К вечеру летний зной немного ослабил свою хватку. Дышать стало если не легче, то немного проще. Пот всё ещё струился по коже, испарина выступала на лбу. Лето в Японии всегда было невыносимо, так что их душам приходилось смиренно довольствоваться своим уделом. А тут ещё и костёр разведён.

Шото держал в руке жестяную банку с кукурузным супом и понемногу зачерпывал из неё ложкой, чуть остужая горячую кашицу.

— Тодороки-кун, — посмеиваясь и прикрывая рот ладонями, сказал Изуку. — Ты всегда ешь консерву с таким строгим и степенным видом?

Вновь зачерпывая из банки супа, Шото скосил на Изуку глаза. Сейчас лицо его одноклассника было таким же, когда он восхищался своими обожаемыми героями: ладони прижаты ко рту, прикрывая его, а на щеках выступил румянец; вокруг парнишки едва ли не звёздочки сверкали. Вкупе с очаровательными веснушками, россыпью разбежавшимся по его лицу, и непослушными завитками коротких волос, Изуку показался ему в этот момент особенно милым. Как булочка с корицей.

— Нужно быть благодарным за любую еду. Не только за консервы, — ответил Шото, отводя взгляд.

Изуку закивал головой.

— И это говорит тот, из-за кого мы едим сегодня консервы.

Всё придавало их беседе преувеличенно-степенный тон.

Сам Изуку, в отличие от Шото, отставил на ближайший камень банку с супом и продолжал прожигать его шкодливым взором. Он сидел, согнув ногу в колене и облокотившись на спинку раскладного стула — одного из тех, которые предоставила им ЮЭЙ для летнего лагеря.

Шото нахмурился. Рукой, держащей ложку, он слегка потёр между бровями. Всё верно, как и сказал Изуку. Шото поругался с Кацуки, да с таким размахом, что они перевернули палатку девушек. Те обиделись и устроили парням бойкот, отказавшись готовить на всех. Кацуки же сварганил себе ужин сам, как заправский шеф-повар. Парням пришлось разогревать консервированный суп и довольствоваться им. Так что не только Изуку, но и все остальные теперь подкалывали Шото. Он и сел-то подальше, лишь бы не доставали. Изуку, понятное дело, по разным причинам это не остановило. И дело тут даже не в ледяной стене, которую Шото воздвиг вокруг себя, а Изуку играючи разбил её и подсел рядышком. Совсем не в этом.

Даже такого аскетичного и безупречного человека можно смутить, а сегодня кто-то решил построить из себя плохого мальчика и докопаться. Роли на эту ночь были распределены Изуку. Шото не был против, вот только суп теперь не лез в горло, а сам он думал про иные вещи несколько иного характера.

— Сумасшедшая баба! Я тебя сейчас подорву нахрен! — орал на фоне Кацуки.

Раздался взрыв. Похоже, он воплотил свои угрозы в реальность.

Шото улыбнулся уголками рта. Вот уж воистину идиллия.

Тем временем Изуку подобрал свою банку с супом и, быстро и как-то отчаянно работая ложкой, прикончил кукурузную похлёбку.

— Ну, я пошёл, — отрапортовал он, поднявшись со стула, подхватил его подмышку и, прижимая к груди банку, был таков.

Обычно хмурое, ничего не выражающее лицо Шото, озаряла лёгкая, невесомая улыбка, шедшая из глубины души. А ведь такие перемены с ним произошли всего-то со спортивного фестиваля. Одна встреча, один бой на износ и рвущие тебя изнутри речи Изуку, инцидент с Пятном и страх за друзей и этого веснушчатого паренька. Похоже, всё было предрешено судьбой. По крайней мере Шото нравилось так думать. Сам Изуку бы скорее сказал, что это результат их упорства, стараний и решимости, но пускай у всех будет своя точка зрения?

— Уже десять. Тушим костёр. Расходимся по палаткам и отходим ко сну! — скомандовал Аизава.

Шото немного не доел суп — тот просто не лез в него, и направился к своей палатке. Светильник уже был выключен и его сосед демонстративно отвернулся в сторону окна. Хотя даже так кудрявая макушка угадывалась в полумраке палатки.

— Мидория, ты спишь? — тихо позвал Шото, присаживаясь на свой каремат. Он оказался приятно прохладным, что после душной улицы было сродни чуду.

Ответа не последовало.

Их лагерь благоустраивался перед ночлегом. Аизава гонял Минету, попытавшегося залезть к девушкам в палатку. Наконец стало тихо. Только неподалёку стрекотали кузнечики и сверчки.

Лёжа на туристическом коврике и поглядывая сквозь полумрак в потолок палатки, Шото ждал, когда все наконец-то уснут и настанет их с Изуку время. Минуты тянулись, как резина. Тягучее, но такое сладостное ожидание. Изуку лежал и не шевелился, лишь подогревая тем самым интерес самого Шото.

В ночной тиши кузнечик наигрывал одному ему известную стрекочущую мелодию. В воображении потемневшее небо начали озарять горящие звёзды. Быть может, уже даже очертилось одно из созвездий. Но проверять это не было никакого желания.

Посчитав, что все уже спят — тренировки Аизавы сегодня были особенно бесчеловечными, Шото перевернулся на бок. Рядышком — только протяни руку — лежал Изуку. Его талию укрывало лёгкое летнее одеяло, спутавшееся у него между ног. Футболки на нём не было. Одеяло частично прикрывало грудь, выставив наружу лишь голые, широкие плечи. Шото подобрался ближе, устраиваясь у Изуку за спиной, а тот, будто действительно спал, никак на это не отреагировал. Шото придвинулся ещё ближе. Их тела почти соприкасались кожа об кожу, создавая трение. И вновь Изуку ничуть не зароптал от такой близости. Шото обвил рукой его талию, слегка прижался и запустил руку ему под колени, чуть раздвигая ноги. На Изуку были лишь тканевые семейные трусы, сидящие на его крепком теле в обтяжку, впиваясь в мощные бёдра и тугие ягодицы.

В ночи заухал филин. Громко захлопав крыльями, он улетел на охоту.

Шото подцепил пальцами резинку чужих трусов и оттянул её. Изуку не двигался, но его выдавало тяжёлое дыхание. Шото чуть приспустил его трусы. Эти игры не на шутку заводили. В висках стучала кровь, а низ живота отзывался привставшим членом.

Шото выудил из кармашка палатки пакетик с презервативом. В таких местах, как летний лагерь, у них не было особо возможности ни подготовиться, ни разнообразить свои желания. Приходилось обходиться резинками с эффектом смазки. Стараясь не шуршать упаковкой, Шото освободил свой уже заметно возбуждённый член и раскатал по нему презерватив. Изуку громко сглотнул.

— Мидория, — на грани слышимости прошептал Шото, — ты спишь?

Изуку благоразумно не ответил. Иначе какая это игра?

Подхватив его за бёдра, Шото ввёл член в горячее нутро. В воздухе заискрили снежинки, но он контролировал свою способность, и всё не покрылось льдом. Изуку вцепился пальцами в край палатки и поджал губы, не позволяя себе издать хоть один стон — они не могли себе позволить разбудить лагерь.

С ума сводило то, как мягкие мышцы обхватывали член так, что тот вот-вот да сломается. Сжимая пальцы на боках Изуку, ловя каждый звук, скрежет зубов и надрывное, максимально приглушённое постанывание, Шото продолжал толкаться навстречу сводящей с ума узкой глубине. Изуку опустил руки на свой собственный член. Почти мыча, он обхватил ствол, а когда его сверху накрыла холодная рука Шото, то чуть не испустил дух вместе с громким стоном, но чужая ладонь вовремя заткнула ему рот.

— Ни звука, — предупредил его Шото.

Изуку зажмурил глаза.

Будто издеваясь, Шото особенно медленно, даже лениво, двинулся вперёд-назад на всю длину, задевая нужную точку. Изуку выгнулся в спине, прижимаясь к груди Шото. Член скользил внутри, выжимая из него всю силу воли, а её, казалось, было бесконечное количество.

Их тела покрывала испарина. Пот скатывался по коже, оставляя мокрые дорожки. В палатке становилось душно.

С хлопком член вновь впечатал Изуку в каремат так, что внутри всё спёрло. Воздух из лёгких вышибло. Изуку почти задохнулся, но его губы накрыли губы Шото, затыкая рот.

Внутри всё клокотало. Чужая рука вместе с его собственной скользила по члену Изуку. Когда он был уже готов кончить, то ему не дали этого сделать, пережав член у основания.

К щекам Шото подступала кровь. Дыхание чуть сбилось. Внутри его до того великолепно сжимало. Сил терпеть почти не оставалось. Член обдавало жаром. Каждый толчок отдавался россыпью кровавых мушек перед глазами. Хотелось слышать стоны Изуку, но они не могли себе этого позволить.

Изуку проскулил что-то в губы Шото. Скорее всего мольбу. Разрывая поцелуй, прихватывая губами бьющуюся на его шее жилку, Шото почувствовал, как внутри у него всё готово взорваться. С новым толчком, особенно глубоким и беспощадным, он перестал сжимать член Изуку и позволил ему кончить прямо в одеяло, собравшееся у него между ног. С шипением, заглушаемым скрежетом зубов, Изуку без сил обмяк в руках у Шото. Сам Шото, сопя носом, подался вперед. Низ его живота дрожал, отзываясь выбросами семени.

Какое-то время они дышали, хрипя как после длительного забега, а затем Шото вышел из Изуку, поднял его и, крепко обхватив руками, подмял под себя.

Зелёные глаза горели в лунном свете, льющемся сквозь маленькое окошко палатки. Губы озаряла счастливая улыбка.

— Минета-чан, да сколько можно! — возмутилась Цую.

И стало очень шумно. Обитатели лагеря повыскакивали из палаток, грозясь прибить Минету.

Вот только Шото обнимал Изуку за талию и улыбался ему в ответ. Они остались у себя в палатке.

— Тодороки-кун, не хочешь снять резинку? — тихо посмеиваясь, спросил смущенный Изуку.

— И то верно… — спохватился Шото.

Изуку очаровательно рассмеялся, в то время как женское население лагеря хотело разорвать Минету на сотни маленьких кусочков.