Рассветное солнце несмело заглядывало сквозь молочные занавески, бледно-жёлтыми полосками окольцовывало обнажённое бедро Мина, и Намджун нежно водил по нему рукой, массируя и обрисовывая границы световых линий пальцами. Через пару часов их ожидал очередной концерт, беготня и работа, но за закрытой дверью номера было просто безмятежно уютно.

Юнги лежал в одной рубашке на обнажённом Джуне, и тёплая тяжесть ощущалась Кимом правильной и приятной, а молчание и притуманенные взгляды наполняли его спокойным счастьем. Они оба не сомкнули глаз в эту ночь, будучи слишком уставшими, чтобы что-то делать, и слишком переполненными эмоций, чтобы уснуть. Они просто пролежали все отведённые им на сон четыре часа, лениво нежась в объятиях друг друга, одаривая тела тёплыми поцелуями и тихо переговариваясь — казалось, для них обоих не существовало лучшего способа восстановить силы.

— Ты же заводил будильник? — Юнги зевнул и подтянулся ближе к лицу Джуна, смазано чмокая куда-то под подбородок.  

— Да, и впустую. Сегодня заключительный концерт тура, а мы не спавшие. — Джун улыбнулся и ущипнул Мина за ягодицу, от чего старший сердито ойкнул и полностью переполз на младшего, наклоняясь к его лицу почти вплотную и щекоча его лоб своей лохматой шевелюрой.

— Вытянем на адреналине, а потом отоспимся. Хорошо, что будет официальный отпуск. Хочу уехать куда-нибудь к морю, или в горы, и просто есть и спать.

Намджун улыбнулся, осторожно водя пальцами по кончикам ресниц Мина. У него самого на отпуск помимо сна было огромное количество планов: турне по европейским музеям, рестораны и творческие встречи, немного работы, и, главное, пара недель наедине с Юнги.

В последний год у них было совсем мало времени друг на друга: в общежитии и закулисье они были рядом почти постоянно, но то была работа, а не личное время, в которое можно было бы неторопливо поговорить или с чувством разделить постель, и, хотя Джун понимал, что они имеют гораздо больше, чем многие в их ситуации, всё равно страдал без близости.

Поэтому первой мыслью, когда им объявили об отпуске, было снять бунгало на каком-нибудь безлюдном острове на целый месяц, и, в охапку захватив Мина, улететь туда, забыв обо всём на свете. Конечно, потратить на это целый месяц было кощунственно, но хотя бы неделю — обязательно. Своё желание с Юнги он ещё не обсуждал, но был почти уверен, что старший согласится.  

— Давай к морю? Снимем там домик и закроемся на недельку, — проговорил Джун, оглаживая бархатистую кожу на шее старшего. — Ты так давно не брал меня, что я забыл, как это приятно..

Юнги нахмурился и отвёл взгляд, заставляя Джуна напрячься.

— Неделя это слишком долго. Давай на пару дней, в конце отпуска. Я бы хотел полностью сменить окружение и обстановку, побыть с самим собой, без всех.. Ты же понимаешь, мне нужно это. — Он потрепал Кима за щёку, но Джун не хотел понимать такого и лишь растерянно смотрел на старшего.

Они ведь одно целое, пусть не по судьбе, но по долгой дружбе — настоящие соулмейты. Мин должен был согласиться с ним, потому что тоже скучает по нему — Намджун был так уверен в этом, что слова Мина застали его врасплох, и он ощутил болезненное и ломкое — разочарование и обиду.

— Я думал, ты не откажешься побыть вместе. — Продолжать разговор хотелось в последнюю очередь, но это было лучше и правильнее, чем просто поддаться эмоциям и устроить молчанку, оставив Мина гадать, где же он промахнулся. Намджун осторожно подбирал слова, пытаясь не показать, как же он на самом деле разочарован, но не решившись целиком сглаживать ситуацию.

— Я и не отказался, просто сказал, что хочу побыть отдельно ото всех..Джуна, любимый, мы и так постоянно вместе, неужели тебе мало и не хочется потратить время на себя?

Конечно хочется, но не в ущерб такой исключительной, такой прекрасной возможности, а замечание про «мало» и вовсе ранит, ведь его, такого по глупому влюблённого, только что почти выбросили как надоевшего и заевшегося щенка, прикрывшись при этом его же интересами.  

Намджун отвернулся, проглатывая обиду и беря себя в руки: акцент в словах Юнги не был сделан на него, он лишь выражал своё желание, наверное, даже больше — свою потребность — и Намджуну нужно смириться с ситуацией, ведь Юнги имеет полное право поступать так, как ему хочется. Его решение не означает, что Намджун ему надоел. Оно вообще ничего не означает, это Джун слишком прилипчивый и ревнивый… Ему следует себя успокоить.  

— Хорошо, поступай как считаешь нужным. Это твой отпуск. — Юнги утвердительно кивнул на это и чмокнул младшего в нос, при этом ласково улыбаясь. — А сейчас попробуем поспать, у нас ещё есть два часа, — прошептал Джун пресным голосом, пока обида грызла, наплевав на доводы разума, поцелуи и Юнги и всю ту ласку, что старший продолжал демонстрировать. </i>

— Спасибо, — шепнул Юнги, целуя его в ухо и приобнимая со спины, успокоенно выдыхая.

Судя по его мерному сопению, не прошло и десяти минут, как он уснул, в отличие от Джуна, который все два часа тщетно провалялся в постели, пытаясь успокоить свои мысли.

На концерте он отвлёкся, и пусть было как никогда тяжело, смог сполна насладиться шоу, напоследок, на последний аккорд, вывернув себя наизнанку, ставя большую жирную точку на последней ноте их тура.

— Отлично отработал, — прошептал ему взмыленный, но счастливый Юнги, и Джун с расстройством ощутил, что улыбка старшего даже не радует, а у него самого не осталось сил даже на простейшие выражения эмоций. Поговорить им не дали ни до финального фото, ни после, и это было к лучшему, потому что переутомлённое тело и разум требовали только отдыха. Об этом он и сказал Юнги, не пропуская его в свой номер.

Всё утихомирится, просто им нужен отдых.  

— Отдыхай. — Юнги не возражал, наоборот, благодарно улыбнулся, и исчез, даже не оставив на прощание поцелуя, и Намджун сполз по закрывшейся двери на пол, зажимая глаза, чтобы не заплакать.  

Усталость сломила его, а непослушные мысли не поддавались никакому контролю, снова и снова подкидывая ему редкие обидные моменты, которые Джун запрятал внутрь себя, запихнул подальше, решив не придавать им значение, но в нужный момент оказавшиеся абсолютно живыми и готовыми изъесть его сознание разочарованием:

Юнги, который стыдливо опускает глаза после того, как они просрочили дедлайн из-за постоянных обжиманий в студиях и его «Джун, правда пора работать»; такой же стыдливый и равнодушный ответ и через неделю и ещё через одну, и когда Джун вводит старый код, датчик горит отрицательно — Юнги сменил пароль в свою студию.

— Подумаешь! — зло шепчет Джун себе в колени, но на душе скребёт одиночество.

Сколько поцелуев у них потом было? Единицы. Даже сегодня, предлагая передохнуть перед концертом вместе, Намджун не рассчитывал на согласие, готовился к очередному «нет» и «нужно подумать о работе», но когда старший согласился, обрадовался как ребёнок и, слишком измождённый физически и морально, не нашёл в себе сил побороть поспешное и глупое «с сегодняшнего дня это закончилось, и теперь всё будет хорошо».

И вот Намджун снова один в номере, тишина, долгожданная, но многотонно-пугающая, окольцовывает его болезненной душной клеткой, и по его щекам позорно и не мужественно текут слёзы.

У него действительно нет никаких уважительных причин, чтобы чувствовать себя так, но он чувствует.

— Джуна, не плачь..— голос мягко развеял сон, и Намджун открыл глаза, поворачивая голову к говорящему, и действительно ощущая на щеках влажные дорожки. Юнги, подсвеченный слабым желтоватым ночником, смотрел с лёгким волнением, и его рука держала джуново запястье, на чистой инерции продолжая отбивать ритм.

— Ты пришёл. — От осознания, что Юнги и не уходил, почти все ночи проводил у его постели и терпеливо ждал, душу заволокло болезненным счастьем. — Юнги, я ещё не всё вспомнил… — Джун не торопился стирать слёзы, безотрывно пялясь на лицо старшего, стараясь впитать родные черты, запомнить и прочувствовать их, словно видит в последний раз. Судя по тому, что он вспомнил сейчас, они расстались не на самой приятной ноте, и Киму было безудержно страшно, что за последний дремлющий на задворках памяти месяц они успели порушить всё то, что строили почти 10 лет…

Юнги тяжело вздохнул и легонько коснулся щеки мужчины, стирая слёзы.

— Главное, ты уже, кажется, вспомнил, а дальше будем вспоминать вместе. — В его взгляде отразилась мучительная тоска, а пальцы отёрли влагу о подушку слишком торопливо и брезгливо, так что Джун захотел отвернуться, не видеть очевидного и рыдать, рыдать, долго, потому что он помнил, как было хорошо, и видел, как стало плохо, но всё равно не мог отвести от Юнги взгляда: он чувствовал к нему так много. — На чём ты остановился? И из-за чего плакал? — он убрал руки, и Намджун шумно вобрал в грудь воздуха, не давая слезам скатиться с глаз. С каких пор ему стало стыдно плакать перед своим старшим? И с каких пор слова не складывались, словно они слишком тяжелы, чтобы сорваться с губ?

— Ты так давно меня ни о чём меня не спрашивал, — наконец прошептал Джун полушёпотом, отворачиваясь. Воспоминания пробуждались, вспыхивали картинками и эмоциями под веками и в сердце, и последние забытые недели нагоняли его кромешным, безвылазным горем.

— Ты тоже не горел желанием разговаривать, — грубовато процедил Юнги, но тут же осадил себя и заговорил мягче. — Мы закрылись друг от друга, Джуна. Я — слепой идиот, а ты — немой идиот, и это должно было сделать нас хорошей командой, но в итоге только разделило.

— Я боюсь даже лишний раз посмотреть на тебя, чтобы не обидеть или не надоесть тебе, — придушено ответил Джун, и от этих слов его собственное сердце заледенело и затрещало, покрываясь пока неглубокими, но ощутимыми трещинами. Ведь это именно он предложил расширить их дружбу, наивно пологая, что от этого ничего не поменяется. Или же с их дружбой стало бы тоже самое?

— Я знал, что будет так, поэтому когда ты предложил мне встречаться..— голос Юнги слегка задрожал, но Мин сохранял самообладание, и Джун ярко представил, как старший незаметно покусывает губы и теребит свою толстовку пальцами. — Я испугался. Я не хотел, чтобы мы начали мучить друг друга, но ты был таким уверенным и настойчивым, что я подумал, что мы не обязаны подтверждать статистику, что мы сможем перейти в эти новые отношения, оставаясь лучшими друзьями. Три года у нас получалось.

Намджуну не полегчало ни на утро после концерта, ни через неделю. Юнги внешне выглядел довольным, иногда даже одаривал его утренним поцелуйчиком и говорил какие-то невинные нежности, и мысль о том, что он зря переживает, укоренилась в его душе окончательно, заставляя не просто молчаливо мучиться от ощущения брошенности, но и ещё и самобичевать себя за эгоистичную требовательность.

Юнги накидал Намджуну с десяток ссылок на отели, описал недостатки и достоинства каждого, под конец выбрав один, и обосновал это как «тут точно никто не достанет». Намджун не смог отправить ничего кроме короткого «ок», но подумав, отправил ещё и смайлик, сделав ещё хуже. После этого их чат почти не использовался.

После съёмок какой-то передачи и нового фотосета, которыми должны были подкармливать фанатов во время их отпуска, Сокджин снова поднял тему планов на отпуск. Намджун выдал внушительный список стран, которые хотел бы посетить, и Юнги слушал внимательно, а потом улыбнулся ему так одобрительно и поддерживающе, что Киму стало не по себе. Невольно закралась мысль, что старший рад тем километрам, что разделят их на долгий срок, и она осела на полусознательное дно, к остальным джуновым загонам, которые развелись почти в немеренных количествах и продолжали разрастаться. Всё заходило слишком далеко, и Джун решил, что им обязательно нужно провести время вместе, иначе он попросту свихнётся.

Юнги не стал долго раздумывать над предложением Джуна снять номер в каком-нибудь отеле и провести ночь там.

«Могли бы и дома, ребятам всё равно давно уже не до нас. Но если хочешь..»  

Джун хотел. Дома всё было слишком быстро, рутинно и до безобразия пресно, так что усталые объятия после стали едва ли не приятнее основного действия. Юнги словно растерял всю свою страсть к нему, и хотя продолжал шептать ему, какой он красивый и возбуждающий, Джун чувствовал себя ребёнком, которого удовлетворяют из снисходительности к его потребности, а не истинного желания. Как ему хотелось снова оказаться желанным, как было в начале, когда губы Юнги пылали, и он самозабвенно позволял младшему зацеловывать своё тело.

В машине Юнги подозрительно косился на скромный пакетик в руках Джуна, но ничего так и не сказал. Ким заранее краснел, потому что заказал это лишь после нескольких бутылок алкоголя, а, протрезвев, несколько часов дебатировал со стыдом и чувством собственного достоинства, всё же сделав выбор против вышеназванных, потому что отзывы довольных покупателей ободряли.

Его самого едва ли привлекало подобное, но если был хоть малейший шанс, что Юнги понравится подобное разнообразие..

Та минута, когда Намджун неторопливо выходил из ванной, будучи одетым лишь в былое кружевное бельё, капроновые белые чулки и портупею, тоже белую, упруго обтянувшую его грудь, кажется, была худшей в его жизни. Он не чувствовал себя привлекательным, скорее беззащитным и порочным, даже униженным, и шокированное, перекосившееся непонятной эмоцией отторжения, лицо Юнги лишь окончательно убило его уверенность.

Он просто хотел провалиться под землю, когда Юнги прокашлялся в кулак и отвёл глаза, уставившись в окно.

— У тебя фетиш на женские побрякушки? — холодно спросил он, и Джуна перекосило отвращением к себе и злостью на Юнги.  

— Нет, я просто подумал что тебе может понравится.

— Нет, мне не нравится. Мужское тело в подобное.. Тебе даже не показалось это унизительным? — и добавил чуть менее цинично, но это уже не спасло положения — от неприязненного, насмешливого тона Джуну показалось, что его всё его достоинство раскатали асфальтоукладчиком. — Джун, твоё тело прекрасно само по себе. Ему не нужно этих извращений.

Ким схватил с кровати халат и торопливо запахнулся, прикрывая свой позор. Именно позор, Юнги явно пристыдил его, и пускай Джун и сам был не прочь снять с себя все эти бесполезные тряпки, но эта формулировка, что ему должно быть унизительно от простого эксперимента — злила и обижала слишком сильно. Присев на обратную сторону кровати, он отвернулся и быстро стащил кружево и чулки и забросил их в угол.

Почему только Джун печётся о том, чтобы его слова не обижали? Почему только он пытается угодить, понять, а Юнги ведёт себя так, будто ему совсем плевать на всё, особенно на чувства партнёра.  

— Ты обиделся? — проницательно спросил Юнги спустя несколько тяжёлых секунд молчания, и Джун был готов неиронично рассмеяться, но сдержался, совсем не желая усугублять и без того катастрофическую ситуацию. — Нам правда не к чему всё это… Но портупею можем оставить.

Намджун, пожалуй, слишком грубо развернул к себе Мина, слишком упрямо углубил поцелуй, так что Юнги пришлось зажать его лицо ладонями, чтобы затормозить хоть на секунду. Джун же просто хотел заткнуть ему рот, лишь бы Мин не сказал ещё чего-нибудь, от чего младший почувствует себя идиотом.

— Эй, Намджун, ты точно этого хочешь? — проговорил Юнги встревоженно, и Намджун кивнул, тут же припадая к чужим губам.

В том, что случилось, почти не было чувств, и, ожидаемо, Джун не ощутил абсолютно никакого наслаждения: поясница ныла, и эта боль того не стоила. Тогда, смотря на мирно спящего старшего, на позорно валяющееся в стороне кружево и свои сжатые ноги, он подумал, что раз их отдаляет друг от друга даже близость, наверное, месяц друг без друга действительно пойдёт им на пользу.

— Я чувствовал себя таким униженным тогда, — проговорил Намджун, по-прежнему не смотря на Юнги. Восставшие ощущения из прошлого уязвляли гордость, заставляя ёжиться, словно он снова побывал в том номере. — Ты мог бы просто рассмеяться и не выставлять меня извращённым дураком, и мы бы избавились от тех тряпок и забыли случившееся.

— Думаешь, всё решилось бы так просто? — хмыкнул Юнги и мягко встретился взглядом с Джуном, с трудом, но нашедшим силы поднять глаза.  

— Нет. — И это почти больно признавать, потому что дуться на Юнги однозначно проще, чем взять ответственность и на себя в том числе. Но Джун хочет быть наконец честным, иначе дальше у них ничего не получится. — Нам нужно было ещё в самом начале обсудить физическую составляющую наших отношений. Сделай мы это, я бы точно знал, что тебе не нравится весь этот маскарад, и не было бы никакой обиды. Мы бы делали то, что точно нравилось обоим.

Юнги улыбнулся краешком губ и проговорил тихо и мягко:

— Именно. Я ведь, на самом деле, не против подобных аксессуаров, но ты отдалялся от меня, ходил понурый и загнавшийся на чём-то своём, а потом резко захотел разнообразия в сексе, будто это последнее, что у нас могло быть общего. Да ещё и разоделся так, словно хотел сделать себя женственным.. Не самим собой… Я разозлился, потому что тебе не нужно было пытаться стать другим для меня, я обожал твоё тело, но ты, почему-то, всё равно сделал подобное.

Стало легче, гораздо легче, и Джун задышал чаще, обречённо пряча лицо в ладони: он даже не допускал мысли о том, что Юнги мог быть в таком роде заботливым? Скольких недопониманий они бы избежали, просто заранее обговорив свои желания и чувства.

— Но ты тоже отдалялся от меня, Юнги! Перестал пускать меня в студию, радовался любой нашей разлуке так, словно только и ждал возможности побыть от меня подальше. Что я должен был думать?

Юнги виновато опустил голову, и закивал головой.

— Что я охладел к тебе. Но это было совсем не так. — Намджун выжидающе изогнул бровь, пока Юнги, слегка надув губы, пытался сформулировать свою мысль. Он впервые за разговор показался неуверенным и смущённым, и Намджун только усилием воли удерживал себя от того, чтобы коснуться его руки, поддерживая. — Я уже понял, что я идиот, но я.. В общем, я не хотел мешать тебе? И себе. Помнишь ты чувствовал себя уязвлённым тем, что не мог делать ничего сам? Я ощутил себя так же после того, как запер нас в гримёрке вместо того, чтобы пустить тебя поработать, и мы впервые не уложились в сроки… Причём это чувство работало в обе стороны: я хотел быть с тобой каждую секунду, но и хотел работать, но при этом я и тебе не давал жизни, постоянно отвлекая, даже навлекая неприятности на твою голову. У нас должны были быть свои жизни помимо общей. И я начал создавать их слишком топорно и односторонне, а добился лишь этого.. — он развёл руками, показывая на больничную палату, и по его лицу стало ясно, что он действительно сожалеет, действительно готовится менять ситуацию. Джун слабо улыбнулся.

— А ты говоришь, что я немой… Мы оба и немые, и слепые, и только музыку читаем правильно. Юнги, я расстался с тобой после нашего раздельного отпуска?

Юнги шокировано посмотрел на Джуна, и на секунду показалось, что вся краска сошла с его лица, а глаза залило чернилами — настолько они потемнели.

— Нет, — и добавил почти шёпотом, — Но ты хотел, да?

Хотел ли он? Наверное, хотел, когда его новую песню, над которой он корпел несколько месяцев, без остатка обнажая душу, не пустили до публикации, а телефон Юнги оказался недоступен. Джун набирал его с десяток раз, натыкаясь на безжизненный автоответчик, набирал снова, и с каждым разом, казалось, падал всё глубже в собственную темноту.

Наконец он просто отправил файл с песней Юнги, безнадёжно надеясь, что тот всё же послушает и услышит, составит из линеечек нот рисунок того, как чувствовал себя Джун, как боялся и сомневался, как любил и любит, как пытался достичь личного совершенства и стать достойным во всех аспектах человеком. В песне было так много… Он был так откровенен. И, наверное, не так важно, увидит ли это творение публика, главное, чтобы увидел Юнги и вчитался, распознал его крик о помощи, ведь нет гения без его приближенного, а Юнги — одновременный яд и животворящий кислород для Джуна, с которым, тем не менее, он лучше расстался бы, чем продолжил сосуществовать рядом и не вместе, с горой невысказанных вопросов, которые уже невозможно решить. И Джун был готов.. Стоит Юнги не прослушать песню, и их пути разойдутся, Джун выкорчует любовь к нему из своего сердца, даже если его душа после этого останется неизлечимо искалеченной.  

Он будет страдать от этого, но не пожалеет, потому что лучше без любви, нежели с её болезненной формой, калечащей их обоих. И, в подтверждение худшего, Юнги так и не послушал песню.

Вечером, когда Юнги возвращался с отпуска, случилась авария.

— Я только переступил порог дома, как Джин сказал мне, что твоя машина попала в дтп. — Юнги нахмурился и было слышно, как надламывается его голос с каждым новым словом, как он сжимается и подрагивает, а пережитый ужас словно заостряет тени на его скулах. — Я вдруг увидел тебя мёртвым, знаешь, холодным и с размалёванными стекляшками вместо глаз. Ты лежал в идеально белом гробу и в сияющем шёлковом костюме, такой ослепительно чистый и красивый, а я стоял в отдалении, и в моих руках вяли все чувства, что ты подарил мне, а мои собственные, неозвученные, гнили и всё дальше и дальше отодвигали меня от твоего тела, не давая даже попрощаться. — Юнги подался вперёд и обхватил чужую кисть, судорожно поцеловал тёплую кожу запястья, один простым, но наконец-то искренним жестом растапливая лёд их недопонимания. — Меня не хотели пускать к тебе, пока ты был в реанимации. Я же тебе не муж и не родственник.. — Он хмуро усмехнулся, а сердце Джуна задрожало, теплея, отмирая как из под спячки. Он снова слышал Юнги — своего, любимого, горячего и нежного Юнги, с которым клялся сам себе прожить всю жизнь, но потом почти потерял, позволив обозлить себя какой-то мелочи. Эмоции переполняли, казалось, они прорвут его лёгкие, и он с отчаянием встретил прямой и открытый взгляд Юнги. Холодные слёзы почти одновременно заскользили по их лицам. — Я сидел в коридоре всю первую ночь, чувствовал, что лишился всего, но зато наконец послушал твою песню.

Намджун положил ладошку поверх пальцев Юнги, и тот с облегчённым выдохом положил голову на их переплетённые руки.

— Какое счастье, что ты остался жив, Джуна, — Шепчет он с трудом, а Джун просто беззвучно шевелит губами, едва слышно умоляя не расстраиваться так сильно, ведь теперь уже всё будет хорошо, они смогут преодолеть это, зная истинные чувства друг друга. — Я злился на тебя, но это оказалось таким мусором по сравнению с тем шедевром, что ты посветил себе и моему месту в твоей жизни.

Сердце Джуна затрепетало, и вся боль, обида — всё обвалилось под освобождающей тяжестью восторга — Юнги прочёл то, что нужно.

— Я знал, что ты поймёшь правильно, Юнги.

— А я сомневался… — Он прокашлялся, освобождая голосовые связки от хриплости. — После того что мы натворили… Это ужасно, что ты был на волосок от гибели, но я рад, что эта авария произошла. — Он подался к нему, робко, считывая каждую эмоцию Джуна, но когда тот протянул руки и самолично притянул его ближе, ласково навис над младшим, обнял лицо, даря такую нестерпимо долгожданную и приятную ласку. Его лицо и глаза светились ещё печальным, но уже дающим надежду, светом. — Я наконец чувствую, что мы готовы поработать над ошибками как пара, а не два бывших друга, захотевших потрахаться, но забывших, что отношения не та сфера, которая терпит молчание.

— Это новое обещание? — Намджуна переполняли эмоции, легкие слёзы набухали на глазах, и он с готовностью протянул вытянутый мезинец, на который Юнги лишь добродушно улыбнулся, и, перехватив его руку за запястье, прижал к постели, нависая совсем близко над Кимом.

— Не обещание, это моя песня тебе. Песня, над которой мы будем много работать вместе. Мир?

Джуна пронзило безумное счастье, его влажные ресницы задрожали, когда он притянул к себе Юнги и прижался к его губам, совсем робко, так легко, будто целовал хрустальную сказку, способную распасться в его руках.

— Мир, хён. Я люблю тебя.. Это неизменно.  

Юнги не ответил, лишь вновь переплёл их руки и поцеловал в губы: нежно и глубоко, давая в полной мере прочувствовать их новое обещание, пока Чимин безуспешно пытался убедить остальных не подсматривать через приоткрытую дверь палаты.  

--- 17.02.2020