Пустынный коридор встретил мраком, где-то слегка поскрипывали старые половицы, и сквозняк гулял по узкому коридору. Блэк остановился и прислушался к окружающим его звукам, не рискуя пошевелиться. В доме стояла непривычная тишина.

«Она умерла, Блэк. Все кончено! — вспомнил он слова Кингсли, который с отвращением и разочарованием смотрел на своего бывшего боевого товарища. — Твоя мать умерла из-за вас с Регулусом. Все из-за вас!» — восклицал тогда мракоборец.

Сириус устало привалился к стене, прикрыв глаза. Сейчас, спустя столько лет, он уже переосмыслил все те слова, брошенные с ненавистью и злорадством. Как же — род Блэк изжил сам себя. Но сейчас, смотря на перекошенный комод, Сириус вдруг так отчаянно, с толикой горечи понял, что не оправдал возложенных на него надежд. Они были детьми, глупыми подростками, и он жил лишь весельем, без оглядки назад.

— Я все исправлю, матушка. Я верну былую мощь Блэкам, я возьму на себя обязанности. Слышишь?! Я смогу… — он обессиленно осел на пол, цепляясь кривыми пальцами за свою шевелюру. Какой же он дурак. Идиотом родился и идиотом подохнет.

— Рада слышать, дорогой мой сын, что ты осознал это. Неужели для этого пришлось отсидеть ни за что десять лет? — послышался откуда-то приглушенный голос той, кого он считал погибшей.

— Мама?.. — Блэк встрепенулся и заозирался по сторонам, в поиске источника голоса, но вместо этого его взгляд наткнулся на завешенную портьеру. — Где ты?

— На стене, идиот. Штору одерни, — вместо привычной озлобленности послышался усталый голос.

Блэк не раздумывая подскочил на вялые ноги и в два шага преодолел расстояние до портьеры. Отдернул тяжелую штору, и его взору предстал портрет матери: такой, какой он ее и запомнил, вот только тени залегли под глазами нарисованной леди, губы были сжаты в тонкую полоску, и сама она смотрела уже без ненависти, скорее, с толикой сочувствия и интереса.

— Мама… так это правда? Ты умерла, — шепотом проговорил беглый преступник и рукой невесомо коснулся облупившейся местами краски. — Я облажался, мама. Ты была права, я слишком доверился человеку, которого, как оказалось, не знал. Ты была права, я не оправдал надежд, слишком был упрям… прости? — он посмотрел заплывшими слезами глазами на портрет матери. Сириус понимал, что он уже исчерпал лимит доверия, что он разрушил слишком многое. И если бы он тогда был рядом, если бы не его упрямство. Она бы осталась жива.

— Сириус, прекрати пускать слюни, краску испортишь, — скривилась мать, взмахнув ажурным веером. — Я-то прощу, что еще остается мне, куску холста в раме? А простишь ли ты сам себя, вот в чем вопрос!

— Я всего лишился…. Даже сбежал с чужой помощью, я ни на что не способен. Не способен, понимаешь?! — он вновь сел на холодный пол, с грустью смотря на портрет в толстой позолоченной раме.

— Сбежал? — изогнула бровь нарисованная леди, а затем рассмеялась: настолько безумно, с хрипотцой, как умела лишь она и, пожалуй, Беллатриса. — Мой маленький Сириус, ты еще совсем юн и бестолков, — покачала она головой. — Ты видел там Беллатрису? Как она? Знаешь, я пробыла тут в одиночестве слишком долго, я потеряла счет времени… Я каждый раз ждала, что дверь откроется и войдете вы, мои дети. Что дом вновь наполнится звоном голосов, весельем и тихими посиделками у камина. Твой отец однажды сказал, что в мире нет ничего важнее семьи, что мы едины и мы непобедимы… И дело даже не в том, Сириус, что ты пошел против нас, против своих сестер и брата, ты поверил какому-то безумному старику больше, чем мне или отцу. Тебя ведь никто не заставлял становиться на сторону Темного Лорда, тебе дали возможность выбрать. Ты выбрал, да только совсем не то, что от тебя требовалось. Ты поднял палочку против членов семьи, против Блэков. Скажи, кто же в этом виноват? — голос ее был тихим. Он утратил свою строгость, слышались лишь сожаление и жалость.

— Я. Виноват в этом только я, — понуро отозвался Сириус и с надеждой посмотрел в глаза матери. — Матушка, могу ли я как-то это изменить?

— Можешь, если приведешь себя в порядок, возьмешься за ум, возложишь на себя ответственность за род и… Помоги своей сестре. Я не говорю о том, чтобы помочь ей сбежать. Она сбежит и без твоей помощи, я чувствую это. Я ощущаю, что грядёт что-то поистине масштабное. Помоги ей с восстановлением рассудка! Кто спас тебя, ты знаешь?

— Нет… Я предполагаю, но это невозможно… — замотал головой Блэк. — Джеймс не мог выжить, я сам видел его тело… он был мертв.

— Джеймс Поттер?

— Да.

— Ну, твой друг хранил немало секретов, даже от тебя. Удивительно, как ты не разглядел их, — слабо улыбнулась Вальбурга.

— О чем ты? — встрепенулся Сириус, поднимаясь на ноги.

— Перед тем, как все случилось, он пришел ко мне за помощью, — тихо начала Вальбурга, поправляя свое пышное платье. — Он просил совета. Помню, мы с ним тогда долго разговаривали и, знаешь? Он оказался не таким и оболтусом, каким казался. Довольно умный, я бы даже сказала — гений. Он предложил мне спасти и тебя, и Регулуса, но тот был одержим своими идеями разоблачения Темного Лорда, а ты и вовсе отказывался прислушиваться. Он знал, что предатель Петтигрю, и поделился своими наблюдениями со мной; он тогда сожалел, что втянул тебя во все это… Он обещал спасти тебя, помочь. Что ж, он сдержал обещание.

— Обещание?! То есть он все эти годы где-то прятался, пока его сын жил с родственниками-магглами, пока я гнил в тюрьме и винил себя в их смерти… Это ты называешь спасением? — возмутился Сириус.

— Поттер поступил именно так, как считал правильным. Тем не менее, что он жив, Дамблдор, вероятно, не в курсе, иначе бы уже предпринял попытку убить тебя и мелкого Поттера. Я надеюсь увидеть его снова, — мечтательно молвила она. — Тогда передо мной сидел истинный наследник рода: уверенный в себе юноша с мудрыми рассуждениями.

— Ох, матушка… Хорошо бы, если так. Но… — Сириус нахмурился и, спустя минуту глубоких размышлений, пришел к выводу, что расспрашивать сейчас портрет не имеет смысла. Мать вряд ли знает всех подводных камней, остается лишь ждать своего спасителя. Джеймс ли это? — Ладно, сейчас я все равно ничего не узнаю.

— Вот и правильно, — кивнула Вальбурга. — Кричер, старый пройдоха. Где ты?

— Хозяйка звала старого Кричера? — рядом появился эльф в потрепанной накидке. Старое и сморщенное личико домовика украшали морщины и шрамы, он большими глазами преданно посмотрел на портрет.

— Организуй для моего непутевого сына ужин, дай ему зелья и проследи за его состоянием. Позже обнови защитные чары на доме, чтобы никто кроме Сириуса сюда попасть не мог, — дала распоряжение Вальбурга и посмотрела на бледного сына. — Сириус, я надеюсь, что как только ты оклемаешься, мы еще поговорим.

— Да, госпожа, — поклонился эльф. с подобострастием посмотрев на нарисованную леди. — Хозяин, следуйте за мной, Кричер позаботится о вас.

Сириус не стал спорить, да и удивляться вполне дружелюбному общению домовика, которого он запомнил как сварливого эльфа.

* * *

Невилл напряженно выглядывал из-за стены. Впереди стояла группа слизеринцев, пройти мимо них и не нарваться на взбучку было невозможно, но и не пойти — означало струсить. А Невилл никогда не был трусом; он мог быть в чём-то неуверенным, мог ошибиться в чём-то и признать свою ошибку, но трусом?.. Нет. Поняв, что избежать стычки не получится, а Малфой не особо жаловал общаться с неприметным Лонгботтомом, пока Гарри не было рядом, пришлось выходить из тени, ожидая неминуемой расправы. Да, Невилл мог бы показать этим выскочкам, мог бы проклясть так, чтобы даже специалисты из Мунго поломали бы головы. Мог. Но не хотел. Он давно решил для себя, что лучше всего быть в тени, лучше быть неприметным, быть слабым на виду, тогда есть шанс выжить, остаться в стороне. Он не хотел раскрывать себя перед кем-то еще, кроме Поттера. Только не перед слизеринцами.

— Смотрите, кто это у нас тут, — ухмыляясь, заулюлюкала Панси Паркинсон. — Ба! Да это же детка Невилл!

По небольшому коридору прошелся дружный смех. Малфой стоял в стороне, облокотившись о стену, и даже не пытался заткнуть свою сокурсницу, скучающе смотря на разворачивающуюся перепалку.

— Да какой он детка? Он детина, — заржал Грегори Гойл. — Что, пупс, потерялся?

Стиснув кулаки, Лонгботтом был готов стерпеть насмешки, хотя и не знал наверняка, насколько его хватит? Одно дело опустить одну девчонку, когда нет свидетелей, и другое дело — когда на тебя напирают коллективно. Единственный, кто мог без каких-либо склок разрулить конфликт — Поттер. Его, как бы странно ни звучало, не трогали. Быть может, из-за тесной дружбы с Малфоем и другими влиятельными слизеринцами, а может, из-за его нейтральности к факультетским стычкам, да и зарекомендовал себя Поттер как сторонник любых сторон противостояния. Слизеринцы видели, что Поттер не поддерживает Дамблдора, как и не выказывает негатива к Волдеморту. Сам Гарри ни с кем, кроме Нотта, Малфоя и Забини из Слизерина, не общался. А вот Невиллу было сложнее: он был тенью героя, даже Рон выделялся на общем фоне, а Лонгботтома воспринимали как серого мальчика, который ходил за своим кумиром. Отчасти, конечно, так и было. Пока Поттер не узнал тайну Невилла и не изменил свое отношение к незаметному мальчику, поставив его практически наравне с собой, придавая ему больше значимости, чем другим.

— Мисс Паркинсон, мистер Гойл, что здесь происходит? — из-за угла показался староста гриффиндора — Перси Уизли. Он цепким взглядом оглядел воинственно настроенную компашку слизеринцев и затравленный взгляд Невилла и пришел к выводу, что на члена его факультета нападают.

— Ничего, Уизли. Мы просто болтали, — улыбнулась невинно Панси. — Не трогаем мы вашего мальчика-одуванчика.

— Мисс Паркинсон, прошу проявлять уважение к старосте, не только вашего факультета, но и других. Три балла со Слизерина, а теперь разойдитесь, пока я не снял еще десять, — слизеринцы одарили хмурым взглядом Персиваля, но все же послушно разошлись, дабы не потерять еще десяток баллов.

— Лонгботтом, что ты здесь забыл? У вас сейчас полеты на метлах, а ты разгуливаешь по школе, — переключил свое внимание староста на Невилла.

— Я шел навестить Гарри, сэр. Да и я неуклюж в полетах, вы же помните то мое фееричное падение, — немного затравленно пробормотал Невилл. — У меня теперь страх полетов. Мадам Трюк разрешила мне не посещать ее занятия.

— Что ж, если ты меня обманул, имей в виду, я узнаю, — пригрозил Перси. — А Гарри уже отпустили и он, вероятно, в башне Гриффиндора. Если тебя отстранили от полетов, то сиди в гостиной, не разгуливай по коридорам!

— Хорошо, — буркнул Невилл и, спохватившись, добавил: — Сэр.

* * *

Гостиная пестрила алым и золотом; где-то лежали смятые журналы по квиддичу, остатки фруктов на блюде и догорал камин. Несмотря на то, что время всего лишь три часа дня, башня была пустой, так как все разбрелись по урокам и кружкам. Гарри сел на бордовый диванчик и посмотрел на тлеющие угли; он ощущал пустоту, было непривычно тихо. Он настолько привык к присутствию Тома, что сейчас его отсутствие казалось некой катастрофой на грани паники. Еще и волнение, что директор прознает о его добровольном участии в ритуале, заставляло дергаться и находиться в напряжении. В данный момент хотелось лишь спрятаться ото всех, ни с кем не разговаривать и просто находиться в тени происходящего. А то, что вся ситуация с Квиреллом всплывет наружу и Гарри еще хлебнет ложку дегтя, он ничуть не сомневался.

— Сэр, Гарри Поттер, вас просит зайти директор, — оповестил появившийся внезапно школьный эльф. — Пароль — мармеладные тянучки.

Гарри от неожиданности подпрыгнул и интуитивно выставил перед собой палочку. Домовик забавно выпучил и без того большие глаза, прижал уши большими ладошками и поспешно ретировался из гостиной, оставив взъерошенного Поттера одного. Как Гарри и предполагал, разговора с директором не миновать, придется выкручиваться. Он понимал, что сам Дамблдор не особо обращает внимание на Поттера, по крайней мере, сейчас это не имеет значимости, а вот с подначкой вездесущего Снейпа вполне может заподозрить Гарри в содействии Квирреллу.

Нехотя встав, Поттер поплелся к выходу. Заставлять ждать директора ни в коем случае нельзя, пока не стоит выходить с ним на тропу войны. Еще не время.

На подходе к кабинету Гарри остановился всего в двух шагах от горгульи, чтобы обдумать план поведения и тактику разговора: с Дамблдором нужно быть предельно осторожным, внимательным, не врать в открытую, скорее, сгладить саму правду, не договаривать. Только так директор не поймает на лжи. Гарри всегда придерживался тактики: не лжешь, но и не договариваешь всей правды, очень удобно. Да только Дамблдор не какой-то маггл, которого сущий пустяк обвести вокруг пальца и отделаться, этот человек и сам неплохой манипулятор.

Назвав пароль, Гарри шагнул на спиралевидную лестницу, которая подобно эскалатору поднималась вверх. Дверь была уже приоткрыта, ожидая своего посетителя, но Гарри не спешил входить: все еще бил нервный озноб. Радовало лишь то, что напрямую ему лезть в голову не будут, это противоречило всем законам магического мира, за это можно и срок схлопотать. Легилименцию можно было применять к несовершеннолетнему только в нескольких случаях: для обучения окклюменции — но и тут нужно было заморочиться с подписями и заручиться согласием опекуна или любого другого представителя ребенка, либо во время травм, заболевания, для этого тоже требовалось особое разрешение и печать мастера в этой области. Как ни крути, а Дамблдор не имел права лезть в голову, даже если совсем припечет.

— Гарри, ты что там стоишь? Проходи скорее, — послышался бодрый голос директора из-за двери.

Несмело, практически вяло, Поттер перешагнул порог, и потребовалось время, чтобы привыкнуть к пестрым ярким краскам кабинета. Директор очень любил яркие цвета: кислотно-желтый, пурпурный, лиловый, и все это великолепие отражалось в кабинете. Портреты бывших директоров молчали, кто-то равнодушно посмотрел на гостя, кто-то встрепенулся и навострил уши, кто-то шептался, ну, а кто-то и вовсе спал. Гарри не любил портреты, слепки душ могли видеть больше, чем живой человек, и могли рассказать директору то, что он, Гарри, так усердно скрывает. Отчасти это и была одна из причин нежелания посещения директорского кабинета.

— Сэр, вы меня звали? — задал глупый вопрос Гарри, присаживаясь на жесткий стул.

— Конечно, мой мальчик, — просветлел директор, откладывая в сторону кипу свитков. — Как ты себя чувствуешь, Гарри?

Поттера раздражала эта манера сюсюкаться с ним, как с маленьким ребенком, и эта приставка «мой мальчик» веяла чем-то запретным, недопустимым, развратным. Пока рядом был Том, Гарри не волновался за сохранность мыслей, потому что за сокрытие разума отвечал именно Риддл. Нет, Гарри понимал, что директор не станет лезть в голову, но вот поверхностно считать эмоции или мысль он вполне мог. Что для верховного чародея такие пустяки? И сейчас он постарался откинуть все эмоции и мысли, освободить свой разум, не думать о разговоре с директором, не думать о Риддле, просто расслабиться и отвечать на вопросы. К тому же вопросы были невинными и простыми.

— Спасибо, сэр, за беспокойство. Чувствую я себя хорошо, — лучезарно улыбнулся Гарри, сжав подлокотники сидения. — Сэр… Вы сказали, что мы позже обсудим ту ситуацию… Я просто хотел узнать, что же тогда произошло?

Гарри замечал, как бы директор ни пытался выглядеть располагающим, улыбаться и подпускать в голос отеческую заботу, взгляд его иногда казался странным, даже пугающим. Сейчас Дамблдор смотрел с теплотой, но вот в глубине глаз Гарри почувствовал, словно директор знает что-то о Гарри, знает, что тот играет роль обычного ребенка, знает то, что его пугает. Но молчит. Нет ничего хуже неизвестности, Гарри это знал наверняка. Скажи Дамблдор, что подозревает Поттера во всех мировых бедах или что видит в нем второго Темного Лорда, Гарри бы и не удивился этому, напротив, он бы знал, чего ожидать. А когда на тебя смотрели с нескрываемым подозрением, опасались чего-то, что видно было по напряженной осанке, это заставляло паниковать, путаться, допускать ошибки, хотелось заверять в своей невиновности и тем самым окончательно потерпеть поражение. Но Гарри не любил проигрывать и терпеть не мог, когда что-то шло не по плану. Ненавидел быть пешкой, но, помня уговор со своими товарищами, ему приходилось мириться, а пока он не захватил власть на факультете, перед директором открываться было опасно.

— Гарри, понимаешь, Волдеморт не умер тогда в ночь Самайна, он… как бы объяснить понятнее — нашел якорь для души, за который держался. А профессор Квиррелл подвернулся удачно под руку, вот Волдеморт и захватил над ним власть. Увы, но сам профессор не выжил, об этом говорит пепел, вероятно, его. Там же, кроме вас, никого не было? — на всякий случай уточнил директор. Гарри помотал головой. — Ну вот. Темный Лорд просто ушел искать новый сосуд для души… И я не сомневаюсь, мой мальчик, что он еще вернется.

— Но, сэр, а что тогда за ритуал там проводил профессор? Я помню странную пентаграмму… знаете, как в маггловских фильмах про сверхъестественное, неужели он демонов вызывал? — наивно поинтересовался Гарри. Это вполне подходило для его возраста.

— С этим мы разбираемся, Гарри. Скажи, быть может, ты вспомнил что-то еще?

— Нет, увы, — с сожалением буркнул Гарри, вздохнув. — Я же говорю, все происходило как в тумане, было очень сложно сохранять рассудок: он что-то со мной сделал, я не мог пошевелиться, не мог закричать. Мне было страшно, — пожаловался он.

«Быть может, все эти подозрения глупость? Мальчик напуган всей этой ситуацией, видно, как он нервничает, — размышлял Дамблдор, цепко следя за мимикой ребенка. — А может, он врет? Том тоже искусно играл роль серой мышки, но тот и в одиннадцать был замкнутым, старался избегать общения с кем бы то ни было. А Поттер либо и правда не сном ни духом, либо искусно врет. Хотя откуда у ребенка такие таланты? Его же родственники ненавидят, на мороз выгоняли, голодом морили, били. Не мог из него вырасти талантливый в игре на чувствах мальчик. А тот случай с психологом? Скорее всего, это было влияние Риддла. Теперь, когда крестража больше нет, мальчик стал самим собой. Это хорошо… Или плохо?! Стал ли уязвимее Том? Куда он делся, и как это я пропустил такое мимо? Он провернул ритуал практически под моим носом. Но откуда он знал, что в этот день меня не будет в школе? У него есть сообщник? — Гарри спокойно сидел на предложенном кресле и смотрел по сторонам. С виду обычный ребенок. — Ну что такого угрожающего может нести Поттер? Глупости мне в последнее время лезут в голову, еще и Северус подначивает в подозрении мальчишки. Совсем уже на своей мести повернут стал, во всех злодеяниях обвиняет Гарри Поттера. А этот мальчишка смотрит-то затравленно, испуганно. Мямлит».

— Ну-ну, Гарри. Все уже позади, — увещевал Дамблдор, пододвигая к нему вазочку с конфетами. — Угощайся, мой мальчик. Ты же любишь сладости?

— На самом деле нет, профессор Дамблдор, — мотнул головой Поттер. — Я стараюсь их много не есть, так как и у родственников я их не видывал, а тут… Ну, знаете, тетя мне всегда говорила, что сладкое портит зубы, но почему-то интенсивно пихала их моему кузену Дадли. Ну, то есть, если подумать, она обо мне переживала больше, чем о сыне, — улыбнулся он.

Гарри хотелось подыграть директору, усыпить его бдительность, чтобы тот видел в нем просто Гарри, без подоплеки и двойного дна, ну и чтобы насолить противному Снейпу, который, как был уверен Гарри, то и дело капал на мозг Дамблдору.

Директор заметно расслабился, взгляд его потеплел и заискрился весельем, словно он только сейчас понял всю абсурдность этой ситуации — мировому господству Гарри не бывать. Не то чтобы тот жаждал править миром… Хотя почему бы и нет? Вот отдаст Тому Британию, и пусть делает с этой страной что пожелает, а сам захватит мир.

«Бред, как банально», — хохотнул про себя Гарри и посмотрел на феникса, словно впервые увидел эту чудо-птицу. Хотя он ее уже видел, но сейчас Фоукс поглядывал будто с интересом, склонил набок голову и пристально смотрел на него. Гарри не особо верил в интеллект птиц, но этот феникс всегда как-то настороженно смотрел, словно ожидал от него чего-то ужасного и всячески пытался это показать взглядом.

«Я слежу за тобой», — читалось в глубине черных опалов.

— Ох, твоя тетя несомненно права, Гарри, — добродушно хохотнул директор. — В твоем возрасте, мой мальчик, я тоже практически не видел сладостей… Вот только как в Хогвартс поступил, тут и распробовал. Ты знаешь, что в Хогсмиде, куда ты сможешь отправиться в следующем году, есть магазин с волшебными сладостями? Я уверен, они тебе понравятся, — заговорщически подмигнул Дамблдор.

«Сомневаюсь, директор», — хмыкнул про себя Поттер.

— Не сомневаюсь, сэр, — проговорил вслух он. — Это все, профессор? Я все еще ощущаю усталость, скоро урок закончится, а меня, вероятно, будут искать… Я могу идти?

— Да-да, конечно, мой мальчик. Что-то я совсем тебя заболтал, — посмеялся в бороду директор. — Ах и да, Гарри. Я конечно не в коем случае не лезу в твои личные дела, но будь осторожнее со слизеринцами. Они могут оказаться коварными и обмануть, не спеши им слепо доверять, — внушал Дамблдор.

— Обязательно, сэр. Я всегда осторожен, — заверил Гарри, думая не о слизеринцах, а о своем собеседнике напротив.

— Иди, Гарри. Тебе еще писать эссе, скоро каникулы… Готов к ним?

— Да… Не скажу, что я счастлив вернуться к Дурслям, но выхода у меня как такового нет… Разве что я всегда могу погостить у Рона, он звал.

— Рон Уизли? — переспросил директор, заметно встрепенувшись. — Гарри, я бы советовал не покидать хотя бы ближайший месяц дом родственников, это опасно. Ты не только на себя накликаешь беду, но и на своего друга. Волдеморт и его приспешники не дремлют, — строго припечатал он.

— А своих родственников я не подставляю под удар? — съязвил Гарри, гася раздражение. — Они вообще магглы.

— На доме твоих родственников стоит мощная защита, Гарри. И эта защита будет там, где твой дом. А твой дом у тети.

— А если я завладею домом отца, к примеру, это же будет мой дом. Значит ли это, что защита будет и там? — наседал Гарри. — Семья Уизли мне куда роднее Дурслей, они принимают меня таким, какой я есть. Там тоже, можно сказать, мой дом, и у них тоже защита.

— Гарри, твоя мать наложила кровную защиту на тебя, только вблизи кровных родственников ты будешь под защитой. Уизли тебе ведь никто, а Рон лишь друг, — наставлял Дамблдор.

— Хорошо, сэр. До свидания, — буркнул Гарри и поспешил к выходу.

«Буду я тебя слушать, как же. Защита у него там кровная, еще и запрещенная! Тоже мне, светлый маг», — раздраженно подумал Гарри.

* * *

— О, а вот и ты, — облегченно выдохнул Невилл, заметив на пороге чем-то недовольного Поттера. — Что-то стряслось?

Гарри остановился и глубоко вздохнул дважды: это всегда помогало успокоиться, нервы тут не помогут, к Трелони не ходи. Он молча прошел к диванчикам, что стояли у вновь зажженного камина, и плюхнулся на один из них.

— Директор докопался, представляешь? Считает, что я обязан сидеть у родственников дома и никуда не выходить, опасно, видите ли, — фыркнул Поттер, успокоившись.

— Ну, ты все же можешь и ослушаться, — резонно заметил Лонгботтом. — А вот мне точно придется потерпеть два месяца любимую бабку.

— А что с твоей бабкой не так? — удивился Гарри.

— Тиран она, вот что, — буркнул Невилл. — Когда родители стали… овощами, одним словом, это знаешь, все равно что умерли, то всю свою злость она отыгрывает на мне.

— О… Прости, а что с твоими родителями? — осторожно поинтересовался Гарри.

— Во время Самайна, когда убили твоих родителей, моих запытала безумная Беллатриса Лестрейндж, якобы ища своего Лорда, который должен был явиться к нам, но, видно, поменял свои планы в последнюю минуту… ну или не сильно-то он и доверял своим слугам, — пожал плечами Невилл.

— Оу… Я не знал этого, — сочувственно проговорил Гарри, ощущая укол вины, словно это он был виноват, что Лонгботтомы пали жертвами безумной бабы.

— Эй, не вздумай так смотреть, — угрожающе сощурился Невилл. — Ты тут не при чем; если мои родители не смогли справиться с какой-то одной психопаткой, то бабушка права: они были слабы.

— Беги от нее, — простодушно предложил Поттер, хитро ухмыльнувшись. — Я вот планирую провести лето вдали от Литтл Уингинга, мне там делать нечего. Да и кто такой директор, чтобы мне что-то запрещать? Он не мой опекун.

— Легко сказать — беги, она меня из-под земли достанет. Ты не знаешь ее суровый нрав, она инферналов поднимет, если понадобится, — невесело посетовал Невилл. — Знаешь, я когда был мелким, бабушка, казалось, была ко мне терпимее: может быть, от того, что считала, что я сквиб, не было во мне магии… Она тогда смотрела на меня с жалостью и иронией, пока дядька мой не решил меня прихлопнуть: просто свесил меня вверх тормашками из окна и отправил в полёт, сказав: «Естественный отбор, Августа». Тогда я понял окончательно, что мои родственнички те еще психи. Родителей я вижу два раза в год, бывает, и всего один. Бабушка не любит навещать их, но для имитации скорбящей семьи вынуждена. Я тоже со временем разучился воспринимать их как моих родителей: просто незнакомые мне люди, смотрящие перед собой пустым взглядом, просто те, кто для меня уже умер. Я не жду, что их вылечат, это невозможно, и бабушка как-то предложила доктору, чтобы их умертвили… Представляешь? — он горько усмехнулся, кинув в огонь фантик. — Доктор тогда на нее посмотрел как на больную. Потом бабушка прекратила попытки уговорить колдомедиков усыпить моих родителей, ну, для порядку она, конечно, поскандалила, обвинила их в кощунстве и жестокости, что люди просто мучаются и шанса, мол, у них нет… А однажды, знаешь, мама сжала мою ладонь. Слабо так, почти неощутимо… но я почувствовал. Это было странно, Гарри. Я был маленьким, я не знал, чего бы я хотел больше: чтобы они вылечились и вернулись к обычной жизни или чтобы им провели… как ее? Эвтаназию. Потому что я их не знал, я боялся, что если они вернутся, все станет только хуже, я боялся, что не смогу их полюбить. Потому что я их не знал, потому что я не знаю, что такое любить. Я запутался…

Гарри с затаенным дыханием слушал исповедь друга. Впервые чья-то история вызывала столько эмоций: сочувствие, сожаление, страх и понимание. Он тоже не знал этой самой любви, но ему повезло, он не видел родителей. Хуже мертвых родных лишь те, которых ты видишь и можешь коснуться, но знаешь, что их там уже нет. Что это просто оболочка: пустая и бездушная.

— Невилл, ты огромный молодец, — тихо начал Гарри, посмотрев искоса на сокурсника. — Знаешь, далеко не каждый имеет такую выдержку, любой другой бы сломался… А ты держишься, умудряешься играть роль запуганного и тихого мальчика. Я понимаю тебя, отчасти я живу с той же дырой в сердце. Но… Не стоит сдаваться. Извлеки из этого выгоду, Невилл. Там, где один сломается, ты окрепнешь, где другой сдастся, ты лишь упрямее пойдёшь вперед. И я знаю, из тебя получится великолепный боец, отличный шпион даже, — восторженно проговорил Гарри. — Только… Поменяй палочку, Невилл. Твоя тебя совершенно не слушается, она тебе не подходит.

— Это палочка моего отца, — улыбнулся слабо тот. — Спасибо тебе за поддержку, я рад… что могу довериться хоть кому-то. Устаешь все в себе таскать, но… Мне хотелось бы верить, что я стану частью твоей команды однажды.

— Ты уже являешься незаменимой и главной ее частью, — Гарри подмигнул напряженному Невиллу. — Если возникнет желание пооткровенничать вот так, пиши мне на каникулах. Твое письмо найдет меня, где бы я ни был. Ты всегда можешь положиться на меня; не бойся открываться, иногда очень нужно выплеснуть все то, что ты держал внутри.

— Спасибо, — скромно улыбнулся на это Невилл. Ему и правда было приятно осознавать, что он обрел в лице Гарри надежного товарища, лидера, который заботится о своих людях, и ему не плевать, что творится в душе ближнего, даже если у самого вулкан извергается.

Он понимал, что Поттер вряд ли станет так же откровенничать, все же этот Гарри старался о себе распространять очень мало информации, да и та исходила от сторонних лиц, а он лишь подтверждал или опровергал ее. Но лично Невиллу хотелось хоть кому-то излить душу, желательно тому кто его поймет, кто оказался в схожей ситуации.

Просидели ребята так недолго, спустя минут десять картина отодвинулась в сторону и гостиная наполнилась голосами, смехом и разговорами. Рон помахал Невиллу и Гарри, при этом споря о чём-то с Гермионой.

— А вот и нет, Рон. Где ты вообще видел, черных единорогов? Их не бывает, — заумно вещала Гермиона, сжав края книги, которую держала в руках.

— Да? А то, что ты еще лет в пять, вероятно, считала, что магия и волшебная школа — это все сказки, не помешало же тебе разувериться в этом?! — пожурил подругу Уизли.

— Это другое! А вот черных единорогов я не видела, да и информации о них нет. Так что не плети чепуху, Рональд, — отмахнулась Грейнджер.

— То есть, лишь когда ты увидишь, то поверишь? — торжественно спросил Рон.

— Думаю да! — кивнула Гермиона, а потом подумав, добавила: — Но, знаешь, бога я тоже никогда не видела, но в него я верю. Но вот черные единороги…

— Гермиона, ты это еще о вампирах не слышала, — хмыкнул Гарри, вклинившись в их спор.

— И оборотнях, — поддакнул Невилл.

— Вы еще скажите, что ангелы спускаются на землю, — скептически буркнула Гермиона.

— Насчет ангелов не знаю, но ты только посмотри на Дамблдора. Падший ангел чистой воды, — воодушевленно проговорил Рон. — А если он падший ангел, то… Тот-Кого-Не-Называют — демон. Ба, да тут можно целую религию состряпать, только на магический лад.

— Рональд, ты идиот, — фыркнула Гермиона и, круто развернувшись, поспешно удалилась в сторону спален.

— Ну чего я не то сказал-то? — буркнул растерянно Рон.

* * *

Сквозь небольшие трещины пробивался солнечный свет, его блики играли на помутневшей воде, преломляясь в болотной вязкой жиже. Мужчина сделал вздох, хрипло, тяжело и открыл слипшиеся веки: перед глазами все плыло, потолок, казалось, вот-вот обрушится на бренное тело. Пошевелив пальцами, он облегченно выдохнул: тело его слушалось, пусть и слабо. Голова шла кругом, тошнило и болело все, словно внутри метался смерч, буйствовала пурга и ломало кости.

— Мой Лорд, вам не стоит пока делать резких движений, душа все еще не слилась полностью, она держится на заплатках, — проговорил голос из пустоты.

Том Риддл ненавидел быть слабым, а больше всего он ненавидел, когда его видели таким. Таким уязвимым. Но некромант предварительно ввел тело в своего рода стазис, заставляя Темного Лорда лежать и напитываться магией.

— И сколько мне так лежать? — поинтересовался Риддл, прекратив попытки сесть.

— Еще хотя бы сутки, милорд. Потом я дам вам зелья, и вы уже сможете вставать, — ровно проговорил тот же голос.

— И долго я так… лежу?

— Трое суток, милорд. Все это время я следил за вашим состоянием и не давал покинуть тело, ваше естество подавило душу этого тела, теперь оно ваше, но… Как вы и просили, я подготовил все необходимое, чтобы вернуть ваш облик. Но для этого придется немного подождать, чтобы окрепнуть, иначе ваша душа вновь распадется и ее осколки могут повести себя совершенно неожиданно.

— Хорошо… — спустя мгновение проговорил Том. — У нас получится это?

— Да, милорд. Все необходимое я достал заранее.

Том вновь прикрыл глаза, вслушиваясь в мерное капание воды. Местом, где они находились, оказалась пещера, которую он облюбовал однажды для своих экспериментов: место находилось вдалеке от жилых районов, сюда не захаживал неосторожный турист, не появлялись маги и тут был необходимый источник силы. По стенам шли трещины, стекала вода, и сквозь щели в потолке проглядывало слепящее глаза солнце, от чего он жмурился.

Том думал, что не ощутит особой разницы при соединении крестражей, но как же он ошибался. Было такое чувство, словно эти осколки души спаивали. Внутри все горело, выворачивало наизнанку, в ушах стоял дикий звон. Все в голове смешалось, все воспоминания слились в единую кучу, голоса смешались в единую какофонию звуков, и появились эмоции. Страх. Он уже забыл, что это такое, какого это — бояться, цепляться остервенело за свое существование. Он всегда считал, что страх смерти — это слабость, это порок, опухоль, от которой было необходимо избавиться. И тогда он решил, чтобы перестать бояться, нужно избавиться от причины, и этим спасением стали крестражи. Но переосмыслив все сейчас, он понял, какую ошибку совершил, пойдя на поводу своих амбиций. Ведь можно было создать один, ну, максимум, два крестража, и тем самым сохранить свой рассудок и не попасться на такой глупости, как пророчество. Но эта жажда, власть и сам факт того, что он превозмог смерть, что он стал выше этой жалкой потери жизни. Что он смог добиться того, чего не мог никто больше. Но этот триумф продлился недолго, его сменила агрессия, апатия, потеря сна, паранойя, новый страх — что его кто-то может убить, из-за какого-то пророчества. Он был ослеплен этой навязчивой идеей, так красиво подкинутой Дамблдором.

Но сейчас все будет по другому. Все будет иначе. И в этом ему поможет Гарри Поттер — он станет гарантом его вечной жизни.

* * *

Перед отправкой домой Гриффиндор решил устроить вечеринку. Последний день в Хогвартсе праздновали семикурсники, которые вовсю обсуждали кто, куда пойдёт учиться дальше или работать. Перси метил в Министерство и, практически с гордостью выпячивая грудь, заявлял, что обязательно когда-нибудь станет секретарем министра или помощником. Его братья со смехом отшучивались, что Перси, дай Мерлин, сможет занять место хотя бы уборщика, а старший из братьев гневно буравил их взглядом, смешно нахохлившись.

Гарри заметил, как Юлиан то и дело бросал в его сторону взгляды, попутно перебрасываясь с кем-то словами. Гарри не подавал виду, вполуха вслушиваясь в разговор старшекурсников, он все думал над словами Невилла, думал о том, каким будет это лето. Отчего-то он был уверен, что это лето запомнится надолго. Сидящий рядом Рон заржал в голос от какой-то шутки, рассказанной второкурсником, рядом шушукались девчонки, а в дальнем углу гостиной расположились элита старшего курса, среди которой и восседал Юлиан.

Гарри понимал, что этот год для принца был последним, и что в следующем году такую дисциплину будет некому поддерживать. Кто станет следующим старостой, Поттер не знал, но хотел надеяться, что этот кто-то будет лояльным к вбитым правилам на факультете и сможет поддерживать эту дисциплину. Но, обведя гостиную взглядом, Гарри лишь с разочарованием отметил, что никто на эту должность не подходил. За старостами, как правило, из тени руководил Юлиан, и те держались строгих правил и не переступали границ, не отлынивали, всегда держали отчет. А что будет в следующем году? Кто встанет у руля?

— Мистер Поттер, можно вас на минуту? — вежливо поинтересовался Монтгомери, остановившись около диванчика, на котором расположились первокурсники.

Гарри вздрогнул от столь внезапного появления старшекурсника и рассеянно кивнул. Тем временем Юлиан отошел в сторону спален, ожидая, когда за ним последует Поттер.

Они прошли в одну из свободных комнат, которая была самой холодной в башне, и тут, как правило, обычно селили тех, кто трижды переходил границы и нарушал внутренние правила. Гарри поежился от прохлады, ему бы не хотелось здесь ночевать.

— Как ты знаешь, Гарри, этот год был последним моего обучения, — начал издалека принц факультета, отвернувшись к окну и заведя руки за спину: во всей его позе и голосе сквозили уверенность и строгость. Гарри невольно залюбовался статным юношей. — Как ты понимаешь, я не могу оставить свой факультет без надзора и чуткого внимания, мне нужен тот, кто сможет заменить меня.

В комнате наступила звенящая тишина, нарушаемая лишь сквозняком и скрипом половиц. Гарри не смел даже пошевелиться: Монтгомери всегда у него вызывал уважение. Нет, Поттер не преклонял перед ним колени, не падал ниц, но уважал этого юношу. Он понимал как никто другой, чего стоило этому пареньку восхождение на верхушку иерархии.

— И я, честно говоря, долго думал, кто же заменит меня на моем поприще? Никто не подходил для этой кандидатуры, ведь чтобы добиться власти, нужно зарекомендовать себя, чтобы люди сами увидели в тебе лидера. Общество, увы, слабое и не может находиться без командующего, без того, кто умнее их, сильнее, кто может лишь словом разрулить любую ситуацию. Тот, к кому прислушиваются и за кем последуют, — голос Юлиана был тихим, но с переливами бархата, и излучал то давление, ту силу, которой так жаждал однажды добиться и Поттер. Он внимательно слушал, не смея прерывать этот откровенный монолог. — И тут приходишь ты, Гарри, — Юлиан развернулся и посмотрел ему в глаза. В свете бледной луны юноша смотрелся поистине феерично, его хотелось увековечить, запечатлеть этот образ ангела с бледной рассеянной аурой по контуру. — Я наблюдал за тобой, и да, я в курсе, кто стоит за тем якобы несчастным случаем Дорргинса. Ты показал, что, не прибегая к жалким попыткам напакостить, можешь заткнуть и действуешь масштабно. Да, тебе еще стоит подучиться заметать свои следы, стать более внимательным и быть выше других знаниями. Ты во всем должен их превосходить.

Гарри нервно облизнул пересохшие губы, не отрывая взгляда от глаз Монтгомери, который подходил ближе, пока не поравнялся с ним. Он смотрел сверху вниз, но Гарри не ощущал давления, лишь странная заинтересованность сверкала в глазах Юлиана.

— И я, именем принца факультета Гриффиндор, назначаю тебя своим преемником. Ты заменишь меня в следующем году, вплоть до окончания своего обучения. Носи этот титул достойно, не сворачивай с пути, будь всегда строг, но справедлив к своему факультету, становись на их защиту, даже если они не правы, даже если переступили правила. Помни, они нуждаются в тебе так же, как ты нуждаешься в них: будь внимателен к просьбам, но глух к жалобам, пресекай на корню трусость, но поощряй силу и находчивость. Будь в тени, но всегда главным в любом споре. Заставь уважать тебя и твои решения, не силой, но умом, будь мудрым и не ведись на провокации! Помни, твой факультет отныне — твоя крепость, не позволяй ее разрушить, — и, прежде чем Гарри успел брякнуть что-то такое же в ответ пафосное, как на его мантию что-то закрепили — то, что Гарри никогда не видел у Юлиана, но слышал, что у того есть такой значок: корона на гербе со львом.

— Спасибо, Юлиан. Это честь для меня, — благоговейно проговорил Гарри, поклонившись.

Когда Гарри вышел следом за Юлианом в гостиную, их встретили тишиной: все в немом изумлении смотрели на мальчика с прикрепленным значком на груди и на бывшего уже принца, который взирал на всех с победоносной ухмылкой и зажатым в руках бокалом.

— Отныне он — ваша опора, — проговорил Монтгомери, отсалютовав бокалом молчаливой публике. — Несмотря на то, что ему всего одиннадцать, а в этом году уже будет двенадцать, этот юноша прекрасно подходит для того, чтобы заменить меня. Я надеюсь на ваше благоразумие и, не дай Мерлин, если я узнаю, что вы тут устроили бунт, а Гарри придется вас заставить молчать… тем самым подставляя себя; ваше существование весьма укоротится, — предупредил строго Юлиан, отчего по телу каждого прошелся мороз. — Отныне Гарри ваш принц. Прошу любить и не обижать, — усмехнувшись, добавил он.

Поначалу все так и пребывали в молчании, пытаясь осмыслить происходящее. Первым очухался, как ни странно, Рон и близнецы. Фред и Джордж с победоносным кличем: «Ура, мы знали!» ринулись падать в ноги все еще немного сконфуженному Поттеру, следом встали и остальные и, не смея оспаривать решение их бывшего лидера, поклонились, признавая новую власть. Близнецы так и продолжали сидеть у ног Гарри, наперебой распевая песни. Гермиона расплакалась, а Рон хрюкнул что-то нечленораздельное и хлопнул по плечу шокированного Невилла. Определенно стоило ожидать изменений, это понял каждый, кто стал свидетелем таких перемен.