Его лицо сияло, а глаза горели. Дайчи светился от счастья, когда ворвался в библиотеку; влетел как старенький чистомёт, едва не снёс стол, и в радостном порыве чуть не пал в объятия Сугавары.

— Она согласилась, она согласилась, она согласилась, — словно мантру повторял Савамура, покачиваясь из стороны в сторону, приземлившись на стул, а когда воздух покидал его лёгкие, он открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная волной на песчаный берег.

— Ну я же говорил, — черкая очередную пару строчек для своего эссе по рунам на пергаменте, сказал Коуши. — А ты, дурачина, мне не верил, — он мягко улыбнулся, но глаз на друга не поднял, не потому, что не хотел отрываться от пергамента и толстого фолианта, а потому, что смотреть на счастливое лицо Дайчи, какими бы друзьями они не были, и как бы Сугавара не был за него рад, было больно. На сердце скрипело, злые кошки рвали когтями душу, раздирали её на куски — Коуши откровенно хотелось сбежать. Эти чувства ему не нравились, они были ему неприятны, но поделать что-то с ними он не мог, даже если бы очень сильно хотел. Ни одно заклятие, ни одно зелье или очень сильный магический артефакт не смогли бы ему помочь. Он любил Савамуру, и эта любовь была частью его.

— Я так счастлив, Коуши, — Дайчи развалился на столе, пряча лицо в изгиб своего локтя. — Ты не представляешь. Она такая потрясающая. Она так мило мне улыбнулась, я думал, что умру на месте. Мерлиновы подштанники, я помру раньше, чем мы сможем пойти с ней на Святочный бал.

— Ну-ну, — Коуши похлопал его по спине и искоса глянул на его растрёпанные непослушные волосы — их так и хотелось пригладить рукой или растрепать сильнее, чтобы Савамура походил на ёжика, но Сугавара сдержал этот порыв, снова отвернулся к своим записям. Перо заскрипело, выводя на листе термины и пояснения со старых пропитанных магией страниц.

Коуши постарался забыться, погрузившись в учебу, но у него не особо получилось это сделать — Дайчи придвинул стул, вытянул правую руку и уложил на нее голову, заглядывая Сугаваре под спадающую на лицо челку.

— Ты выглядишь немного не так как обычно, — почти шепотом выдал он, и Коуши зыркнул на него.

— Что? — спросил Сугавара, делая вид, как будто он не понял, что имел Савамура.

— Ты выглядишь странно, — повторил Дайчи, не меняясь в лице. Он был спокоен, говорил с толикой детской наивности в голосе и почти не показывал той радости, что переполняла его минуту назад. Это настораживало и в тоже время заставляло беспокоиться, не узнал ли он того, чего знать не должен.

— Да нет вроде, — отмахнулся от него как от назойливой мухи Коуши. — Недавно я выглядел так же, как и утром, и перед тем, как отправить тебя к ней.

— Нет-нет и ещё раз нет, — Савамура поднялся, отрицательно качая головой. — Что-то в тебе изменилось. Ты не заболел? Мы сегодня хорошо так промерзли.

Дайчи потянулся рукой ко лбу Сугавары, но тот дернулся в сторону, избегая прикосновения и чувствуя, как щёки начинают пылать. Ему захотелось сбежать. Снова. Убраться куда-нибудь подальше, лишь бы не видеть его, не чувствовать жалящей боли в груди от такой малости как дружеская забота.

— Ты покраснел, — проконстатировал Савамура. — Может, правда, заболел?

— Может, — Коуши резко поднялся, громко скрипнув стулом. Несколько студенток с Ревенкло подняли головы и недовольно посмотрели на него, библиотекарь громко шикнула, Сугавара торопливо принялся сгребать пергаменты и книги в сумку. — Я заболел, — бросил он, краснея ещё больше, и сбежал, оставляя Савамуру в компании одной лишь чернильницы, что осталась стоять на своем месте.

— Вот же, — выдохнул Дайчи, откинулся на спинку, свесив руки и устремляя взгляд в высокий сводчатый потолок, под которым парили никогда не гаснущие свечи. — Самого главного я тебе так и не сказал, эх.

С того дня они не виделись, не искали друг друга. Возможно, избегали друг друга, по крайней мере, так поступал Сугавара, а Дайчи чувствовал, что что-то не так. Это чувство билось где-то меж легких, кололо, словно игла в руках неопытной швеи, но он ничего с ним не делал, просто ждал.

Дни тянулись, как горячая карамель в руках умелого кондитера, обведенная в красный кружок дата в календаре — день, на который был назначен Святочный бал приближался. В воздухе витали радость, предвкушение и что-то ещё, чему подходящего слова никто подобрать бы не смог. Всё трепетало, девчонки шептались, обсуждали наряды и тех, кто пригласил их пойти вместе, обсуждали они и победителя Турнира трех волшебников и его спутницу, в то же время парни лишь изредка переговаривались о чем-то таком, но, как один, были спокойны, не показывали своих чувств и прочее, и лишь какой-нибудь простофиля иногда чуть ли не вскрикивал о том, как же он ждёт этого дня.

Для Коуши же эти дни слились в одно серое пятно, они были монотонными, похожими друг на друга. Они казались Сугаваре бесконечностью, не имели начала и конца. Он был сам не свой — разбитый, уставший, понурый. Лицо его приобрело серый оттенок, утратив аристократичную бледноту. Он не жил, лишь плыл по течению. Режим сбился, всё перевернулось с ног на голову, одно осталось неизменным — чувство, которое он испытывал к Савамуре.

Бал не был неожиданностью — это должно было случиться. Коуши идти не хотел, но был вынужден, хотя бы в знак уважения к стараниям преподавательского состава. Он сидел на скамейке у одного из столов и печально смотрел на кружащиеся в центре зала пары. Дайчи и его пара были среди них. Савамура улыбался, легко двигался, придерживая её за талию, обтянутую красивым платьем. Дайчи был прекрасен.

— Не скучно тебе? — рядом с Коуши приземлился Ойкава, протянул кубок, наполненный пуншем, и ободряюще улыбнулся.

— Нет, нормально, — ответил Сугавара, принял чашу и сделал небольшой глоток. — Я всё равно собирался уходить. — Он поджал губы, сжимая холодный металл в своих руках, и опустил голову, смотря ничего не видящими глазами на скрещенные щиколотки.

Тоору окинул его тревожным взглядом, а потом аккуратно похлопал по спине в знак поддержки.

— Не переживай, — сказал он тихо, так, что слова его почти утонули в гуле бального зала, но Сугавара уловил их и хмыкнул.

— Надеюсь.

Коуши поднялся по серым ступенькам на Астрономическую башню, встал у парапета, на самом его краю, позволяя ветру трепать волосы, целовать щеки, и прикрыл глаза, вслушиваясь в шепот зимы. Вдали темнел Запретный лес, и было одиноко, немного холодно — пустота растекалась перманентным пятном. К уголкам глаз подступили слезы, в носу защипало. Расплакаться что ли, подумал Сугавара, но слезы застыли.

С лестницы послышались шаги. Дайчи быстро, перескакивая через одну ступеньку, взбежал по лестнице и замер, только ступив на площадку.

— Я искал тебя, — произнёс он, рассматривая силуэт Сугавары. — Ойкава сказал, что ты ушёл, но куда, не сказал. Я, кажется, весь Хогвартс оббежал.

Он запыхался, Коуши слышал его загнанное дыхание, слышал, как он хрипит, втягивая носом морозный воздух, слышал, как стучит в груди его сердце, — или это было его собственное, эхом раздающиеся в ушах и глотке. Когда холодно, когда одиноко, даже рядом с человеком, которого любишь, но с которым не можешь быть в месте, хочется рыдать ещё сильнее.

— Скажи, что тебя беспокоит? — этот голос, заботливый, сейчас взволнованный и прерывистый от тяжелого дыхания, голос.

— Я люблю тебя, — и слова эти громом прозвучали в мрачной тишине Астрономической башни. Они оглушающе звенели, пульсировали в висках, давили на горло. Дайчи буквально задохнулся, земля ушла у него из-под ног. Сугавара развернулся, становясь спиной к раскинувшейся внизу пропасти, что манила к себе мерным гудением, и болезненно улыбнулся. Первая серебряная слезинка скатилась по красной от мороза щеке. — Я правда тебя люблю, — повторил Коуши, попытался спрятать лицо в шарф. — Я знаю, что это неправильно, что тебе нравится другая, но ничего с этим поделать не могу. Прости.  

Он попытался сдержать слезы, что вперемешку с переполняющими его чувствами, рвались наружу, но попытка была тщетна — слёзы хлынули потоком, впитываясь в зеленый шарф.

— Коуши, Коуши, ты чего? — спохватился Савамура, в три шага пересек разделяющие их расстояние и принялся утешать. У него самого сердце заходилось, щемило. Неприятно. — Коуши, ну чего ты мокроту тут развел? Коуши?

Он сгреб Сугавару в охапку, прижал к своей груди, медленно поглаживая его по голове, и небо разверзлось, и снег повалил, медленно закружился, подхватываемый порывами ледяного ветра.