Как и всегда, моё утро начинается с чашки кофе, приправленной хорошей песней. Это мой ежедневный ритуал: запускаю систему видеонаблюдения, открываю настежь окно, перемалываю кофе, ставлю пластинку — теперь я властелин дома. Сижу с чашкой кофе в руках, просматриваю отснятый за ночь материал, а ветер гуляет по комнате и моим волосам. Музыка играет так громко, что её слышно во дворе, но я всё равно прибавляю звук и подпеваю. Лети, лети, ангел. Рай и Ад в ту ночь объединились только для тебя. Лети, лети. В такие минуты жизнь я люблю намного сильнее. Она — идеальна. Идеальна по моим меркам. У меня есть всё, чего я хочу.

Идеальное утро перетекает в идеальный день. Не забыть про лёгкий перекус, если нет времени на обед. Обязательно прогулка перед ужином. Нельзя ложиться спать на пустой желудок. Так всегда было в детстве, когда за нами присматривала Нэн.

Тогда, помню, я долго лежал без сна по вечерам, а моё воображение рисовало на потолке яркие картины приключений, где главными героями были мы с братом. Я всегда вёл его за собой. В реальности эта роль принадлежала ему, как старшему, так что мне казалось вполне честным, если мы ненадолго поменяемся местами.

Часто мне так и не удавалось узнать, чем всё закончится: я засыпал в процессе, пока мы пробирались сквозь зелёные джунгли или шли по шаткому мосту над горной рекой, извивавшейся на дне пропасти.

В моих комнатах просторно и светло. Больше нет нужды читать с фонариком под одеялом. Джон постоянно говорил, что это портит зрение, хотя не раз, свешиваясь с верхнего яруса кровати, я видел свет, который одеяло приглушало не полностью, и слышал шелест книжных страниц.

Мне не нравилось читать сказки самому. У папы и брата это получалось намного лучше, а их истории всегда заканчивались хорошо.

Наша история закончилась не так.

В ней всё могло бы быть, как в сказке. Красавица-актриса и её муж. Двое чудесных детей. Братья. Они жили в старинном особняке на холме, в доме, что, по слухам, бродившим среди местных суеверных жителей, населяли приведения. Которых никто никогда не видел.

Что ж, теперь его населяют призраки. Призраки прошлого.

Я знаю каждого из них в лицо. Закрываю глаза и улыбаюсь, привычно перелистывая воспоминания, словно картинки в фотоальбоме. Вот мы на пикнике; точнее, тут только мы с Джоном; папа фотографирует. Я не помню этот момент, мне здесь года три. Обожаю рассматривать подобные детские фото, особенно где Джон ещё маленький и без меня. Это слишком любопытно. Хочется оживить каждую фотографию, заглянуть за рамку и узнать, что происходило, когда я ещё не родился.

А вот официальное фото: мама в красивом платье, папа в новом свитере, надевая который он всегда долго ворчал. Это Джон от него такое унаследовал. Помню, сам вечно спрячет галстук где-нибудь под подушкой или матрасом, напялит любимый свитер, а мне в этой дурацкой рубашке ходить! И чёртов воротничок так режет горло. Сущий кошмар. Но я всё это потом сжёг тайком от Билла и Виктории. 

Эти двое не оказались способны понять ни-че-го. Им было неведомо значение свободы. Они не боролись за неё, даже когда их жизням угрожала опасность. Поэтому я о них… ну ладно, ладно. Временами, конечно, искренне скучаю. Но только временами. Потому что в остальное время я скучаю по всем вам.

Мама, папа, Джон. Если бы я только мог всё исправить…

Иногда я жалею, что выжил в тот день. Правда, это случается редко. Не зря я остался жив — именно мне было поручено судьбой отыскать убийцу. Человека, разрушившего жизнь моей семьи. Вот кого я ненавижу больше всего. Он отнял у меня родителей. Просто поднял пистолет и — бах! Ещё раз — выстрел. И ни мамы, ни папы. А Джон… Ведь это не он сделал. Но они даже не стали слушать его! И всё это время я не мог ему помочь, моё ранение было слишком тяжёлым, я был слишком мал, слишком много было удручающих обстоятельств. А когда я пришёл в себя — узнал, что всё уже кончено. У меня не осталось ни родителей, ни брата. А Билл и Виктория…

Может, я и был отчасти глупым, когда рос. Совсем немного. Все малолетки несколько глуповаты. Им не под силу увидеть все взрослые интриги, всю подоплёку жизни. А я тогда ещё меньше всего понимал, кроме одного, самого главного: это всё сделал не Джон. И чем сильнее Билл и Виктория старались убедить меня в обратном, тем больше они прикладывали усилий к тому, чтобы вырастить себе самого лучшего врага в моём лице.

Раньше они действительно казались мне очень крутыми, они не походили на маму с папой, не запрещали мне того, что запрещалось дома, дарили много разных игрушек. Но все эти игрушки… они никогда бы не смогли заменить мне моих родных, каким бы дорогими и чудесными они ни были. И я не мог больше им верить несмотря на наши родственные связи, когда узнал, что они сделали с Джоном.

Они не прошли мою проверку на цену свободы. Поэтому теперь с ними покончено.

Ни одно утро в этом доме не обходится без воспоминаний. Я вообще не могу понять, как они жили здесь все эти годы. И зачем заставляли жить здесь меня. Я был всего лишь маленьким испуганным ребёнком, и все призраки моего прошлого представали передо мной, стоило только закрыть глаза. Но это было лучше, чем жизнь в приюте. Возможно.

Я слышал, там многое запрещали. Мне же всё было разрешено. Например, прятаться ото всех за толстыми стенами и крепкими воротами особняка. Серьёзно. Вы попробуйте просто пройтись по городу, имея такой факт в своей биографии, не то что в школу прийти. Эти переглядывания, шёпот за спиной, бесконечные обсуждения. И каждый не посчитает зазорным посплетничать о моей семье и тыкнуть в меня пальцем. «Эй, смотрите, это же тот самый парень, у которого вырезали всю семью». «И это был его сумасшедший брат». Ненавижу их всех. Они не имели права судить меня и моих близких. Однажды я побил старшеклассника за то, что он что-то такое сказал про Джона. Сами слова точно не помню, но он назвал его убийцей. И хотя этот старшеклассник было явно выше меня и сильнее, он не смог отбиться. Я налетел на него, словно ураган, и взгрел как следует. Так-то! Ха-ха! Нас еле растащили, он рыдал, и лицо у него было измазано кровью. Надеюсь, этот урок он запомнит на всю жизнь.

Потом я притащил его в мой особняк. Он не выжил в числе тех, кому не посчастливилось побывать в первом акте. А ведь мог бы. Если бы внимательно слушал мои уроки. Но он не слушал. Они никогда не слушают, чёрт побери!

Не в силах справиться с эмоциями, я швыряю кружку о стену. Она разбивается, осколки градом осыпают джинсы, а кофе лужицей растекается по полу. Жаль. Мне хотелось допить.

Облокотившись на стол, я пристально вглядываюсь в мониторы. Несносные марионетки, о которых я только что вспоминал, несколько испортили мне настроение. Может, стоит подонимать Джека, чтобы немного отпустило? Но не сейчас, сейчас нужно разобраться с новоприбывшим. Он передо мной, на экране, лежит на кровати в бывшей комнате прислуги. Ух и пришлось же потрудиться, чтобы затащить его на третий этаж. Таскать людей — это вам не ящики с картошкой носить из прихожей для Дженни. Особенно мне. Я не какой-то там силач, обычный человек. Ну, мускулов немного не хватает, но зато мозги варят отлично. А этого парня поймать было не так-то просто, слишком уж увёртливый. Не в прямом смысле, конечно. Выслеживал его долго. Но сейчас он здесь. Лежит на кровати, свернувшись в клубок, мирно посапывает. Как там его? Эдриан Фейзер. Перо. Теперь у второго акта тоже будет своё Перо. Наверное, только из-за этого я его и утащил.

Да сколько можно спать-то? С прошлой ночи сопит в обе дырки. Может, из пожарной системы его полить? Ладно, попробуем. Пары капель должно хватить, а потом… посмотрим по обстоятельствам.

Вода падает ему на щёку, он морщится, но не открывает глаза. Произносит что-то одними губами, не могу разобрать, не вслух. Ещё немного воды заставляет его проснуться окончательно. Доброе утро, Эдриан, жаль, что я не могу с тобой поболтать, пока ты не послушаешь мою кассету.

С нетерпением, покусывая ногти, наблюдаю за тем, как он, приложив ладонь к голове, обводит мутным взглядом комнату. Кажется, ещё не весь в себя пришёл. Ну скорее, скорее! Послушай эту чёртову кассету. Я так хочу, чтобы игра началась!

Но нет, приходится терпеливо ждать, пока он с круглыми от удивления глазами ходит по комнате, пошатываясь, словно пьяный. Неужели я опять не рассчитал дозу? Но главное же, что очнулся. Верно? Так-так, увидел кассету. Вот сейчас… О да, обожаю этот момент. Мой голос на плёнке звучит просто идеально, лучше и быть не может. У них у всех такие лица во время прослушивания. Улыбнитесь на камеру, Эдриан, вас снимают для архива вашего в скором времени любимого и обожаемого Кукловода.

А вот теперь пришла пора и поговорить. Весело — не могу сдержать радость от знакомства с новой марионеткой — тараторю привычный рассказ про испытания и предупреждение про камеры. И главное: ни в коем случае не принимай это всё за розыгрыш. А знаешь, почему? Потому что это всё НЕ розыгрыш. Эдриан-Эдриан, надеюсь, мы с тобой подружимся. Ты мне симпатичен. И кого-то напоминаешь. Наверное, кого-то из первого акта. Там было много шатенов, да и внешность у тебя типичная: не рыжий, не блондин, не длинноволосый красавец. Так что я мог видеть кучу людей, похожих на тебя. 

Да-да, вперёд на кухню. Я впиваюсь глазами в монитор, когда он выходит из комнаты быстрым шагом. И тут же останавливается посередине коридора. Кажется, он не ожидал, что тут будет целый особняк. Парню нужно ещё первый и третий этаж продемонстрировать, он оценит. Краем глаза я замечаю, как Эдриан рванул куда-то из моего поля зрения. Чего это он? Надеется, что дверь открыта? Они иногда так делают, да. Ну хотя бы направление коридора угадал.

Спотыкаясь почти на каждом шагу, он едва не валится с лестницы. Это выглядит слишком забавно, чтобы остаться равнодушным. Прикрывая рот рукой, я продолжаю следить, как он вертится в прихожей, словно волчок, так что забываю, что должен рассказать про замки на дверях, и вспоминаю об этом, только когда он рвётся в сторону гостиной. Ух ты, Эдриан, неужели ты станешь первым, кто не оценит нашу кухню и не познакомится с Дженни в начале своего пути?

Кажется, шипы на ручках его совсем не трогают. Он рвёт дверь на себя, дёргает, смотрит на кровь, стекающую по ладони, наконец вбегает в гостиную. А потом я зажимаю уши, потому что слышу его крик.

Отлично. Ещё один нервный самоубийца. Вечно они так реагируют, будто бы попали в ад наяву. А что в этом страшного? Что?