки, снова сжимая коленку Иена, надеясь этим его хоть немного успокоить. — Мы были тогда мелкими ебасосами. Чистые дети, блять. Сбежать из дома в шестнадцать на несколько месяцев — не то же самое, что уебать непонятно куда на несколько лет, оставив своих шестерых куковать сиротами. Ты ведь сам это понимаешь. Твои родители никогда не повзрослеют, но ты-то повзрослел. Мы оба повзрослели, я же уже говорил тебе.

Иен шмыгает в ответ, едва заметно кивая, и Микки уже с большей уверенностью продолжает.

— Твой брат глубоко ошибается. Шли его нахер, когда у него опять начнутся эти заёбы. Всё намного лучше, чем ты думаешь, Галлагер.

— Он не во всём ошибается. Всё-таки у нас с ней много общего. Она всегда сильно переживала, что с годами становится всё менее привлекательной. Ну, знаешь, типа если какие-то незнакомцы не сочтут её достаточно ебабельной, то всё, пиздец. Конец света. Потому что кроме прелестного личика и подтянутой фигуры у неё больше ничего нет. И я… Иногда я тоже расстраиваюсь из-за этого.

— О господи, Иен…

— И ей всегда!..всего! мало! Она постоянно хочет каких-то новых ощущений, ей просто не сидится без них… Я тоже чувствую иногда это шило в заднице, знаешь, хочется иногда из собственной кожи вылезти. Я не хочу так жить. Я хочу остаться с родными людьми в родном месте. Ей тоже, наверное, хочется остаться иногда, но она всё равно уходит… Блять, Фрэнк. Бля, сколько раз она ему изменяла… А я? Я бы был не я, если бы не…

Микки уже знает, к чему он клонит. Это как стоять на рельсах и тупо пялиться на прибижающийся на огромной скорости поезд.

— Иен, давай не будем… — попытался он сойти с путей, но поезда в наше время ездят слишком быстро…

— Я без конца изменял тебе, Мик. Я же постоянно тебе врал…

Сбил.

На мгновение весь мир останавливается. Удар — и головной состав выбивает из его беспомощного тела весь дух, отбрасывает его на гравий, и вот он кувырком катится по спуску. Больно. Вообще-то неожиданностью это не назовёшь — Микки знал, Микки давно знал. После того, как Иен однажды не пришёл домой ночевать, а потом с порога с будничным видом объявил, что снялся в порно, Микки начал задаваться вопросом, на что ещё его парень был способен в маниакальной фазе. Гиперсексуальность. Постоянное желание совершать рискованные поступки. Импульсивность. Беспричинная агрессия.  Он помнит, как целыми днями гуглил про это самое биполярное расстройство, как ему сказала старшая сестра рыжего. Помнит, как, начитавшись медицинских определений, каждый раз закрывал ноутбук и ничего не предпринимал. Он не думал, что всё так серьёзно; ему казалось, что все эти термины — так, только в книжках для умников написаны, а болезнь Иена обязательно пройдёт сама собой. Как-нибудь.

— И часто? — Микки тут же пожалел, что спросил. В любом случае, он не хочет знать об этом. — Хотя слушай, не н…

— Каждый день. Когда вышел из самой первой депрессии, помнишь? Вот тогда началось… Почти каждый день.

Микки не знает, как реагировать на такую откровенность.

— Анал?

— …По-всякому бывало.

— Оу, ну…

— Я даже не считал это изменой, для меня… Я мог просто так взять и подрочить какому-то незнакомцу. Для меня это ничего не значило.

— Хуйня, — вздохнул Микки. — Если бы ты действительно не считал это изменой, ты бы не скрывал от меня.

Иен вздрогнул и прижал коленки плотнее к груди, словно попытавшись выстроить стену вокруг себя.

— Да, ты… Наверное, ты прав. Я понимал на каком-то подсознательном уровне. Но в моей голове это всё надолго не оставалось. Сделал и забыл. Я об этом даже не задумывался потом.

Микки снова вспомнил, как Иен постоянно брался за какое-то новое, совершенно нецелесообразное дело и никогда не доводил его до конца — крал чемоданы из аэропорта, конопатил прострелы в стенах и как разразился гневным ором на кладбище в сторону пизданутых верунов с анти-ЛГБТ плакатами. Иена несло по полной, он быстро загорался какой-то идеей и так же быстро переключался на новую — невозможно было представить, какая же каша творилась у него в голове. Постель вообще отдельная история — если раньше после действа у Микки оставались силы поласкаться, то потом он, естественно, начал буквально сразу вырубаться после шестого, блядь, оргазма подряд и вообще посрать нормально не мог, потому что Галлагер в мании нагибал его по несколько раз за вечер — да ему и этого было мало.

— Они все были незнакомцы?

— Да, эм-м… В основном, да.

— В основном?

— Ну, один парень работал в Пэтси, но это давно было. Отсосал мне в туалете.

— Блять, кто-то из Пэтси? Серьёзно, что ли? — простонал Микки. — Пожалуйста, скажи мне, что он там уже не работает. Я не хочу опять на нары.

— Спокойно, спокойно, Мик, — Иен тихо посмеивается. — Не, он ушёл давно, я его больше не видел ни разу.

— Ладно, с кем ещё?

Иен округлил глаза.

— Тебе что, подробностей хочется?

— Ну, сказал «а» — говори «бэ», Галлагер, — прорычал Микки. — Раз уж начали, давай закончим, чтоб больше к этой теме не возвращаться.

Микки боится «бэ». Боится не сдержаться. Боится, что так прекрасно начавшийся вечер вывалится в огромную пизду.

— Я не хочу, чтобы ты ушёл, — хмурится Иен, отводя взгляд. — Если я расскажу тебе, ты уйдёшь.

— Ты не знаешь наверняка.

— Знаю.

Микки потёр глаза пальцами и придвинулся ближе к рыжему. Теперь они сидят нога к ноге. Микки легонько толкает Иена локтем в плечо.

— Рассказывай давай.

Атмосфера полного доверия, блять.

— Просто расскажи всё, чтоб я не гадал и не мучался, Иен. С кем, когда. — И добавляет уже тише:

— Я щас с ума сойду, реально, если ты этого не сделаешь.

Иен бубнит что-то себе под нос, а затем снова отворачивается и смотрит на небо. Микки теперь не видит его лица.

— Хорошо, — пробормотал он. — Когда ты уехал один раз на дело, Света вынашивала ребёнка на усыновление, а я был с Евом. Мы пошли в хозяйственный. Там какой-то парень тоже был с коляской. Странный очень, но мне было до лампочки. Мы зашли за магазин на парковку и подрочили друг другу.

— Ёба, чё, при детях? — воскликнул Микки, тут же пожалев, что настоял на деталях. Ведь знал же, что будет пиздец.

— Потом был этот официант из Пэтси, — быстро продолжает Иен, проигнорировав вопрос. И к лучшему — пусть выложит всё как можно быстрее; да, думает Микки, так обоим будет легче.

— …в общем, вскоре мне менеджер нашептал, типа, так и так, за раздевалкой комнаты есть. Я приходил, минут пятнадцать вёл какого-нибудь седого толстосума до кондиции — полтинник. Некоторые требовали сзади, я… — он прерывается, прерывисто вздыхая. — Я подчинялся. Некоторые кончали прямо в штаны, некоторые платили больше, предлагали работу в постоянном эскорте, обещали золотые горы… Бля, Мик, я…

— Дальше.

Иен молчит какое-то время, зажевав губу.

— Дальше… Дальше был этот дурацкий грёбаный порно-фильм. И ещё, когда я увёз Ева, мне нужны были деньги, и я отсосал одному мужику в машине.

— Господи.

У Микки затекли ноги, и он поёрзал на месте, усаживаясь поудобнее и немного наклоняясь вперёд. Новый угол обзора явил ему мокрые глаза и блестящие дорожки на веснушчатых щеках.

— Хэй, Иен… Блять. Иен. Я всё ещё здесь, разве нет? Никуда я не уйду, расслабься.

— Тебе сказали, что я оставил Ева в машине, да? Сказали же, — сорвавшимся голосом говорит Иен и шмыгает. — Вот где я был. Мне нужно было его накормить, сменить памперс, а денег не было ни цента, и я… Ев… Он мог бы…

— Мог бы, но сейчас он жив и здоров, Иен. Всё нормально.

— Мне от этого лучше не становится, Мик, — прошептал Иен, закрыв рот ладонями и снова громко шмыгая. — Почему ты до сих пор слушаешь это всё, Мик? Зачем тебе опять эти проблемы?

Микки много думал, зачем ему опять эти проблемы, с их первой встречи на свободе. Никто не стал бы винить его, если бы он решил разойтись с Галлагером навсегда и просто вычеркнуть его нахуй из своей жизни. Конечно, как и у всех, у них с Иеном были хорошие моменты, но в целом картина была далеко не такая радужная, как флаг их команды. Не было момента, чтобы у них всё было спокойно и замечательно — постоянно им что-то мешало. Постоянно, даже в лучшие времена приходилось бороться за всё, что между ними было — либо так, либо вообще никак. Жизнь неплохо потрепала их обоих.

Но в этой же жизни у Милковича был Галлагер.

В этой же жизни они были друг у друга.

Вот ответ на вопрос Иена.

И на ещё одно расставание Микки уже не хватит.

Микки, блядь, пустит себе пулю в висок, если снова его потеряет. Поэтому он не может поднять задницу и заставить себя уйти. Никто другой не знает его лучше, чем Иен. Никто другой не смог пробиться к его ожесточившемуся сердцу; никто, кроме него, даже не пытался это сделать. Никто, блядь, кроме Галлагера, не знает, что творилось у них дома, когда они с Мэнди маленькие пришли домой и увидели мёртвую мать на полу. Никто не знает, что её бездыханное тело ещё несколько дней валялось в прихожей в рвоте и со шприцем в руке, и что к тому моменту, как вернулись братья, в доме стояло ужасающее зловоние. Никому, кроме него, он не рассказывал, как Терри избил их в первый раз, как хотелось кушать и как он, восьмилетний пиздюк, в истерике засовывал себе дуло в рот.

Микки не уверен, как всё пойдёт. Он ни в чём не уверен, и он опасается надеяться на слишком многое — как бы не пожалеть потом об этом. У него нет проблем с социальными навыками, и не такой уж он и зажатый, чтобы попробовать с кем-то ещё. Он просто не хочет пробовать с кем-то ещё, кто не Галлагер. Единственная, сука мать её, любовь на всю его жалкую жизнь. Человек, который заставил его отбросить многолетний страх перед отцом и принять себя.

 Человек, который сделал его свободным.

Микки уже всё равно, если эта сраная любовь потом опять тронется мозжечком и втопчет его в грязь. Он примет это. Главное — сейчас.

— Хэй, как бы не ты один тут приносишь проблемы, — говорит Микки, снова пихая рыжего в плечо. — Все когда-то где-то проёбываются, Иен.

— Но ведь у нас всё было хорошо, это я всё испор…

— Ты заболел.

— Это не оправдание, нельзя так…

— Ну, веская причина, по крайней мере, — пожимает плечами Микки. — Ты же не специально людей кидаешь, это всё из-за твоих мозгов.

Они молчат где-то минуту, затем Иен всхлипывает, и это нахуй добивает Милковича. Он внезапно допёр, что только что сказал, и сердце у него сжалось. Микки чувствует себя куском говна. Утешил, блядь.

— Бля, я не это… Я… — мычит он, в панике стараясь сообразить, что сделать, чтобы Иен не растёкся в конец. Неловко положив свою ладонь на ногу Иена, Микки осторожно гладит его по бедру.

— Я же тоже спал с другими. После того, как ты слинял с Моникой. Я злился на тебя пиздец, что меня бросил.

Иен резко напрягся — Микки, сидя вплотную к нему, сразу же это почувствовал. Перестав шмыгать, Галлагер вытащил ещё одну сигарету и затянулся. В течение нескольких долгих мучительных минут Микки просто ждал, пока он что-нибудь скажет. Наконец, Галлагер созрел.

— С кем? — Тихо спросил он.

— Это два раза было, — признаётся Микки. — Сначала просто в туалете в Алиби с какой-то крашеной шалавой, — продолжил он, краснея от воспоминания о тазобедренных костях, вбивающихся ему в ягодицы. — Но там недолго и было, у меня упал сразу же.

— Стой-ка, погоди, с девушкой? — обескураженно воскликнул Иен. Челюсть у рыжего отвисла чуть ли не до земли. — Как так?.. Бля, ты, значит, становишься голубым только в моём присутствии? — громко захохотал он, схватившись за живот.

— Ой, пошёл нахуй, Галлагер…

Иен ржал, как ребёнок, искренне и от души. Микки, глядя на это, не смог всё же выдержать серьёзную мину и фыркнул.

— Я не знаю, чем я думал. Тоже на рогах был, как брат твой — стопку брал, а из неё лилось. Это давно было совсем — ты в армию свалил, и я просто не знал, чё дальше делать. Мне пришло в голову, что, раз уж я не вижу рядом с собой твою привлекательно-отвлекательную задницу, то смогу каким-то хером стать натуралом.

Иен чуть-чуть остолбенел, разинув свой красивый рот.

— Пиздец, Мик. Прости меня. Я не из-за свадьбы так сделал, я просто был тогда морально не готов. Мне тогда казалось, что мир нахуй перевернулся. Подростковый возраст, всё такое. Я рохля тот ещё, знаешь ведь.

— Ты не рохля.

— Ну, был им...

— Короче, потом был парень. Это уже, когда ты с матерью… Ну, в общем, он отсосал мне в кустах. Лез целоваться потом, долбоёб.

— Мик, прости меня…

— Иен, прекрати, — вздохнул Микки. — Прекрати извиняться, меня уже тошнит от этого слова.

Иен пьяно кивает и вытирает лицо рукавом.

— Я, э-э… Встречался с другими, пока ты был в тюрьме… Это, конечно, не новость уже — спасибо Деб, но я просто думал, что, ну, должен это сказать. Честно. Тот, про которого я тебе вчера сказал, Эйб, в общем, с ним дольше всех было. В любом случае, больше полугода никогда ни с кем не заходило. И я…

Иен делает паузу, снова вытирая глаза. Микки продолжает слушать, не совсем понимая, к чему рыжий ведёт.

— …Я никого из них так не любил.

У Микки внутри всё защемило.

— Я совру, если скажу, что не пытался. Я хотел влюбиться в кого-то ещё. Хотел просто, бля, быть нормальным. Но с теми другими всё было не то и не так. Совсем не то, что с тобой.

Микки отлично знает, каково это — пытаться вписать в свою жалкую жизнь кого-то, с кем, может быть, всё будет то и так. Того, кто чем-то похож на человека, с которым ты был готов хоть на край Саус Сайда, хоть в Мексику, хоть на другой конец Вселенной, блять.

— Прости меня…

— Я те чё сказал про извинения? — вспылил Микки. Галлагер заебал с самобичеванием. — Я не так уж и удивлён, что тебе любви хотелось. Знаю же тебя.

— П-шёл в пень, — грустно ухмыльнулся Иен, докуривая сигарету.

— Это всё уже не важно, окей? Хорош уже хуйнёй страдать.

— Это важно, — спорит Иен. Выкинув бычок, он повернулся к Милковичу. — У нас была семья . Ты, я, Ев, Светлана. Раньше я… Знаешь, я мечтал когда-то о таком, представлял себе выбеленные стены дома с огромными чистыми окнами. И чтоб дверь входная тоже большая и застеклённая, и мебель белая. Ты стоял с Евом на руках, я шёл к вам и… И я просто взял и проебал это всё нахуй.

— Господи, Иен, у тебя вся жизнь впереди, — снова закатывает глаза Микки. Подняв руку к его лицу, он нежно проводит костяшками по галлагерской щеке, затем опускается ниже, к шее, и гладит большим пальцем рыжему за ухом.

— У тебя… У нас ещё полно времени для всего этого. Тогда мы были не готовы. Ну бля, молокососы, по шестнадцать-восемнадцать, три года плюс — не многое-то и меняет. Всё равно дети. Ёба, да нам обоим до сих пор ещё даже тридцати нет, а я себя прошаренным старпёром иногда чувствую.

— Да-а, то же самое, — с непонятной горечью в голосе смеётся Иен. — С-сука, я иногда со студентами разговариваю, и бля, чел! Некоторые из них жалуются, что в у них в общаге инструкции к стиральным машинам какие-то сложные. Пиздец, можешь себе представить, что тебе семнадцать и твоя мать стирает за тебя трусы?.. Я подрабатывать начал лет в девять, наверное. А эти… Пиздец, вроде как у всех семьи, конечно, разные, но… Как я вообще должен относиться к таким белоручкам? Презирать? Завидовать?

Микки, усмехнувшись, кивает и придвигается ещё ближе, упираясь Галлагеру в лоб и соприкасаясь с ним носами.

— Да, я понимаю, Иен, — шепчет он.

— Мик…

Микки долго смотрит на его губы. Божественные, блядь, губы. Хочется взять и высосать их нахер с такой же божественной физиономии. Эта всратая физиономия много лет улыбалась не ему, и Микки тошно представлять Иена с другими мужчинами, но он ничего не может с собой поделать.

Хотя, нет, наверное, всё-таки может. Галлагер сегодня с ним, и Галлагер сегодня слишком притя… Лол, он всегда слишком притягателен.

— У нас всё наладится, просто перестань уже себя винить. Прошлого уже не изменить, Иен. Всё будет хорошо, не переживай так.

Иен фыркнул, и у Милковича аж мураши по шее пробежались, когда он почувствовал его дыхание у себя на губах.

— А ты типа не переживаешь?

— Переживаю, но я знаю, чего хочу, — твёрдо сказал Микки, надеясь, что Иен поймёт, как много он вкладывает в эти слова. — Мне тоже страшно, что всё опять полетит к чертям, но я знаю, чего хочу, и поэтому я никуда не уйду.

— Оу, — выдохнул Иен, обхватив ладони Микки своими руками. — Ты изменился, Мик. Я… Я имею в виду, в хорошем смысле. Это здорово. На самом деле здорово.

— Ты тоже изменился, — пробормотал Микки в ответ, довольно ухмыляясь. — Ебать, ты задницу свою вообще видел? Я, бля, хочу всю её защупать ещё с того дн…

Иен что-то разочарованно простонал и отстранился. Микки по инерции тянется обратно к нему, тут же ощущая, как же на самом деле холодно на улице, если не прижиматься к рыжей печке. Он хватает Иена за руку и пытается вернуть капризного пиздюка обратно на место.

— Лекарства мешают похудеть, — смешно надулся Галлагер, и Микки с умилением вскинул брови. — Вот так с огромной жопой и хожу. Даже зал не помогает.

— Если под «огромной» жопой ты подразумеваешь «охеренно сексуальную» жопу, то да, всё верно.

Иен, тут же перестав дуться, очень хитро и очень косо сощурился и с намёком скорчил губы.

— Правда?

— Да, бля, ещё какая правда. Иди сюда, пиздюшёныш.

Микки тянет его за рукав, и на этот раз Иен поддаётся и прижимается к Микки снова.

— Ты хорошо выглядишь, Иен. Ты просто охуенно выглядишь.

— Ты тоже, Мик, — пьяно мурлычет счастливый Иен в ответ. — Я не могу перестать думать о тебе. На работе всё валится из рук, потому что, блять, Мик, я… Я ночами не сплю. Хочу просто кинуть тебя на постель, прижать к матрасу и не отпускать до утра. И лицо твоё… зацеловать хочу всё…

У Микки в груди и в животе всё разлетается сраными бабочками, как в милых историях для подростков; в висках эритроциты крутят сальто, а неподалёку, в одной из извилин, отвечающих за воображение, уже вовсю идёт шоу для взрослых. Ему уже плевать, что они вообще-то на Южной стороне и в общественном месте, прямо на тротуаре перед задрипанным баром, где любой прохожий может их увидеть и высрать на них свои гомофобные помои. Единственное, о чём Микки Милкович сейчас способен думать, так это о том, какие же вкусные вчера были у Иена губы.

— Ну тогда замолчи и целуй уже, рыжий лобок.

Дьявольская ухмылка расцветает на лице Иена в полную лыбу, как у объевшегося сметаны кота. Он смотрит на Микки так, словно хочет сожрать его живьём, и Миккиному херу похотливая мордашка Галлагера определённо нравится, судя по тому, как болезненно тот желает на свободу, упираясь в ширинку.

Микки нетерпеливо заиграл бровями: «Ну?», и рыжий наконец-то подался вперёд и чуть не откусил Милковичу рот. От Иена пахнет сигаретами и пивом, и это напоминает Микки их золотое время, время, когда они были глупыми подростками и так же страстно сосались в тёмных переулках.

Иен прикусывает ему нижнюю губу, и Милкович начинает стонать всё громче. Дыхание к чёрту сбивается, в голове творится бардак; Микки очень хорошо. Вдруг Галлагер схватил его за лицо обеими руками и чуть не опрокинул на землю, напирая всё сильнее. В штанах у Микки такой же парад, как и в голове, и он с жаром отвечает Иену, вылизывая его неуёмный язык.

Вожделенная близость набирает темп, и вскоре Милкович забывает, как дышать. Микки тянется ниже, но вдруг Иен резко отстранился.

— Ну чё за…

— Бля… Бля, меня ща вырвет, — Иен вскакивает с тротуара и с грацией наклюкавшегося бегемота быстрым полушагом-полуползком направляется в сторону соседнего переулка, но не успевает ни дойти, ни доползти. Остановившись в нескольких шагах от Микки, Иен упал на колени. Его стошнило. Стоя на карачках и вытирая рот, Иен бормочет ругательства себе под нос. Микки не смог удержаться от смеха.

— Ты щас уничтожил мою самооценку, мужик. Никогда ещё никого не тошнило после моих поцелуев.

Иен с выражением потрясённого скептика на лице обернулся и уставился на Микки.

— Да ты и не целовался, кроме меня, ни с кем, блядь!

Микки разразился хохотом и не стал спорить, только средний палец показал галлагерской спине.

Спустя какое-то время дверь Алиби с грохотом распахивается, и оттуда вываливаются Дебби и Лип.

— Гу-у-уляя-яй, шальная! Императри-ица! — верещит Дебс, повиснув на брате. Лип, споткнувшись на ровном месте, загоготал и потрепал сестру по косматой шевелюре.

— Кев, поди, заебался тебе добавку таскать, — кричит им Микки. Галлагеры с глупым, вмазанным хохотом поворачиваются к ним, и у Микки на душе становится тепло.

— Эй, Иен! — весело закричал Лип под лисяшкино хихиканье. — Как дела?

— Пшёл вон, — стонет рыжий, размазывая блевоту по асфальту. — Чё ты меня не остановил вовремя, сранина?

Лип, в обнимку с Деб выписывая танец навалерьяненных котов, подкатывается к брату и хлопает его по спине.

— Ты же взрослый чел, давай. Принимаешь собственные решения — значит, наслаждаешься собственным похмельем, бро.

— Я, блядь, ненавижу тебя…

Дебби что-то пробормотала, и Лип снова засмеялся, переключившись на неё. Микки, с умилением наблюдая за семейной картиной и конкретно за Галлагером, медленно поднялся на ноги и подошёл к рыжему, который, проблевавшись до конца, сидел теперь, поджав под себя ноги.

— Ладно, рёва-корова, — говорит он, присаживаясь рядом на корточки и обнимая Иена за плечи. Тот, запрокинув голову Микки на плечо, всрато кривит свою красивую физиономию.

— Вставай, пойдём домой.

***

this will destroy you — they move on tracks of never-ending light

Они переваливаются по тротуарам южных улиц все вчетвером, рядком и в обнимку, и разражаются придупленным хихиканьем каждый раз, когда время от времени у кого-то подкашиваются ноги. Иен, кажется, немного протрезвел, чё-то болтает без конца, но вполне связно; идёт тоже более-менее прямо, но Микки всё равно не отпускает его руку, перекинутую ему через плечо.

На повороте на их улицу лисяшка запевает одну из песен из Пэтси. Лип фыркнул, Иен тоже глаза закатил и замотал головой; а Микки, узнав трек, после минутного колебания запел вместе с ней. Видимо, это придало лисяшке уверенности, и вот она уже пронзительно вопит строчки припева Липу на ухо. Проверенное правило: чем дальше в Саус Сайд, тем больше агрессивных соседей; какая-то чёрная дама уже кроет их матом из окна второго этажа. Скоро кто-нибудь выбежит и замашет на них пистолетом, но Микки срать на это хотел. Боже, эти придурки; ему так с ними просто! Он даже мысли не допускал, что спустя годы ему будет настолько просто и комфортно с Галлагерами. Микки идёт и орёт в унисон с Дебс, и не потому, что её хочется поддержать, а от переполняющего его счастья. Иен, разгорячённый, потный и слегка шатающийся, временами наваливается на него своей сопящей, мырчащей рыжей тушей, хихикает и тыкается носом за ухо; Микки хорошо, ему очень хорошо.

Он обо всём забыл, он не думает сейчас ни о чём и просто наслаждается прекрасным вечером, весело напевая глупую попсовую песню.

***

try as you might 

you try to give it up, seems to be holding on fast 

it's hand in your hand, a shadow over you 

a beggar for soul in your face 

still it don't mater if you won't listen, if you won't let them follow you 

you just need to heal, make good all your lies 

move on and don't look behind 

После нескольких тщётных попыток выпутаться из собственных штанов у Иена наконец-то это получилось. Футболка, носки и брюки летят на стул; Галлагер, оставшись в одних трусах, падает на кровать. Как бы невзначай он увлекает за собой и Микки, и тот с тихим «бля-кх, Галлагер» приземляется прямо ему на грудь, застряв рукой под галлагерским плечом.

— Упс, пра-астити, — взбудораженно хохотнул Иен. — Извините, виноват, с Саус Сайда, туповат…

— Ты ёбушка, ты чё несёшь, — Микки аж скорчился от смеха.

— Гы-гы-ыхкх…

— Да-а, давай, притворись, что это было случайно… Ало, Галлагер, ты не пушинка, — тихо пробухтел Милкович после слабой попытки высвободить руку из-под спины Иена. Микки специально перешёл на шёпот, чтобы не разбудить Лиама и Чаки, мирно сопевших на соседних кроватях. Впрочем, те двое своим храпом вполне перекрыли бы звук его голоса.

— Как ты с ними спишь?

— Таблетки помогают, — бормочет Иен, уткнувшись Микки в грудь.

И — встречайте! Волшебное слово «таблетки». Вероятно, единственное слово, способное отвлечь Микки от полуобнажённого, разомлевшего Иена Галлагера, который прямо сейчас лежал прямо под ним и излучал огромные волны секса. Микки прошибает потом, но уже совершенно по другой причине.

— Пиздос, Иен, таблетки… Блять, твои таблетки, уже поздно ведь, да? Где они?

— Да всё нормально, — проворковал Галлагер, прикрыв глаза. Обняв Микки, он нежно провёл рукой по его спине. — Всё хорошо, не переживай.

Микки словно кипятком облили. Он вырывается из объятий Иена, потому что это нихуя не хорошо, и атакует прикроватную тумбочку у кровати, поочерёдно открывая выдвижные ящики и роясь в них в поисках знакомых оранжевых баночек.

— Бля.

— Хэй…

— Бля, бля!

— Хэй, Мик, перестань! Стоп, всё, остановись. Пожалуйста, перестань.

Микки прекращает лихорадочные поиски, почувствовав, как Иен поднялся с постели. Его руки мягко, но уверенно обнимают Милковича за талию. Микки невольно задержал дыхание, когда Иен положил подбородок ему на плечо и зашептал:

— Слишком поздно уже, Мик. Если я приму их сейчас, на работу мне завтра не подняться. Это нормально, поверь мне… Обычно я принимаю их вовремя, но такое иногда случается, это… В этом нет ничего страшного, правда. У меня утренние с собой. Всё будет хорошо.

Микки почему-то не до конца ему верит, но всё равно поднимает руки вверх, закрыв последний ящик и смутившись от того, что так переполошился. Неудивительно, что Иен порвал с ним тогда. Должно быть, он порядочно его заебал, всё время вот так суетясь, как наседка.

— Прости, я… Я просто…

— Ты переживаешь, — прошептал Иен ему в шею, целуя в любимое местечко — Микки знает — за ухом. У Милковича кожа пошла гусиными мурашами. — Это нормально, я понимаю.

Микки молчит, не зная, что сказать, и они стоят так какое-то время.

— Оставайся на ночь? Поздно уже.

Микки, немного отстранившись, развернулся к Иену.

— Чё-ё? Ты хочешь здесь, прямо при них? — кивает он в противоположную сторону комнаты, где спал Лиам и отсталый ребёнок уёбины Сэмми.

— Кто сказал, что я хочу здесь? Я не это имел в виду… О Боже, Мик, — Иен издал тихий смешок. — Как думаешь, что я выберу, если захочу потрахаться: комнату, где спят младшие братья, в доме, в котором я как бы и не живу уже давно, или же собственную спальню с прикроватной тумбочкой со всеми причиндалами в собственной квартире?

Микки смутился ещё больше. Блять, Галлагер слишком близко, и он… Он просто идиот.

— Просто переночевать, Мик. Оставайся. Я буду строго на своей стороне кровати, как истинный джентльмен, — хихикнул Галлагер. — Тем более что я ужратый в ничто. Мне кажется, если мы щас займёмся любовью, меня на тебя вырвет.

— Ага, спасибо, не стоит, — фыркнул Микки, толкая Иена обратно на кровать. Иен двигается к стене, освобождая место для него. Прикусив губу, Микки смотрит на простынь и на самого Галлагера — блядь, как он прекрасен.

Желание накинуться на это тело, провести пальцами по волосатой рыжине в паху и наставить фиолетовых меток от подбородка до коленок едва ли не берёт над ним верх.

— Ты уверен, что всё будет в порядке?

— Да, я уверен, — кивает Иен, тепло улыбаясь ему.

— Просто больше не…

— Я серьёзнее отнесусь к этому в следующий раз, Мик. Я обычно всегда следую расписанию, просто сегодня был очень странный день. Иди уже ко мне сюда.

Микки не нужно повторять дважды. Сняв ботинки и джинсы, он хотел уже было стянуть с себя и футболку тоже, но вспомнил про татуировку на груди и не стал. Осторожно сев на кровать, он так же осторожно откинулся на подушку, чувствуя себя более чем неловко.

— Чёрт, это напоминает мне о прошлом.

Микки чувствует тоже самое. Кровать здесь всё та же — твёрдая и не очень удобная, в комнате так же пахнет травой и ядрёным дезодорантом. Тихо, только с улицы временами доносятся крики и смех. На стенах появляются отсветы от фар проезжащих машин. Они с Иеном, возможно, и изменились за эти годы, но очень много вещей вокруг них остались прежними.

Какое-то время они лежат молча. Микки не может заснуть; впрочем, он даже не пытается, лежит как на иголках, слишком чутко реагируя на каждое малейшее движение Иена. Микки знает, что тот тоже не спит — рыжий сжимает и разжимает пальцы, и дыхание у него не такое ровное.

— Всё хорошо? — наконец спрашивает Микки.

— Ты же… ты же сможешь меня простить?

— А был бы я сейчас здесь, если бы не смог?

Иен, чуть улыбнувшись краем рта, грустно смотрит ему в глаза и молчит.

— Спи, Иен. Я рядом.

Иен закрывает глаза и вскоре начинает тихо посапывать. Только в этот момент Микки осознал, как же сильно он по этому скучал. Иен совсем не изменился — даже дрыхнет так же, как ребёнок, мило — рот в комочек и сопит, и Милкович улыбается, долго рассматривая его лицо. Убедившись, что Галлагер точно уснул, он приподнялся на локте и улёгся поудобнее, чтобы ещё немного позалипать на спящего идиота.

Ебать, солнце во плоти. Дурацкое спящее солнце в человеческом образе.

Осторожно, чтоб вдруг не разбудить, Микки проводит рукой по голове Галлагера, пропуская пальцы через золото волос, немного отросших с их первой встречи, и чуть упивается ностальгическим ощущением их мягкости.

Наклонившись, он целует Галлагера в лоб.

В отличие от Иена, Микки никогда так спокойно не спал. В детстве приходилось бояться Терри, который часто приходил домой вдупель пьяный и искал, кого бы отпиздить. В тюрьме вообще спокойно спят только слабаки, конченые долбоёбы и верхушка иерархии; тем более что Микки опасался, что отец найдет способ связаться с его припизднутым сокамерником, заплатит ему, и тот порежет его во сне. Даже выйдя из тюрьмы, Микки каждый раз, возвращаясь со смены домой, боялся, что его там поджидает какой-то сюрприз.

Но на этой древней, скрипучей кровати, где в считанных сантиметрах от него Иен Галлагер тихонько мурлыкает что-то во сне, Микки впервые за много лет чувствует себя в безопасности. Вытянув ноги, он повернулся на бок и закрыл глаза. Прошло ещё несколько минут, прежде чем он полностью расслабился и начал забываться. Перед глазами промелькнуло несколько образов прошедшего дня — работа, Алиби, поцелуи — на последних он довольно ухмыляется и что-то бормочет уже в полудрёме. Не открывая глаз, он нащупывает руку Иена, лежащую между ними, нежно сплетает его пальцы со своими и проваливается в глубокий сон. 

В первый раз за долгое время Микки спит, как ребёнок — крепко, безмятежно.