<b>Три года спустя</b>

<b>Январь.</b>

На улице падал снег. Небо было затянуто пасмурной дымкой. Лип выполз на крыльцо, неся за плечом старый потёртый рюкзак. По краям широченной некрытой площадки зеленели какие-то вечнозелёные хрени в горшках. Что им снег, что им зной — Липа даже зависть берёт. Тоже хотелось быть таким же вечно зелёным. Вечно молодым.

Вечно пьяным.

Это здание стабильно раз в полгода радýшно встречает его своей ярко-синей обшивкой и белыми ставенками у окон; ничем не примечательное в этом районе сооружение — люди, которые туда не ходят, пройдут мимо; без задней мысли скажут: наверное, семья там живёт. С двумя детьми. Или с тремя. Они не узнают, что окна там не открываются, что в помещениях много плетёной мебели без углов; они не узнают эту правду, потому что, скорее всего, никогда не зайдут туда. Не сядут в круг. Не будут выслушивать истории усталых, отчаявшихся людей, и не им придётся подавать салфетки незнакомому мужчине, который, обливаясь слезами, будет корить себя и вспоминать, как колотило в предсмертной агонии молодую жену на пассажирском сиденье, а он был настолько пьян, что не мог набрать девять-один-один.

Боже, ему нужно выпить.

Несмотря на это, Лип постоянно возвращался сюда, выслушивал истории алкоголиков, рассказывал свою, терпеливо отсиживал сеансы с психологами, сдавал анализы и много, много курил. Не хотелось признавать, но он вполне мог бы быть на месте этого мужчины. Легко мог бы оказаться на месте каждого из них.

Лип вышел на мощёный кирпичом тротуар. Поразглядывав белые створки на окнах здания, он услышал знакомое бурчание двигателя и обернулся. Сзади подъехал автомобиль. Дверь открылась, и из машины вылез Иен.

— Блин, я опоздал, что ли? — брат недоумённо перевёл взгляд с него на здание и подошёл поближе. Под ногами у него смачно хрустел свежий снег. — Я думал…

— Не, ты как раз вовремя, — ответил Лип.

— Ладно. Всё хорошо? — спросил Иен.

Вдох-выдох. Лип моргнул, заставив себя улыбнуться. Встретившись взглядом с Иеном, он чувствовал, словно его кто-то назойливо бьёт в живот маленьким молоточком. В ярких волосах Иена блестели снежинки; брат с неуверенной улыбкой его разглядывал. Надежда никогда не покидала его устремлённый в будущее взгляд, когда он забирал его отсюда — словно ему было совершенно неважно, сколько раз за последние несколько лет Лип его подводил.

Он молчал в ответ, а Иен не настаивал; вместо этого — крепко его обнял. Ужасная усталость внезапно навалилась на него с этими объятиями, и он слабо похлопал брата по плечу. Хотелось свалиться на месте — и везите, куда хотите. Иен бы и до машины донёс, и до дома дотащил.

— Неплохо выглядишь, — подметил Иен. — В тренажёрку, что ли, там ходил?

— Ага, если бы она ещё там была. Льстец, — фыркнул Лип, открыв дверь машины. — Я знаю, как я выгляжу. Попизди мне тут.

— Я серьёзно! — запротестовал Иен. — Правда. Вид у тебя здоровый.

Лип отмахнулся, закатив глаза, и сел вперёд на пассажирское сиденье. В машине у брата тепло, играет музыка — та самая рождественская песня, которую Иен раньше не любил.

— Курить будешь? — спросил Иен, усевшись за ним на водительское кресло.

— Ты же бросил.

— Бросил. Ну, помянем старое хоть раз. Мы же всегда курили в машине. Давай по сигаретке, м?

— Давай.

Иен ухмыльнулся и потянулся к бардачку. Вытащив пачку, он постучал по ней пальцем; две сигареты наполовину высунулись из пачки, и Иен протянул её брату.

— Окно открой, а то Ева тошнить будет опять. Мы движок поменяли, — объяснил Иен, заметив недоумение во взгляде брата. — Новый, воняет пока, и чё-то не переносит он этот запах.

Лип без возражений открыл окно.

— Куда поедем? — спросил он, выехав на широкую трассу.

— Не знаю. Всё равно куда, только бы подальше отсюда.

Иен кинул быстрый взгляд в его сторону, но промолчал.

— Домой тебя отвезти?

— Не, не надо. — Воспоминания последнего дня, проведённого дома, незвано просятся ему на ум: Дебби, низко склонившаяся над ним, блевотина на полу, а во рту ощущение, что язык присох к нёбу. Интересно только, блевоту кто-нибудь убрал, или она так и тухнет там?

— Просто, не знаю, езжай куда-нибудь. Если никуда не торопишься, конечно.

— Не тороплюсь, но через час нужно быть у Фионы. Она организовала тусу по поводу твоего возвращения.

— Конечно, как же иначе, — фыркнул Лип, с теплом в душе вспомнив сестру и её вечеринки.

— Ну ты и мудила, — упрекнул его Иен толчком в плечо. — Скучает ведь тоже. Лазанью приготовила и чесночный хлеб, как ты любишь. Короче, поболтаемся немного где-нить, а через полчаса поедем к ней, окей?

Лип ничего не стал возражать, тем более что ему после прозябания с чужими людьми хотелось семейных посиделок. Иен заехал в парк, заглушил двигатель, и они какое-то время сидели в тишине, молча передавая друг другу сигарету. Снег пошёл сильнее — вид на скамейки и аккуратные дорожки почти замело стеной из снежных хлопьев. Впервые за долгое время Лип, по-настоящему расслабившись, чувствовал себя очень комфортно. Легко было вот так сидеть с бро, ни о чём не думая; легко было на полчаса забыть о проблемах, которые ему сейчас предстоит решать в жёстком режиме, и тут Иен вырвал его из забытья.

— Как чувствуешь себя?

Тишина моментально становится напряжённой. Простой вопрос, на который они оба не хотят знать ответ. «Хоть в этот-то раз ты не сорвёшься?» — звучит подтекстом, и Лип действительно не знает ответа. Ну, вот опять начнёт происходить какая-нибудь хрень, и он снова возьмётся за бутылку. Логическая цепочка из двух звеньев. Всё говно — иди бухай. Просто, как два пальца об асфальт. Придёт в упячку пьяным на пару, либо начнёт драку в баре и потом уже обмочится в полицейской машине — и снова окажется в том синем доме с белыми оконными ставнями…

— Хорошо, — заверил его Лип, энергично кивая. — Завтра на работу иду.

— А… Это точно хорошая идея? Может, тебе ещё немного отдохнуть?

— Не надо мне отдыхать. Наотдыхался. Готов к труду и обороне, — цыкнул Лип. Высунувшись в окно, он смотрел, как сигаретный дым поднимался вверх и рассеивался в морозном январском воздухе. — Я хочу поскорее уже вернуться к делам. Мне нравится заниматься, чем нравится. Не на каторгу хожу.

Ему и правда нравилась должность главного инженера в исследовательском центре. Исследования в лаборатории, командировки, доклады. Даже преподавание в альма-матер на четверть ставки увлекало его по мере того, как он стал писать собственный материал для лекций — студенты теперь гораздо меньше зевали и проявляли любознательность, видя его отдачу.

— Ну, хорошо… Хорошо, раз так, — с этими словами Иен отобрал у него сигарету и затянулся. — Может, пойдём бургеров нажрёмся? Хочешь? Фи взъерепенится, конечно, но переживёт…

— Не, — отказался Лип. Хоть ему и хотелось в тот момент больше всего засесть в какой-нибудь забегаловке и всласть накишковаться фастфудом, он не хотел расстраивать сестру. — Поехали на лазанью лучше.

***

Ужин проходит как-то совсем неловко; все вокруг него так шаблонно напускают на себя сферическую нормальность в вакууме абсолютного понимания, что Лип едва их узнаёт. Это не его братья, не его сёстры. Никто почему-то не пил; Фиона на выходных за обедом всегда выпивала бокал красного, а сегодня вместо вина жучит газировку из чашки. Словно он вырвет у неё бутылку и зальёт в себя от недостатка спиртного. Как они не понимают, что это не так работает?

Дебби с Лиамом вообще сюсюкали с ним, словно с дитём малым. Иен торопливо менял тему, когда разговор заходил про бухло или людей в известном состоянии. Только Карл ни на кого не обращал внимания, спокойно сидел себе и, тихо матерясь, что-то карябал в толстенной тетради. Тестовый сборник, наверное. Экзамены сдаёт опять.

Ему ненавистно чувство, когда все ходят вокруг него на цыпочках. Словно и не человек он, а бомба, которая перевернёт здесь все и всех вверх дном, если они скажут что-то неуместное. Как Иен это выдерживал? Лип не осознавал раньше, как это, наверное, бесит, когда все ожидают от него Моникиных финтов. Теперь он сам был негласно расценен как продолжатель Фрэнкова пути. Теперь он понимал.

— Это откуда? — спросил Лип, кивнув на дыру в стене.

Фиона нахмурилась, что, в общем-то, ничего хорошего не предвещало, но Лип испытал своего рода облегчение — по крайней мере, он не единственный в этой семье, кто до сих пор творит херню. Ну, стен он точно не ломал в последнее время.

— От Фрэнка, — невозмутимо ответил Карл, не отрываясь от своего занятия.

— Ну пиздец, — пробормотал Лип. — Чё случилось?

— Пьяный, как всегда, — пояснила Фиона, пожав плечами. — Ещё и под чем-то. Реально, зрачки из орбит вылезали. Ходил и орал, что мы с Иеном от него Монику спрятали, и угрожал, чтоб дали адрес, который мы в гробу видели, — бросив быстрый взгляд на Иена, она закончила:

— Короче, опять кукухой немного того. Приступы неконтролируемой агрессии на пустом месте… В последнее время у него всё чаще.

— А кровь на холодильнике тоже его?

— Бля, — зашипела Фиона, оглянувшись на холодильник. — Я думала, я всё смыла. — Выйдя из-за стола, она оглядела холодильник и, заметив бледные красноватые подтёки сбоку, намочила тряпку и начала яростно их тереть.

— Да оставь ты, — вздохнул Иен. — Давай поедим нормально.

— Иен, давай в первую очередь не будем разводить срач. Холодос — это святое место, — огрызнулась Фиона. — Мало тут на кухне Моника кровушки полила?

— Погоди, это твоя кровь, что ли? — хохотнул Лип. Это должно было выйти шуткой, но все вдруг внезапно надели морды кирпичом и многозначительно посмотрели на него. У Липа словно глаза открылись. Тут же в кухонном освещении он заметил бледнеющий синяк на скуле у Иена; синяк на шее, который ввиду своей продолговатой формы никак не мог быть засосом. Больше было похоже на след от большого пальца. — Пиздец, это чё… Чё случилось-то?

— Да забудь. Уже неважно.

Скрипнул стул, и Иен, встав из-за стола, без единого слова отправился наверх. Лип попытался найти ответ у младших, но Дебби с Лиамом уткнулись в свои тарелки, Карл — в тетрадку; Фиона продолжала скрести несчастный холодильник, который, естественно, никак не хотел отмываться.

***

Сидя на крыльце, Лип в отрешённой задумчивости занимался соцерцанием падающих снежинок и курил. Третья сигарета за ночь — раньше столько курева помогало забыться, теперь уже не очень. Только ломало всё больше.

Вдалеке раздались голоса — со стороны метро шли подросток и взрослый мужчина. Лип прищурился и узнал: это были Микки с Евгением. Милкович обнимал сына за плечо, а тот делился впечатлениями о каком-то фильме. Голос у него немного погрубел за время, что Лип его не видел. Он понятия не имеет, кто все те персонажи, о которых он рассказывает отцу, и ему, честно говоря, до лампочки. Но как же он благодарен Евгению за то, что не надо начинать разговор шаблонными фразами про самочувствие. По-приятельски обнявшись с Евом и пожав руку Микки, Лип полминуты молчал, продолжая слушать ребёнка.

— Ладно, всё, хватит болтать, — оборвал его Микки. — Пошли за Иеном.

Евгений вбежал по ступенькам, как бы невзначай бросив: «Минздрав предупреждает!» Микки фыркнул и, кивнув Липу, пошёл было за ним, но тот остановил его, схватив за рукав парки.

— Покурим?

— Ты мелкого не слышал? Я бросить пытаюсь.

— Ты в курсе, что супружеская жизнь превратила вас обоих в скучных морализаторов?

Микки отвёл взгляд и смешно цыкнул. Лип добавил:

— Постой и понюхай тогда дымка хоть.

Милкович вскинул брови и смерил его недоумённым взглядом. Прислонившись к перилам, он прокашлялся и спросил:

— Сказать чё хочешь?

— Возможно. Спросить про самочувствие не хочешь?

— Не-а.

Лип ухмыльнулся, бросил окурок на землю и притоптал.

— Чё у них с Фрэнком опять? Мне не говорят. Ты по-любому знаешь.

Микки отвёл взгляд; челюсть у него заходила ходуном, ноздри вспучились — он определённо был в курсе.

— Дыру на кухне видел?

— Видел. И кровь на холодильнике тоже.

— Чё, не отмылась? Пиздец, — Микки нервно провёл пальцами по губам, а затем протянул Липу руку, сделав приманивающий жест двумя пальцами. — Дай сигарету. Еву не говори. — Лип протянул ему пачку, и потом, когда Микки вытянул оттуда одну, дал ему прикурить. — Ваш ёбаный папаша появился из ниоткуда, когда Иен помогал Фионе с ремонтом. Пришёл и начал выяснять, где Моника. Иен не обращал внимания, слова поперёк не сказал, а он на него набросился, отхуячил по лицу сначала, потом начал душить. Фи потом мне позвонила, я приехал сразу же — он в крови сидел, из носа хлестало только так. — Микки затянулся и умолк на полминуты. — Фрэнк к тому моменту уже слинял и хорошо сделал, иначе я бы точно его убил.

Лип стиснул кулаки. Ему словно передалась злость Милковича. Он прикрыл глаза и представил себе, как брат сидел на полу и закидывал голову, пытаясь остановить кровяной поток. «Лучше бы ты его действительно убил и вернулся в тюрьму», — хочется ответить Микки. Лип одёргивает себя — вот это говнецо надо оставить при себе.

Господи, да чтоб ты сдох, Фрэнк.

— Иен и сдачи никогда не сдаёт ему, — сквозь зубы проговорил Галлагер.

— Ага, — согласно кивнул Микки. — Это же Иен.

— Я один раз чуть было не дал ему пизды. Фрэнку, в смысле, — сказал Лип. — Каким-то образом старый червяк сумел меня убедить, что в этом нет смысла. Я поддался.

— Очень зря, — крякнул Милкович.

— Да уж, — кивнул Лип, вытащив бог знает какую по счёту сигарету. Дым, наполняя его лёгкие, отвлекал от мыслей о спиртном. — Я многим на него похож, — выдал он, не подумав. Лип много размышлял о своём сходстве с Фрэнком, но открыто это никогда не признавал. А сейчас вот признал. И перед кем? Перед Микки Милковичем, боже ж ты мой. — Он учился в школе на отлично. И в универ поступил в своё время без особых усилий. Такие люди всегда ищут чего-то интересного, им скучно в обыденности, поэтому он и спился. От скуки и неумения находить удовлетворение в мелочах бухать начал, и всё. Может, вышел бы нормальный человек, да только всем насрать было на него. Мне вот с семьёй повезло, поэтому и держусь до сих пор.

Лип чувствовал, что Микки пялится на него, а сам он не мог найти в себе мужества в ту секунду, чтобы встретиться с ним взглядом. Вот так выпалить свою самую глубокую боль кому-то, кто относится к нему чуть лучше, чем к куску говна — ещё одна не самая блестящая его идея.

Но Лип уверен, что кто-кто, а Милкович-то скажет ему правду не таясь.

— Хуйня какая-то, — глубокомысленно произнёс Микки после минутного молчания.

— М?

— Ага, загоняешь мне тут, — цыкнул Милкович. — Ты думаешь, Фрэнк бы стал жопу рвать ради кого-то из своей семьи, как вы? Здесь дело не в везении. Просто ты мудила, а он — ещё хуже. Гораздо хуже. Поверь мне.

— Правда? — Лип слабо ухмыльнулся.

— У меня тоже батя — уебан, — сказал Микки. — И чё теперь, я такой же, как и он?

— Нет.

— Ну, вот. Легко отсутствие яиц и самоконтроля валить на родителей. Не так воспитали, ума не дали и вся хуйня, как же.

Лип помолчал, обдумывая слова Микки. Говорил он вполне разумно и убедительно, и самое главное — говорил то, что Лип давно внутри себя уже знал. Ему хочется верить, что Микки полностью прав.

— Чтоб он сдох, ваш Фрэнк. Только пользу бы принёс этой земле в виде удобрения.

— Ну, с этим не поспоришь, — Лип ухмыльнулся и, задрав голову, с облегчением выпустил облачко дыма в морозный воздух.

***

Прошло два дня. Дебби позвонила ему вечером и сообщила: Фрэнк в больнице.

Вот это, блин, новости.

Сестра сказала, что Фиона, Иен, даже Карл с Лиамом — все отказались навещать его. Очевидно, он самый последний, кто об этом узнал. Раньше Фиона сначала звонила ему и намечала план действий, прежде чем сообщать младшим. Интересно, с кем она сейчас советуется в первую очередь? Наверное, с Иеном. С Иеном, у которого рабочая кабала с девяти до пяти, муж и ребёнок. С Иеном, который весь из себя стабильность, надёжность, норма; Лип уже не помнит, когда они успели так поменяться местами; конкретный момент, когда вдруг он стал нуждаться в помощи и поддержке больше, чем младший брат.

Липу совсем не хочется навещать отца, но он соглашается пойти с Дебби — наверное, из желания доказать самому себе, что он в чём-то ещё может быть полезен своей семье. Всю дорогу сестра плакала в машине. Предчувствие чего-то необратимого одолевало его.

Когда они зашли в палату, то увидели Фрэнка — тот лежал на больничной постели весь синий, не похожий на себя, с разодранным в мясо лицом. Дебби громко всхлипнула.

— Господи, Деб, — наконец разозлился он. — Сколько можно…

Сестра не слушала его. Зажав рот рукой, она кинулась к кровати и схватилась за металлический поручень на краю. Медсестра, которая зашла с ними в палату, заговорила:

— Мне очень жаль, мистер Галлагер, мисс Галлагер… Я знаю, как трудно вам сейчас, но…

— Где вы его нашли, на помойке, что ли? Господи, ну и запашок, — перебил её Лип, закрыв нос воротником рубашки. Медсестра и врач, что стояли рядом, хмуро переглянулись. Наверное, не такую реакцию они ждали от сына, который увидел своего отца в ужасном состоянии, но Лип слишком устал говорить правильные вещи вместо того, что, по его мнению, вполне честно. Да и плевать он хотел на «отца» — пренебрежение сыновьими обязанностями едва ли большее преступление, нежели пренебрежение родительскими.

— Э-э, если не ошибаюсь, полиция нашла его рядом с мусорными баками у дороги. Он был очень…

— Да, да, как всегда, вдрызг пьяный и избитый, — выплюнул Лип, опять не дав женщине договорить. — Оклемается, не? — Теперь уже и врач смотрит на него во все глаза; Лип хотел уже начать перечислять причины, по которым Фрэнк не заслуживает сострадания, но в конечном итоге решил, что это не стоит того. — Да или нет?

— Что касается полученных травм, то да, — пролепетал врач, переводя взгляд на Дебби, чья реакция, видимо, показалась ему более адекватной. — По крайней мере, переломы заживут, и всё будет хорошо до определённого момента.

— В смысле?

— Он оправится от травм, но дело в том, что печень находится в таком состоянии…

— А, ну да. Это уже вторая, — фыркнул Лип. — Даже пересаженную просадил.

— Мне очень жаль, — начала врачиха, но Лип отмахнулся от неё, не желая больше ничего слышать.

— Ничего страшного, — ответил он с кислой ухмылкой. — Если чё, не ставьте его на очередь. Лучше ребёнку пересадите. Третья этому уёбку не нужна.

На лице врача и медсестры проскользнуло непонятливое отвращение к нему, но пусть; Лип не может даже представить себе этот кошмар, он будет дико хохотать, если Фрэнку перепадёт новая печёнка, и он встанет на ноги. А он ведь встанет и так — на нём всё заживает, как на собаке. Но Лип очень надеется, что третьего шанса для ненавистного папаши не будет. Он проебал и первый, и второй по своей вине, утопив своё разочарование от жизни и огромный потенциал в бутылке. В этом виноват был только он сам.

Закружилась голова.

— Лип? — окликнула Дебби. На щеках у неё блестели мокрые дорожки слёз. — Тебе плохо?

— Ну, навестила? — огрызнулся он в ответ, кивком головы указав на Фрэнка. — Теперь можем уйти?

— Лип, его даже не…

— Я хочу уйти отсюда. Я не хочу, блядь, здесь находиться. Не хочу его видеть.

Дебби посмотрела ему прямо в глаза, ещё раз всхлипнула и кивнула, отворачиваясь.

— Я скоро вернусь, — сказала она врачу и медсестре на выходе. — Позвоните мне, пожалуйста, если что-то изменится.

***

Блевать гораздо хуже, когда ты трезв — это Лип уяснил для себя, вернувшись домой после поездки в больницу. Перед глазами у него стояла палата и обезображенное тело на постели, впалые щёки, вспухшие веки и дряблая кожа в кровоподтёках. Несколько лет назад его отец словно одумался, перестал пить и стал совершенно новым человеком — трезвым, с сиящими ярко-голубыми глазами и обворожительной улыбкой — и вот где он сейчас. Жизнь уже несколько месяцев чахла в нём с каждым днём. Человек в палате уже не был его придурочным алкашом-батей. Человек в палате был полуживым незнакомцем, который когда-то дал его матери генетический материал.

Рвота закончилась так же быстро, как и началась, но это только потому, что блевать больше было нечем. Маленькие рвотные позывы всё равно время от времени заставляли его наклоняться к унитазу и сплёвывать кислую жёлтую слизь. Горло словно в огне горело, ныли рёбра; какое-то время спустя он добрался до аптечки и, запив ледяной водой из-под крана обезбол, сел на пол и позвонил Фионе.

— Ну и как? Деб ничего толком не говорит…

— Плохо, — ответил Лип. — Я думал, он подох, когда зашёл. И воняет так, словно дня три уже как жмур на солнцепёке. А ты чего не поехала? Устала от больниц?

— Именно, — вздохнула Фиона. — Чего я там не видела. — В трубке раздалась возня, потом прекратилась, и сестра добавила:

— Ты просто не видел, что он с Иеном сделал. Если бы видел, тоже бы не поехал.

— Да конечно, — саркастически ухмыльнулся Лип. — Я видел, что он делал с Иеном. Как будто в первый раз он его пи́здит.

— Да, но тогда правда была какая-то жесть. Я его никогда таким не видела, — сказала Фиона. Голос у неё дрожал. — Он действительно собирался его убить, Лип. Я больше не знаю этого человека. Я его просто, блядь, не знаю. Деб почему-то этого не понимает. Он всё, понимаешь? Опустился в край. Всё хорошее и человечное, что оставалось в нём, ушло. Медленно гниёт. Пизда ему.

— Если отрезвится, может, и выкарабкается…

— Нет, Лип, — перебила сестра. — Ему это уже не нужно. И знаешь, это к лучшему. Я пиздец как устала от людей, которые постоянно тянут меня на дно и по жизни срать хотели на всё, что я для них делаю. Ну, сам подумай, зачем ему снова бросать пить, зачем ему эти жалкие попытки? Чтобы заставить нас поверить, что «не такой уж и плохой папочка», что «бывает и хуже?» Сколько раз уже так было? Пускай сдохнет один в этой больнице. Даже хоронить его не буду, пусть закопают в общей могиле с отщепенцами. Собаке — собачья смерть. Заебало.

Это «заебало» оставило в душе Липа неприятный осадок. Кажется, его снова тошнит. Фиона имела в виду только Фрэнка, но Лип автоматически проецирует её гнев на себя. Сколько раз он подводил её? Сколько раз так же тянул на дно?

— Я ведь… тоже тебя заебал, — тихо ухмыльнулся он. На той стороне линии — молчаливая пауза.

— Что ты сказал?

— Я тебя тоже заебал достаточно, — повторил Лип уже громче. Выждав три молчаливых секунды, он повесил трубку.

Лип не хотел, чтобы она отнекивалась и начала толкать ему ерунду про то, как она им гордится. Она не должна им гордиться. Она должна злиться на него. Пока она пахала, выбивалась из сил, чтобы они могли нормально выучиться, Лип проёбывал одну возможность за другой, временами так бухал беспробудно. Перед ним лежал весь мир, а он бездарно и ни про что от него отвернулся. И — вот ирония — зарабатывает он теперь больше, чем Фиона с Иеном вместе взятые; в то время как ни Фиона, ни Деб не могут найти себе нормальных мужиков, на него бабы пачками вешаются. На него-то! Великовозрастного хулигана с пропитой красной рожей!

Лип набрал другой номер, который, хоть и удалил много лет назад, до сих пор почему-то помнил. После нескольких гудков в трубке раздался нежный женский голос.

— Лип?

Она его номер вообще не удаляла.

— Э-э, да, это… Это я. Привет.

— Эм, приве-ет, — неуверенно протянула девушка. — Всё нормально? С Иеном что-то?

Лип прокашлялся и ответил:

— Нет-нет, с ним всё прекрасно. Я просто… Не знаю. Хотел тебя услышать.

Неожиданное заявление встречено тишиной на другом конце линии. Лип терпеливо чего-то ждал. Не ответа — пусть бы лучше она повесила трубку. Да, так было бы лучше.

— Ты чё, опять напился?

— Не, я в завязке, — он провёл рукой по волосам и заметил, что они снова стали мокрыми от пота. — А ты всегда в меня верила. Хоть в пьяного, хоть в трезвого. Ты говорила, что я добьюсь высот.

— Ты и так добился высот, и ещё многого добьёшься в будущем, — вздохнула она.

— Да неправда. Я срать на всё это хотел, Мэнди. Потому что по пизде вся жизнь пущена…

— Да что вы говорите! — огрызнулась Мэнди. — И что у тебя там по пизде пущено, скажи на милость? Я из ревности сломала жизнь твоей бывшей, Иен похитил ребёнка, а твоя сестра накормила малого кокаином. Молчу уже про Карла вашего и своего незабвенного братца — те вообще по сравнению с тобой по пизде не просто погуляли, а дорожку в задницу вытоптали. И что? Представь себе, мы все живы и здоровы. И ты тоже. Нужно двигаться, жить дальше…

— Я знаю. Я всё это знаю. Просто хочу хотя бы на секунду… Перестать думать об этом.

— И поэтому ты пьёшь? Чтобы забыться?

Лип тяжело вздохнул.

— Ответь, — требует Мэнди. — Ты поэтому столько бухаешь?

— Не знаю. Возможно.

— А сейчас ты тоже пьян?

— Нет.

— Отлично, вот и продолжай в том же духе.

Лип засмеялся этой наивности.

Как будто это было так легко.

— Как ты думаешь, я похож на Фрэнка?

Мэнди фыркнула и заворчала:

— Надеюсь, это неудачная шутка.

Лип красноречиво промолчал, и с той стороны донеслось недовольное цыканье.

— У нас у всех есть выбор, Лип. У всех без исключения. Ты гнёшь свою линию, в общем-то, и — вуаля! — другой человек. Не Фрэнк. Посмотри на своих родителей, серьёзно. Тебе не насрать хоть на кого-то — и это уже говорит о том, что ты никогда не превратишься в своего папаню.

Горячие слёзы скапливаются у Липа в уголках глаз.

— Иногда он тоже… Становился другим. А потом всё возвращалось на круги своя. Я так устал, Мэнди. Так устал срываться и нарушать свои обещания. Я и тебе тоже много чего обещал…

— Лип, — прервала его Мэнди, вздыхая. — Перестань. Просто… Ты же знаешь, что сейчас будет правильнее всего, да? Вот возьми и сделай. Я знаю, ты сможешь.

— Да, — тихо смеётся Лип, громко шмыгнув носом. — Ты верила… Я иногда по тебе скучаю, — добавил он. — Как бы оно всё сложилось, если бы… Ну, ты знаешь.

— Да, мне тоже интересно, — пробормотала Мэнди после недолгой паузы. — Береги себя, хорошо?

Лип открыл рот в порыве сказать что-то на прощание — «спасибо», «постараюсь», «пожалуйста, давай поговорим ещё» — но не успел. В трубке раздались гудки, красноречиво сообщая о том, что она не хотела больше с ним разговаривать. Лип бросил телефон на стойку, вытер мокрое лицо ладонями, походил по комнате и сел за стол. Спустя несколько минут тишину огласила вибрация с примитивной мелодией в аккомпанемент. Лип знал, что это наверняка Фиона, но звонок он проигнорировал.

Время за полночь, но бар на соседней улице до сих пор работает. Лип продрался бы сквозь толпу потных студентов, напоминая себе, что это стоит ощущения холодной кружки пива в руках. Может, он бы даже девушку подцепил на ночь.

В поисках ключей Лип наткнулся на одну из немногих фотографий в этой квартире. Иен, Фиона и он в обнимку сидели на крыльце старого галлагерского дома. Иену лет семь; лицо у него почти оранжевое от конопушек, яркие длинные кудряшки спадают на лоб, почти закрывая глаза, и улыбка во весь рот с отсутствующим передним верхним зубом. Фото было случайным — никто не смотрел в камеру. Они, как будто в своём маленьком мире, сидели на этих ступеньках и чему-то смеялись. Были счастливы.

— Бля.

Лип поправил чуть покосившуюся фотографию в рамке на стене, кинул ключи на диван и налил себе стакан воды.

***

<b>Февраль</b>

— Шон сделал мне предложение.

Ви подавилась кофе, расплескав его по столу, и закашлялась с выпученными глазами.

— Чё?

— Ага, вчера вечером. За ужином.

— Еба-а-ать тебя в сраку, — присвистнула Вероника, шумно шмыгая носом и вытирая выкатившиеся от кашля слёзы. — Он сделал тебе предложение в День святого Валентина? Серьёзно? Как пятиклашка, — она смотрела на подругу с искренним недоумением. — Только не говори, что он ещё и кольцо в тортик спрятал. Я перестану с ним разговаривать тогда.

— Ага, вспомни, как Кев тебе предложение делал, — фыркнула Фиона. — В говно был, ещё и без того женатый.

— Один-ноль, — цыкнула Вероника. Поставив кружку с кофе на столик, она придвинулась поближе к подруге. — Так, ну и что ты ответила? Судя по мешкам у тебя под глазами, либо «нет» — и ревела всю ночь, либо «да» — и трахалась всю ночь.

— Первое, — помолчав, уныло изрекла Фиона.

— О боже, ну конечно! Почему нет-то, Фиона? — проскулила Ви. — Ты же говорила, что счастлива с ним! Что любишь его! — Фиона, начав было отмахиваться, в конце концов согласно закивала, смотря в одну точку. Если уж она и с Вероникой не сможет быть честной, то это будет край. Безнадёга. — Ну так и чё ты отказалась?

— Технически, я не отказалась, — вздохнула она. — Я сказала, что нужно время подумать.

— Срань господня, это ещё хуже.

— Молчи уже, — Фиона тыкнула подругу в локоть тыльной стороной ладони. — Не хуже.

Ви смерила её скептическим взглядом.

— Дело не в нём. Я просто не… Я не уверена, что снова хочу за него выходить, — произнесла Фи. — Первый раз такой себе был. На дубль два хуёвое предчувствие. И вообще… Сложно это всё. Вдруг он детей захочет?

Никаких детей — Фиона решила для себя уже давно, и ни разу это её решение не пошатнулось. Саша с Лиамом до сих пор на ней. Дебби нужна помощь с оплатой учёбы. Ещё Карл — гордый, конечно, никогда денег не берёт, всё сам — но мало ли чего. Ещё одного ребёнка в мир она не выпустит, пока тех, которые уже появились на свет, не поднимет на ноги.

Да и не хочется. Хочется скинуть с себя ответственность за других людей и начать жить для себя.

А байки про старость и стакан воды — ерунда на постном масле. У неё и так родни — хоть жопой жуй, племянница, которую она и так считает своей, годится в дочери, плюс ещё племянники родятся — это как пить дать. По крайней мере, в Дебби она точно была уверена.

Плюс Иен тут шатался на днях, оставил открытый ноутбук на кухне. Фиона случайно заглянула — а там запросы в гугле про ЭКО. На листочке, валявшемся рядом, были выписаны адреса клиник и номера. Удивительно. И ведь молча всё, засранец.

Никаких детей — строгое правило, которое она всегда держала в голове, но до Шона не возникало прецедентов его применения. Возможно, для него это будет поводом к разводу в будущем, если он узнает о её чайлдфри-замашках. Пусть ей уже за тридцать, но она ещё достаточно молода, чтобы выносить и родить.

Так или иначе, Фиона не может себе этого представить. Себя с животом не может представить. С ещё одним грудничком на руках.

— И что тогда делать?

— А ты сама-то уверена, что не хочешь?

— Уверена, — без колебаний отрезала Фиона. — Одиннадцать из десяти. Это неправильно?

— Пф-ф, да чё тут неправильного, — фыркнула Ви. — Знаешь, мир был бы гораздо лучше, если бы все бабы думали башкой перед тем, как залететь. Дети — это куча затрат и моральных сил. Если сомневаешься, что потянешь сопутствующее великому счастью материнства говно — не рожай, и не вздумай даже идти у мужика на поводу, подруга, — Ви поучительно вскинула вверх указательный палец. — Ты и так вон какую ораву навоспитывала, на всю жизнь хватит.

Фиона улыбнулась. На душе потеплело, и как-то уже не так страшно и грустно; по крайней мере, лучшая подруга её понимает.

— Ви, мне кажется, он захочет ребёнка.

— Ну и пусть идёт лесом тогда, — просто, как два пальца об асфальт, отстегнула Ви. Словно очередные отношения с претензией на «долго и счастливо» не отправятся в этот же самый лес за любимым мужчиной. — Речь не о любви, Фиона, а… О сходстве взглядов… Мировоззрения, я не знаю. Обоим надо желать одного и того же от жизни, а если вы смотрите в разные стороны, то будут попадаться люди на пути, с которыми взгляды совпадают. И пиздец тогда браку, и нафига, спрашивается, вообще женились. Так что, наверное, ты правильно сделала, что взяла время подумать. Разрулите этот вопрос с ним сразу же.

Подруга права. Несмотря на то, что у Фионы сердце разрывается при мысли, что придётся, возможно, дать Шону от ворот поворот во второй раз. Пока Ви болтает что-то про работу и Алиби, она думает: боже, как же глупо было тратить друг на друга столько времени и сил, восстанавливая отношения, чтобы снова расстаться.

***

На улице противно моросит, а у неё даже капюшона нет. Добравшись до дома, обшитого зелёным сайдингом, Фиона подумала, что похожа сейчас на мокрого енота со стёкшей по щекам тушью. Несмотря на это, женщина всё равно подняла руку и постучалась в дверь. Раз, два, три раза постучалась, и тут ей на ум пришла мысль, что, наверное, хорошо, что такая отвратная погода сегодня. Как в фильмах. Сейчас Шон откроет дверь, выйдет к ней и все проблемы решатся в один момент, когда они будут стоять вдвоём, мокнуть и целоваться. Титры.

— Фиона! — Шон не вышел к ней под дождь и не поцеловал, а сморщился от холода и затащил внутрь. — Ты чего…?

— Не знаю. Карл забрал мою машину на сегодня, но я… Хотела тебя увидеть.

Шон расстегнул на ней промокшую насквозь спортивную куртку, снял и повесил на крючок.

— Надо было позвонить мне, я бы приехал сам. — Сняв с себя фланелевую рубашку, Шон накинул её Фионе на плечи и вышел в комнату. — Проходи.

— Я думала, что ты не ответишь, — промямлила она, следуя за ним. Шон сел на кровать, опёрся локтями на ноги и нахмурился.

— А с чего бы вдруг мне не отвечать?

— Ты знаешь, почему. Не прикидывайся.

Шон ухмыльнулся и помотал головой.

— Джинсы тоже снимай. Сырая вся, простынешь.

— Этому ковру уже сто лет в обед на помойку пора, — фыркнула Фиона, тоже складывая руки на груди. — А ты просто пытаешься залезть мне в трусы.

— Боже, нет, — Шон с укором покачал головой. Его лицо не выражало ничего, кроме серьёзности. Секс обычно спасал положение, когда назревала ссора, но сейчас он точно не поможет. — Ты… Хочешь поговорить, я так понимаю?

— Я не хочу детей, — выпалила Фиона. Вот так, без всякой преамбулы и пролога. — И я подумала, что ты не просто так мне сделал предложение. Что ты хочешь продолжения в детях. А я их не хочу. Не хочу больше детей, понимаешь? Можешь думать, что я глупая, что я эгоистка, но это так. Я давно уже решила, просто повода не было рассказать, а ты не спрашивал. И если ты хочешь чего-то другого… Чего-то, не знаю, нормального… В смысле, по стандарту — жена, ребёнок или двое… Короче, я против. Категорически против. Ты не сможешь меня переубедить. И я думаю, что нам нужно прекратить всё сразу и с концами. Так будет лучше.

Шон спокойно и тихо переваривал информацию, моргая и сглатывая. Несколько секунд в молчании показались вечностью.

— И поэтому ты вчера сказала «нет»? Дело не в вагоне прилагающихся к тебе родственников?

— Я не говорила тебе «нет»! — Воскликнула Фиона. — Я попросила времени подумать. И ты и так знаешь, что все мои дети идут вместе со мной в качестве приданого.

Шон тянет губы в улыбке — широко, счастливо. Фиону постепенно накрывает какая-то не осознанная ещё до конца радость. Из окна на подмокший от её сапог ковёр пролились лучи солнца, вышедшего из-за туч.

— Я не помню, что бы говорил, что хочу детей от тебя, — сказал Шон. — Мне бы с одним ребёнком отношения наладить, прежде чем второго заделать…

Фиона разразилась глупым, нервным хохотом. Удивительно, но ей тоже так порой кажется — новый ребёнок означает новые поводы отдалиться от других. Фиона шагнула вперёд, поближе к Шону; тот не двигался, только разглядывал её лицо, и она подошла и быстро села, обняв его за плечи.

— Я в первую очередь тебя хочу, — произнёс он. — И всё.

Фиона положила голову ему на плечо.

— Я тебя люблю, ты ведь знаешь?

— Знаю, — ответил Шон, успокаивающе положив руку ей на бедро.

— И хочу за тебя замуж.

— Правда, что ли? — протянул он. — Я уж думал, не хочешь.

Фиона чмокает Шона в губы, в нос, в щёки — и теряется в нём окончательно.

— Фиона Пирс, — прошептала она ему в губы. — Вроде звучит.

— Чего ты хочешь, Фиона? — глубокомысленно спросил Шон. — От этого брака, от совместной жизни? Потому что, знаешь, если ты не уверена…

Раньше Фиона не позволяла себе задумываться, чего она на самом деле хочет от жизни. Её интересы должны были кореллировать с интересами детей, о мечтах и говорить не стоило. Но она стала старше, мудрее, а с взрослением братьев и сестры ещё и свободнее, и теперь она знает:

— Счастливой хочу быть. Жить счастливо. С тобой.

***

— Лиам, блядь! А ну иди сюда!

Слова отскакивают от стен громким эхом, пока Фиона поднимается по лестнице. Заливистый писк телефонного звонка заставил её с досадным вздохом спуститься вниз и поднять трубку, отложив разбор полётов младшему брату на неопределённый срок.

— Ну что?!

— Так, поня-ятно… Кто-то не в настроении.

— У меня времени в обрез, Иен, — выплюнула Фиона, с яростью бравого солдата штурмуя лестницу на пути к комнате Лиама. — Опаздываю на работу, потому что один маленький гадёныш напросился на промывку моз…

— Лиам у нас дома, Фи.

Фиона замирает посреди комнаты. Осмотревшись, она поняла, что здесь действительно никого нет. Три кровати, а спит здесь только Лиам — Сэмми забрала Чаки, Карл обитает в старой комнате Дебс, Сашина кровать стоит у неё в комнате. Тишина.

— И какого хуя он у вас?!

— Он испугался, что ты будешь ругаться.

— Естественно, я буду ругаться! — воскликнула Фиона. — Этот засранец обдолбался в школьном туалете и пошёл в таком состоянии на урок! Ты хоть представляешь, в какой мы жопе теперь из-за него?! Ему повезло, что его отстранили, а не исключили, — Фи тараторила на одном дыхании. Злость плескалась через край, и подсознательно она была благодарна брату, что он её молча выслушивал. — А у меня ребёнок маленький на попечении! Что мне соц. работникам говорить?!

— Да ладно тебе, мы с Липом ещё и не такое…

— Да насрать мне, что вы там с Липом делали! Вы сто лет в обед совершеннолетние, и мне до пизды, чем вы занимаетесь, потому что с меня за это уже не спросят! — продолжала возмущаться Фиона. — И это не оправдание его поступку, Иен.

— Да всё, всё, я понял, — сказал Иен. — Слушай, ему сейчас плохо. И он боится идти домой, потому что знает, что виноват.

— Если знает, что виноват, пускай идёт домой и просит прощения, — огрызнулась Фиона, уставившись на пустую незаправленную постель. Лиам никогда не заправлял постель, а она особо и не следила за этим; она вообще не нагружала его никогда ни работой по дому, ни обязанностями вроде готовки-уборки или присмотра за Сашей, и вот что из этого вышло. — Скажи ему, что нельзя просто так взять и убежать от своих проблем.

— И что бы это, блядь, значило? — с долей раздражения в голосе спросил Иен.

— То и значило! — передразнила Фиона. — Ничего не решается само собой, ты это прекрасно знаешь. Убеди его вернуться домой, Иен.

На другом конце линии — длинная пауза. Кажется, Иен сейчас повесит трубку, но нет — в трубке раздался тяжёлый вздох.

— Я не могу вот так взять и приказать ему, Фи, — сказал он. — Я ему не отец.

— А я ему не мать! И тебе тоже не мать! — парирует Фиона. — Но кто ещё будет следить за вами, оболтусами? Моника? Фрэнк?! Я с вами всю жизнь нянькаюсь и раздаю «приказы», если уж на то пошло.

Ещё одна пауза. Ещё один тяжёлый вздох.

— Прости, Фи.

Вот же блин. Гнев и ярость, доселе наполнявшие её разум, постепенно стихали. Фиона определённо перегнула палку; Иен сейчас извинялся, как побитый щеночек, и это смутило её.

— Да ты меня прости, я не хотела так резко, — сказала она. — Я бы без вас не справилась. Вы мне здорово помогали…

— Не уверен насчёт этого, — вставил Иен. — Слушай, давай я поговорю с ним сегодня вечером, а завтра подброшу домой. Не уверен, что он меня послушается и не слиняет бог весть куда, но постараюсь.

— Да он тебе в рот смотрит, как и Карл. Тебя-то эти двое точно будут слушать.

— С хера ли? — фыркнул Иен.

— Я заглянула к нему в комп, там вся история браузера в запросах про биполярку. Не считая странного фетишистского порно, разумеется. Он тебя уважает как сильного человека, Иен. Поэтому поговори с ним об этом сегодня тоже.

— Оу, — выдохнул Иен. — Я… Да, наверное, мы это и не обсуждали с ним никогда. Может, ему просто было интересно, что это за болезнь.

— Может, — коротко ответила Фиона. Смахнув упавшую волнистую прядь назад, она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. — Я правда хочу, чтоб он человеком стал, понимаешь? После того, что я с ним… — Фиона остановилась и глубоко вздохнула, прежде чем закончить свою мысль. — После того, что я с ним сделала… Хочу, чтоб не было у него проблем с наркотиками, и чтобы у него была юность, которая даст ему хороший старт в жизни, а не как у нас.

— Я понимаю, — сказал Иен. — У тебя хорошо получается, Фи. Я поговорю с ним сегодня.

— Спасибо.

— Не за что. Люблю тебя.

— И я тебя.

Фиона завершила вызов и долго пялилась в экран телефона, о чём-то задумавшись. Внезапно к ней пришло осознание, что дома как стояла тишина с самого её пробуждения, так до сих пор и тихо. Саша не подаёт голоса. Карл не выскочил в коридор спросить, чего она так разоралась. Никого нет.

Вернувшись на кухню, женщина заметила стикер, прилепленный к холодильнику, а на нём выведено маркером: «Ушёл в магаз, потом в парк, Саша со мной».

Она одна. Она действительно одна в доме. Ощущение нереальности происходящего на секунду туманит ей разум. Фиона не помнит, когда в последний раз весь дом был в её распоряжении.

От нечего делать она позвонила Шону. У того смена заканчивалась через полчаса, и было бы неплохо заняться чем-то приятным в пустом доме, не подавляя рвущиеся наружу стоны и не боясь случайно напугать несмышлёного ребёнка. А потом достать ручку, тетрадку и прямо на постели голышом начать планировать свадьбу. Или допёхать до Алиби и пропустить пару стопок с Кевом и Ви, как в старые добрые времена.

Надев куртку, Фиона вдруг передумала. Она поняла, что сейчас на самом деле ничего из этого ей не хотелось. Тишина в пустом доме не особенно её тревожила; на самом деле, даже успокаивала. Редко выпадают такие дни, когда здесь тихо, и она решает не упускать возможность.

Пройдя в гостиную, Фи достала с полки пыльные диски с музыкой, выбрала один и вставила в древний музыкальный центр, который Моника с Фрэнком часто включали, когда она была маленькой. Она быстро засыпала наверху под пьяный смех и глухие биты, что доносились с первого этажа. А иногда Фрэнк находил ритмичную мелодию, ставил её маленькие ноги себе на ступни и, придерживая за ладошки, вальсировал так с ней по комнате.

Сегодня Фиона танцевала одна. Долго танцевала, двигаясь невпопад и глупо улыбаясь, пока окончательно не запыхалась и не свалилась на диван.

***

<b>Май</b>

После шестого стука Микки с угрюмым видом наконец-то распахнул дверь.

— Я сплю, блин, — прорычал он, отходя в сторону и давая Карлу зайти. — Чё случилось?

— Пахнет вкусно, — сказал Карл, принюхавшись. — Ты спишь и готовишь одновременно?

— Это мультиварка. Светка подарила на Рождество. Там какой-то мудрёный тако-суп из Интернета, Иен поставил.

— Ебать, ну вы прям как идеальная чета из мыльного сериала, — фыркнул Карл. — Парные слуховые аппараты ещё не носите?

Микки, направляясь на кухню, по пути отвесил ему лёгкий подзатыльник.

— Ты мне тут не умничай, — прогундосил он, потирая сонные глаза руками. — А то нарвёшься.

— Да тебя радикулит уж скоро схватит, — снова фыркнул Карл. — Не в тех годах ты, чтоб с молодёжью тягаться. — Карл пошёл за Микки и, пока тот возился с мультиваркой, выгрузил на стол древний ноутбук. — Мне нужно, чтоб ты кое-чё посмотрел вместо меня. Это не займёт много времени.

— В смысле… Что?

— Кое-что в интернете.

— О господи, — Микки вскинул брови и зевнул. — Давай только побыстрее. Мне ещё три часа до работы, и я хочу поспать.

— Ну… — замялся Карл. — В общем, это итоговая оценка. Вчера разместили результаты, а я боюсь смотреть. Если там будут тройка, то все усилия насмарку.

Микки проморгался, посмотрел на него, как на дебила, мотнул головой и засмеялся. Карл чувствовал, что у него горят щёки и уши; боже, только бы Милкович не заметил, что он покраснел. Как сучка ведь.

— Бля, Микки, просто посмотри, и я пойду. Я уже залогинился… Открой ноут и нажми на «Успеваемость».

— Ладно, ладно, — сказал Микки. Плюхнувшись на кухонную табуретку, он открыл ноутбук. — Так чё, это у тебя выпускные были, что ли? Экзамены?

— Ага, — ответил Карл. В университете, когда работал уборщиком, он закорешился с одним парнем-инженером, и тот предложил ему помочь поступить на электрика. Фиона наседала с «хоть какой-то учёбой» и резонно мотивировала это тем, что у него ребёнок, которого надо ставить на ноги, что любые ремонтные и строительные работы очень хорошо оплачиваются, и обещала, что поможет; поэтому Карл ухватился за эту возможность зубами и когтями. Два года ходил на вечерние курсы, днём продолжал драить полы — всё-таки стыдно было просить денег у сестры, а последний год плюсом проходил практику в местной управляющей компании, и сейчас нужно было узнать, сдал он на квалификацию или нет.

Микки тыкнул пару раз по сенсорной панели на ноуте и нахмурился. Прошла секунда, две; томительное ожидание казалось Карлу невыносимым. Чем дольше Милкович молчал, тем больше его накрывало разочарование. Пиздец, он завалил? Нет, не то что бы он забивал на учёбу часто, но, кажется, ближе к выпускным немного расслабился. Хоть практика была выполнена на отлично, итоговая контрольная вышла на слабую четвёрку.

— Сорян, чел, — наконец подал голос Микки. — У тя «два».

Карла словно парализовало. Дыхание спёрло в край; нет, это невозможно. Ну не может быть. Инструктор сказал, что если он сдаст хотя бы на четвёрку, то проблем с трудоустройством точно не будет. И Карл усердно ебашил на эту сраную четвёрку, несколько месяцев задрачивал новые экзаменационные вопросы по десятку в день и прогонял заново старые, по несколько дней на улицу не выходил.

— Блять. Пиздец, — выдохнул он. — Я в жопе.

Микки с коварным видом развернул к нему ноутбук, но Карл отвернулся, не желая созерцать своё позорное поражение.

— Да наебал я тебя, — хохотнул Микки. — Смотри, всё отлично.

Карл разомкнул один глаз, затем второй; приблизившись к экрану ноутбука, он с полминуты вглядывался в цифры и буквы, пока до него наконец не дошло. Пять. Пять, сука, баллов из пяти.

— Ты чё, совсем уже?! — Карл вскочил со стула и ударил угарающего Милковича в плечо. — Я чуть не умер!

Микки, просмеявшись и утерев слёзы, кое-как выдавил:

— Это тебе за то, что ссыканул сам посмотреть и разбудил меня в несусветную рань. Не обессудь.

Карл снова пихнул его в плечо, но увёртливый Микки схватил его за руку, и не успел он выдохнуть, как тут же его шея оказалась у Милковича под мышкой.

— Мудила, — прохрипел Карл, безуспешно пытаясь освободиться. — Отстань от меня.

— Мог бы и сеструху попросить, нахера было ко мне переться, — Микки отпустил его и опёрся локтями на стол. Карл выпрямился и взглянул на его довольную ощерившуюся физиономию. Так-то он прав. Фиона бы целую вечеринку закатила по этому поводу. Но на самом деле Карлу хотелось, чтобы Микки первый узнал, что у него получилось. Если бы не Милкович, он бы навряд ли даже GED на школьный аттестат сдал. Он бы и думать не стал об этом, не то что прилагать какие-то усилия.

Сейчас бы отблагодарить Микки, сказать ‚спасибо‘, что ли:

— Ты пидор, вот ты кто.

— А ты долбоящер мелкий, — Микки похлопал его по плечу. — Но неплохо так затащил, с учёбкой-то. Поздравляю.

Карл чувствует: вот сейчас он точно красный, как помидор.

— Да чё там. Легко было.

***

Вечером следующего дня Фиона практически вытолкала его за порог, желая весело провести время. Карл в замешательстве огляделся и тут заметил машину Иена, припаркованную у тротуара поодаль. У ограды участка стоял Лип и салютовал ему.

— Чё происходит?

— Сегодня празднуем твой успешный старт во взрослую жизнь, бро, — торжественно объявил Лип, открывая переднюю пассажирскую дверь. Жалко смотреть. Прямо как дворецкий какой-то. — Залезай.

Этим же вечером они ели омаров в фешенебельном французском ресторане, пили пиво, вставали на стол и творили какую-то чепуху, чем очевидно смущали официанта. По пути в боулинг они втроём шли в обнимку; братья говорили, что гордятся им, что он охуенный парень, и Карл отмахивался от их пьяных поцелуев в голову, отфыркивался с безраличным видом, словно ему до лампочки; на деле же у него внутри полыхала фейерверками глупая щенячья радость. Теперь он знал, ради чего старался.

Фиона напророчила: он действительно очень весело провёл время, и когда Лип глубокой ночью вёз его обратно домой, Карл не переставал с улыбкой вспоминать эту вылазку. Иен с Липом всегда были особенно близки; хоть оба и сложные люди, смогли ужиться и взять себя в руки по жизни, и Карл отчасти им завидовал в этом. Ему тоже не мешало бы заиметь с кем-то такую же родственную близость и доверие; с кем-то, кто точно не предаст. И поэтому Карл просит Липа остановиться у одного жилого комплекса неподалёку от дома.

— Тошнит, что ли?

— Не, не т-шнит, — пьяно промямлил Карл. С ног он, конечно, не падал, но язык порядочно заплетался. — Просто хочу кое-что показать вам, ребят-т…

Иен с Липом странно переглянулись, но вышли из машины, следуя за ним. Карл вёл их к зданию, в котором был вчера. Снаружи оно выглядело так же плохо, как и внутри: через куски отваливающейся местами обшивки просвечивал грязно-серый панельный бетон, из незаколоченного окна подвала шёл пар, по окнам тоже ремонт плакал. Тем не менее, это лучший вариант, что он мог себе позволить с нынешней зарплатой.

— Кажется, я здесь уже был… С девушкой, — пробормотал Лип, закинув голову и хмуро рассматривая верхние этажи. — Мы к кому-то в гости идём или чё?

— Не, я тут снимать жильё буду, — признался Карл. — Скоро получу доки на квалификацию и начну поднимать нормальное бабло. Заебался уже за счёт Фионы жить. Тем более, она замуж скоро выйдет…

Братья смотрели на него во все глаза, попеременно переглядываясь. Иен медленно открыл рот и выдал:

— Чё, правда переезжаешь?

— Не знаю пока, но хочу… Сюда. — Карл указал рукой на окна второго этажа и уставился себе под ноги. Тишина такая, словно они не верят, что он действительно сделает это. — Просто смотрел квартиру и узнавал, чё по деньгам. Вроде потяну.

— Так, а… Сашу ты тоже заберёшь? — щурясь, спросил Иен.

— Да, — ответил Карл. — Куда я без неё.

Ещё не так давно он игнорировал этого ребёнка. Карл даже считал, что будет лучше, если она будет считать своими родителями Фиону и Шона. Всё лучше, чем знать, что твои настоящие предки — какие-то неизвестные люди, которые срать на тебя хотели. Но чем больше времени он проводил с дочерью, тем больше обнаруживал в себе желание быть ей отцом.

— Только боюсь, что она не захочет. Ну, с Фионой расставаться, с Дебби. Они ей ближе. Нельзя так просто взять и отобрать у неё это всё. И Фиона…

— Фиона, мне кажется, и против бы не была, если бы вы с Сашей с ними жили.

Карл закатил глаза и с укором посмотрел на Иена.

— Ага. Я заделал ребёнка, обеспечив ей ещё одну еблю с подгузниками и бессонными ночами на три года. Мало она с нами маялась? Пусть уже своей жизнью занимается.

— Нет, серьёзно. Ты же дом отремонтировал… — Это правда. Карл до хера всего сделал и починил в старом родительском доме — от проводки до скоростного вай-фая, от надёжных ступенек на крыльце до маленьких солнечных батарей на крыше. — Работаешь, на шее не сидишь. И Сашу… Я не думаю, что она просто так тебе её отдаст. Это и её ребёнок тоже. Подумай, Карл.

— Я не понял, ты считаешь, что я не в состоянии жить самостоятельно или чё?

— Хорош бравировать. Не быкуй, — встрял Лип, положив руку ему на плечо. — Иен не то имел в виду. Конечно, ты самостоятельный и взрослый. Хочешь съехать — съезжай. Просто не надо отдаляться от нас, от Фионы, окей? Ты не обуза. Не надо считать себя обузой.

Лип произнёс эти слова совсем уж обычно, повседневно, но Карлу казалось, словно он готов сейчас упасть на землю и задохнуться. Трудно дышать. Комок в горле мешает выдохнуть, и от слёз тоже невозможно удержаться — хотя, возможно, он просто пьян.

***

Фрэнк валялся в несознанке на заднем дворе. Карл обнаруживал его там и раньше, но никогда не видел его таким. Даже в темноте кожа отсвечивала мертвенной бледнотой; тёмно-фиолетовые кровоподтёки тут и там усеивали его морщинистое противное лицо. Особенно выделялся глубокий порез на лбу. Пахло от бати тоже не айс: смрад, что проблеваться и не встать. Карл зажал нос и потрогал пульс — ничего. Отпрянув на пару шагов, он достал телефон из кармана толстовки и набрал полицию. Не хватало ещё, чтобы непоседа Саша выскочила с утра на крыльцо и наткнулась на зловонный дедулин труп.

Карл уже называл адрес, когда Фрэнк вдруг открыл глаза. Извинившись перед оператором, он засунул телефон обратно в карман и вздохнул, рассматривая отца. Глазницы у того пожелтели — впрочем, возможно, это освещение во дворе такое.

— Сын-на, — прохрипел Фрэнк. Трясущимися руками подтянувшись на локтях, он принял сидячее положение. — Я так надеялся, что ты придёшь сегодня…

— Чё, Фиона выгнала?

Фрэнк нахмурился, помотал головой, затем снова поднял на него взгляд.

— Я не помню… Я вроде и не стучался, — сказал он. — Устал. О-ох, как же я устал. Никогда так плохонько не было.

— Правда? Даже когда печёнку тебе меняли?

Карл в последнее время, смотря на Фрэнка, часто вспоминал тот эпизод своей жизни. Просыпаясь по утрам, он первым делом шёл проверять отца, про себя по-детски молясь богу, чтоб тот был жив.

— Не, сына. То хуйня… — невнятно промямлил Фрэнк.

Они с Дебби всегда искали запившего отца в детстве — по помойкам, по подвалам, по закуткам, где ютились бомжи. Всегда, когда он не приходил домой, искали. Спрашивали у завсегдатаев Алиби, у знакомых соседей, попавшихся на пути — не видели ли? Может, где-нибудь лежал? Мимо шёл?

Остаётся только надеяться, что и в работе у него будет такое же упорство, как в этих поисках блудного отца. Сейчас бы его на это не хватило. Потому что Карл уже не тот наивный мальчик. Карл знает, что батя снова забухает, ищи — не ищи, ему всю жизнь хоть бы хны — сутки может на морозе проспать. Не болел никогда, а заживало всё на нём, как на собаке. До последнего случая.

— Тебе чё надо, Фрэнк?

А ведь такой хороший вечер был. И ведь чёрт его дёрнул идти через задний вход, чтобы испортить себе настроение.

Фрэнк с трудом поднялся на ноги и опёрся на перила.

— Что, даже домой не пригласишь?

— Это не твой дом.

Фрэнк прищурился и окинул его злым, высокомерным взглядом.

— Ну и детишки. Никакого уважения. Куча маленьких сопляков, такие дружные, а плоть и кровь родную не уважаете…

«А ты хоть чем-нибудь это уважение заслужил?» — хочется огрызнуться Карлу, но вместо этого он сдержался и только устало повторил:

— Тебе чего надо, Фрэнк? Домой я тебя не пущу. Воняешь хуже сортира в деревне.

— Ну и пожалуйста… Больно надо, — в ответку огрызнулся отец. — Деньжат не подкинешь?

Ну конечно. Всегда всё сводится к деньгам. Единственный раз Фрэнк пришёл к нему в тюрьму — и то, чтобы попросить денег. Единственный раз, когда он гордился им, было то время, когда Карл покалечил человека из-за наркотиков; Фрэнку было совершенно поебать, куда катится жизнь собственного сына, этой плоти и крови, о которой он всегда был горазд высокопарно порассуждать.

Брать, брать, брать. Бесконечное потребление. Бесконечная погоня за лёгкой жизнью и удовольствием.

У Карла в бумажнике осталась пара двадцаток; он бросил их к ногам отца, потом нащупал в карманах мелочь и бросил туда же.

— Не приходи сюда больше, Фрэнк, — выплюнул Карл, проходя мимо отца; тот опустился на карачки и кряхтел, собирая и пересчитывая четвертаки. «До чего ж ты опустился», — пронеслось в голове у Карла. Вставив ключ в замочную скважину, он открыл дверь, зашёл внутрь и захлопнул её за собой, не оборачиваясь на просьбу вынести куртку.

<b>Июнь</b>

Вокруг так шумно, что закладывает уши. В глазах режет от люминисцентного света ламп, когда он открывает глаза. Но неприятные ощущения сразу же отходят на задний план — Фрэнк всматривается в мутную палату и видит, что у капельницы стоит она, прекрасная Бьянка…

— Как вы себя чувствуете, мистер Галлагер?

Фрэнк чуть не засмеялся; хриплый смех, рвущийся наружу, утонул в приступе кашля. Почему она называет его «мистер Галлагер»? Какой он ей «мистер»? Это что, новая ролевая игра? Фрэнк причмокнул пересохшими губами и повернул голову.

— Так себе. Поцелуешь — станет лучше, м?

Бьянка хмурится и отворачивается, закончив с капельницей. Вот бы дотянуться до неё, но далеко. Встать бы с постели и обнять её сзади, но не встать — ноги словно бетоном залили. Руки тоже не слушались. Фрэнк запаниковал, а Бьянка, легко оправив свой удивительно белый халат, подошла к его кровати и нежно погладила по щеке.

— Прости. Мне правда очень жаль.

Она была самой красивой женщиной, которую он когда-либо встречал, и всё, чего ему хотелось — только смотреть на неё, «видеть глаз златокарий омут», как оно в стихах говорится; но халат у Бьянки слишком белый — слепит глаза, и Фрэнк закрывает их в полной уверенности, что она его не оставит. В голове непонятный шум и глухая, тупая боль. Что-то пошло совсем не так.

— Что со мной?

— Ты слишком много выпил.

Фрэнк снова закашлялся, потому что, ну, простите — это не ответ. Глупость. Он всего пару стопок пропустил.

— Я больше не буду, — всё равно обещает он женщине в ослепительно белом халате. — Я… ради тебя… перестану…

— Поздно уже, — услышал он, то ли наяву, то ли у себя в голове. Нежные руки трогали его голову, теребили шприц от капельницы… — Но это ничего. Мы скоро увидимся, Фрэнк. Скоро станет легче, совсем легко. Потерпи немножко.

Фрэнк открывает глаза и видит, что она отходит от его постели к окну; белый свет становится всё ярче, в глазах режет всё пуще. Фрэнк кричит: «Нет, стой!» — и пытается высвободиться из тяжеленных оков, навалившихся на его конечности, но не получается — тело и правда словно каменное.

— Бьянка! Бьянка! Не уходи! Не оставляй меня тут!

Внезапно свет сменяется мутным полумраком; раздаются шаги, к его рукам словно кто-то прикасается и стягивает у запястий. Фрэнк не видит, кто.

— Вы кто?! Чего вы от меня хотите?!

— Успокойтесь, мистер Галлагер, — раздался над ухом скрипучий, старушачий голос. Проморгавшись, Фрэнк кое-как распознал полную чёрную женщину в годах, некрасивую, с густыми бровями и маленьким ртом. Он бы отскочил от неё, но не мог даже сдвинуться с места. — Вы слышали, что я говорила? — На ней был больничный халат — такой же, как на Бьянке, но не настолько белый. — Мистер Галлагер, мне очень жаль сообщать вам об этом, но вы умираете. Вам осталось несколько дней от силы. Я пыталась дозвониться до ваших детей, но, кажется, они…

— Позвоните Бьянке.

Женщина замолчала и нахмурилась, затем опустила глаза в свой блокнот и начала что-то искать глазами.

— Какой Бьянке, мистер Галлагер? Кто такая Бьянка?

«Моя любимая женщина», — Фрэнк то ли подумал, то ли произнёс это вслух — так и не понял; горло сводило, и он замолчал, закрыл глаза и на какое-то время отключился.

— Мистер Галлагер?

Врач говорила что-то ещё, но Фрэнк уже не слушал. Ему как-то всё равно; он устал. Очень устал. Нужно поспать. Немного поспит, и всё будет в порядке; утром он проснётся, найдёт Бьянку и покинет это ужасно шумное место.

***

Утро наступило, а Фрэнк по-прежнему чувствует себя кошмарно уставшим. Сколько он спал? И утро ли сейчас вообще?

Свет, отражающийся от бледных голубых и металлических поверхностей обстановки, по-прежнему резал глаза.

— Вы-ыключите-е… — простонал он. — Выключите-е…

— Выключить что, Фрэнк?

Голос знакомый. Даже очень знакомый. Повернув голову, Фрэнк увидел себя в молодости. Глаза ясные и ярко-голубые, кудри зачёсаны набок — девки текли, отбоя не было от них, когда он так волосы себе залаживал.

— Ты как сюда попал, а?

На лице молодого Фрэнка написано недоумение. Может, он ещё не знает, как будет выглядеть через сорок лет.

— Э-эм… На машине доехал.

— У тебя не было машины, и не будет, — улыбается Фрэнк, — но зато у тебя впереди целая жизнь…

Наверное, он завидовал ему, этому молодому мужчине. Наверное, он сам был бы не прочь вернуться к тому времени, когда выглядел так же. Сколько ещё времени у него в запасе, чтобы наслаждаться жизнью!

— Пей, веселись и радуйся! У тебя будут девушки, будет светлый дом в два этажа… Ты встретишь… Встретишь её. Монику. В толпе фейковых крашеных шлюшек она будет такой живой и такой настоящей шлюшкой, что ты не устоишь…

Молодой Фрэнк тупо моргал, затем снова нахмурился и покачал головой, уставившись на него.

— Ты жил бесцельно, Фрэнк, — выплюнул он. — Бессмысленно прожигал годы, что были тебе отпущены. Я не виню тебя — не всем дано быть хорошими родителями, но скажи: хоть раз, хоть когда-нибудь тебе было нас жалко? Хоть раз ты задумывался, как сложится наша жизнь?

— Что… О чём ты…

— Меня Лип зовут, помнишь такого? — со злостью перебил его мужчина. — Сын твой. Не забыл ещё?

«Лип». Хм. Кажется, ему знакомо это имя. Это же тот, который по мужским сракам… Ох, нет, не он. По мужским сракам — то рыжий. Этот вроде по профессоршам. Впрочем, красава — Фрэнк тоже, пока учился, кучу юбок на кафедре перетаскал.

«Лип», — подумал он (или сказал вслух?). Глаза сами собой закрылись; прошло какое-то время в забытьи — кажется, он задремал — и снова проснулся спустя несколько минут или, возможно, часов.

Моника сидела по другую сторону; волосы у неё потемнели — наверное, перестала осветляться. Тёплый каштановый оттенок, прямо такой, какой у неё был, когда они в первый раз целовались и занимались любовью на походном столике для пикника; когда он понял, что влюбился кошмарно и бесповоротно.

— Я скучал по тебе, Монни. Ты где была?

— Я тоже скучала, — только сказала Моника, проигнорировав вопрос. Она никогда не отвечает на этот вопрос, но эта таинственность была тем качеством, что он любил в ней. Непредсказуемая, недостижимая в своих мечтах и планах и немного сумасшедшая. Совершенная и совершенно сумасшедшая. Чарующий хаос, который он так и не смог до конца отпустить. — Я люблю тебя, Фрэнк.

— Тогда почему ты… Со мной не осталась? Я же так просил, а ты всегда бросала меня.

— В этот раз всё будет по-другому, — обещает Моника, и слезы катятся у неё по щекам. — Я останусь навсегда, Фрэнк.

— Нет, я не верю тебе, ты не можешь… Не умеешь «навсегда,» ты…

— Закрой глаза, Фрэнки. Поспи.

Фрэнк послушно закрывает глаза. Вокруг темно; парализующие, тяжеленные камни медленно растворились, спали с его ног, и он словно плывёт куда-то. Наконец-то ему удаётся подняться с постели, и ему так хорошо поначалу, пока вдруг он не осознал, что не в состоянии ступить на пол. Неведомая сила ведёт его к потолку, а кровать под ним уменьшается в размерах.

— Моника, я упаду, — стонет он. — Я сейчас упаду, держи меня…

— Пап, перестань, ты никуда не падаешь, — раздалось в ответ. Это точно не Моника. Это… Это, кажется, та девочка с густой рыжей копной волос. Глаза карие, и веснушки. Как же её зовут? Боже, как же, как же её…

— Дебби…

— Да, я здесь, Фрэнк, — всхлипнула девушка. Он не видит, но чувствует, как мокрые капли падают ему на ладонь. — Я здесь.

— Я не хочу… Не хочу, чтоб ты уходила… Моника! Ты здесь?

— Да. Всё будет хорошо, поверь мне, Фрэнк, — снова Моника. Отдалённо, глухо. — Всё будет хорошо…

Фрэнк верит ей. Хоть временами им хотелось убить друг друга, они ругались, дрались и расставались, потому что — ну вот такой он, и такая она — иначе нельзя было. Возвращались к друг другу с тоски и снова ругались, и снова всё по кругу. Но это только доказывало, что в глубине души они любили друг друга, просто людьми не очень хорошими были. Да… Пропащими, наверное. У таких, как они, никогда ничего не складывается. Оставалось только жить моментом, и Фрэнк жил. И Моника жила…

Кто-то нежно гладит его рукой по щеке, и Фрэнк делает усилие, чтобы поднять свою руку и сжать эту нежность в своей и никогда больше не отпускать, но всё напрасно. Нет больше рук, и ничего не болит — внутри него и снаружи только переливающаяся бликами темнота и забвение, и мир сокращается до одной точки где-то в глубине Вселенной…