Экзамены так же незаметно остаются позади, как и подкрались. Джей-Джей улыбается с фотографии на доске почёта, улыбается со сцены, произнося речь перед отчётным концертом.

В зрительном зале староста занимает ему место рядом с собой. Поздравляет, говорит, что руководительница класса Бекса сказала, что Джей-Джей хорошо помог Отабеку Алтыну с английским и французским, и если бы они занимались в классе, то за это бы полагалась благодарность.

Если ржать над тем, как убого разговаривает Бекс, и лезть к нему целоваться, когда он учит французский — это помощь, то да, он очень помогает. Пусть объявят благодарность, он не против.

— Изабелла, если бы мы могли бы заниматься в классе, то дополнительные занятия были бы не нужны!

— Я не подумала об этом, — улыбается староста. — Отабек выступает сегодня?

Она удивляется, когда Джей-Джей пожимает плечами:

— Не знаешь? Вы разве не дружите?

Джей-Джей отвечает, что не особенно дружат, так, на каток вместе ездят, а потом вспоминает, что Бекс не участвует в соревнованиях Канады, а значит, за спорт ему никаких бонусов.

— А за участие в концерте баллы полагаются?

Староста кивает.

— Значит, он выступает.

Дополнительные баллы прогульщикам очень нужны, чтобы не вылететь. Так что Бекс выступает.

Жиденькие аплодисменты занимающих первые ряды родителей сопровождают невпопад танцующих девочек и поющих мимо нот мальчиков. Мамы и папы честно хлопают школьному ансамблю с золотыми и медными инструментами. Отабек проводит глазами по залу, не глядя в родительские ряды. Чуть задерживается на Джей-Джее.

Он скучно бьёт в ударные на скучном отчётном концерте длиною в целую вечность, интересно они специально для концертов выбирают самые тухлые песни в мире?

— Знаешь, Джей-Джей, — очевидно, старосте тоже скучно, — то, что ты помогаешь Отабеку… К нему приставляли помощников, но с ним никто не сходился, он… просто не разговаривал ни с кем.

— Да уж, этот Отабек не подарочек, — хихикает Джей-Джей.

— Ты добрый, Джей-Джей. Помогать человеку, который нуждается в помощи и поддержке, хоть он и твой соперник на льду, — это, — староста оглядывается, потому что на них уже начинают шикать, — очень по-христиански.

Джей-Джей соглашается. Плевать, что он врёт каждое воскресенье на исповеди, библию затолкал поглубже в шкаф и спит и видит, как бы этому человеку, который нуждается в помощи и поддержке, засунуть руку в штаны. Старосте об этом знать совсем не обязательно.

Бекс наконец заканчивает свою общественно-полезную тягомотину и идёт курить за школой.

— Пойдём ко мне, а? Père готовит праздничный ужин.

— Я, давай, после ужина лучше? Соберу вещи и приду. Мне лететь утром.

Лететь ему на какие-то колхозные соревновашки в Челябинске, за призовые — мистера Ноа содержать недёшево. Увидятся в Детройте.

— Приходи, — говорит Джей-Джей очень тихо и смотрит, как Бекс обхватывает сигарету потрескавшимися губами.

Бекс приходит поздно вечером и говорит этими губами: «Пришлось задержаться».

Вечно обветренные от катка и этих уличных поцелуев. Шершавые, в непроходящих корочках. Красная трещина делит нижнюю пополам. Болит, наверное. Бекс же не признается никогда.

— Ш-ш-ш… — утешает Джей-Джей, сидя сверху, вдавливая руки коленями в скрипучую кровать. Ему смешно. — Хороший мальчик. Я аккуратно, не бесись ты, а.

— Что это? — голос недовольный, но сопротивляться не пытается.

— Облепиховое масло. Maman дала. — Джей-Джей берёт на пальцы оранжевую жижу с ярким запахом, пара капель падает на синее в белых звёздочках покрывало (мама убьёт), и аккуратно мажет сердитые потресканные губы, которые от прикосновения приоткрываются, как будто приглашают. — Они у тебя такие… Пошлые. Просто смотреть на них — уже поцелуй. Это в маму или папу?

— Не знаю. Поцелуемся?

— Нельзя, ты же весь в этой фигне, — смеётся Джей-Джей, закрывая бутылёк и кидая его в подушку. — Теперь жди, когда впитается. Это долго.

— Так на кой же ты меня намазал сейчас?

— Ты знал, северные народы целуются носами? Я читал в энциклопедии. Трутся ими, представляешь? Наверное чтобы губами не приморозиться в минус сорок. У тебя нос забавный.

— Обычный. — Бекс ерзает, может, руки затекли.

— Шевелится, когда говоришь. Забавный, как ты, карапет. — Джей-Джей гладит забавный нос.

— Пф, давно ли сам подрос? — напоминает Бекс.

— Во-во, шевелится! И покраснел! — Джей-Джей смеётся, спускаясь немного, перехватывая освободившиеся запястья руками. И наклоняется, прижимаясь к покрасневшему носу своим. Он вдыхает, щёки вспыхивают, а в животе щекочет. Должно быть дело в запахе, там на верхней губе феромоны, он читал. Пахнет сладко и немного аптечно, под облепиховым маслом пробивается пряный запах Бекса. Там точно есть феромоны. Много-много феромонов. Джей-Джей вдыхает ещё и съезжает кончиком вниз по крылу носа, прижимаясь боком, закрывая глаза, чтобы лучше понять этот странный поцелуй.

— Как сдерживать лошадь, — шепчет Бекс.

— Что? Какая, к чертям, лошадь?!

Бекс сам двигает головой, проводя носом вверх и вниз, плотно притираясь, обжигая губы выдохом.

Джей-Джей смущённо приподнимается, чтобы скрыть, как он завёлся от прикосновений носами. Он перехватывает инициативу обратно, то нажимая, то легко щекоча кончиком, вдыхая оранжевый запах, отпускает руки, прижимая только раскрытые ладони к беспокойному пульсу на запястьях и тиканью наручных часов. Джей-Джей дышит быстро, не смотрит на часы: стоит посмотреть на них — и Бексу пора уходить. Не уходи, Бекс, останься ещё немного. Останься со мной, потому что я втрескался, втюрился, вляпался в тебя, распятого на дурацком покрывале, за которое maman надерёт мне задницу.

— Бекс?

— А?

— Я сегодня с этим маслом подрочу.

Только Бекс не фыркает, не смеётся и даже не брякает русским словцом. Он тяжело дышит приоткрытым влажным ртом. Выворачивает руку и накрывает ладонью стояк Джей-Джея.

— Можно?

Прикосновение жжёт, даже вспомнить, как дышать, не выходит, а требуется срочно ответить, пока руку не убрал.

— Да, — сдавленно цедит Джей-Джей, — да-да, скорее, — и сам бы заржал, до того смешно получилось, если бы пальцы не залезли ему в трусы и не прошлись ощупывающими шажками, в завершении обхватывая под головкой.

Джей-Джей вздрагивает, подаётся вперёд, но Бекс отпускает.

Джей-Джей стонет разочарованно, с усилием фокусирует взгляд на Бексе, на его чёрных-чёрных диких глазах, на том, как он протягивает руку к подушке, как открывает зубами прозрачный пузырёк, проливая немного себе на щёку и мимо, на белые звёзды с покрывала, которые вспыхивают в закрытых глазах, когда Бекс медленно размазывает масло, скользит вниз и вверх. Обнимает за шею второй рукой, и тиканье смешивается с беспокойным щекотным шёпотом. Бекс просит быть тише, а Джей-Джей плавает у этой самой черты, через которую так хочется, но никак не шагнуть, потому что движения пальцев мучительно лёгкие. Он требовательно сжимает в кулак эту неуверенную руку, показывая как, и навязывая свою скорость, а Бекс затыкает поцелуем с горчащим масляным вкусом и сладким аптечным запахом, и Джей-Джей сам не понимает, как так всё выходит, но он уделывает и чужую футболку, и свою.

Он расслабленно смотрит на растерянного Бекса, который не знает, что делать со своей осквернённой рукой, конечно, о покрывало, давай, что уж. Для тебя не жалко ничего, даже покрывала.

В задницу неудобно давит член Бекса.

— Бекс…

Бекс приходит в себя мгновенно. Выбирается пуганой мышью, чуть не навернувшись с кровати, буркнув «мне пора», и уже оказывается у двери, накидывая куртку и мимоходом упихивая масляный флакон в карман.

— Губы тоже намажь! — веселится Джей-Джей и швыряет вслед подушкой…

***

Жан-Жак больше не глупый подросток, ему двадцать восемь, он больше не позволит Отабеку сбегать. Он караулит, как гепард, он набросится тигром, схватит, как питон, и не отпустит ни за что на свете…

…А вот и Отабек. Беззаботно чпокает блокираторами по коридору.

— Куда намылился, красавчик? Я тут как раз вспоминал, как ты в первый раз меня трахнул.

Жан-Жак отлипает от стены и идёт в сторону каморки, здороваясь с каким-то мимопроходимцем, толкает дверь. Отабек за рукав тянет.

— Жан-Жак…

— Помнишь облепиховое масло, а? До сих пор ассоциации у меня…

— Жан, я один в номере.

— Оу. Настоящий номер? — Жан-Жак заталкивает свою жертву в пыльную подсобку. — Ты меня балуешь.

— Да, настолько настоящий, Жан, что сплетни уже ползут. Подождёшь немного, ну?

— Я не могу ждать, Бека, я очень дохрена ждал. Не хочу ждать.

В каморке маленькое окошко под низким потолком, тусклый вечерний свет падает на жужжащий бойлер, какие-то коробки, штабели стульев и стремянки.

Жан-Жак звонко чмокает Отабека в макушку и, как и хотел, проводит от затылка к заднице. Под пальцами ёжик волос, маленький участок кожи над воротом спортивной куртки, под болоньевой тканью флисовый подклад, синтетика костюма, вышивка, бисер, и можно представить твёрдое тело, если очень захотеть. Жан-Жак шуршащую куртку снимает, как нарядную бумагу, разворачивает, распаковывает Отабека, как долгожданный новогодний подарок, который хотел и о котором мечтал…

Жилетка сшита с водолазкой, и на спине общая потайная молния, от воротника до копчика. Как всё просто, оказывается, хоть сейчас бери и расстёгивай. Жан-Жак так и собирается сделать. Но сначала сжимает ягодицы через бархат штанов.

— Я соскучился по твоей жопе.

— Жан-Жак, ты будешь со мной?

— Как официально.

И так спокойно, а ведь он только что взял Олимпийскую бронзу, как минимум и, возможно, серебро, и это при сильнейших соперниках. То, к чему он так стремился всегда. Так хотел.

Жан-Жак кладёт подбородок на плечо Отабека. Гладит прохладную щеку, царапает нашивки на плече и говорит серьёзно:

— Твой прокат сегодня. Ты сделал правильный выбор. И заслужил золото. Таких, как ты больше нет, Отабек. — Жан-Жак обнимает, прижимает к себе, и добавляет тихо: — Ты так больно катаешься. Почему когда я смотрю твои прокаты, то хочу сломать борт и утешить тебя, а? Всегда.

— Мне не нужно утешение. Жан-Жак, ты будешь со мной или нет?

Жан-Жак вздыхает, проводит носом по шее и плечу.

— Теперь тебе мало того, что есть, Отабек?

— Да, мне мало. Я хочу быть с тобой.

Отабек поворачивается. Он хмурится, поджимает губы и сразу сбрасывает десять лет возраста. На Жан-Жака упрямым ослом смотрит Бекс.

— Ты же всё и так знаешь.

На безымянном пальце блестит кольцо.

Отабек кивает. Конечно знает.

Жан-Жак ловит пальцами подвес потайной молнии.