Всего два месяца спустя Адам присылает ему подарок.

Деревянная изящная шкатулка, оставленная на столе в его офисе. Нет, не совсем шкатулка. Скорее, коробка для кинжала. Можно не сомневаться, что она прямиком из того века, когда они были популярны.

Генри боится к ней прикоснуться. Он дышит-то с трудом.

Генри проводит пальцами по защелке: золотой, блестящей, словно коробочке не больше дня, а не сотни лет. С тихим щелчком открывает её.

На алой бархатной подложке лежит шприц.

***

Джо окидывает его подозрительным взглядом, когда он выходит из кабинета. Генри знает, что выглядит испуганно, несмотря на все попытки успокоиться. Коробка огнём горит в кармане пальто.

— Куда-то уходишь? — спрашивает Джо, вскидывая бровь. У неё чуть размазалась помада, отпечаток которой остался на одноразовом стаканчике кофе. Она опять не спала ночью, понимает Генри. С тех самых пор, как он ей рассказал, она так и не пришла на работу выспавшейся. Если он расскажет ей про то, что Адам вырвался из своей своеобразной тюрьмы, она совсем перестанет спать и улыбаться.

— Лукас сегодня за главного, — коротко отвечает Генри, чем вызывает приступ неконтролируемой жестикуляции от Вола и поток его же невнятных благодарностей. Лукаса тогда чудом не вычислили и не уволили, а Генри начал давать ему больше свободы и интересных заданий. Пора ему уже набираться реального опыта. — У меня есть дела.

Он уходит, и Джо идёт с ним до дверей участка, но так и не получает ответа ни на один из сотни своих вопросов. Просто потому, что у Генри не ни одного ответа, а вот вопросов в два раза больше.

Уже выйдя на улицу Генри вспоминает, что трупом его просила заняться лично Риз, но не может себя заставить думать о работе. Всё, что он знает — он должен рассказать Эйбу, уговорить его спрятаться, сбежать, залечь на дно. Что угодно, только бы спасти.

Генри уже знает, что Эйб откажется.

  ***

Второй подарок приходит около недели спустя. Генри проводит эти семь дней в нервном ожидании. Звонит в больницу, но по их данным пациента перевезли в другое место. Только вот в другой больнице никогда даже не слышали об Адаме ни под одним из его имён.

Генри думает, что ничего о своём враге не знает. Застрял ли он также как и сам Генри в далеком и забытом веке или шел в ногу со временем? Он пользовался современными технологиями, почему бы ему было не научиться их взламывать и подделывать? Или же он обзавелся полезными связями в криминальных кругах?

“Современные технологии отвратительны”, думает Генри. Он вспоминает первый телефон, подаренный Адамом. “Первый”, потому что теперь уже есть и второй. Конверт доставляет курьер лично под его, Генри, роспись. К сожалению, Джо в это время стоит рядом и складывает два плюс два: его испуганный взгляд, побелевшие от напряжения костяшки пальцев, и телефон, вытащенный из конверта.

— Ты должен был сказать мне! — возмущенно восклицает она, заставляя Лукаса испуганно откатиться на стуле подальше, а остальных работников подпрыгнуть от неожиданности и укоризненно посмотреть в их сторону.

— Не здесь, — шепотом, едва удерживая голос от нервной дрожи, говорит он в ответ и жестом предлагает пройти в свой кабинет. Там Джо встает, скрестив руки на груди и ждет ответа.

— Это Адам? — твёрдо спрашивает она. Почти утверждает, но до конца надеется, что ошиблась.

— Да.

— Ты же сказал…

— Что он заперт? — не дает ей договорить Генри. — Он был. Он смог сбежать. Я не знаю, как. Я не знаю, что с ним делать.

Напряжение последних дней прорывается отчаянием в словах. Зато Джо чуть расслабляется и протягивает руку, собираясь похлопать его по плечу, но в последнюю секунду передумывает. Она так и не прикоснулась к нему ни разу с того разговора.

— Что нам делать? — уже спокойнее и рассудительнее спрашивает она. — Мы же не можем…

“Убить его” — повисает в воздухе. Генри мог бы запереть его вновь, только узнать бы, как Адам сбежал.

— Правильный вопрос: “Что мне делать?”, — отвечает он. Джо хмурится. — Адам исключительно моя проблема.

— Конечно, — иронично и с обидой в голосе тянет Джо. — Не то чтобы он стоял за несколькими из моих дел.

— Ты не сможешь с ним справиться. Никто из вас не сможет, — он понимает, что сделал ошибку, еще до того, как заканчивает фразу. Джо отстраняется.

— “Из вас смертных”, ты хотел сказать?

Она качает головой и выходит из кабинета. Джо впервые с их разговора упоминает о его бессмертии. Два месяца она делала вид, что всё как прежде, что она не видела никакую фотографию и не слышала никаких полубезумных историй. Генри даже не знает, поверила ли она ему. Он уже много раз успел пожалеть, что не придумал очередную отговорку. Сохранил бы покой и Джо, и себе. Что толку было рассказывать правду, если в итоге она все равно едва на него смотрит.

Генри остается один на один с несчастным телефоном, который выжидает не больше пяти минут, прежде чем начинает гудеть, оповещая о входящем вызове. Он сомневается, стоит ли отвечать, но вспоминает, на что способен Адам, если его игнорировать.

— Алло?

— Здравствуй, Генри, — раздаётся с той стороны. Голос низкий, медленный, древний.

Генри молчит. У него столько вопросов, на которые ответить может только Адам, но ни один из них он не собирается задавать.

— Я понял кое-что, — продолжает Адам, словно и не ждал ответа. — Пока лежал в больничной палате. Два месяца заточения, а ведь я так давно перестал следить за временем. Спасибо, что напомнил о нём.

Генри не знает, издевается ли Адам. Понять, что у него на уме — невозможно, так что Генри продолжает молчать, отвернувшись к стене, чтобы никто не увидел его лица.

— Я понял, где ошибся, — продолжает между тем Адам. Его голос всё такой же ровный, словно он не убил нескольких человек только чтобы добраться до Генри. — Забыл о том, насколько ты молод и в каком веке родился. Обычная проблема поколений, Генри. Надеюсь, вскоре мы научимся говорить на одном языке.

Он кладёт трубку сразу же, но Генри еще несколько секунд держит телефон у уха, вслушиваясь в короткие гудки.

***

— Поздравляю! — с широкой улыбкой встречает его Лукас спустя пару дней. Генри недоуменно-вопросительно хмурится и притормаживает возле его стола. У Лукаса пальцы в чернилах (сломалась ручка), те же чернила на лице (устало тёр глаза, хочет спать). Но он широко улыбается, хотя явно опять поздравляет наугад.

Генри вспоминает, что было, когда Лукас в прошлый раз внезапно его поздравил, и сердце сковывает холодом.

— Что на этот раз? — спрашивает Генри.

— Кто-то оставил цветы у вас на столе, — Лукас машет рукой в сторону его кабинета и возвращается к тому, чем занимался: попыткам оттереть чернила.

Ответ сбивает Генри с толку.

— Цветы? — недоуменно спрашивает он скорее у самого себя и с опаской заходит в кабинет: с Адама сталось бы подбросить ему ядовитое растение.

Но на столе оказывается букет вполне безобидных колокольчиков. Несмотря на ожидание худшего, Генри не может не отметить изящество букета, его утонченную красоту. Бледно-сиреневые цветы, белая лента, прозрачное стекло одной из больших колб, использованной как ваза.

Почему колокольчик? Язык цветов — давно забытая наука и игра, хотя и Генри в неё когда-то играл. Он воскрешает в памяти значения цветов, и на удивление довольно быстро вспоминает. Благодарность. Они означают благодарность.

“Я так давно перестал следить за временем. Спасибо, что напомнил о нём” — сказал ему Адам два дня назад.

Генри окончательно перестаёт что-либо понимать.

***

Эйб неожиданно смеется, когда Генри приносит домой цветы, так и не выкинув их. Даже после рассказа о том, как Генри их получил, Эйб только достаёт небольшую вазу, как раз под размер букета, и наливает в нее воды.

— Только не ставь на окно, — ворчит Генри, хмуро следя за действиями сына.

— Почему нет? — посмеивается Эйб. — Боишься, что он увидит, как ты ценишь его подарки?

— Очень смешно, — обиженно отвечает Генри, закатывая глаза. Он не понимает. Еще недавно его сын провел ночь, сидя с ружьем в его лаборатории, потому что боялся Адама. И вот, Адам на свободе, а Эйб смеется.

— Ладно-ладно, — он хлопает Генри по плечу и всё же ставит цветы на окно. — Мы уже выяснили, что он не знает, как тебя убить. Может, еще пара разговоров, и вы найдёте общий язык. А уж уговорить его перестать убивать ты сможешь, я уж лучше всех знаю, как ты умеешь давить и на жалость, и на совесть. О, как сейчас помню, когда я разбил…

— Эйб, — устало выдыхает Генри.

Но он не убирает цветы с окна и исправно подливает им воды каждый день, пока они окончательно не увядают.