Знаменательный матч Гриффиндора против Хаффлпаффа ждали будто мировой Чемпионат и пять Министерских приёмов разом. Команды-противники не могли пройти рядом, не поупражнявшись в искусстве словесных оскорблений, и баллы с факультетов сыпались десятками. Деканы рвали и метали, капитаны получали по шапке и шли рычать на разошедшихся сокомандников, но те даже слушать не хотели и раз за разом встревали всё в новые конфликты. И если команда Кейго была не намного, но всё же поспокойнее, то у гриффов творился форменный беспорядок. Даби даже не брался предполагать, как взрывная по своей натуре Руми не только сдерживается сама, но и умудряется строить свою дикую команду, пошедшую вразнос после потери Изуку как одного из лучших охотников команды.

Тотализатор Слизерина цвёл и пах; Шинсо по большому секрету шепнул ему, что общий банк уже давно перевалил за тысячу галеонов. Особо преданные — и особо ушлые — фанаты квиддича к началу апреля и вовсе посходили с ума: они носились по всему замку, занимая деньги и закладывая вещи, и вносили всё новые и новые ставки. Томура с непроницаемым лицом понаблюдал за этим светопредставлением, а потом, видимо, не выдержав, громогласно обложил матом какого-то пятикурсника, попытавшегося занять у него парочку золотых. Бедный Томура нарвался на отработку за использование обсценной лексики в присутствии учителей и уже третий день подряд вечерами драил кубки в Зале Наград; паренёк, попросивший в долг, на отработку не попал, но получил по шее от своих же за то, что едва не спалил общешкольный тотализатор.       

Наблюдать за происходящим вокруг цирком было весело, и Даби толком и не понял, как наступил день матча. С самого утра температура в Хогвартсе словно упала на несколько градусов: и фанаты, и команды ходили хмурые и немногословные; атмосферка была та ещё, и Даби справедливо опасался того, что одно неудачное слово — и привет, драка стенка на стенку.       

Его мелкие, которых Кейго почему-то называл утятами, смертельно разругались. Нацуо болел за свой факультет в общем и за своего любимчика Кейго в частности, а Фуюми поддерживала сборную Гриффиндора. В день матча нахмуренный Нацуо перебрался за стол Слизерина, сев между Даби и Томурой, и принялся споро уплетать омлет, периодически бросая обиженные взгляды на сестру, которая подсела к Химико Тоге, ещё одной ярой болельщице Гриффиндора, и вела с ней степенный диалог. На брата Фуюми даже не посмотрела, и Нацуо совсем скис.       

— Хэй, Нацу, веселее — это всего лишь игра, — позитивно начал Даби, внутренне молясь и Мерлину, и Мордреду, и Моргане разом.  

— Бессмысленная погоня за мячами, — подтвердил Томура, безжалостно разламывая кусок бисквита, — Спорное развлечение с громадным процентом травм.       

Даби мысленно отметил, что, скажи эти слова он, разразился бы грандиозный скандал, но Нацуо, безнадежно влюбленный в Шигараки ещё с первого испытания, даже спорить не стал. Он солнечно улыбнулся Томуре и с завидным аппетитом принялся уминать творожную запеканку с изюмом.       

На трибуны они поднимались одни из первых, к вящему недовольству Томуры. Он неодобрительно смотрел на Даби, грозно пыхтел, но результата не добился: сиблинги Тодороки целенаправленно тащили его вперёд.       

— Хоть фырчи, хоть нет, — решительно изрёк Даби, когда они наконец дошли до лучших мест на самой высокой трибуне, — Но я обещал Кейго посмотреть эту игру.       

— А я тебе тогда зачем тут? Я ничего никому не обещал.       

— Для моральной поддержки.       

— Тогда тебе стоило взять свои фляги, — хмыкнул Томура и элегантно, будто на приёме в богатом доме, опустился на сиденье, — Для моральной поддержки-то.       

Даби усадил брата, всучил ему свою мантию, которая на пока что низеньком Нацуо смотрелась как платье, и, подумав немного, достал из сумки обычный маггловский металлический термос с чаем.       

— Холодно на верху, ветер ледяной, — пояснил он, завидев удивлённые взгляды своих спутников, — Нацу, не кривись, лучше чая выпей. Если холодный, я подогрею. А мы с тобой, друг мой, разогреемся другим.       

Даби со сноровкой бывалого вора-карманника одним плавным движением извлёк на свет небольшую флягу. Шигараки устало посмотрел на него словно на неразумное дитя.       

— Ты гнал свою самогонку в Хоге? — обреченно спросил он.       

Даби искренне оскорбился; он драматично схватился за сердце, закатил глаза и произнес надломленным голосом:       

— Как ты мог подумать такое? Я не мог осквернить святыню профессора Гараки! И как ты мог решить, что у меня не осталось запасов?       

Томура смешливо фыркнул:       

— Значит, в лаборатории Йоцубаши гнать эту пакость можно?       

— Ой, ты эту пакость выжираешь галлонами. Хватит трындеть, трансфигурируй какие-нибудь рюмки или стаканы.       

Пока они были заняты распитием пятидесяти грамм для настроения, на поле вышли команды, и высокая статная профессорка, вроде бы даже в бывшем профессиональная игрокесса в квиддич, залилась воодушевляющей речью. Вроде что-то про товарищеский, а не сопернический матч, честную и справедливую игру и про стандартные правила — Даби, если честно, не слушал. Он во все глаза смотрел на собранного Кейго, который стоял во главе шеренги по правую руку от преподавательницы.       

Профессорка дала отмашку о начале игры, и Кейго с силой пожал руку оскалившейся в предвкушении Руми. Со свистком команды поднялись в воздух, и Даби сразу же потерял смысл всего происходящего. Человечки в красной и жёлтой форме летали по полю с мячами, размахивали битами и пытались сбить друг друга с метел. Даби повернулся к Томуре; тот сидел с таким постным лицом, что Даби сразу понял — он тоже не понимает, какого черта происходит. Комментатора, который, по логике, должен был помогать и озвучивать значимые события игры, унесло куда-то не в ту степь, и он вот уже пару минут рассуждал о характеристиках метел, на которых летали команды.       

— Наливай, — прошептал Томура, — Мерлина ради, наливай, иначе я двинусь к концу матча.       

Даби прогудел что-то одобрительное и плеснул ещё. Во фляге было немного, всего-то миллилитров двести, и они должны были растянуть эти капли на весь матч. Это было какое-то легонькое маггловское вино всего градусов в девять, бутылку которого Даби прикупил ещё тем летом, когда гостил в доме опекуна Томуры, мистера Шигараки. У магглов тот был человеком значимым, авторитетным в весьма элитных кругах немагического мира.       

Тем временем на поле творилось что-то странное: незнакомая Даби девушка едва не свалилась с метлы; она судорожно сжимала руками древко, пытаясь подтянуться и не упасть на землю. Профессорка жестом приказала лететь к земле, и обе команды беспрекословно повиновались. Кейго принялся громогласно ругаться, а Руми выглядела так, будто готова пойти на убийство.       

— Эй, что произошло? — тихо спросил Томура.       

Нацуо, с интересом наблюдающий за словесной потасовкой на поле, оторвался от своего занятия и охотно пояснил:

— Наши загонщики скинули охотницу гриффов. Сейчас назначат пенальти в наши ворота!       

Нацуо оказался прав: команды поднялись в воздух, Руми вылетела на штрафную площадку и с такой силой метнула квоффл, что он едва не вылетел за пределы поля.       

Игра продолжилась, и Даби опять потерял смысл происходящего. Они с придремавшим Томурой хотели было уйти под шумок, но восторженный Нацуо то и дело хватал их за руки и увлеченно тыкал пальцем на игроков, объясняя, какой хитроумный прием они провернули на этот раз, и Даби с Томурой просто не нашли в себе сил бросить Нацу одного.       

Примерно через полчаса Кейго, мотавшийся в небе чуть выше своей команды, стрелой сорвался куда-то влево. Ловец Гриффиндора секундой спустя пропустил следом. Они оба прижались корпусом к древку метлы и неслись так быстро, сливаясь в яркие пятна, что у Даби закружилась голова.       

— Снитч! — выкрикнул Нацуо, намертво прилипший к ограждению, — Они заметили снитч!       

— Теперь это гонка на скорость и ловкость, — блестнул своими познаниями в квиддиче Томура.       

Даби невнятно пробормотал что-то матерное и прильнул к брату, не сводящему глаз с ярко-жёлтого пятна, несущегося на бешеной скорости.       

Создавалось впечатление, что Кейго, пернатое дракклово, был рожден с метлой в руках: он, казалось, растворился в воздухе и летел так плавно и легко, будто действительно был птицей. Даби подумал, что не прогадал с той случайной кличкой.       

Кейго полетел ещё выше, к облакам, и Даби окончательно потерял его из вида. Он принялся беспокойно озираться по сторонам, но Кейго словно сквозь землю провалился: Даби замечал очертания гриффиндорского ловца, но не находил до боли знакомой жёлто-черной формы. Трибуны замерли в молчаливом ожидании, и лишь квиддичные команды продолжали монотонно набивать очки.       

Даби так и не понял, когда гробовое молчание, прерываемое лишь звуками игры, сменилось на беспокойное перешептывание, а потом и на звонкий панический крик. Даби смотрел на беззаботное синее небо с лениво плывущими белыми облаками, прикрыл слезящиеся от напряжения глаза всего лишь на секундочку, а в следующий момент Кейго безвольной куклой летел с десятиметровой высоты.       

Даби видел, что профессора колдовали мягкий упругий кокон, который должен был уменьшить урон от падения с такой высоты, а все трое директоров пытались снизить скорость падения.       

Даби видел всё это, но не мог унять дрожащие от страха руки.       

Спустя бесконечно долгие секунды Кейго рухнул на магическую подушку; его голова безвольно мотнулась назад, а левый рукав мгновенно окрасился в красный цвет. Метла упала рядом, и по полированному древку пошла большая трещина. Кейго отчего-то тряхнуло, и ладонь, с силой сжатая в кулак, безвольно раскрылась.       

— Кейго Таками поймал снитч!       

Трибуны взорвались восторженными криками и оглушающими аплодисментами, а Даби сидел ни жив ни мертв и не отрываясь смотрел на неподвижное тело распластавшегося на зеленом поле Кейго, в раскрытой ладони которого задорно поблескивал золотой снитч.       

Даби было рванул к лестницам, но Томура с силой сжал его руку.  

— Пусти! — рыкнул Даби.       

— Сядь! Тебя не пустят туда!       

Нацуо аккуратно обнял его со спины, и Даби резко расслабился.    

— Тойя, пожалуйста, — прошептал Нацуо, — Сядь.       

Даби хотел возмутиться, устроить безобразный скандал, наорать на брата. Он выпутался из объятий, гневно развернулся, но тут же нарвался на взрослый понимающий взгляд и грустную улыбку. Нацуо просто не мог помнить тот день: ему было три, и он вместе с грудничковым Шото сидел в другом крыле — но брат смотрел с такой болью, будто самолично присутствовал в том треклятом зале.       

— Я хочу увидеть его, — на выходе сказал потерявший всю свою браваду Даби.       

— Я знаю, — Нацуо сжал его ладонь, как делал всякий раз, когда ему было страшно, — Мы пойдем туда немного попозже, хорошо? Я знаю короткий путь.       

Даби смотрел, как пожилая мадам Шузэнджи споро размахивает палочкой над неподвижным Кейго, а профессор Кан аккуратно укладывает его на наколдованные носилки. Хаффлпафф победил, трибуны ликовали, и лишь команда хаффов, Даби да побледневшая Руми замерли изваяниями в радостной какофонии.       

Нацуо действительно отвёл его к больничному крылу примерно через час после окончания приснопамятного матча, когда болельщики пошли разорять свои заначки, а подавленные команды разбрелись кто куда. Нацуо вёл Даби какими-то мудреными путями, и они пару раз даже сбились с пути.       

У Даби позорно подкосились ноги, когда они вышли к массивным дверям больничного крыла. Он нерешительно замер, и Нацу аккуратно сжал его руку в успокаивающем жесте.       

— Я пойду, — сказал он и проворно свернул за угол, пока Даби не успел опомниться.       

Даби знал, что целительница выгонит его почти сразу же, но ему было необходимо увидеть своими глазами, что Кейго в порядке. Он толкнул створку двери, и та легко поддалась. В просторном светлом помещении пахло свежестью и медицинскими зельями, аромат которых Даби накрепко запомнил еще на первом курсе, когда дневал и ночевал в малой лаборатории под присмотром Йоцубаши.       

Мадам Шузэнджи нигде не было видно, и Даби на цыпочках прокрался к единственной кровати, огороженной белыми ширмами. Кейго спокойно спал; он смешно морщился, когда отросшие пряди волос щекотали чувствительный кончик носа. Даби присел на самый краешек кровати, пытаясь не потревожить сон Кейго, и аккуратно заправил непослушные прядки. Он склонил голову на бок и заприметил стоящий на прикроватной тумбочке высокий стакан с остатками мутноватого зелья.     

— Костерост, — тихо выдал Даби, оглядывая левую руку, надёжно зафиксированную бинтом.       

— Недурственно, молодой человек, — в тишине раздался бодрый голосок мадам Шузэнджи, и Даби подпрыгнул от неожиданности.  

— Мадам, — заюлил он, судорожно пытаясь придумать, как можно оправдаться за проникновение в больничное крыло.

Целительница добродушно хмыкнула и махнула сухопарой рукой, сиди, мол, разрешаю. Она заклинанием призвала небольшое мягкое креслице приятного персикового цвета и уселась в него. Даби смутился под ее взглядом и непроизвольно схватил Кейго за руку — за правую, слава Мерлину, за здоровую.       

Мадам Шузэнджи понимающе улыбнулась:       

— А вы такой же, как и Хитоши. Того тоже невозможно отогнать от Больничного крыла, когда глупыш Изуку опять покалечится.       

Даби повел плечами и на всякий случай кротко улыбнулся, но мадам Шузэнджи отчего-то поникла. Она посмотрела на Даби с невообразимой тоской и сочувствием в старых мудрых глазах. Она словно видела призрака, отпечаток давно умершего человека, и Даби догадывался, кого именно она видела заместо него.       

— Вы совсем не похожи на отца, мистер Тодороки, — сухо сказала она, неодобрительно поджав губы, — Ни внешностью, ни духом.    

— Вы так считаете? — уточнил Даби; в голове отзвуком стучали воспоминания из детства.       

Медиведьма вдруг растеряла весь свой недовольный образ, и в её глазах вновь появилась лёгкая вуаль боли.       

— Я помню студенческие годы Энджи Тодороки. Он был… сложным человеком. Вы совершенно другой, Тойя.       

— Даби, пожалуйста, — мягко поправил он, — Это заслуга моей матери.       

Мадам Шузэнджи вдруг зажмурилась, и из уголков её глаз показались слезы. Она сидела неподвижно, и Даби подумалось, что она сейчас находится не тут, а далеко в прошлом, в Хогвартсе двадцатилетней давности.       

— Так жаль, что она не пошла в медицину, как хотела, — прошептала медиведьма.       

Даби заинтересованно вскинулся; он почти не помнил маму и судорожно хранил в памяти те жалкие отрывки из глубокого детства, когда мама ещё играла с ним и читала на ночь сказки — и волшебные, и маггловские. У него осталось решительно немного: её палочка, фамильное кольцо да пару десятков счастливых воспоминаний — но у младшеньких не было и этого. Даби просто не имел права тосковать, — в конце концов, он единственный из сиблингов провел достаточно времени с ней — но его сердце каждый чертов раз разбивалось на сотки осколков.       

— Ваша мама помогала мне тут, в больничном крыле. Она хотела стать медиведьмой, моя милая Рэй.       

— Я… я не знал, — еле слышно пробормотал Даби, застыдившись того, что почти ничего не знал о Рэй Тодороки.       

— В этом нет ничего страшного, Даби. Рэй вышла замуж сразу после окончания Хогвартса и пропала не только для общества, но и для себя самой.       

Медиведьма откинулась на спинку кресла. Даби отвернулся и часто-часто заморгал, чтобы не разреветься на её глазах. Он не знал маму, и это было виной дражайшего папаши, который убил её задолго до того, как холодное тело опустили в красивый резной гроб из белого мрамора в фамильном склепе.       

— Зачем вы прокрались в Больничное крыло, Даби? — спросила мадам Шузэнджи, — Я, кажется, запретила посещения, разве не так?       

Даби пристыженно потупился и таки не выдержал: по его щеке скатилась одинокая слеза и разбилась о серую плитку, устилавшую пол.       

— Мне нужно было навестить его, — тихо шепнул он, не уверенный даже, что медиведьма услышала его, — Тогда я не успел.       

Мадам Шузэнджи поднялась со своего кресла и, подойдя вплотную к сгорбленному Даби, мягко взяла его ладони в свои. Её морщинистые дряблые руки с пигментными пятнами для Даби ощущались словно сильнейшая опора. Он слабо улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ.       

— Рэй гордилась вами, — твёрдо сказала медиведьма, — Она сожалела лишь о том, что не доживет до вашего поступления в школу.       

— Мама писала вам, да? — уточнил Даби, — Она постоянно писала письма. Отец сжёг все после того, как…       

Она сжала его ладони и вернулась обратно, в свое кресло. Даби понял, что больше был не в силах оставаться тут, в сверкающей белизне и запахе лекарств. Он целомудренно поцеловал Кейго в лоб, поправил ему подушку и напоследок ещё раз погладил его здоровую руку.       

Около двери Даби обернулся, глянул на мадам Шузэнджи и тихо сказал:       

— Спасибо.       

Он захлопнул дверь и припустил по коридорам Хогвартса. Студенты звонко хохотали и весело носились по замку, а у Даби было неспокойно на душе, и он чувствовал себя решительно лишним в этой всеобщей радостной атмосфере праздника.

***

Кейго выписали из Больничного крыла всего двумя днями спустя, и он сразу кинулся к своей команде, которая не отходила от его койки все эти дни. Даби не обижался: заручившись неожиданной симпатией мадам Шузэнджи, он пробирался в Больничное крыло вечерами уже после часов посещения и сидел рядом с Кейго до глубокой ночи, пока того не начинало клонить в сон от зелий. Они много разговаривали, и Даби казалось, что они знакомы всю свою жизнь, а не несчастные полгода.       

Он всегда был одинок и немного асоциален, и заточение в отчем доме только ухудшало его положение. На протяжении одиннадцати лет он не знал никого, кроме сиблингов да пожилой нянюшки-сквиба, которую отец нанял с большой неохотой из-за недуга мамы. В Дурмстранг Даби уезжал почти что мертвым внутри; школа, которая все эти годы грезилась долгожданной свободой, обернулась очередной золотой клеткой. От старшего сына Тодороки Энджи ждали многого, а маленький Тойя в те времена не то что не хотел учиться, а даже ходил с большой неохотой. От надвигающегося безумия его спасло знакомство с тощеньким и болезненным Томурой Шигараки, который потерял семью ещё раньше, чем Тойя, и на новое имя, данное маггловским опекуном, откликался через раз.       

До этой поездки в Хогвартс мир Даби крутился вокруг сиблингов, Томуры да обожаемого зельеварения; Кейго Таками ворвался в его комфортный мирок так легко и естественно, будто всегда был рядом и знал все его потаенные страхи. Даби не имел ни малейшего предположения о том, что ему делать с этими спонтанными отношениями: было глупо считать, что лорд Тодороки не узнает о его влюбленности. Кейго мог сгореть в их адском огне, и это будет целиком и полностью на совести Даби.

Кейго заразительно смеялся, висел на Даби, целовал его в укромных уголках огромного замка и смотрел с такой преданной любовью во взгляде, что Даби каждый дракклов раз готов был умереть прямо на месте.       

Да что там таить, рядом с Кейго Даби чувствовал себя по-настоящему счастливым.       

Май прошел сплошь в невеселых думах, и лишь два события немного вытянули Даби из этого упаднического настроения.       

В самом начале месяца Кейго и Руми вытянули Даби с Томурой из спален посреди ночи. Они ничего не объяснили, только улыбались предвкушающе, а Шигараки выглядел так, будто готов был развязать Третью Магическую прямо в сумрачных коридорах Хогвартса.       

— Куда мы идём? — недовольно прогудел Томура, но Руми недовольно шикнула на него, и тот мгновенно замолк.       

Даби с Кейго предательски захихикали. Между сутулым и мрачным что дементор Томурой и позитивной бойкой Руми искрило будь здоров, и они ставили ставки, когда эти двое поймут, что их отношения, вначале состоящие из взаимной неприязни, уже давно стали дружескими.       

Тем временем они поднялись на восьмой этаж, и Руми принялась ходить туда-сюда около глухой кирпичной стены. Томура хотел было вякнуть что-нибудь остроумное, но тут в стене из ниоткуда появилась неприметная старая дверь, и Томура так и замер с открытым ртом.       

— Выручай-комната, друзья, — торжественно объявил Кейго и, подхватив Даби под руку, первым шагнул в просторную комнату.   

Прямо на полу вокруг большой карты сидела дюжина старшекурсников, добрую половину которых Даби не то что не знал, но и в глаза ни разу не видел. Из знакомых он заприметил только Хитоши, высокого брюнета из команды Кейго и низенькую девушку из Рейвенкло, с которой он ходил на Алхимию и Древние Руны. Кейго плюхнулся на одну из разноцветных подушек, которые были раскиданы на каменном полу, и требовательно потянул Даби за руках мантии, наспех накинутой поверх пижамы. Напротив них Руми с силой усадила Томуру на такую же подушку и сама села рядом, скрестив ноги в позу лотоса.       

— Вы за них ручаетесь? — зычным голосом поинтересовался высоченный накаченный парень с ежиком рыжих волос.       

— Я лично ручаюсь, — бесстрашно протянула Руми, которая была как минимум на три головы ниже и раза в полтора-два легче грозного амбала.       

— Это капитан сборной Слизерина, — шепнул ему Кейго, мазнув губами по мочке уха, отчего Даби пошел мурашками, — Не советую связываться — заебет.       

Даби посмотрел, как маленькая Руми бойко ругается с капитаном Слизерина, и проникся к ней неподдельным уважением.       

— Так, а захрена мы тут собрались? — подал голос Томура.       

Хитоши повел рукой, и амбал мгновенно умолк. Шинсо повернулся лицом к Томуре и растянул губы в предвкушающей улыбке:       

— Завтра мы идём в Хогсмид за алкоголем. Кейго, Руми и я решили, что вы не крысы и можете помочь.       

Томура вопросительно посмотрел на притихшего Даби. В его глазах читалась немая просьба: «Сплавь им свою самогонку или что ты там варишь, и пойдём спать». Даби скроил страшное лицо и украдкой пригрозил Томуре кулаком. Тот скривился, демонстративно сложил руки на груди, но послушно замолк.       

— Сложность в том, что завтра дежурство Айзавы, — тяжело вздохнула та самая рейвенкловка и принялась что-то отмечать цветным карандашом на большой карте.       

— Он же спит в одном ботинке, — удивился Даби.       

Руми засмеялась, кинула на него снисходительный взгляд и заговорила тем самым голосом, которым обычно делают выговоры маленьким несмышленым детям:       

— Веришь или нет, но пронести контрабанду мимо профессора Айзавы — задача не из лёгких.       

— Помнишь, неделю назад шестой курс гриффов драил полы у Большого Зала? — спросил Кейго; Даби кивнул, не совсем понимая, к чему был этот вопрос, — Они попались Айзаве, когда пытались пронести табак.       

— Прям все попались? — заинтересовался Томура.       

Все пятнадцать человек разом обернулись в его сторону, и даже рейвенкловка отложила карандаш и подняла голову от карты, над которой кропела всё то время, что Даби был в Выручай-комнате.   

— Попались все до единого, — подтвердил Хитоши, на что Шигараки звонко рассмеялся.       

— Дилетанты, — авторитетно заявил он, с хрустом вытянув ноги, — Даби, помнишь, как мы ночью по сугробам тащили ящик сливочного пива и бутылки четыре огневиски?       

— Ну как такое можно забыть, — сладко протянул Даби, — Ты тогда провалился в снег по пояс, и мне пришлось топить ебучий сугроб.       

Они принялись лениво переругиваться, припоминая друг другу события той злополучной ночи. Хогвартские ребята с интересом слушали их перебранку, боясь ненароком перебить и не узнать, смогли ли они протащить алкоголь мимо дежурных учителей.       

Тем временем хронология рассказала перешла к тому моменту, когда мокрый по пояс Томура и стесавший руку о каменную стену Даби отлевитировали ящик на пятый этаж, к спальням их курса. В тот момент они уже собирались открыть зачарованный проход в свою спальню, но как назло из-за угла выскочил самый стервозный профессор Дурмстранга.       

— А вы что? — заинтересовался загонщик команды Хаффлпаффа, — Вас поймали?       

— Ага, сейчас, — фыркнул Даби, примостив голову на плечо Кейго, — Запихнули ящик и бутылки в нишу за гобеленом, кинули простенькое отвлекающее да засосались.     

В комнате повисла гробовая тишина.       

— Я прошу прощения? — прохладно уточнил Кейго.       

— Не боись, птичка, — сказал Томура, — Это нужно было исключительно для спасения выпивки.       

— Я напомню, что у вас комнаты на двоих, — Руми окинула их недоверчивым взглядом, — Почему нельзя было сосаться в своей комнате? Профессор же не идиот, вмиг небось раскусил ваш обман.       

— К нам тогда подселили Опаха, — Даби передёрнуло от нахлынувших воспоминаний, а Томура тихо матернулся, — Он наглухо отбитый, Мерлином клянусь. Мы ту неделю спали по очереди и с палочками наизготовку.

— Ещё более отбитый, чем вы? — притворно ужаснулся Хитоши, и все разразились громогласным смехом.       

По комнатам они разошлись уже ближе к рассвету, условившись идти в Хогсмид к одиннадцати. Лавчонка, хозяин которой согласился продать им алкоголь по приемлемой цене, открывалась ближе к часу, и у них оставался целых два часа на то, чтобы запудрить мозги Айзаве, который словно чувствовал, что старшекурсники что-то затеяли.       

Томура вместе с Руми и ещё парочкой людей должны были пронести алкоголь в замок по старой дороге, про которую помнили далеко не все преподаватели, а многие ученики и не подозревали о её существовании; Хитоши и все слизеринцы в компании взяли на себя покупку выпивки. Даби с Кейго досталась самая неприятная роль — на них повесили опеку Айзавы.       

В день операции Даби с Кейго кружили неподалеку от дороги в Хогсмид, прямо у чистенького перелеска. Получасом ранее от Шинсо прилетел патронус, небольшая ласка (или, возможно, хорёк — Даби не разбирался), и сейчас Томура и компания должны были быть на подходе в Хогвартс.       

Даби посмотрел на сонного Айзаву, который не выглядел как человек, способный на преследование контрабандной продукции, потом — на Кейго, который сегодня был особенно красив и всё-таки не выдержал. Он схватил его за руку и утянул за ближайшее массивное дерево.       

— Ты чего? — спросил Кейго.       

— Я собираюсь тебя поцеловать, — твердо заявил Даби, и Кейго пошел очаровательным румянцем.       

Он кивнул и сам потянулся к Тодороки, обняв его за шею. Они самозабвенно целовались, позабыв и про время, и про свои роли в плане, на разработку которого ушло полночи. Даби застонал в поцелуй и было полез горячими ладонями под кофту Кейго, но тут кто-то деликатно кашлянул, и их отбросило друг от друга.       

У соседнего дуба стоял профессор Айзава с таким пресным лицом, будто его вытянули из теплой кровати всего после часа беспокойного сна. Он не выглядел ни злым, ни разочарованным; просто стоял чуть в отдалении и смотрел с вселенской усталостью во взгляде.       

— Вы вроде уже совершеннолетние? — вдруг спросил он.       

— Да, — сказал Даби.       

Одновременно с ним Кейго открыл рот, чтобы сказать, что он-то несовершеннолетний, но Даби локтем ткнул его куда-то в ребра, и Таками послушно замолк.       

— Тогда брысь в Хогвартс.     

Они сорвались с места так быстро, будто от этого зависела их жизнь. Уже в замке их перехватила та самая рейвенкловка, которая ходила с Даби на алхимию, и восторженно затрещала.       

— Мы все пронесли! — довольно поделилась она, — Вы вообще молодцы! Очень умело отвлекли Айзаву, а то он почти пошел к той дорожке. Я в соседних кустах была, видела, как он повелся на вашу уловку.       

Даби с Кейго переглянулись и оглушительно рассмеялись.       

А ещё через пару недель, ближе к концу мая, Кейго пригласил их на тот самый турнир по покеру, обещанный ещё перед вторым испытанием. Томура отчего-то отказался, а вот Даби буквально загорелся этой идеей.       

Они собрались в Выручай-комнате всё той же компанией и открыли парочку бутылок вина и огневиски. Кейго почему-то играть на деньги запретили, и он, грустный и поникший, налил себе целую кружку алкоголя и принялся подпевать песням, орущим из радио.       

Даби, ожидая своей партии, неожиданно разговорился с Руми, с удивлением обнаружив, что она собирается поступать на драконоборцессу. Даби впервые за восемнадцать лет жизни встретил человека, болевшего драконами чуть ли не больше, чем он сам.       

— Эй, Даби! — окликнул его Хитоши, — Ты играешь?       

— Ещё спрашиваешь, — фыркнул Даби и легко поднялся, отвесив поклон засмеявшейся Руми, — Миледи, вынужден покинуть вас.    

— Иди уже, Красавчик, — хихикнула она.       

Даби сел за стол и широко ухмыльнулся.       

— Раздавай.       

Хитоши, бывший заместо крупье, вопросительно выгнул бровь.     

— Ты хоть умеешь в покер-то играть?       

— Ты раздавай, а не трепись попусту, — Даби нашел глазами Кейго и махнул ему рукой, — Птичка, это победу я посвящу тебе!       

Кейго счастливо рассмеялся и отсалютовал ему кружкой. Руми, пересевшая к Таками, показала Даби язык и подлила им ещё огневиски.       

Ровно через полтора часа и три партии в покер пьяные, но абсолютно счастливые Кейго и Даби степенно шли в сторону подземелий, а два десятка золотых звонко позвякивали в кармане мантии.

***

В июне в Хогвартсе началось форменное безумие — финал назначили на двадцать четвертое число. Кейго сказал ему, что директор открыл гостевую Южную башню и согнал туда большинство домовых эльфов, наводить порядок в закрытых на целые декады жилых помещениях башни. Даби особо не удивился: и ученики, и преподаватели шептались о влиятельных гостях, которых сам Тодороки за глаза называл главнюками, собирающихся посетить финал Турнира. Замок медленно, но верно преображался: рамы портретов день ото дня становились чище и блестели будто в свои лучшие времена, пропал толстый слой пыли, а на стенах появились затейливые украшения. Даже потолок Большого Зала показывал не опостылевшее грязно-серое шотландское небо, а какой-то чуждый небосвод с россыпью ярких сияющих звёзд.       

Одним вечером Даби задержался в малой лаборатории; они с профессором Гараки страшно увлеклись волчьим противоядием и даже прикинули парочку вариантов его улучшения, которые в теории могли бы слелать виток в развитии зельеварения, так что Даби возвращался в спальни, отданные Дурмстрангу, уже сильно за полночь. Он ужасно боялся заплутать в темных коридорах подземелья или нарваться на грозную деканшу Слизерина, но упорно шёл куда-то вперёд, внутренне молясь всем магическим святым разом.       

В конце коридора показался неяркий огонек Люмоса, и Даби досадливо поморщился: таки попался. Дурмстранг за семь лет он выучил вплоть до последнего камушка и знал больше потайных ходов, чем Пятно, и учителя ни разу не смогли поймать его (ну, не считая того раза с подставным поцелуем и ящиком сливочного пива, но тогда скрыться и остаться безнаказанными помешал как раз таки тот ящик пива, бросать который было решительно нельзя), но Хогвартс был абсолютно другим, более запутанным, нелогичным и волшебным в самом неприятном смысле этого слова. Иногда Даби казалось, что коридоры замка меняются каждую ночь, а двигающиеся лестницы и вовсе вгоняли его в тоску.

Человек приблизился, и Даби признал в нем профессора Яги, отставного аврора, а ныне школьного преподавателя ЗОТИ. Даби знал о нём не понаслышке: отец всю свою сознательную жизнь стремился превзойти Тошинори Яги, и Даби с Шото были рождены не из желания иметь детей, а для того, чтобы исполнить мечты Энджи Тодороки, так и не сумевшего самолично превзойти своего главного оппонента.       

— Юный Тодороки, — добродушно сказал профессор Яги и растянул губы в своей коронной глуповатой улыбке, — Что вы делаете в этой части подземелий в столь поздний час?       

— Я шел от профессора Гараки и, кажется, потерялся, — легко повел плечами он.       

Неприятно было признавать, но Даби безнадежно заплутал, и появление профессора Яги спасло его от одинокой и голодной смерти где-то в подземельях Хогвартса.       

— Что же, тогда я провожу вас до спален Дурмстранга. Идите за мной, мистер Тодороки.       

Они молча двинулись вперёд, и Даби принялся озираться по сторонам, неожиданно почувствовав себя не в своей тарелке. Он назло отцу отказался от углубленного ЗОТИ после пятого курса и на уроках Яги бывал всего раз в неделю. За все эти месяцы они не перемолвились ни единым словом не по теме урока, но Даби видел, как профессор хочет спросить его о чем-то, и это весьма сильно напрягало его.       

— Многие волшебники и волшебницы уже прибыли в Хогвартс, — начал Яги, сворачивая в смутно знакомый коридор, — Ваш отец известил нас, что немного задержится, но он обещал приехать ближе к двадцатому числу.       

Даби неопределенно повел плечами и поморщился. Он не знал, какого ответа от него ждал Яги, и не понимал, как относиться к этой информации. Даби знал, что отец не уделит им ни капли свободного времени — в конце концов, он сам впал в немилость с первого магического выброса Шото, а Юми и Нацу уродились обычными, не стихийниками, и были просто-напросто неинтересны отцу.       

Яги вывел его к двери в гостиную, и Даби уже собирался распрощаться и наконец-то с разбега упасть на мягкую кровать, но сильная ладонь профессора тяжело опустилась на его плечо. Даби обернулся, вопросительно вскинув бровь.       

— Я знаю Энджи уже двадцать с лишним лет, — тихо произнес Яги, вмиг растеряв весь свой добродушный образ, — Он весьма непростой человек.       

— Я знаю об этом не по наслышке, — так же тихо сказал Даби.       

Профессор Яги тяжело вздохнул.       

— Просто будь осторожнее, мальчик мой. Присмотри за Нацуо — он милый ребенок, но очень вспыльчивый.       

Пока Даби думал, что ответить на эту странную просьбу, Яги напоследок мягко похлопал его по плечу и мгновенно скрылся в коридорах ночного замка.       

Что ж, стоит отметить, что Яги не соврал — лорд Тодороки действительно прибыл двадцатого числа ближе к обеду.       

Даби встретился с ним совершенно случайно: они с Кейго выходили из Большого Зала, а отец заходил туда в сопровождении как всегда любезного директора Незу. Они столкнулись в дверях. Даби замер в проходе словно вкопанный, а отец посмотрел на него мимоходом и тут же оторвал взгляд, будто брезговал смотреть на своего старшего сына. Даби отчего-то расстроился почти до слёз, а потом обозлился на самого себя; будто он не знал, что для Энджи Тодороки он не более, чем грязь под ногами, порченный наследник, не оправдавший своей цели.       

— Твой отец? — спросил Кейго, кое-как оттянув его от Большого Зала.       

Даби кивнул и с силой сжал кулаки. На его костяшках заиграло яростное ядовито-голубое пламя. Кейго зачарованно посмотрел на него, и в его глазах зажегся огонёк обожания: он почему-то влюбился в огонь Даби, влюбился в эту разрушающую мощь, и что-то внутри Даби каждый дракклов раз предательски поднывало, когда Кейго смотрел на его адское пламя и не бежал прочь в испуге.       

— Он даже не посмотрел на тебя, — зло сказал Таками, — Не поздоровался. Он не видел тебя сколько? Месяцев десять?       

— Он придет, — уверенно заявил Даби и зажег небольшой огонек на кончике указательного пальца, — Из-за этого. Из-за силы.       

Как в воду глядел.       

Это был последний день перед испытанием, двадцать третье число, и все обитатели и гости Хогвартса окончательно поехали мозгами: они носились по замку и его окрестностям, часами глазели на возведенный на квиддичном поле лабиринт из громадного кустарника и изводили Чемпионов различными каверзными вопросами. Даже Пятно активизировался и взял в привычку собирать своих студентов каждый вечер и читать им нотации о «настоящих магах»; Даби сходил на одну такую лекцию, больше похожую на проповедь в какой-нибудь маггловской секте, и в ультимативной форме заявил Пятну, что не намерен ходить и слушать этот бред, и что тот может пожаловаться многоуважаемому лорду Тодороки, его отцу. Директор, страшно ненавидящий Энджи Тодороки до белых пятен перед глазами, скривился, но всё же освободил его от посещения.       

Так получилось, что у Кейго было окно, а у Даби — свободная спальня. Естественно, они сидели на большой кровати среди десятка крошечных диванных подушек, которые Тодороки натаскал из гостиной, и самозабвенно целовались. Это был их вечер, и Даби намеревался провести его весьма продуктивно. Он стянул с Кейго ту самую квиддичную кофту, на которую залип ещё во время их первого поцелуя на кухне Хогвартса, и провел языком по подтянутому торсу. Кейго громко застонал, не сдерживаясь, и Даби пошел мурашками — ни заглушек, ни запирающих они не наколдовали, и эта возможность быть пойманными опьяняла не хуже самого крепкого огневиски от старины Огдена.       

Кейго откинулся на спинку кровати и запустил руку в сильно отросшие волосы Даби, кончиками пальцев надавливая на кожу головы. Этот жест, бесконечно нежный и ласковый, был намного интимнее любой физической близости; Даби буквально таял от таких незначительных, но столь приятных проявлений привязанности.       

Неожиданно в гостиной отворилась дверь, и Даби резко замер. Он прислушался и почти сразу же похолодел от неожиданно накатившего страха. Эту тяжелую грузную поступь и глухой отстук каблуков дорогих ботинок о каменный пол он просто не мог не узнать — тяжёлое детство оставляло свои отпечатки.       

Даби подскочил и в мгновение натянул на себя черную маггловскую худи и обернулся к Кейго. Видок у него, наверное, был тот ещё — испуганный, полубезумный; Кейго взволнованно привстал и потянулся было к Даби, но тот сжал его руку и лихорадочно зашептал:

— Спрячься. Прошу, сиди тихо.       

Кейго непонимающе нахмурился, но повиновался: он споро подхватил свою кофту и юркнул на соседнюю кровать, наглухо задвинув балдахин приятного тёмного-синего цвета. Даби слышал скрип простыней и то, как Кейго колдует заглушки. Пару секунду спустя на спальню обрушилась гробовая тишина; в этот самый момент дверь открылась, и в комнату вошёл лорд Тодороки, как всегда раздраженный.       

— Тойя, — прохладно сказал он и величественным движением призвал к себе кресло, сиротливо ютившееся в конце спальни.       

Он сел и одарил Даби недовольным взглядом, задержавшись на его худи, сплошь исписанной маггловской пародией на магические руны. Даби выдохнул через зубы и почти болезненно выпрямился, смело и гордо глядя в ответ.       

Главное, что Кейго и малышня были в порядке, а на себя Даби было плевать уже очень много лет.       

— Отец, — процедил он, и вся его злость и ненависть, весь страх и всё тупое отчаяние сконцентрировались в этом слове.       

— Ты таки поступил по своему.       

— Не стал Чемпионом, как ты хотел? — огрызнулся Даби, — Опозорил тебя и твой ебучий род?       

Отец, против ожидания, отчего-то смолчал и внешне даже не изменился. Даби ожидал криков, угроз и банального «это и твой род тоже», сказанного самым суровым голосом, но отец молчал, и к Даби неожиданно закралась мыслишка, что его портрет на родовом гобелене все-таки выжгут к дракклам.       

— Всё дерзишь, щенок, — сказал отец, но не яростно, как это бывало обычно, а устало, — Я прибыл сюда из-за твоих выкрутасов. Ты позоришь меня и своих братьев и сестру.       

На Даби вдруг навалила такая ядовитая всепоглощающая ярость, что он с силой сжал кулаки и прикрыл глаза. Ногти впились в нежную кожу на ладонях, и его чуть подотпустило. Он глубоко вздохнул и открыл глаза.       

— А ты хоть навестил их, а? — зло спросил он, — Мелкие ждут, Юми особенно. Она же любит тебя, ты помнишь про это? Или «бесталантные» дети без способности к стихийной магии для тебя не дети?       

Отец пошел некрасивыми багровыми пятнами, а в комнате ощутимо потеплело на пару градусов. Даби знал, что он зол — он видел, как пульсирует вздувшая венка на лбу, как отец с силой сжимает зубы, как неприязненно смотрит на него. Он всё это видел и заходился в каком-то злом восторге и болезненном удовлетворении.       

— Довольно! — процедил отец, — Ты — позор семьи. Боишься своего огня, своей собственной силы и чахнешь над котлами! Ты должен быть боевиком, должен пойти по стопам Тодороки, а ты весь в мать.       

Даби действительно был похож на маму и лицом, и нравом: он был невысок, аристократически красив и имел на удивление спокойный и степенный нрав для огневика. Он унаследовал даже её чрезмерную любовь к зельеварению и гордился своими выдающимися способностями в этом деле. Для отца, однако, его достижения не имели никакого значения — Даби не уродился боевкой и не желал гореть за чужие стремления, а значит он был браком.     

Из уст любого другого человека эти слова — сравнение с обожаемой мамой, волшебной феей из сказки — звучали бы самым приятным комплиментом, но отец произнес это как насмешку, словно позорное клеймо.       

— Заткнись! Это ты убил её. Она сгорела из-за тебя!       

— Она сгорела из-за болезни.       

Даби резко встал кровати, и все подушки посыпались на пол. Он чувствовал себя зверем, загнанным в ловушку, и не мог отделаться от ощущения полной беспомощности перед этим человеком. Он убеждал себя, что больше не боится отца, но каждый раз замирал в нерешительности, будто отец всё ещё мог навредить ему.       

— Её ослабили роды, — прошипел Даби, — Два тёмных ритуала на крови почти лишили маму магии. Мы с Шото стоили ей магии! Скажи мне, твоё желание превзойти Тошинори Яги стоило её жизни?       

Отец промолчал, и, посмотрев в его глаза, Даби отчётливо понял — в понятии Энджи Тодороки это стоило того. Она была расходным материалом на пути к его цели, и он жалел только о том, что она погибла слишком рано.       

Даби знал, что отец изредка заходил в склеп, приносил к могилке мамины любимые цветы и подолгу сидел там, в полумраке и многовековой пыли.       

— Я тоже тоскую по ней, Тойя.       

Довольно часто Даби замечал, как отец разбирает документы не в душном кабинете, а у клумбы с любимыми цветами мамы, которую он отчего-то не убрал, а приказал домовикам следить за ней. Отец смотрел на её цветы, и в его глазах проскальзывал лёгкий, почти что незаметный отсвет глухой боли.       

Возможно, он действительно тосковал по ней, но не так, как они, до тупой истерики и рвущей душу тоски; он скучал не по ней, а по тому, насколько удобной она была.       

Даби был уверен, что будь у отца шанса прожить эту жизнь ещё раз, он поступил бы точно так же.       

— Маме тоже было одиноко, когда она умирала, — твёрдо произнес Даби, растянув губы в полубезумной улыбке; он словно вновь оказался в том злополучном дне и опять пытался вырваться из крепкого обжигающего захвата, чтобы успеть проститься, — Ты даже не дал мне с ней проститься! Она умирала там, в той спальне, а я рыдал в соседнем зале и умолял тебя пустить к ней. Она умирала одна, и это твоя вина!       

— Хватит! — прогремел отец и с силой ударил по подлокотнику; на светло-серой обивке мгновенно появилась большая пропалина, — Рэй мертва, и ей уже нет дела до твоих истерик. Повзрослей уже, бесполезный слюнтяй!       

У Даби больше не было сил ни обижаться, ни злиться. Он застыл на месте будто муха в янтаре, а в голове набатом бил целый каскад мыслей. Даби словно больше не был собой — не ощущал себя и свое тело — и безмолвным зрителем смотрел на всё происходящее со стороны.       

— Тебя не устраивают и мои отношения, так? — спросил он излишне спокойно чьим-то абсолютно чужим голосом.       

— Парень, к тому же полукровка, — презрительно процедил отец, скрестив руки на широкой груди, — Сын вора из Лютного и грязнокровной шлюхи.

Даби почти физически почувствовал, как Кейго, спрятанный совсем рядом, под балдахином соседней кровати, болезненно сжался.       

Кейго Таками был всем, о чём Даби когда-либо мог мечтать. Всё его естество, сама его магия тянулась к Кейго, ластилась словно домашняя кошка. Он ощущался как уютный дом, как встреча после долгово расставания, и Даби с каждым днём влюблялся всё сильнее. — Я люблю его, — легко сказал Даби, будто озвучил нерушимую истину.       

Кажется, он ещё ни разу не говорил Кейго, что любит его — так спонтанно, неожиданно и нелепо, но зато искренне и настолько сильно, что Даби готов был сгореть в своём же огне. Он любил Кейго — вот так просто и без обиняков.       

Эта мысль грела не хуже родного огня, ласково лизала языками пламени, и Даби почти рассмеялся от радостного облегчения, резко накатившего на него.       

«Эй, птичка, — подумал он, — Я люблю тебя, слышишь?»       

— Хватит заниматься ерундой, Тойя, ты уже перерос тот возраст, когда такие увлечения простительны. Ты женишься после экзаменов. Пора браться за ум.       

Даби не почувствовал ничего, даже глухого раздражения. Ему резко стало плевать и на отца с его бесконечными нотациями, и на весь остальной мир. Он впервые почувствовал себя по-настоящему счастливым и понял, про какую всепоглощающую силу любви ему рассказывала мама. Впервые за долгое время Даби ощутил себя действительно сильным.       

— Нет. Это моя жизнь, не твоя, и я буду делать, что захочу.       

Отец одним плавным движением поднялся с кресла — аврорская выправка, драккл её дери — и подошёл вплотную к Даби. Его разочарование и тупая злость были почти что осязаемые.       

— Ты рушишь всё, к чему прикасаешься, — процедил отец, — Несмышленый щенок. Ты хоть понимаешь, что я отрекусь от тебя, и ты останешься совершенно один, безродный и бесполезный?     

Даби посмотрел в его глаза — зеркальную копию своих — и решительно произнес:        

— Отрекайся. Мне нечего терять.       

Отец отпрянул от него словно от прокаженного. Он стремительно двинулся к выходу из спальни, — каблуки громко и зло застучали по полу, и Даби на мгновение отбросило в далекое детство, в подземный зал, служивший полем для тренировок — но на пороге отчего-то обернулся и посмотрел прямо на замершего Даби.       

— Несмотря ни на что, ты мой сын, — произнес он, и несказанное «пока ещё» повисло в воздухе словно дамоклов меч, — И Нацуо с Фуюми — твоя отвественность.       

Отец хлопнул дверью, а Даби радостно подумал, что мелких у него не отберут. Балдахин тихо зашуршал, и оттуда показалось взволнованное лицо Кейго. Даби хотел было изо всех сил рвануть вперёд, к Кейго, и нежно поцеловать его, но не смог сделать и шага. Взгляд Даби беспокойно заметался по спальне; он зацепился за тлеющую пропалину на серой обивке кресла и не успел даже толком опомниться, как его лихорадочно затрясло будто в нервном припадке.

***

Когда дверь спальни с грохотом захлопнулась, а звук тяжёлых шагов затих вдали, Кейго, выждав немного, раздвинул тяжёлых ткань балдахина и почти сразу же наткнулся взглядом на замершего посреди комнаты Даби. Он посмотрел на Кейго, и его лицо озарила лёгкая полуулыбка, но вдруг Даби зацепился за обычное серое креслице и отчего-то пошёл крупной дрожью.       

Кейго встал, поморщившись от того, как ледяной пол обжёг холодом босые ступни, и приблизился к дрожащему отнюдь не от холода — Кейго на секунду задумался, мог ли он вообще замерзнуть — Даби. Он аккуратно взял его руки в свои и мягко улыбнулся, смотря прямо в широко распахнутые глаза.       

— Я тоже люблю тебя, слышишь? — тихо спросил он, легонько сжав горячие сухие ладони, — Люблю.       

Кейго не помнил, когда он успел полюбить строптивого нахального красавчика с хриплым сухим смехом, обжигающими руками и горячим сердцем. Наверное, это происходило постепенно; с каждым месяцем Даби раскрывался всё больше, и Кейго каждый раз пропадал всё сильнее и сильнее.       

Мерлин знает, когда он влюбился в него, но в этот самый момент Кейго отчётливо осознал, что любит его, до жути нахального и бесконечно опекающего. Кейго бросало в дрожь от осознания того, что эта колоссальная разрушающая мощь рядом с ним не сжигает до тла, а заботливо греет.       

Даби облегченно выдохнул и прикрыл глаза, а Кейго ощутил, как напряжение, сковывающее Даби, мгновенно отступило, и он расслабился. Только Мерлин ведает, сколько они стояли в абсолютной тишине, держась за руки и смотря друг другу в глаза, но вдруг Даби заговорил, и Кейго пробрало от того, насколько несчастным и разбитым звучал его голос.       

— Ты хочешь стать аврором, а я только что все испортил, — невесело засмеялся Даби, виновато потупясь, — Прости.       

Кейго сначала подумал, что ему послышалось, но Даби выглядел таким виноватым и встревоженным, что у Кейго сжалось сердце.       

— Да срать мне на этот аврорат! — в сердцах выкрикнул он и сгреб несопротивляющегося Даби в стальные объятия, — Мне ты нужен, придурок. Британия не единственная магическая страна и меня здесь ничего не держит.       

— Я теперь безродный. Он же отречется от меня. Я никто в магическом мире, понимаешь? Хоть в Британии, хоть где-либо ещё.       

Даби согнулся в три погибели и ткнулся лицом в плечо Кейго; его голос звучал еле слышно и глухо, но Кейго всё равно расслышал и притянул его ещё ближе к себе.       

— Эй, посмотри на меня.       

Даби выпутался из объятий и сделал шаг назад. Он вопросительно посмотрел на Кейго своим нереальными голубыми глазами — серьёзно, Кейго ни разу ещё не встречал такого насыщенного оттенка — и нервно прикусил губу.       

Кейго вновь взял его за руки и решительно сказал:       

— Я начал влюбляться в тебя ещё до того, как узнал твою фамилию. Твой род не определяет тебя. Ты сделаешь себе имя в зельеварении, и ты — не твой отец.       

Даби с силой зажмурился, и Кейго с удивлением понял, что он изо всех сил пытается сдержать слёзы. Он, если честно, не понимал, как Даби умудрялся держаться; в последние пару месяцев его жизнь весело и задорно катилась к Мордреду, а он всё так же зубоскалил и лениво усмехался.

— Я люблю тебя, — повторил Кейго, — В первый день я видел тебя только как шанс вытянуть Зельеварение на «отлично», но сейчас для меня нет человека ближе, чем ты.       

Даби вдруг наклонился к нему и нежно, почти целомудренно, поцеловал его.       

— Я… прости меня, — тихо шепнул Даби, — Я не достоин тебя, птичка. Ты просто замечательный.       

Кейго решительно кивнул сам себе и, усадив Даби на ближайшую кровать, подлетел к широкому подоконнику, который дурмстрангцы отчего-то облюбовали заместо письменного стола. Он подхватил первое попавшееся перо, самое простенькое и дешёвое, всего сиклей за семь, вытянул из неаккуратной кучи около зачарованного окна чистый, но покоцанный по краям пергамент и придвинул к себе резную чернильницу с витиеватыми узорами на крышке. Он нечаянно задел нос кончиком пера и смешливо фыркнул словно котёнок.       

— Птичка? — растерянно окликнул его Даби, — Ты пишешь завещание?       

— Почти, — отозвался Кейго и скрутил пергамент в аккуратную трубочку, — Письмишко для Томуры, чтоб не волновался. Где его кровать?       

Даби махнул на развороченную постель около большого шкафа; Кейго достал палочку и отлевитировал послание аккурат на середину кровати. Он подошёл к Даби и, взяв его за руку, потянул за собой к выходу из спальни. Тот нехотя встал и поплёлся следом так медленно, будто каждый шаг отнимал у него все силы. Кейго влез в свои разбитые вдрын кроссовки с вручную нарисованными красными крыльями и протянул Даби его собственную пару, которая была на несколько размеров больше, чем у самого Кейго.       

— Ну и куда мы?       

Кейго вытянул его из комнат Дурмстранга и двинул вправо, к гостиной Хаффлпаффа. Оставалось надеяться, что любимые сокурсники вмиг ослепнут или испарятся из гостиной — Кейго устраивали оба варианта — и не настучат дорогому декану о его маленькой шалости — тащить в гостиную Дома парня или девушку с другого факультета считалось моветоном.       

— В гостиную Хаффлпаффа, — ответил Кейго; нервный взгляд Даби, шедшего чуть позади, грозился прожечь его кофту к дракклам, — Я префект, и у меня одиночная спальня.       

Даби как-то нехорошо замолчал, и Кейго обернулся через плечо, вопросительно вскинув брови. Даби неопределенно повел плечами с абсолютно постным выражением лица, но Кейго влет понял, что тревожит его парня.       

— Мы идём уминать шоколадных лягушек и разговаривать до самой ночи, а не то, о чем ты подумал, — Кейго грозно глянул на него, а потом ехидно улыбнулся, — Но если ты храпишь, то спать будешь на коврике, понял?       

Даби звонко рассмеялся и отвесил Кейго лёгкий щелбан.       

На удивление, декан так и не узнал, что Кейго притащил в спальни Хаффлпаффа студента Дурмстранга; это было странно — как минимум десять человек видели, как Даби пробирался к спальням префектов, но отчего-то никто не сдал их авантюру Ямаде.       

Ребята с утра понимающе переглядывались и ехидно ухмылялись, но не сказали и слова напрягшемуся Кейго, только похлопали его по спине да поинтересовались, не поспешил ли он с совместной жизнью.       

Парни явно спрашивали это в шутку, но Кейго вдруг твердо понял, что он был бы не прочь жить с кем-то как семья: засыпать в обнимку и лениво целоваться с утра. Ему виделся небольшой домик в какой-нибудь магической деревушке, просторная гостиная с каменным камином и кучей совместных колдографий на нём, уютная кухонька с запасом обожаемого сливочного пива и зельеварня в подвале, обставленная по уму и с большой любовью.       

Конечно же, эта зельеварня в его мечтах принадлежала Даби.       

— Не поспешил, — уверенно кивнул он и стремительно вышел из гостиной.       

Вечером, когда начинало смеркаться, обитатели и гости замка стали стягиваться к квиддичному полю. Кейго уже с обеда был там; вместе с повеселевшим Даби они пытались растормошить сонного и почему-то злого как оборотень Томуру. Он вновь принялся расчесывать лицо, местами даже до крови, и Кейго сердобольно предложил ему флакончик бадьяновой настойки, который он ещё с неделю назад упер у Даби.       

— Вам пора, нас уже собирают — сказал Томура, завидев приближающегося к палатке Чемпионов Министра магии, — Готовь выпивку, Даби.       

— Отмечать планируешь? — ухмыльнулся он.       

— Нет, напьюсь и засну беспробудным сном, чтоб ваши рожи не видеть, — буркнул Шигараки и двинулся внутрь шатра, оставив их в гордом одиночестве.       

Кейго хохотнул и взял Даби за руку. Они поднялись на празднично украшенные трибуны и сели на пару рядов выше помирившихся утят. Даби помахал сиблингам, и они довольно улыбнулись в ответ. Кейго подметил, насколько встревоженными и нервными выглядели Тодороки: они то и дело кидали взгляды на гостевую трибуну, но лорд Тодороки демонстративно не обращал на них внимания и безразлично отворачивался всякий раз, когда случайно пересекался взглядом с кем-нибудь из своих детей.       

На полянку около лабиринта вышли Чемпионы, а министр поднялся со своего кресла, и его усиленный Сонорусом голос громом разнесся над трибунами. Он вещал о правилах, о порядке вхождения в Лабиринт (естественно, первым был Изуку, любимчик Яги) и о Кубке Огня, находящемся в самом сердце Лабиринта. Под середину его монотонной речи Кейго заскучал и принялся развлекаться тасовкой старенькой колоды, которую он принес с собой.       

Наконец над полем прозвучал гонг, и Изуку сорвался с места. Кейго почти физически ощущал, насколько зол был Томура. Он ходил кругами вокруг спокойной словно Мерлин на Авалоне Тоги и самозабвенно пинал мелкие камушки.       

— Он хотел бы, чтобы его отец увидел финал, — шепнул ему Даби, когда Томуру наконец запустили в лабиринт, — А мистеру Шигараки отказали в посещении Хога. Вот Мура и бесится.       

— Маггл? — тихо уточнил Кейго.       

Даби кивнул и вытянулся на кресле, закинув руки за голову.       

— Криминальный авторитет, так-то, — гордо протянул он и подмигнул опешевшему Кейго, — Пошлют из нашей помойки, — зельеварческого сообщества, прошу прощения — подамся в маггловскую химию, увеселительные вещества варить. Мистер Шигараки протекцию составит.

Кейго зашелся в возмущении и с силой двинул ему локтем по ребрам. Даби аж воздухом подавился и согнулся пополам, заходясь в судорожном кашле. Кейго удовлетворенно хмыкнул и стянул из сумки Даби термос с чаем.       

— Я вообще-то будущий аврор, а ты мне заливаешь про запрещенные вещества и их производство, — Кейго отхлебнул чая и мгновенно скривился; Даби противно захихикал, — Ты туда что, два лимона порубил?!       

— Слабак, — Даби выхватил у него из рук термос и сделал большой глоток; что примечательно, он не поморщился и в принципе выглядел как человек, вкусивший как минимум божественной амброзии, — Ничего не кисло, всего-то половину лимона выдавил.       

Тем временем в лабиринт зашла Тога, и все трибуны погрузились в напряженную тишину, изредка прерываемую обрывками разговоров. Из Лабиринта временами виднелись вспышки заклинаний, и тогда зрители напряженно замирали. Неизвестность выводила из себя, но у них не было другого выбора — только ждать и надеяться на победу своего фаворита.   

— В очко, покер или преферанс? — спросил Даби, с интересом поглядывая на отобранную колоду обычных маггловских карт.       

По лицу Даби было отчётливо ясно, что он понял свою ошибку, но было уже поздно. Кейго растянул губы в ехидной ухмылочке и протянул своим самым елейным голосом:       

— Ну разве что сыграем на твоё, мой хороший.       

Даби мгновенно залился густым румянцем и отвел глаза. Моргана, помилуй, у него покраснели даже кончики ушей. Кейго посмотрел на смущенного донельзя Даби и тихо рассмеялся.       

Они заканчивали третью партию, когда разом произошли два знаковых события того вечера. Сначала из лабиринта показалась красная вспышка сигнального заклинания, а затем на полянке появилась Химико Тога в изрядно порванной одежде и с переливающимся синими бликами Кубком Огня в исцарапанных руках. Трибуны восторженно взревели, а в небе разноцветными вспышками взорвались фейерверки.       

— Двинули к шатру, — Даби встал с места и кивнул на спуск со зрительских трибун, — Встретим Томуру.       

Они тихо, стараясь не привлекать ненужного внимания, прокрались к палатке Чемпионов; Даби дернул полы матерчатой ткани и плавно втек в шатер, почти сразу нарвавшись на строгий взгляд школьной целительницы, мадам Шузэнджи. Кейго немного нервно, но добродушно улыбнулся ей из-за плеча Даби, а сам Тодороки кивнул с самым несчастным выражением лица. Мадам Шузэнджи покачала головой, а потом вдруг легонько улыбнулась и указала сухопарой рукой на самую дальнюю койку, огороженную ширмами.       

Едва они успели скрыться за белоснежными ширмами, в шатер зашли Изуку, который придерживал и немного баюкал свою левую руку, и Томура, с ног до головы покрытый чёрной грязью с примесью чего-то голубоватого.       

Мадам Шузэнджи посмотрела на Изуку и тяжело вздохнула; Мидория виновато потупился и привычным движением уселся на больничную койку. Томура же неловко топтался рядом, явно сгорая в желании оказаться где-нибудь в теплой кровати да с игровой консолью в руках.       

— Не волнуйтесь, мадам Шузэнджи, простой закрытый перелом, — доложил сияющий Изуку, а медиведьма опять вздохнула; в этом вздохе крылась вся тяжесть её бренной и неблагодарной миссии.       

— А девочка где? — спросила она, элегантно доставая волшебную палочку.       

— Репортеры забрали, — подал голос Томура, — Она лучше нас всех вместе взятых.       

— Забрали они, — недовольно забурчала медиведьма, — Девочка прямиком из Лабиринта, а они ее в газеты снимают. А вы, молодой человек, в порядке?       

— В полном, — доложил Шигараки, — Только грязный.       

Мадам Шузэнджи кивнула и с бешеной скоростью принялась вливать в Изуку зелье за зельем. Кейго вспомнил противный вяжущий вкус Костероста и неприязненно сморщился.       

— Не стойте столбом, молодой человек. Вас ждут.       

Томура принялся озираться, и Даби с Кейго вышли из-за ширмы. Они посмотрела на измазанного в грязи Томуры и тихо фыркнули в унисон. Тот зыркнул на них убивающим взглядом, но из-за листика, намертво прицепившегося к его волосам, это не возымело эффекта.       

— Ты где так изляпался? — хихикая через слово, спросил Даби.       

— Нарвался на какую-то ерундистику. Размером со взрослого акромантула, но похожа на таракана. И с шестью ногами, — Томуру передернуло, и Кейго фыркнул в рукав, прикрыв улыбку.    

В этот самый момент в шатер зашли профессор Яги и лорд Тодороки собственной персоной. Кейго почувствовал, как напрягся Даби; он смело взял его за руку, переплетая их пальцы, а Томура сделал шаг вперёд, закрыв их собой. Лорд Тодороки посмотрел на их молчаливую сцену и криво ухмыльнулся.       

Он посмотрел на взъерошенного, испачканного в земле и слизи Томуру, и на его лице отразилась непонятная для Кейго эмоция, что-то между злым удовлетворением и разочарованием.     

— Прискорбно, мистер Шигараки, что вы проиграли, — издевательски-спокойно произнес он, — К тому же девчонке.     

Профессор Яги оторвался от Изуку и неодобрительно посмотрел на отца Даби. Он встал с койки и предупреждающе протянул:       

— Энджи.     

Лорд Тодороки сделал вид, что не услышал его. Он приблизился вплотную к ним и, заметив, что Кейго с Даби держатся за руки, презрительно скривился.       

— Ты всегда ставишь не на тех людей, Тойя, — разочарованно сказал он, смотря на сына в упор, — Подумай, а сейчас ты сделал правильный выбор?       

— Уйди, — еле слышно попросил Даби; сначала Кейго даже подумал, что ему послышалось, но Даби повторил, на этот раз громче и злее, — Уйди! Я не желаю тебя больше видеть.       

Его отец гневно вскинулся и поморщился, будто эти слова причинили ему сильную боль. Он стремительно развернулся на каблуках и двинулся прочь; около выхода он замер и, не оборачиваясь, произнес:       

— Ты совершаешь большую ошибку, Тойя.       

— Ну и пусть, — отозвался Даби; Лорд Тодороки молча вышел из шатра.

Даби выдохнул через рот и опять замер изваянием, совсем как тогда в спальне. Кейго обеспокоенно заглянул ему в глаза, размышляя, что сказать и как поступить, но Томура решил эту проблему одним изящным движением руки: он резко развернулся и отвесил Даби звонкий щелбан.       

— За что?! — взревел он, обиженно потирая покрасневшую кожу.       

— За дело, — припечатал Томура и потянул их к выходу, — Мадам Шузэнджи, профессор Яги, мы пойдём.       

Они скомкано попрощались и вышли на улицу, оставив обеспокоенных преподавателей без ответов. С трибун доносились радостные возгласы, смех и отзвуки какой-то заводной мелодии. Чуть в отдалении Кейго заметил широкую спину лорда Тодороки, обтяную дорогущей мантией. Даби тоже заметил его и резко замер. Он зло оскалился и с силой сжал кулаки.       

Томура тяжко вздохнул — вся его поза выражала обреченность бытия — и в очередной раз легонько тукнул Даби.       

— Что ты стоишь как хуем битый? — буркнул он, и Кейго звонко рассмеялся; фразочка была что надо, — Как будто тебе не насрать на него.       

Даби потряс головой словно собака, а потом растянул губы в нахальной улыбке. Он выглядел так спокойно, будто в этот самый момент решил для себя что-то очень важное.       

— Ты абсолютно прав, друг мой, — довольно протянул он и приобнял за плечи и Кейго, и самого Томуру, — Мне искренне похуй.       

— Тогда пойдемте пожрем, — мечтательно проворчал Шигараки и принялся чесать кончик носа грязными руками, покрытыми слоем засохшей глины и какой-то голубоватой слизью, — А то сил моих больше нет.       

Даби с нескрываемым наслаждением отвесил ему ответный несильный подзатыльник и, принюхавшись, мгновенно скривился. Если честно, Кейго понимал его — от Томуры откровенно попахивало прелой листвой (и откуда бы ей взяться в июне?), землей и каким-то кислым душком. Кейго подозревал, что это пахла слизь неизвестного магозоологам существа; ему подумалось, что это наверняка эксперимент той талантливой пятикурсницы из Рейвенкло, Хатсуме Мэй, и их местного профессора Ухода за магическими существами, донельзя странного, но весьма добродушного.       

— Сначала душ, Томура, — сказал Даби, скроив серьезную морду, — А то от тебя, ты уж прости за прямоту, пованивает.       

— Душ так душ, — без возражений согласился Томура, пожав плечами, — Кейго, веди в эти ваши элитные ванные, а то ему, видите ли, пованивает.       

— Если честно, мне тоже пованивает, — признался Кейго, и звонкий крик «Предатели!» потонул в громовом хохоте.       

Оставшуюся неделю до отъезда дурмстранговцев они провели вместе: вместе ночевали, плюнув на правила, вместе ходили по замку и вместе готовились к экзаменам. Кейго гложило странное чувство: он смертельно боялся чего-то, и сам не понимал, чего именно.       

Что удивительно, расставания он не опасался вовсе; в его сердце царила глухая уверенность в том, что они обязательно воссоединятся вновь. Это было глупо и нерационально, но Кейго просто знал, что так случится.       

Они много разговаривали, и Кейго с удивлением узнал, что выпускники, оставшиеся в Дурмстранге, уже сдали экзамены, а для претендентов и претенденток в Чемпионы и, собственного, для самого Чемпиона комиссия выделила отдельные даты. Экзамены же в Хогвартсе для всего седьмого курса просто снесли на пару недель.       

Перед самым отбытием делегации Дурмстранга они гуляли около Черного озера. Даби был одет в форменную красную мантию со смешной косой опушкой; корабль должен был отойти совсем скоро, буквально через десять минут. Томура уже скрылся внутри судна, проворчав что-то про багаж и каюты.       

— Я вернусь к тебе, веришь? — вдруг спросил Даби, — Я не могу не вернуться.       

Кейго лукаво улыбнулся и уточнил слегка капризным голосом:       

— Потому что тут утята?       

Даби смешливо фыркнул и лёгким движением притянул Кейго к плакучей иве; ее согнутые ветви едва касались водной глади, тревожа спокойное озеро.       

Даби осторожно взял его за руки и наклонился так близко, что Кейго почувствовал легкий запах костра, которым пропахли волосы Даби.       

— Тут ты. Я вернусь, птичка, обещаю.        

— Я буду ждать.       

Даби поцеловал его, и мир вокруг них словно затих. Кейго больше не слышал ни гомона младшекурсников, играющих на полянке неподалеку, ни громких разговоров готовившихся к отплытию дурмстранговцев. В этот момент он ощущал лишь сухие теплые губы Даби на своих собственных и жар его рук.       

— Эй, Тодороки! — крикнул один из студентов и энергично замахал рукой, — Пора! Ещё намилуетесь!       

Кейго взглянул в глаза Даби и понял: да, ещё намилуются. У них впереди была вся жизнь.       

— До встречи, — шепнул Даби и бодро зашагал к кораблю.       

— До встречи, — эхом повторил Кейго и отчего-то тепло и счастливо рассмеялся.       

Всю следующую неделю до экзаменов они переписывались, не переставая; бедные школьные совы умаялись летать из Британии до Скандинавии — Кейго так и не узнал, где именно располагается Дурмстранг. Руми добродушно посмеивалась над его постоянными визитами в Совиную башню и предлагала отключить магический спам. Кейго непременно отшучивался и шёл отправлять очередное письмо.       

В июле он сдал ТРИТОНы — даже дракклово Зельеварение умудрился написать на «Выше ожидаемого» — и с неожиданной лёгкостью поступил в Академию Авроров. Даби в письмах туманно намекал, что планирует получать Мастера Зелий, но умалчивал, где именно.       

Кейго трепетно собирал все его послания в обычную картонную коробку и убирал в крохотную кладовку на своей съемной квартире.       

Ближе к концу августа он получил совсем коротенькое письмецо; весточку принесла незнакомая ему сова, статная сипуха красивой бело-рыжеватой расцветки. Она больно клюнула его в руку и подчистую разворовала всю мисочку с печеньями.       

— Сразу видно, сова Даби, — пробурчал Кейго, поглаживая хмурую сипуху по мягким перышкам.

«Завтра в час в Косом Переулке у кафе Фортескью. Не опаздывай, птичка».       

Кейго показалось, что у него выросли крылья.       

Естественно, в Косой он прибыл на пятнадцать минут раньше только из-за того, что больше не мог сидеть дома, изнывая от тоски. В переулке кипела жизнь: маги и ведьмы степенно бродили по ломанным улочкам, заходили в многочисленные лавчонки, а дети носились вокруг, звонко смеясь. Кейго чувствовал себя решительно лишним и чудовищно одиноким.       

— Меня ждёшь? — спросил до боли знакомый хриплый голос; Кейго развернулся и мгновенно кинулся в объятия засмеявшегося Даби, — Тише ты, птичка. Я больше никуда не денусь.       

Он прижал Кейго ещё ближе к себе, обдав жаром своего тела, и нежно поцеловал в лоб. За эти месяцы Даби схуднул и осунулся; сейчас Кейго мог пересчитать его ребра, просто обняв Даби.       

— Похудел, — неодобрительно проворчал он, — Совсем не ел, а?      — Что ты бурчишь как Томура? — фыркнул Даби, опустив голову на плечо Кейго, — Я зелья зубрил до блевоты. Гараки нашел мне учителя тут, в Британии, но надо соответствовать.       

— Ты остаешься тут? — переспросил Кейго; в его сердце забился яркий и отчего-то синий огонёк надежды.       

— Остаюсь, — кивнул Даби, — Я обещал тебе, что вернусь. Я люблю тебя, Кейго Таками.       

Кейго показалось, что его сердце сейчас выпрыгнет из груди. Он сделал шаг назад и посмотрел на Даби, такого привычного и родного, и, не выдержав, притянул его к себе и поцеловал, жарко и настойчиво.       

— Я люблю тебя, — повторил он, смотря прямо в нереальные голубые глаза напротив.       

Он знал, что всё у них будет хорошо — в конце концов, теперь они были вместе.       

И если через пару лет в магическом научном сообществе заговорят о талантливом зельеваре, Даби Таками, то это будет уже совсем другая история.