Пистолет — холодной тяжестью в руках. Соленое во рту — десна безбожно кровит, хоть бы зуб был цел. Розовая макушка — всегда в поле зрения.

Ханамаки. Такахиро. Ханамаки.

— Маццун!

Розовое — прямо над ним. Беспокойные глаза.

— Убью Тендо, — шепчет Ханамаки.

Мацукава теряет сознание.

Приходит в себя только под капельницей. Противный писк режет по ушам.

Укуренный Ойкава раздражает взгляд.

— Ты как? — он нервно крутит в руках ключи. Брелок с волейбольным мячом забавно звенит. Взгляд бегает.

— Нормально, — Мацукава морщится.

Вся жизнь у него так — нормально. Нормально темнеет в глазах время от времени, нормальный выстрел в десятку — тир ему нравится больше, чем задания, нормально спать с Макки.

Ханамаки. Такахиро.

Нормально видеть сны о нем. И вообще.

— Ненавижу Ушиваку, — честно признается Ойкава. Крепко сжатые пальцы белееют. Мацукава знает — это он не из-за него Ушиваку ненавидит.

Кокаин. Деньги. Может быть, в постели что-то — или кого-то — не поделили.

— Не смей умирать, слышишь? Ты мне нужен. Еще ничего не закончилось, — Ойкава наконец обращает на него внимание.

Мацукава надеется, что за дверью караулит Иваизуми. А то — Ойкава ведь.

Мацукава знает, что это никогда не закончится.

— Ага, — вяло отзывается он. — Не говори только ничего Ханамаки.

— Он все видел, — отвечает Ойкава с горькой усмешкой.

Вот же ж.

Дни текут медленно, смазываются в общую кучу. Отвратительная столовская еда. Еще более отвратительный кофе из автомата.

Ханамаки приходит весь побитый после тренировочного спарринга с Кьетани.

— Вот мудак, — говорит Мацукава, нежно касаясь его синяков.

Ханамаки кивает — и втискивается в объятия, холодный, но теплый, пиздец какой горячий — и целоваться с ним более, чем нормально. Хорошо.

Макки чувствуется — как продолжение самого себя. И он не подводит — таскает вещи Маццуна, заканчивает за ним фразы.

Улыбается — так глупо и куда-то в шею.

Наверное, Мацукава рад. В его жизни никогда нельзя быть ни в чем уверенным — но с Ханамаки спокойно.

И это нормально. И это хорошо.

— Хочу кота, — ноет Мацукава.

Чтобы будил по утрам. Чтобы шерсть по всему дому. Чтобы в тапки ссал. Чтобы было уютно. Ханамаки понимает.

— Зачем тебе кот, — и возмущается.

Ложится на Мацукаву — тяжелый — и нахально мурчит.

Мацукава гладит его, потому что, ну, действительно.

Макки снаружи — а кажется — везде. Особенно внутри. Не в буквальном смысле (хотя это тоже).

— Мы отправимся в ад.

Он кивает.

Ойкава ругается на Ушиваку. Иваизуми бьет его. Ойкава орет громче.

— Мы снова идем в гости к Тендо, — Ханамаки выходит и заряжает пистолет.

Потому что это правда так.

Пистолетами они не ограничиваются: револьверы и — обязательно — поцелуй в щеку. Макки берет с собой еще автомат — ничего, пригодится.

Тендо встречает их широченной улыбкой, предлагает закурить. Мацукава отказывается и проходит в кабинет Ушиджимы, оставляя Ханамаки с Тендо. Скрипит зубами.

У Ушиваки каменное лицо и абсолютная неспособность к переговорам. Мацукава начинает понимать истерики Ойкавы.

Он с обреченным вздохом достает оружие.

Ушиджима красиво уходит от выстрела.

Тендо — сволочь такая — тут как тут.

Мацукава забивается под один стол с Ханамаки. Шепчет раздраженно:

— Преданная шавка. Ненавижу такое. И Ойкаву тоже. — Потому что у него есть Иваизуми и долг. Потому что у Тендо есть Ушиджима.

— А ты? — Макки высовывается, чтобы пустить пулю наугад. — Кому ты предан?

Кем — спросить было бы легче. Чертов Ханамаки — с его крепкими руками и вкрадчивым тембром.

— Тебе, — вздыхает Мацукава.

Всегда можно сказать, что тебя заставили, вынудили. Но. Мацукава не хочет.

Он хочет только Ханамаки.

Желательно — в охапку, единоличное пользование и куда-нибудь в другую страну. Подальше от этого торчка Ойкавы.

Руки все не доходят предложить. Жалко — Макки любит романтику.

Шальной выстрел разбивает стекло часов над ними, и осколок вспарывает бровь Ханамаки.

— Убью Тендо, — цедит Мацукава.

Не сегодня, правда — он ограничивается пулей в плече и стонами этого ублюдка. Хватает Макки и уходит.

Вечером — целует его в зашитую бровь и не выпускает из объятий.

Их поставили в пару не сразу, но. Мацукава готов за него умереть. Потому что Ханамаки знает, как он его любит.

— Если меня убьют, — вздыхает Мацукава. — Подорви Ойкаву. И скажи Кьетани, что он мудак.

Макки согласно кивает и целует куда-то в ключицу.

Господи. Ханамаки. Такахиро. Такой нежный.

— Тендо… Не знаю. На твой вкус. Можешь сказать ему, что он мудак, а потом подорвать его.

Ханамаки тяжело дышит и зарывается пальцами в волосы Мацукавы.

Вот так — в их работе — жизни — нет полумеры. Надо быть всегда готовым к смерти. И любить — полностью, только его.

— Не уходи, — шепчет Ханамаки.

Мацукава обнимает его крепче.