Хината распахнул глаза. Резко, с почти грубой силой, с которой они едва ли не сами рванулись вперёд, пробивая себе путь наружу через его веки. Он встрепенулся на заскрипевшей под ним простыни и разжал пальцы, впившиеся в край кровати: одно вовремя прерванное движение отделяло его от того, чтобы отпрянуть от постели и метнуться прочь. Но с постелью всё было в порядке. Всё было в порядке и с коттеджем, окружённым тихой прохладной ночью. Нечего суетиться; ему было некуда и неоткуда бежать, потому что, как ни старайся, ноги не могли унести его подальше от того, чего он боялся – того, что притаилось в его собственной голове.

Почему-то лучше Хинате от этого совсем не стало.

Он свесил руку вниз и тихо вдохнул, пытаясь расправить сжавшиеся болезненной судорогой лёгкие. Воздух пах свежестью, моющим средством и совсем немного – медикаментами. Он пах знакомо: спокойствием и безопасностью; жизнью такой, какой она становится тогда, когда ты начинаешь понимать, как собираешься провести её остаток. Этого должно было быть достаточно. Но Хината продолжал лежать, напрягшись каждой мышцей своего тела, и слушать пульс, тяжело колотящийся в висках. Одна половина Хаджиме ненавидела его за это, а вторая... оставалась той, которую он ненавидел.

Он поднялся и осторожными, глухо шлёпающими по полу шагами добрался до ванной. Бесшумно закрыв за собой дверь, он нащупал на стене выключатель.

Взъерошенные, коротко стриженные волосы торчали во все стороны; его собственные прищуренные глаза смотрели на него из зеркала настороженно, почти агрессивно – немного смягчившись, увидев, что это всё ещё он.

Хината открыл кран. Он загребал шипящий поток руками, пытаясь смыть с себя что-то гораздо глубже, чем просто липкую плёнку пота, покрывшую его лицо. Ледяная вода пробрала руки до костей, и теперь он мог хотя бы убедить себя в том, что трясётся от холода; что в нём больше не было ничего, способного заставить его тело содрогаться. Ничего, с чем он не знал, как совладать.

Выключив воду, он несколько минут стоял в полной тишине, в слепящем белом свете лампочки, уставившись на неподвижную фигуру перед ним.

Он чувствовал себя почти обманутым. Он всего-то потерял бдительность; ему так хотелось потерять её после всех этих дней, просто опустив голову на подушку и утонув в ней; дать своему неподъёмному телу безвольно дрейфовать, как лодке, в хотя бы паре блаженных тихих часов, которые он мог позволить себе не существовать. Говорят, самый сладкий и крепкий сон ждёт каждого под землёй, но ему хотелось сначала как следует поискать на поверхности. Он решил пока не терять надежду.

Приоткрыв дверь одной рукой и погасив свет другой, Хината вышел обратно в комнату. Ослеплённые лампой глаза застилала непроглядная чернота; он медленно и осторожно, рассекая руками воздух, по памяти добрался до кровати. Он прилёг с краю, напряжённо и недоверчиво, с мыслями, оставшимися где-то посреди его короткого пути и рвущимися прочь как можно дальше этого места.

Он был слишком на взводе, чтобы зашептавший за его спиной голос застал его врасплох; но тот будто сделал его самого чуть более осязаемым.

— Хината-кун, всё в порядке?

Сиплый и немного сонный, он звучал всё же недостаточно сонно; мысль о том, как долго за ним уже могли наблюдать в этот не самый лучший для Хинаты момент, эхом прокатилась по телу и неприятно заёрзала в животе. Несмотря на то, что это сделало бы только хуже, он заглянул себе через плечо.

Комаэда лежал лицом к нему. Хаджиме не мог разглядеть в темноте и не мог сказать с уверенностью, что его глаза были вообще открыты, но в то же время он видел и ощущал это чем-то большим, чем просто собственными глазами; он просто знал.

— М-м-м, да, в полном, извини, – неубедительно пробормотал он и повернулся обратно. — Всё нормально, спи, – почти нервно добавил он через некоторое время, продолжая чувствовать на себе взгляд затылком.

Хината хотел замять это до того, как чувство тревоги и стыда одолеет его и вытолкнет из кровати. Он начал думать о том, что, возможно, встать и уйти в свой коттедж – самое лучшее решение из всех, что ему доводилось принимать в жизни. Не то чтобы Комаэде действительно что-то угрожало. Он остался с ним на ночь скорее для собственного успокоения, как сделал бы хороший личный врач, коим он и стал для Нагито с некоторых пор, пусть даже никогда не заканчивал медицинский. Каким-то образом он знал, что делать; знал, как это делать; знал если не сегодня – то завтра. Верилось Хинате в это или нет, но собственным мозгом и собственными руками он делал что-то, и теперь Комаэда совершенно точно не собирался умирать и ему действительно становилось лучше.

Но он пока не мог позволить себе расслабиться. После случившегося с ними всеми, настоящая борьба только начиналась, их общая война и личные битвы, и это был один из его фронтов, на котором Хината не мог позволить себе поражение, даже если ему всё ещё кажется, что отправили его туда по ошибке.

Когда-то он бы ни за что не смог уснуть в одной комнате с Комаэдой, но сейчас он мечтал о том, чтобы эта строптивая ночь просто далась ему целиком легко и спокойно, без снов. Без напоминаний о том, что он может исцелить кого угодно, кроме себя.

— У тебя проблемы со сном? – произнёс Комаэда.

— Я могу уйти к себе, если мешаю, – ответил Хината, поздно вспомнив о том, что он мог бы просто сказать "нет". Начав сомневаться, он уже проиграл.

— Нет, совсем нет. Но, может, я могу помочь.

Хината не сразу вспомнил слова и выбрал из них подходящее для того, чтобы ответить.

— Как?

— Когда что-то тревожит или снятся кошмары – делиться с кем-нибудь обычно помогает. Ты сам всегда выслушиваешь меня, – напомнил он.

— Это другое, – возразил Хината устало. — Это ни к чему тебя не обязывает.

— Я не вижу никакой разницы.

Споры с Комаэдой требовали немалого запаса энергии, твёрдой уверенности в своей позиции и искреннего желания идти до самого конца. Когда Хаджиме не находил в себе достаточно ни того ни другого ни третьего, он предпочитал считать, что не сдаётся отчаянию, а совершает стратегическое отступление.

Он издал тяжёлый вздох и перевернулся на другой бок.

— Мне снилось, что я открываю глаза в капсуле, как тогда. Вокруг только этот неоновый свет, гул, как в холодильнике, и чернота за стеклом. И почему-то оно не поднимается. Я упираюсь в него руками, и там ужасно тесно: гораздо теснее, чем должно быть.

Слабое сияние ночного неба, пробивавшееся в комнату, отражалось в глазах Комаэды, который следил за ним почти не моргая.

— И тут за стеклом возникает лицо, его лицо. Он стоит и смотрит прямо на меня, и мне наоборот хочется вжаться обратно, как можно дальше, и на меня уже давит с обеих сторон так, что не пошевельнуться и я вообще едва могу дышать, а он всё как будто медленно приближается, и я просто... Я просто хочу, чтобы кто-то из нас исчез. Даже если это буду я.

Ему хочется сказать о том, как клокочет и сжимает его грудь изнутри беззвучный крик; о том, как он начинает колотить коленями об крышку и ему кажется, что постепенно об покрывшееся красными разводами стекло стачиваются его кости; что даже через него чёрные волосы каким-то образом обвивают его шею, застилают и режут острыми нитями глаза.

Хината замолкает, с трудом подняв взгляд на Комаэду.

— И часто тебе снится этот сон?

Он не был готов говорить об этом. Если бы был, то осторожнее выбирал бы слова – он позаботился бы о том, чтобы его рассказ (словно о том, что до сих пор стоит у него перед глазами и было там всегда) не звучал настолько драматично и не был настолько правдив.

— Время от времени, – ответил Хината коротко. — Мне редко раньше снились кошмары, и я никогда на них не зацикливался, – сбивчиво добавил он... оправдываясь? Каждое слово, вырывавшееся наружу, казалось ему чрезвычайно лишним. Это был стыд, причем что-то очень похожее на испанский стыд, хоть и тем, за кого ему было стыдно, и оставался он сам, — и сейчас не хочу, просто... Это напоминает о нём.

— Значит, ты боишься Камукуру-куна... или что-то вроде того?

— Я не боюсь его, мне нет до него никакого дела, – возразил Хината, но едва не вздрогнул, когда Комаэда так легко произнёс вслух его имя. — Он жуткий тип, но главная проблема не в нём самом, а в том, что он... что он – это я.

Комаэда странно дёрнул головой в ответ, но дал ему продолжить.

— Я, вроде как, не чувствую ничего странного или необычного. У меня остались мои воспоминания, и я – это я... но многое изменилось. Как мне узнать, какая часть меня теперь – это на самом деле он? Я буквально вижу на своём лице половину него каждый раз, когда смотрю в зеркало, — Хината невольно потянулся рукой к левому глазу, но тут же отдёрнул её, как от зашипевшей змеи. — Но если нет, если здесь сейчас только я, то это только ещё больше пугает. Кто знает, когда он решит напомнить о себе. Может, я последнюю ночь засыпаю, будучи Хинатой Хаджиме, и то – только по счастливой случайности. Это настолько выматывает, что иногда я думаю: пусть он и правда вернётся, и я это почувствую, пусть даже он в следующий момент вышвырнет меня из моей же головы, только бы... только бы хоть что-то наконец знать наверняка.

Хината умолк, громко выдохнув и продолжая сбивчиво дышать под быстрые, частые удары сердца в груди, которое... почему оно вообще должно было так колотиться? Он лежал на кровати не двигаясь, стрелки часов сходились где-то у трёх, за окном вдалеке шумел океан, но разумом он по меньшей мере бежал без оглядки по пылающему, извергающемуся взрывами минному полю.

— Почему ты думаешь, что он попытался бы "вышвырнуть тебя"? И почему тебе так претит мысль быть с ним одним?

— Я помню его, я помню то, как был им, тоже. Он мне не нравится. Я не хочу быть им снова.

— Но дело не в том, что ты можешь быть им, а то, что он – это ты, – осторожно напомнил Комаэда. — Та часть тебя, которая, возможно, никогда не должна была появиться... но это случилось, и принесло как хорошее, так и плохое. Тебе нелегко пришлось, но сейчас всё налаживается. Ты больше, чем просто часть тебя самого. Ты имеешь над ним больше влияния, чем он над тобой. Тебе просто нужно относиться к этому с ответственностью. Если хочешь знать моё мнение, я вижу перед собой, безусловно, Хинату Хаджиме... который, увы, никогда не сможет стереть тот факт, что он – Камукура Изуру тоже. Но из вас получился неплохой дуэт.

Хината застыл, не имея ни малейшего понятия о том, какие слова, а то и целые предложения из них он мог подобрать, чтобы ответить. Даже просто переварить неожиданный монолог Комаэды далось ему не сразу.

— ... Мне это понимать как что-то, от чего я должен испытать облегчение? – в конце концов осилил он.

— Да, примерно так.

— Ладно, я доверюсь тебе.

Раньше ему казалось, что они с Комаэдой просто не созданы для общения друг с другом. Хината часто не мог понять, как бы ни пытался, что тот хочет ему сказать; иногда у него складывалось впечатление, что Нагито говорит совсем невпопад, иногда – что сам Хината, наверное, отвечает совсем не то, о чём был его вопрос. Бессмысленные и нелепые, почти неловкие разговоры. Но каким-то образом они продолжались, поддерживаемые ими обоими. Почему-то даже когда его внутренний здравый смысл протестовал против того, чтобы Хината имел с Комаэдой какие бы то ни было дела, их продолжало сталкивать необъяснимое и неумолимое притяжение.

Теперь у Хаджиме больше не было никаких причин ему противиться. Ему не кривило лицо называть Комаэду другом, и он доверял ему, может, даже больше, чем хотел себе в этом признаваться.

— Это, конечно, в первую очередь наша вина, но мы пережили много дерьма. И даже выбравшись из него, сразу угодили в другое. Иногда про симуляцию мне тоже снятся не очень приятные сны, – протянул он.

— Например?

— Мне снится, что я убиваю кого-нибудь. Причём в этом нет никакой логики, я даже не знаю как и зачем. Часто это кто-то из девочек. Один раз я помню, как стоял с окровавленной битой посреди домика на пляже. Но в основном такие сны о том, как уже после я начинаю в панике заметать следы и думать о том, что ждёт меня на суде. Это странно, как будто я вообще тогда хоть раз думал о том, чтобы убить кого-нибудь, – усмехнулся он криво и невесело.

— Хоть один из них был со мной? – спросил Комаэда.

— Нет, что удивительно, тебя я в них не убивал ни разу, – медленно протянул Хината едва ли не с сомнением то, что формально всё же было правдой. Но то, в какую глубь неприятных воспоминаний тянулась эта правда, кольнуло его сильным желанием поскорее сменить тему.

— Это правда, что у нас были не самые весёлые каникулы на этом острове до того, как мы на самом деле на нём очнулись, – произнёс Комаэда. — Хоть всё и было не по-настоящему, но оно было, пусть и не совсем здесь, но память не очень-то улавливает разницу, это точно. Я видел, как Миода-сан нарочно не смотрит в сторону клуба, когда проходит мимо. Ханамура-кун всё ещё меня избегает. И после заката снаружи особенно никто не гуляет.

— Ого. А ты... наблюдателен, – выдавил Хаджиме и тут же почувствовал себя как-то глупо. Да, Хината Хаджиме, ты мог бы ровно с тем же успехом на одном из судов сказать, что жертву убил убийца, подумал он.

— Старые привычки, – беспечно ответил Комаэда. — Я привык больше наблюдать за людьми, чем с ними разговаривать. Но вряд ли кто-то из них сказал бы мне об этом, верно?

То, что Комаэда произнёс следом, раньше заставило бы Хинату отодвинуться от него во фрустрации, но здесь и сейчас он мог лишь согласиться с тем, что звучало это немного жестоко, но реалистично.

— Это правда, что мы в основном всё уладили друг с другом, но только не с самими самой. Пройдёт ещё много времени, прежде чем мы перестанем просыпаться по ночам от кошмаров и видеть трупы в морских пейзажах.

На этом, похоже, не осталось ничего, что ему ещё хотелось сказать, а Хинате, лишь слабо кивнувшему, нечего было ответить. Они пролежали так молча ещё какое-то время.

Он вдруг обмяк совершенно без сил, осознав только теперь, насколько изнурительным может быть разговор о ночных кошмарах, страхах и смерти в четвертом часу ночи, но ему было почти хорошо.

— Теперь тебе лучше?

— А, эм, да... – встрепенулся Хината. Он собрал в себе остатки воли – предпочитая не задумываться о том, откуда взялось странное ускорившее его смущение, – чтобы перевернуться обратно лицом к противоположной стене. — Спасибо. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Хината-кун.

Услышав собственное имя, Хаджиме окончательно почувствовал себя в безопасности.

***

Возможно, Хинату разбудил мягкий хлопок, с которым воздух проскользнул между проёмом и закрывшейся дверью. А может, он открыл глаза только через час-другой после этого. Так или иначе, когда он перекатился на середину опустевшей постели, жмурясь под падающими на лицо лучами солнца, ни топота лёгких шагов, ни шума воды в ванной – не было ничего, что наполнило бы коттедж утром по-настоящему. Для Хаджиме это ощущалось скорее как тяжёлое, вымученное возвращение из комы: истощённый и вросший одеревеневшим телом в кровать под ним, он пытался заставить свой мозг работать в этой реальности.

Когда он выбрался наружу, его ноги переставляло зудевшее в них нервное напряжение, то самое, с которым Хината в последнее время вскакивал с постели с восходом солнца и так, словно ничего на самом деле не отделяло предыдущий день от наступившего, возвращался в необъятный хаос Джаббервока, который они все старались разгрести и укротить.

Сегодня его несла до отеля скорее мышечная память. Привычка. Он чувствовал себя отвратительно, но уже бог знает какое утро подряд – и, возможно, единственной совершённой им в этот раз ошибкой, составлявшей разницу, было то, что он позволил себе проспать больше четырёх-пяти часов и это напомнило его телу, что именно столько он обычно должен был спать. Но в большой перспективе, это не имело никакого значения.

Он остановился и озадаченно уставился на спину Миоды.

Хината привык не задавать себе напрасно слишком много вопросов о том, что касалось Ибуки, но поза, в которой он застал её, проходя мимо бассейна, и правда была озадачивающей: опустившись на колени перед одним из немногочисленных отремонтированных ими совсем недавно лежаков, верхней половиной тела она налегла на него... нет, скорее, всё, что было ниже её поясницы, безвольно свисало с лежака, почти распластавшись по земле. Уронив голову между согнутых в локтях рук, она лежала лицом вниз, не подавая никаких признаков жизни, пока Хината не окликнул её.

— М-Миода?

Тихие протяжные звуки, больше всего похожие на хныканье, раздались в ответ. Теперь Хината уже не мог не таращиться на неё с нескрываемым беспокойством и, всё же, чем-то вроде недоверия: что его глаза видят что-то не то, уши слышат что-то не то, он понял что-то не так или, на худой конец, перед ним была вовсе не Миода, или в столь ранний час она просто ещё не успела осознать, что она Миода Ибуки.

— Ско-олько это ещё будет продолжаться? – она оторвала голову от лежака и обернулась, посмотрев на Хинату так, словно только что он оскорбил её до глубины души, должно быть, просто своим появлением или оно угнетало её настолько, что какой-то другой реакции ожидать от неё было бы не менее угнетающе и кощунственно. Её голос прорезался, будто кто-то плавно, но быстро выкрутил громкость, из хныканья в отчаянный рык. Это звучало уже гораздо больше похоже на Ибуки. Но не обнадёживало.

— Что именно?

— Клянусь, я не сдвинусь с этого места ни на сантиметр, – вместо ответа протянула девушка, позволив своей голове упасть обратно. — Мне нужны летние каникулы. Срочно. Ленивое, праздное, восхитительное ничегонеделанье на золотом берегу. Но мы и так на острове. И это какая-то пытка, а не тропический рай. Пляжные каникулы теперь навсегда испорчены, ты понимаешь это, Хаджиме-чан?

Хинате пришлось несколько раз обдумать каждое произнесённое ей предложение, чтобы начать отдалённо подозревать, к чему была вся эта тирада и почему Миода выглядит так, будто если каким-нибудь магическим трюком её перенести прямо на золотой берег, о котором она говорила, она так и останется лежать на песке не шелохнувшись, меланхолично пуская пузыри в накатывающих волнах.

— Эм... мы могли бы поговорить об этом по пути до ресторана, – попытался взбодрить её Хаджиме, но та лишь страдальчески замычала в ответ.

— Ибуки шла туда, но потом поняла, что всё бессмысленно.

При всём своём беспокойстве, Хината действительно не знал и, возможно, просто сам был не в том состоянии, чтобы что-то сделать с этим.

— М-м-м, ладно, тогда увидимся внутри позже, если ты передумаешь? – озабоченно сдвинув брови, он продолжал косить глаза в её сторону до самого порога отеля.

Переступив его и поднявшись на второй этаж – туда, где располагался ресторан, – он обнаружил, что примерно половина нынешних жителей Джаббервока уже стеклась на завтрак. Столы, накрытые Ханамурой, ждали их с первого и до последнего посетителя.

Но что-то встревожило Хинату сразу же, как только он вошёл и, немного замедлившись, направился через зал к основному сборищу. Здесь было слишком тихо: слишком мало звуков, чтобы поверить, что издавала их действительно компания из человек десяти. Никто никак не реагировал на его появление, пока Хината сам не выпалил приветствие, нарочито повысив голос.

— Доброе утро, – он машинально повернулся к столику, за которым сидел Комаэда. И Комаэда оказался единственным, кто как следует поприветствовал его в ответ: сидевший по соседству Сода, безвольно откинувшийся на спинку стула, громко вздохнул и затих; Кузурю молча сделал короткий жест рукой, остальные в лучшем случае что-то пробормотали себе под нос.

Судя по всему, Комаэда остался также единственным, кто вообще нашёл это утро добрым.

Погрузившись в тяжёлые и спутанные мысли, Хината, несмотря ни на что, решил не откладывать то, зачем сюда пришёл. В привычном темпе опустошая содержимое тарелки – и игнорируя слабые спазмы в ноющем от неуютной, практически мрачной атмосферы желудке, – Хаджиме наблюдал и выжидал. Это была проблема. А проблем ему в последнее время хватало с лихвой. Допивая кофе, он давал ей время и последние крупицы своей надежды на то, что она как-нибудь разрешится сама собой – не слабость, не наивность, но вполне объяснимая реакция очень уставшего человека.

К тому моменту, как на дне его кружки остался неровный след терракотового градиента – единственное, что Хината мог себе нагадать по этому большому, совершенно ничего не напоминающему пятну, был такой же очередной ничем не примечательный день впереди, – людей вокруг прибавилось, но ничего, казалось, практически не изменилось. О дресскоде этой вечеринки в виде понурых лиц и тихих, очень вымученных разговоров всех оповестили заранее, кроме – почему-то – него. В ресторане наконец появилась Миода, черепашьим для неё шагом волочась за Соней. Последняя, хоть и держала спину идеально прямо, с достоинством выстукивая каблуками по деревянному полу, выглядела так, будто этот фасад стоил ей последних моральных сил; и то, как быстро Хината это понял, взглянув на неё, и согласился с собой, что это не что-то, что он придумал себе сам, не на шутку его встревожило.

Он даже попытался вспомнить, что такого он мог сказать или сделать накануне, чтобы заработать всеобщее – ну, может быть, за вычетом Комаэды, хотя то, что тот с ним заговорил, было по его опыту совсем не гарантией, что он не держит на него никаких обид – презрение. У него было минимум причин думать, что всё обстояло именно так, но когда он наконец решился заговорить в толпу, то сделал это осторожно и почти виновато:

— Какие планы на сегодня?

Это был всего лишь вопрос, задававший тон каждого их утра на протяжении последних нескольких недель – или, скорее, сам ответ на него, который они так или иначе давали друг другу. Но в этот раз ни в одном из лиц, повернувшихся к нему, Хината не нашёл отклика. Он посмотрел на Тогами – того, чей голос он всё это время ждал услышать, как нечто само собой разумеющееся. Но даже Бьякуя, вместо того, чтобы уже напомнить всем об их обязанностях или начать раздавать новые поручения, задумчиво смотрел на Хинату в ответ, размышляя о чём-то гораздо дольше, чем ему обычно для этого требовалось... и, на вид, гораздо менее охотно.

— Напомните мне, кто на чём остановился вчера, – в конце концов изрёк он. — Я знаю только, что мы наконец закончили с мостом на последний остров...

— Так может, это неплохой момент для того, что наконец немного... отдохнуть? – вмешалась Соня в столь медленно набиравшее высоту обсуждение, резко уронив его в штопор. Она произнесла это почти болезненно дипломатично и на грани спокойствия, за которым от Хинаты не смогло укрыться то, что это предложение значило для неё гораздо больше, чем это было прилично показывать.

И это была Соня: которая никогда не жаловалась ни на объём свалившейся и на неё в том числе работы, ни на то, как вся эта работа не подобала принцессе; она была одной из тех, кто старался стать заразительным примером и держать их дух на плаву. Ужасный звук, с которым её выдержка трещала по швам, наконец вернул Хинату в реальность. Он ещё раз оглядел их всех, чтобы понять, что за столько времени должен был уже наступить чей угодно лимит. Ему не нужно было обладать талантом телепатии, чтобы увидеть и почувствовать вибрации, с которыми слова Сони зарезонировали с мыслями всех его одноклассников. Миода, словно только и ожидая команды, рухнула лицом в стол и выдохнула с облегчением. Лицо Тогами смягчилось, будто он был рад, что кто-то, кто был не им, наконец озвучил это.

Что-то важное снова произошло без его участия, и Хинате стало не по себе. Его тело и дух были где-то среди остальных, полностью разделяя их страдание, но сам Хината Хаджиме не мог принять так же быстро что-то настолько радикальное, как день-два необходимого отдыха. По крайней мере, он не мог смириться, как быстро и единогласно, даже не дав ему шанса высказаться обо всех "но", которые уже жужжали в его голове, это решение оказалось принято.

Они сделали многое. Их совместными усилиями разорённый и недружелюбный Джаббервок превратился в место, где можно было не только выживать, но и жить неплохую жизнь, попивая тропический коктейль у сияющего неоновым голубым светом дорогих отелей бассейна, если бы только у них до сих пор был хоть один шанс это сделать. Они как будто приводили в порядок огромный дом, врученный им в качестве наследства на добрую сотню лет позже того, как этот дом уже умер: спустя месяц изничтожающего труда, в спальнях было не страшно засыпать и даже просыпаться, на кухне пахло подгоревшими тостами, но пыль жила своей жизнью в дальней комнате в конце коридора, ключ от которой они не могли найти; на чердаке ждал своего позднего часа неразобранный бесполезный хлам; скелет щёлкал зубами в том шкафу, который никто не решался открыть первым. Как бы они ни украшали подоконники цветами, этот дом станет полностью их только тогда, когда они вынут его оттуда.

Они сделали многое, но слишком многое ещё не сделали. Запертая комната тревожила Хинату настолько, насколько это делало его Хинатой, который мог игнорировать собственную усталость так, словно сам остров, каждая их забота и проблема, связанная с ним, имели абсолютную, первостепенную значимость.

— Но у нас ещё полно работы.

Он не хотел спорить, но просто не мог не вставить своё слово.

— И что? – выпалила Саёнджи. — Её каждый день полно. Мы делаем то, делаем сё, этот постоянный стук, грязь, насекомые, споры этих идиотов, уже руки и ноги отваливаются, а голова гудит, но её не становится меньше.

Девушка была права. Возможно, у них уйдут годы на то, чтобы приручить Джаббервок полностью; скорее всего, именно столько. Как бы сильно Хинате ни хотелось решить эту проблему как можно скорее, это было всё равно что торопиться прожить всю свою жизнь за один день. И он с трудом мог в это поверить, но, имея на руках лишь собственную неумолимую память в качестве свидетеля, за все эти два месяца он по-настоящему отдыхал, кажется, только на том корабле, на котором они возвращались сюда.

Плечи Хаджиме рухнули; тот тяжело выдохнул, без слов признавая поражение.

— Никто не умрёт, если мы ненадолго остановимся перевести дух, – подытожил Комаэда этот невыразительный и безвкусный, как недосоленный суп, спор.

— Да, скорее кто-нибудь умрёт, если мы этого не сделаем, – поддакнул Сода.

— Обязательно было поддерживать его очередной комментарий про смерть? – буркнула Хиёко.

Хината промолчал, но про себя согласился с ней вновь. Хотя смысл сказанного был верным, им всем ещё требовалось время на то, чтобы некоторые темы в их разговорах перестали пробуждать слишком неоднозначные чувства и реакции...

Никто не умрёт, если они просто решат спокойно и приятно провести время. Зачем-то Хината повторил это у себя в голове ещё раз, пробуя мысль на вкус...

Это был вкус идеи.

— Но кстати, мой вопрос всё ещё в силе, – медленно протянул он.

— В смысле? Мы же, вроде, решили, что отдыхаем сегодня, – переспросила Овари.

— Отдыхать можно по-разному.

— А у тебя есть какие-то предложения?

Внимание каждого вперилось в Хинату, как прицел винтовки. Обычно он не чувствовал себя так, он хорошо ладил с одноклассниками – пусть и одноклассниками его они никогда не были, но то, что сейчас по обоюдному согласию он называл их именно так, уже значило что-то? – и пусть порой на него накатывало почти неверие, что все эти замечательные люди так тепло и искренне относились к нему, среди них он наконец нашёл себя на месте. Но сейчас он почти пожалел обо всём. У него не было времени даже как следует обдумать то, что цепочкой странных ассоциаций протянулось от слов Комаэды к тому, что они имели на руках сейчас, а теперь ему нужно было как-то сформулировать это так, чтобы пятнадцать совершенно разных людей поняли его и не покрутили пальцем у виска.

— Ну... Я подумал, что мы могли бы устроить вечеринку.

— Без обид, но я лучше полежу в коттедже, уставившись в потолок, – тут же отозвался Сода.

— Нам необязательно гулять весь день и всю ночь, – Хината возразил, но примирительным тоном. — И, конечно, тех, кто не хочет в этом участвовать, я заставлять не собираюсь, но было бы круто, если бы могли просто собраться и расслабиться все вместе.

— Мы все сейчас здесь, столы ломятся от еды, и мы, вроде как, не слишком напряжены – чем это уже не вечеринка? – беспечно протянул Комаэда.

Хината покосился на него, изо всех сил стараясь удержать в себе все те невнятные, но очевидно выражающие его негодование звуки, и едва не задохнулся ими. На мгновение, которое ушло у него на то, чтобы взять себя в руки, Хаджиме отбросило обратно за деревянную трибуну, за которую он мечтал не возвращаться больше никогда, но забыть уже не надеялся – если всё получится, то сегодняшний день будет совсем не для того, чтобы забывать, пришлось ему напомнить себе. "Тебе правда нужно вести себя так время от времени, да?" – думал Хината, пытаясь найти ответ в непоколебимо вопросительном лице Нагито. "Ты прекрасно, чёрт тебя побери, знаешь, что происходит".

— Этого недостаточно для вечеринки, – пришла ему на помощь Миода, которая заметно воспряла духом с тех пор, как они решительно отмели в сторону всё, что касалось тяжёлого труда, на ближайшее время. — Конечно, превратить сходу в вечеринку любое место, куда ты пришёл – это высший пилотаж, но вы тут явно с этим так просто не справитесь, поэтому нам нужна вечеринка, на которую все придут уже зная, что это вечеринка. И она точно должна быть не там же, где мы по три раза собираемся каждый день!

— Вот-вот, – вмешался Ханамура, — вы оскорбляете меня, если всерьёз думаете, что сегодняшнее обычное меню – это мой предел!

— Тогда вечеринка у бассейна? – тут же предложила Акане.

— Лежаков не хватит и на половину из нас, – заметил Нидай. Никто не решился бы произнести это вслух, но на самого Некомару одного лежака не хватило бы точно.

— Опять же, я всего лишь предлагаю, – продолжал Хината, — но мы могли бы потратить полдня и вместе привести в порядок второе здание отеля, и устроить всё там...

— А, ну ладно, это тоже не... постой, у меня какое-то странное чувство, – Овари задумчиво нахмурилась.

— У меня тоже, – немного помрачневший голос Соды был, кажется, к разгадке на шаг ближе.

— Оно называется дежавю, – резко заключил Кузурю. — Хината, давай выкладывай, что у тебя на уме.

Хаджиме криво улыбнулся, пытаясь этой гримасой защититься от того, как некоторые уже были во всей готовности понять его неправильно.

— Послушайте, я знаю, что это неожиданно и, возможно, не то, о чём вы хотите сейчас говорить, но... Мне кажется, всем пошло бы на пользу, если бы о некоторых вещах мы говорить всё-таки не избегали, а ну... попытались бы посмотреть на них с другой стороны? Или придать им какой-нибудь новый смысл? – какими же дурацкими все эти слова звучали у него в ушах, и Хаджиме совсем не помогло, когда Миода громко присвистнула:

— О, хоть он и пытался спорить, но, похоже, Хаджиме-чан перетрудился побольше некоторых из нас.

— Н-Но Хината-сан, к-кажется, хочет сказать нам что-то, что правда считает очень важным, – неожиданно подала голос Цумики.

Ибуки разочарованно вздохнула, словно только что посреди превесёлой пижамной вечеринки в её комнату зашли родители и напомнили сколько времени.

Хаджиме уже практически хотелось сдаться и притвориться, что нет, он вовсе ничего не хотел сказать, но это было слишком сложно сделать при пятнадцати свидетелях, каким бы огромным соблазном ни придавливало сверху его почти обессилевший дух.

Поэтому он собрал по оставшимся немногим кусочкам чувство собственного достоинства и закончил без всякого энтузиазма, но зато просто и чётко:

— Мы все помним, чем это в прошлый раз закончилось, но мы можем попробовать "переписать" это воспоминание. И устроить в этом чёртовом месте такую вечеринку, которая пройдёт и закончится хорошо.

Первые реакции оказались не очень приветливыми, но стоило Хинате закончить его мысль – в воздухе повеяло замешательством, сомнением, уязвимой растерянностью... но эта была хорошая растерянность. Она значила, что сама суть его слов была услышана и задела именно те струны, которая должна была.

Лишь Митарай никак не мог поймать общего настроения и вписаться в картину. С самого начала этого обсуждения он нерешительно озирался по сторонам, пытаясь найти ответы на свои многочисленные вопросы лишь в чужих лицах и – ещё более тщетно – в самом себе, и только когда у него не осталось никакой надежды на то, что те придут к нему сами, он подал голос:

— О чём вы? Что... и как в прошлый раз кончилось?

Кто-то закашлялся. Хината ощущал почти физически, как мгновенно опасно натянулось и закаменело общее настроение.

Это было их общей тайной – не тем, что стоит и имеет какой-то смысл держать в секрете, но слишком личным откровением, чтобы язык так легко поворачивался говорить о нём громко. Они подозревали друг друга, они убивали друг друга, казнили и хоронили, в крови были их ноги и руки. Митарай не был с ними в программе. Его не было с ними и до этого, когда они жгли за собой вместе с мостами целый мир. Даже тогда, когда им всё это ещё и не снилось. И хотя они были готовы принять его теперь, никто и ничего не мог поделать с тем, что кое-чего ему – к счастью или к сожалению – не понять уже никогда. Без него, они вместе прошли через саму смерть. В смерти было что-то интимное. Болезненная, трагичная близость, не сравнимая ни с чем.

Убедившись, что никто больше не рвётся взять на себя инициативу и роль рассказчика, Хината неохотно начал:

— Когда мы были в виртуальном мире, где нас заставили убивать друг друга... в общем, в самом начале Тогами устроил вечеринку, чтобы все были на виду и чтобы так предотвратить возможное убийство. Но именно им она и закончилась.

Хаджиме практически видел, как кровь отхлынула от его лица, не говоря о глазах, которые воззрились на него не с ужасом, – они все, даже Митарай, пережили слишком многое, чтобы пугаться слова "убийство" – но в нервозной растерянности. Хината мог выдохнуть: подробности ему явно не были нужны.

— Что угодно звучит лучше, чем очередной день распиливания сраных досок, так что я за, – Кузурю неожиданным, решительным движением вскинул руку вверх и воскликнул резко, так, что у других были все причины усомниться в том, стоит ли им высказывать мнение, отличное от его. — К тому же, в прошлый раз я всё пропустил.

— Одну минуту, – возразила сразу же вслед за ним Коизуми (одна из немногих, у кого было достаточно духа возразить), — вам не кажется, что стоит сначала спросить тех, кого это в наибольшей степени касается?

Присутствие Тогами всё это время чувствовалось тяжестью, как тень от надвигающейся на берег огромной приливной волны, и в конце концов вылилось в слова, твёрдые и серьёзные:

— Это будет реванш.

Ханамура, напротив, до сих пор успешно делал вид, что причастен к происходящему не больше, чем большинство остальных, а может, даже меньше. Но направленные на него взгляды, в споре с которыми он бы точно не выстоял, выбили на лбу повара несколько капель пота и заставили его глаза беспомощно забегать.

— Я-я н-не вижу никаких причин, чтобы этого не делать? – выдавил он.

Молчаливое согласие потихоньку заполняло всеобщие мысли, насколько Хината мог судить по спавшему напряжению. Но стоило атмосфере стать хоть немного легче, как требовательный возглас Саёнджи пронзил его разрядом тока:

— Эй, вы так и будете делать вид, что мы это уладили? Если вы забыли, то у нас всё ещё есть тот, кто был к этому причастен даже больше, чем этот извращенец.

Хината ненавидел себя за то – пусть даже Хиёко уже многозначительно косилась на того, – как мгновенно повернул голову в сторону Комаэды, на треклятую секунду раньше, чем осознал, что ему совсем не нравится, какой оборот приняло обсуждение с этим замечанием... само замечание Саёнджи не нравилось каждому сантиметру его души, но если подумать: что с ним вообще было не так? Лишь то, что она сделала это, как Саёнджи, но в остальном – ни один из них, ни Хината, ни сам Комаэда не могли ничего изменить в том, что когда-то было сделано и за что, возможно, стоя на пороге перед захлопнувшейся дверью в рай, оправдаться не выйдет уже ничем.

Тошнотворно заслуженно, что Хината должен и практически готов был принять, но что-то всё равно неприятно сжалось внутри, и он почти уязвленно выплюнул:

— И о чём, по-твоему, мы должны его спросить? "Извини, Комаэда, но мы должны убедиться, что ты не сделаешь снова ничего глупого и опасного"?

— О, это справедливый вопрос, но в этот раз у меня правда нет причин всё портить, – лицо Комаэды задумчиво вытянулось, не выдавая ни следа обиды или негодования, словно в этом и правда не было ничего такого, и Хината с усталой досадой подумал, что, возможно, его безрассудная попытка вступиться за парня сделала всё только хуже.

— Тебе не стоит так легкомысленно соглашаться со всем, что о тебе... – начал он, бормоча себе под нос, но уже окончательно потерял шанс сказать в этом споре что-то путное. Но и это возымело достаточно эффекта, который никто не просил.

— Я не права или что?! – взвилась Саёнджи.

— Давайте здесь и сейчас закроем эту тему, – вмешалась Соня. — Мы можем обсудить всё, что касается нашего прошлого, когда все будут спокойны, не такими уставшими, как сейчас, и не тогда, когда мы пытаемся обсудить совсем другое.

Принцесса редко вступала в споры, когда действительно начинало пахнуть жареным, и уж тем более она не обрушивалась на них немилосердно отрезвляющим ведром ледяной воды, но именно поэтому это возымело фантастический эффект. Хината, чей язык ещё бессильно, но настойчиво трепетал у него во рту, онемел и без боя сдался заполнившей его мысли тревожной, но непосильно убедительной пустоте. Пронизывающий взгляд Хиёко сделал несколько выстрелов в направлении Сони, но ни один из них не достиг цели, и она насупленно притихла.

Коизуми потерянно озиралась, чтобы в итоге найти ближайшую стену самым безопасным объектом наблюдения в данный момент.

— Я уверена, что никто никого не хотел задеть, – тихо протянула она.

— Кто вообще сказал, что я кого-то в чём-то подозреваю или обвиняю, я просто напомнила факт, – пробубнила Саёнджи, скрестив руки на груди и спрятав кисти в рукава, но вздёрнутые плечи выдавали напряжение, из которого состояла вся её поза.

За туго стиснутыми губами и слегка надувшимися щёками гудела обида, но Хината не был уверен, действительно ли сама Хиёко перед ним чувствовала себя только лишь жертвой.

Но, к его облегчению, – Хаджиме был в шаге от того, чтобы начать жалеть, что полез голыми руками в этот пчелиный улей – красноречивее всякого согласия класс начал обсуждать организацию и детали предстоящей вечеринки.

— Хоть мы и пользуемся парой комнат, большую часть здания мы не проверяли, – напомнила Пекояма. У них сейчас было предостаточно забот поважнее, чем ремонтировать эту сиротливую постройку, из которой получилось бы извлечь ничтожно мало сиюминутной выгоды, но они и правда оборудовали одну из комнат под прачечную, а ещё нужно было где-то хранить инвентарь и инструменты, чтобы не захламлять коттеджи и отель. — Нужно убедиться, что там безопасно.

— В любом случае, там наверняка полнейшая разруха, – быстро вернув себе настроение говорить и отпускать ехидные комментарии, произнесла Саёнджи с некоторой долей злорадства. — Не завидую тому, кто будет наводить там порядок.

Стараясь в этот раз не слишком зацикливаться на эмоциях, некоторые из которых он даже не мог толком объяснить для себя, в мыслях Хината вздохнул и задался вопросом, было ли это случайностью, а не намёком, или сегодня стрелка компаса Саёнджи, который каждое утро выбирал жертву её издёвок, под точным до последнего градуса углом повернулась на Комаэду.

— Да, там, скорее всего, больше работы, чем было в виртуальном мире, – подхватил Нагито. — Но я сделаю всё, что в моих силах.

— Ты не будешь делать это в одиночку... – проговорил Хината медленно: он не сомневался в умственных способностях Комаэды, особенно сейчас, когда его ментальное здоровье постепенно шло на поправку, но знал, что некоторые конструкции и сами концепции – например, то, что он заслуживает лучшего обращения, чем то, к которому привык – всё ещё давались ему нелегко.

— Я уже пообещал, что не буду прятать под столом нож и играть с электричеством, – весело улыбнулся он.

— Это ВООБЩЕ не то, что я имел в виду.

— Я могу помочь с уборкой, – вызвалась Коизуми. — Если уж мы хотим её исправить, то нужно работать над этой вечеринкой вместе, а не взваливать всё на одного-двух людей.

— Это именно то, что я имел в виду, – буркнул Хината, слегка разочарованный сегодняшнему дню, оказавшемуся, судя по всему, не одним из тех, когда его начинали слушать и слышать с первого раза.

— Погодите-погодите, мы разве не собирались отдохнуть? – встрепенулась Миода почти испуганно. — Мы, вроде как, решили отдохнуть и хорошенько оттянуться, а теперь получается, что нам опять надо надрывать задницы весь день? Гх...

Ибуки издала короткий стон и тут же затихла, но её страдальческая гримаса была громче любого звука.

— Да ладно, мы быстро управимся вместе, – попытался подбодрить её Хината. — Тем более, что в этот раз наша цель: действительно в конце концов отдохнуть. И она не очень-то и далека.

— Кстати, мне бы помощь на кухне тоже не помешала, – Ханамура дал знать о себе, воскликнув это, пожалуй, даже слишком громко. — Конечно, я никому из вас не доверю основной процесс, но я смогу устроить вам ещё более впечатляющий фуршет, если мне подсобят прелестные, привыкшие к ручному труду дамы... – случайно или нет, но закончил он фразу, посмотрев на Цумики с прямым, почти физически осязаемым, как письмо в конверте или обходительно открытая перед лицом дверь, в которую, возможно, заходить и не планировали, приглашением. Девушка не совсем уверенно, но улыбнулась в ответ.

— Если я буду полезна...

— Я тоже присоединюсь, – вклинилась Соня. Ровно на мгновение Ханамура воспарил на одно небо выше, чем рассчитывал – до того момента, как вежливая и доброжелательная, но заметно натянутая улыбка Сони обдала его холодом и он влетел головой в жёсткий потолок.

— С... Спасибо, – выдохнул он сникнув.

— Никто ещё из девочек не хочет к нам? – спросила Соня. — Миода-сан, Саёнджи-сан, Пекояма-сан, Овари-сан?

— Последнюю на кухню лучше не пускать, – негромко гоготнул Сода. К счастью, Акане выглядела довольно заинтересованной и погружённой в тему их дискуссии в целом, но не в её детали, пропустив мимо ушей как этот комментарий, так и предложение девушки.

— Нет, я не очень хороша в готовке, – оказалась единственной, кто сразу дал прямой ответ, Пеко.

Хиёко вдруг оказалась глубоко занята своими мыслями, которые, возможно, были как-то связаны с тем, что она уже с минуту внимательно и не очень довольно мерила взглядом Коизуми.

— Миода-сан? – ещё раз спросила Соня, сделав разумный вывод, что так будет гораздо убедительнее.

Ибуки беспокойно заёрзала на своём месте и скосила глаза на девушку почти исподтишка, словно это было ей физически трудно.

— А, э-э-м... Если честно, мне как-то не очень охота...

— Мы с Цумики-сан были бы очень рады.

Хинате показалось, что после этих слов Миода напряглась ещё больше.

— Ах да, по-моему, я тоже такой себе повар.

— Я уже сказал, что вам не придётся делать ничего сложного, – напомнил Ханамура. Заметно сдерживаясь, Миода всё же слегка поморщилась так, словно тот только что с наивной простотой обрезал последний канат, на котором девушка держалась над пропастью.

— Я никого не буду распределять насильно, – вставил наконец своё слово Тогами. — И если кому-то действительно нужен отдых – пожалуйста. Но если через час я увижу, что кто-то слоняется без дела и считает чаек просто потому что, то пеняйте на себя.

В итоге было решено, что как минимум Комаэда, Коизуми и Пекояма займутся уборкой здания; Нидай и Танака убедятся, что в полу нет опасных щелей, а крыша не собирается упасть им на голову в разгар веселья. Трое девушек – со странной нерешительностью, но Миода ушла вместе с ними – будут помогать Ханамуре на кухне. Хината не помнил, чтобы кто-то ещё предлагал свою кандидатуру для чего-то конкретного, но это было не его заботой. Он как раз раздумывал о том, чем мог быть заняться сам, как в стремительно пустеющем, но всё ещё очень шумном ресторане Тогами подошёл к нему.

— Если у тебя нет никаких более срочных дел, я хотел, чтобы ты сходил на последний остров, – без лишних предисловий произнёс он. — Мы давно там не бывали из-за того, что слишком неудобно было добираться, и обыскали очень бегло, когда нам нужно было снаряжение для поездки на материк, но теперь, когда мост готов, меня немного беспокоят военная база и фабрика. Те люди из фонда должны были об этом позаботиться, но кто знает, что они могли проглядеть. Может, кто-то из нас вообще успел заминировать Джаббервок, когда нас впервые привезли сюда, и не помнит об этом.

Настолько немыслимые сценарии не беспокоили Хинату даже в ночных кошмарах, но приходилось признать, в последнее время они жили в мире, в котором стало возможным почти всё. Особенно когда это касалось чего-то плохого. Постепенно осмыслив услышанное, Хината кивнул.

— Ну, и если найдёшь что-то полезное, это тоже было бы к месту, – напоследок добавил Бьякуя.

Ничего не зароптало в мозгу Хинаты, даже когда до него вполне ясно дошло, что его задание не имело практически никакого отношения к предстоящей вечеринке – не имело той связи, ради которой одной все остальные готовы были потерпеть ещё один суетливый день. Он устал ничуть не меньше остальных, разница заключалась лишь в том, что усталость продолжала гнать его вперёд: Хаджиме знал, что та обрушится на него со всей силой только тогда, когда он остановится передохнуть.

Обдумывая предстоящую вылазку, Хината невольно обернулся, рассеянно оббежав взором ресторан, не смотря и не видя – пока его не обжёг точно направленно посланный ему одними глазами оклик без слов, смысла и определённой цели... и в то же время в нём было всё. Оба поняли всё.

В конце концов, Комаэда отвернулся, будто ничего только что не произошло между ними, и Хината – следом за ним.