Поздно ночью, когда огни были потушены и вокруг никого не было, он плакал. Не дико безнадежно рыдал, не ревел в страхе (хотя хотелось), что, возможно, в такой момент было уважительно, и не каждый ветеран времен предательства Аса выдержал бы от такой заманчивой идеи, просто... слезы текли сами собой, оставляя мокрые дорожки на лице, которое он прятал в одеяло, коим он пользовался как подушкой.

Он не кричал. Все же он - небесный рыцарь, а они мало беспокоятся за свое благополучие, самое главное - это здоровье товарищей. Нет, он не делал этого из-за себя, это было слишком жалко. Даже не смотря на то, что осколки, оставленные от того чертового горшка, влияли на здоровье очень плохо.  

Он не плакал из-за республики Атмоса, не из-за войны. Сейчас, находясь в четырех стенах, составлявших его мир, эти вещи были слишком далекими, уже казались нереальными. Внешний мир уходил, и он ничего не мог сделать, чтобы тот не исчез в туманных уголках его памяти.  

Эти слезы были не из-за эскадрильи. К этому моменту душа кричала, она говорила, что они скорее всего мертвы, либо в плену, либо потеряли его след. Считали мертвым.

Он надеялся, что не забудет их лица. Никогда. Они не заслуживали ту судьбу, то, что он тут пережил. Он уже начал думать, что его имя внесено в список жертв этой войны. Он даже не мог заставить себя поверить в то, что они вновь увидятся, будучи на свободе.

Поэтому... Поздно ночью... Когда звезды вознеслись на великое империей Циклонией... Он плакал.

Но он не знал почему.