Преодолев мост на пятый остров, первым делом он взялся за военную базу. Найти нечто действительное опасно опасное в месте, по определению созданном для того, чтобы хранить здесь опасные вещи – звучало почти как не очень удачная шутка. Но у Тогами были очевидные проблемы с юмором, из-за чего Хинате всё же пришлось провести здесь некоторое время. Он не нашёл ничего похожего ни на огромную бомбу, способную запустить весь остров в долгий полёт, ни на какую-нибудь другую ловушку кого-то из них, кем с большой вероятностью – вспоминая историю с Камукурой – мог быть он сам.

Следующей на очереди стояла фабрика. Мёртвая, молчаливая, на кого-нибудь ещё она могла нагнать жути, но для Хинаты выглядела гораздо менее подозрительной теперь, когда на безучастно замерших конвейерах не было ни одного механического медведя с противным смехом в прошивке.

Он быстро покинул её, заручившись уже достаточным количеством аргументов для убедительного отчёта Тогами о том, что опасения его были беспочвенными. Не таким внушительным и ещё меньше стоящим внимания казался стоящий рядом с фабрикой склад. Если подумать, и Бьякуя не обмолвился о нём ни единым словом, чтобы у Хинаты нашлась хоть одна серьёзная причина сделать там ещё одну остановку.

Никаких причин, кроме той, что ноги сами понесли его туда.

Проржавевшие петли, удерживавшие стальную дверь, с трудом, но поддались, пуская Хинату внутрь. Он не знал, что он собирался найти и с чем ожидал встретиться здесь. Как минимум, ему стоило подготовиться к этой встрече, но наивная самоуверенность твердила ему, что сами по себе всего лишь какие-то четыре стены никак не смогут навредить ему. У стен было на этот счёт своё мнение.

Каменный пол был абсолютно сухим и покрылся вековой пылью, которая сразу беспощадно осела на его белых кедах. Она скопилась между многочисленных коробок и на них; только из одной пыли вполне могла состоять чёрная занавеска, отделявшая его от дальней части комнаты, которую Хаджиме хватило осмотрительности не пытаться отдёрнуть. Ни одна из пылинок не имела никакого отношения к тому, чем всё это было для Хинаты. Здесь не случалось ничего из того, что он помнил об этом месте. Оно выглядело точно так же, оно было почти что им, но не имело никакого понятия о ночных кошмарах, снившихся Хинате о нём.

Лучи дневного света не без труда пробивались через грязные окна немного выше, чем он мог дотянуться. Достаточно, чтобы не врезаться в стены, но для верности Хината добрался до выключателей. Лампы, свисавшие с потолка, зажглись бледно, но то, что они зажглись вообще... Нет, это было не чудо, это был просто генератор. Чудом было то, что этот генератор здесь каким-то образом всё ещё работал.

Он потратил здесь слишком много времени для того, кто не знал даже зачем пришёл. Хината просто наблюдал за тем, как заброшенный склад оставался всего лишь заброшенным складом, и пытался свыкнуться с мыслью, что ни одно из его воспоминаний не было способно заставить пламя вспыхнуть или кровь проступить на полу. Он ждал достаточно долго, будто и правда хотел, чтобы это случилось.

В своих снах он никогда не убивал его, так он сказал Комаэде, но никогда не признался бы, что вынужден был делать кое-что похуже. Иногда он просто стоял и смотрел безучастным призраком, который не мог сделать ничего и ничего не чувствовал, пока не просыпался с этим наваждением в ледяном поту в своей постели. Иногда – спорил и ругался, пытаясь докричаться до Комаэды сквозь тот безумный бред, которым он, как ножом, резал его уши и разум, пока настоящим ножом резал своё тело. Он столько раз пытался отобрать у него этот нож, удержать тот самый шнур.

Вцеплялся ли он изо всех сил в руку Комаэды или нет – та продолжала двигаться в унисон тошнотворной улыбке на бледном лице. Стиснув зубы, он черпал силы из злости, из отчаяния, из боли, сбивая душу в кровь. Часто парень не замечал его и не видел, будто ни одно усилие Хинаты не имело даже достаточно веса для того, чтобы дать ему право существовать. Но иные ночи, заходящимся от боли голосом, сквозь стекающие по лицу и смешивающиеся с кровью слёзы, он говорил Хаджиме об этом сам: о том, как предсмертная агония была ему гораздо более милым и желанным собеседником, чем бездарность, лёгшая под скальпель только ради того, чтобы очернить и исказить собой саму концепцию надежды. Но исход был всегда один: в конце концов всё растворялось в том самом, в том, в чьей мёртвой, как пепел, почве не росло ничего совсем – в чувстве безысходности. Однажды Хинату разбудил собственный всхлип: возможно, не первый, но последний, которому он дал раздаться, тут же подавив и затолкав поглубже все остальные, но гораздо сложнее оказалось дожить до утра, съёжившись в темноте под одеялом. Дело было даже не в том, что они пережили в симуляции. И не в Комаэде. Это чувство непреодолимого бессилия было ужасно само по себе. Оно знало это и приходило к нему снова и снова.

Но сейчас оно должно было быть занято где-то в другом месте и с кем-то другим. Его точно не было в затхлом воздухе, который Хината немилосердно для них вдыхал в свои лёгкие, вместе с воспоминаниями о том, чего здесь никогда не происходило.

Он погасил свет и ушёл с небольшой коробкой.

***

Найти Тогами оказалось проще, чем Хината ожидал. Вернувшись к коттеджам, он не успел толком подумать, где ему стоит начать искать, как он наткнулся на него. Бьякуя выслушал его короткий отчёт и удовлетворённо отпустил. Но – входило ли это в его планы или было вопиющим упущением – никаких новых поручений Хаджиме он не дал.

Хотя до того, чтобы заняться пересчётом тех самых чаек, ему ещё нужно было кое-что уладить. Как минимум – избавиться от коробки, веса которой он почти не ощущал, но которая гораздо органичнее смотрелась бы где-нибудь на полу. Пол старого здания приходил в голову как самый очевидный вариант; заодно Хината мог проверить, не пригодится ли там его помощь.

Ещё за несколько метров до веранды он приметил тёмный плащ и сосредоточенную возню у крыльца. Остановившись в стороне, он наблюдал, пока один из хомяков не вернулся через ограду под домом, вбежав вдоль по руке Гандама прямиком на его плечо, и тот не повернулся к Хинате.

— А, эм, как дела? – спохватился он. Хаджиме понятия не имел, почему не окликнул его раньше, и почувствовал себя из-за этого немного глупо. Впрочем, вполне реальная и внятная причина теперь стояла прямо перед ним в полный рост, сканируя тяжёлым, препарирующим взглядом поверх малинового шарфа.

— Моим бесстрашным воинам удалось найти слабое место этой крепости. Оно в достаточном удалении от места нашего шабаша, и адским гончим не под силу будет открыть этот портал сегодняшней ночью, но нам следует сохранять бдительность впредь.

Ещё одну причину Хината только что услышал своими ушами. В любой другой ситуации пауза, возникшая из-за его отчаянных попыток пробраться сквозь слова и собранные из них слишком витиеватые для его не видевшего полноценного отдыха два месяца ума обороты, была бы неприлично длинной. Но по крайней мере она привела его к вполне правдоподобно звучащему переводу: здание однозначно требует ремонта, но на сегодня им можно выкинуть это из головы.

— Исполинский наставитель уже должен был запечатать другую брешь. Остальные смертные совершают приготовления внутри.

— Эм, отлично, – Хината улыбнулся, стараясь не думать о том, насколько глупой должна была получиться эта улыбка, если она отражала хотя бы часть его эмоций в этот момент. — Спасибо.

Ему стоило просто прибавить шаг и уйти, но нечто невидимое и в то же время слишком ощутимое физически, исходившее от самого Танаки, удержало его на месте: не мог ведь Гандам и правда обладать какими-то паранормальными способностями, каждый раз убеждал себя Хината, но проблема заключалась в том, что порой он был неприлично убедителен.

Наложил ли тот на него заклинание паралича или Хаджиме просто остался по гораздо более доброй воле, чем был готов признать, уловив, что их разговор не окончен, но этой паузы было достаточно для того, чтобы Гандам с лёгкой удовлетворённой улыбкой – которую Хината не разглядел бы сквозь шарф, но услышал в голосе – произнёс:

— В эту ночь ведёшь нас ты, и о твоей доблести будут слагать легенды.

Хината "завис" вновь, но лишь на секунду; пробормотав ещё одно спасибо, пытаясь смахнуть с лица набежавший на него багрянец, он взлетел вверх по ступенькам и хлопнул дверью.

Коридор, у которого не было даже говорящей крольчихи, начавшей бы наводить здесь порядок, выглядел куда менее приветливо, чем Хаджиме его помнил. С потолка по углам местами свисала паутина, пол под ногами беспощадно громко и назойливо скрипел; некоторые брёвна, составлявшие стены, потемнели настолько, что это вызывало серьёзные опасения. Несмотря даже на последнее, Хината уверенно шагал вперёд, стараясь идти быстрее крадущейся за его спиной неприятно холодящей спину паранойи. Ему хотелось рассчитывать на Нидая и Танаку. И, в общем-то, они не давали никакого повода этого не делать.

Место, куда он вошёл следом, тоже совсем не походило на банкетный зал. Вместо светлой, яркой комнаты его без энтузиазма поприветствовали такой же скрипучий пол, выбитые стёкла обшарпанных – даже металлические плиты поверх смотрелись бы куда лучше – окон и голые стены. Над последними, правда, уже вовсю работали Нидай и Сода, заклеивая их обоями. Огромное множество вопросов родилось в голове Хинаты: начиная тем, как и где после ремонта в коттеджах, не оставившего им даже единственной банки строительной краски, они смогли раздобыть несколько рулонов настолько прилично выглядящих обоев; заканчивая сомнениями, а стоила ли вечеринка на одну ночь стольких жертв и усилий. Впрочем, если они и впрямь взялись за это настроенными довести дело до конца, про себя Хината был скорее рад этому.

Он слегка удивился при виде сидящей за столом с ножницами среди обрезков цветной бумаги Саёнджи. Комаэда усердно – и, стоило заметить, действительно весьма умело – орудовал шваброй в другом конце немаленького зала. Среди всей этой суеты мозг Хинаты выделил Коизуми как единственного человека, который был в данный момент занят чуть меньше, чем остальные. Он уверенно подошёл к ней.

— Что за коробка? – ещё более уверенно избавила его девушка от необходимости завязывать диалог.

— Я нашёл на складе фейерверки. Они выглядят целыми, я подумал, что они могут пригодиться.

— Можешь оставить у двери, – немного рассеянно ответила девушка, никак не прокомментировав саму его идею.

Наконец избавившись от балласта, Хината засомневался, стоит ли ему предлагать свою помощь здесь: маленький механизм, собравшийся в комнате, работал слишком слаженно, чтобы он мог просто представить, кому и с чем он мог здесь помочь.

Он уже начинал понемногу пятиться обратно к двери, когда Коизуми снова повернулась к нему, почти обрушив на Хинату взгляд, в котором ясно читалось, как она что-то вспомнила.

— Хината, ты ничем не занят?

— Нет, вообще я хотел спросить, не помочь ли вам тут, – признался он.

Девушка торопливо покачала головой и сделала несколько шагов ему навстречу – ещё примерно столько же отделяло её от выхода из зала, и Хината невольно повернулся вслед за ней.

— Мне нужна твоя помощь кое в чём, ну, или хотя бы чтобы ты посмотрел, можно ли с этим вообще что-нибудь сделать. Нам придётся сходить в мой коттедж.

Хината пожал плечами.

— Ладно.

Он молча отметил, как быстро Коизуми оглянулась напоследок через плечо и первой вышла из зала, ни с кем не прощаясь. Возможно, это никак не относилось ни к нему, ни к тому, о чём шла речь между ними. Но у Хинаты возникло стойкое ощущение, что и это имело очень мало отношения к сегодняшней вечеринке.

Он оказался прав.

— Я нашла камеру, которая была со мной точно ещё со времён академии, – объяснила Коизуми по дороге. — Соде удалось её починить.

Уже сидя за столом в коттедже Махиру, Хината внимательно изучал врученное ему устройство. Это был неплохой цифровой фотоаппарат, правда, уже немного устаревший – если это вообще имело какое-то значение в мире, в котором даже такой был теперь на вес золота. Потёртый, испещрённый царапинами корпус, но объектив выглядел новым и, на секундочку, это действительно был объектив от фотоаппарата. Ещё одна вещь, о которой ему стоило спросить Соду, помимо обоев.

— А карта памяти, как он сказал, вообще в полном порядке, но на ней просто ничего нет. А такого быть не может, если только я не...

Она никогда не удаляла однажды сделанные фото, даже плохие (если такие когда-нибудь у неё вообще появлялись), как говорила сама Коизуми однажды. Это было то, чего никогда не сделала бы Коизуми Махиру. Это обязательно сделала бы та самая, другая Коизуми. Хината не питал иллюзий на этот счёт: они все были собой, и каждое их неправильное решение было принято их собственными руками по их доброй воле. Даже он, чьей другой личности даже понадобилось своё имя, нёс ответственность за то, что дал ей появиться на свет. Но это никак не влияло на их способность жалеть завтра о том, что было сделано вчера. Того, о чём можно жалеть – этого у них теперь было предостаточно.

Молчание, которым Коизуми закончила эту фразу, было полно горечи и затаённой злости. Они все знали эту злость не понаслышке. Глубоко вздохнув, вновь собираясь с мыслями, она продолжила:

— Я спрашивала Соду. Он сказал, что теоретически файлы можно восстановить, но это не его профиль. А я не знаю, кого я ещё могу попросить об этом, кроме тебя.

— У тебя же есть ноутбук?

— Да, конечно.

Почти обычное (по крайней мере, оно было бы им несколько лет назад) "Да, конечно" провучало почти с вызовом: они могли быть в центре всемирного кризиса, они могли быть не в самом лучшем положении лично, но если Коизуми был нужен ноутбук – Коизуми получала свой ноутбук.

Хината подключил к нему фотоаппарат с картой памяти и взялся за работу. Шансов на то, чтобы восстановить данные, было немного: он не знал ни как давно их удалили, ни что ещё Коизуми делала с картой после, да и отсутствие видимых повреждений не гарантировало, что их не было. Но хотя бы попытаться – как сказал бы Комаэда – никого не убило бы.

Коизуми оставалась в коттедже. Совсем забыть об этом у Хинаты бы не вышло, но он быстро погрузился в дело с головой, а девушка была как минимум достаточно заинтересована в результате, чтобы ему не мешать. Закончив почти всё, что он мог здесь сделать, Хината взглянул на время: прошло не больше часа.

— Я не знаю, всё ли удалось восстановить, – нарушил он наконец тишину, подзывая Коизуми, — но здесь много фотографий.

Фотограф подскочила к столу и чуть придвинула к себе ноутбук с таким нетерпением, что ей не хватало разве что спихнуть Хаджиме ногой со стула и усесться на его место, но Хината надеялся, что всё не кончится именно так. Коизуми была с характером, но не жестокой.

Он пролистал содержимое папки, просматривая его вместе с ней. Там и правда было много всего, но превью выглядели довольно однообразно, много-много раз повторяя одну и ту же палитру: коричневый, серый, зелёный... иногда проскакивал яркий, насыщенный голубой, который мог принадлежать только ясному небу.

— Ты ведь не возражаешь, если я открою? – спросил Хината, наведя курсор на случайный файл.

— Если бы я возражала, я бы уже сказала об этом, – заметила Коизуми. — Так что давай, вперёд.

Это было... странно. Кабинеты в резервном крыле академии сильно отличались от того, что Хината сейчас видел на экране, но он помнил этот интерьер хорошо, хотя, скорее всего, это были не его воспоминания. Коизуми должны были обуревать гораздо более ностальгические чувства, и, по правде говоря, Хинате хотелось бы чувствовать то же самое. Они оба застыли в лёгком ступоре с первым же фото, которое Хаджиме открыл.

Было похоже, что Коизуми сняла его со своего места, или с какого угодно другого места, но это точно был кабинет 77-го класса: часть парт пустовала, кто-то сидел спиной, а кто-то вполоборота, и никто явно не догадывался о том, что их снимают. Хината неуверенно кликнул мышкой – следующая фотография была очень похожей, но под немного другим углом, охватывая другую часть класса.

Он сомневался, стоит ли продолжать, но Коизуми молчала – хоть в этом молчании и было что-то тяжёлое, – спрашивать её ещё раз он не хотел настолько же, насколько не хотел лишний раз показаться идиотом, если только для него здесь сейчас в происходящем было что-то не так.

Он пролистал ещё несколько кадров: на них всех осталась их школьная жизнь, которая выглядела такой нормальной и спокойной – Хинате и в голову бы не пришло, что что-то мучительно неопреодолимое могло разделять их в этих стенах; глядя на обычных школьников, веселящихся во дворе и валяющих дурака на уроках, он искал и не мог найти ничего, что можно было бы превратить в таинственную химеру, о которой он отчаянно мечтал с того дня, как поступил в академию. Не считая той странной фотографии – это ведь не мог быть монтаж, зачем Коизуми подобным заниматься? – на которой в их классе оказался живой медвель гризли, всё было слишком нормально.

Ещё несколько фото, как и первые два, снятые как бы "случайно": удивительно, как ни на одном из них Хината не увидел никаких глупых выражений и странных поз, и в то же время они были очень естественными и живыми; учитывая, что каждый кадр делался с первого раза, это никак не вязалось только лишь с мастерством и опытом, требовалось как минимум немножко обладать ясновидением, думалось Хинате. Учитывая, что и он теперь обладал тем же талантом – в нём даже заиграло любопытство однажды проверить, как это работает. На других снимках школьники улыбались лицом к объективу, позировали. Вышло ничуть не хуже. Был довольно красивый кадр, сделанный издалека, где они после занятий возращались через зелёный, просторный двор школы.

Тут они снова перенеслись в класс. В отличие от других, это фото выглядело куда статичнее, не таким особенным и самобытным, от него разило формальностью, какой обладало бы любое другое общее фото для выпускного альбома или просто фотографии на память, но даже здесь все до единого пятнадцать человек вышли отлично, а свет занимавшегося вечера падал так красиво и "уютно".

Это всё Хината заметил не сразу. Кое-что завладело его вниманием гораздо раньше, практически тут же. Здесь были почти все – кроме Митарая – его одноклассники, с которыми они теперь вместе обживали Джаббервок и вместе пробивали себе путь в новую жизнь. Юкизоме Чиса стояла посередине и жизнерадостно улыбалась, но кто на самом деле оказался в центре – она, чуть правее сидевшая за партой. Она сидела прямо, сложив на столе руки, в которых так непривычно не было ничего, во что можно было бы вставить картридж (не иначе, только лишь для одного кадра), но в остальном не возникало никаких сомнений, кому принадлежало это слегка задумчивое, но спокойно глядящее прямо в камеру лицо.

Он знал эту Нанами Чиаки. Он знал другую Нанами Чиаки. И он знал разницу между ними. Но понять и принять эту разницу – это было совсем другое. Он не мог забыть ту девочку с геймбоем, с которой они сидели по вечерам во дворе школы, и не мог сделать вид, что той, другой, которая была с ними в один из самых дерьмовых моментов их слишком короткой для такого количества дерьмовых моментов жизни, никогда не существовало. Хоть её и правда фактически никогда не существовало.

Они не говорили об этом с тех пор, как им пришлось признать, что неважно, когда и какую Нанами они знали – ни одной из них с ними всё равно больше нет. Когда последние слёзы были выплаканы, никто из них больше ни разу не произнёс её имя вслух. Это выглядело так, словно они просто двигались вперёд, пережив это, оставив позади. Но что-то подсказывало Хинате, что всё обстояло с точностью да наоборот.

По крайней мере, именно так он чувствовал себя.

— Она была старостой, да? – негромко спросил Хината, надеясь, что и его истинные эмоции так тоже не будут громкими.

— ...Да, – не сразу и очень коротко ответила Коизуми голосом, из которого весь её темперамент куда-то испарился.

Больше ни он, ни она не произнесли ни слова. Хината долистал папку до конца: конечно, это было не единственное фото Нанами, их было там достаточно для того, чтобы он почти вздохнул с облегчением, когда следующим файлом оказался самый первый. По-прежнему в молчании, он закрыл окно и уставился в экран. Когда он только согласился помочь Коизуми, у него не было времени подумать, что он будет и что он вообще должен делать теперь. И он бы даже не подумал о том, куда его это приведёт: к хаосу ставших слишком тяжёлыми воспоминаний в голове и обескураживающей пустоте на сердце. Словно ему хотелось почувствовать что-то определённое – горе, боль или тоску, – но чем бы ни было то, что он мог почувствовать – его сердце отказывалось, потому что для него это было слишком.

Его рука неуверенно сползла с мышки; ему правда больше нечего было с ней делать, хоть он и не знал, что делать без неё; рука Коизуми, легко скользнувшая мимо его ладони, оказалась на её месте до того, как он это понял, и вот на весь экран снова красовалась общая фотография, на которой Хинаты не было, но его это уже почти не волновало.

Хаджиме взглянул на Махиру через плечо, пытаясь понять, о чём она думала и зачем снова смотрела на фото, да ещё так внимательно; нахмурившись, будто это стоило ей неимоверных усилий, но больше, чем чего угодно ещё, даже в складочке между сдвинутыми бровями, было грусти.

— Мы и представить не могли, что нас ждёт, да? – протянула она.

— Это точно, – ответил Хината, до сих пор не знавший, насколько сильно ему нужен был хотя бы такой бессмысленный диалог.

Какое-то время они просто вместе смотрели на фотографию – снова; но Хината не мог не уловить странную перемену. Это длилось, должно быть, вечность, и вечность спустя он увидел в Чиаки не только свою скорбь по ней. Здесь она улыбалась – и ничего, даже смерть, никак не могли изменить этого. Затем он начал видеть на фото не только её. Они, также улыбающиеся, беззаботные – или как минимум, более счастливые, чем будут потом – и правда ещё не знали, ничего не могли знать, и это тоже было невыносимо грустно и жестоко. Но вот они, ставшие Хинате такими дорогими люди, собранные все вместе, и он бы соврал сам себе, если бы отказался признать, как рад он был их видеть. И что более важно, какой бы долгий и тяжёлый путь ни отделял их от этого кадра, какой бы по счёту версией себя они ни стали теперь...

Они всё ещё были здесь.

— Так что... Это всё, что было тебе нужно?

Сбивчиво, словно прогоняя окруживший её голову туман из слишком сильных эмоций, Коизуми кивнула.

— Да, спасибо, только... У тебя же нет ещё каких-то дел, верно? Ты не мог бы вернуться в то здание и помочь Хиёко-чан и Комаэде там всё закончить? – почти виновато выдавила она. — Мне надо кое-что сделать.

— Ладно, – Хината пожал плечами и встал из-за стола. Даже если бы ему стало достаточно любопытно, чтобы попытаться расспросить Коизуми, что было у неё на уме, он был слишком погружён в то, чтобы собрать по кусочкам обратно собственное душевное спокойствие.

Когда он вернулся в зал, случилось то, чего он больше всего опасался: первым делом Саёнджи начала расспрашивать его о Махиру, но поверив в конце концов в то, что у него не было ответов, которые были ей нужны (Хината не стал упоминать про фотографии), девушка потеряла к нему интерес.

Небо за окном предвещало вечер, но все их приготовления, к счастью, уже близились к завершению. Хаджиме наблюдал, как Ханамура и несколько девушек накрывали на стол – это заставило его гораздо ощутимее и мучительнее, чем мог бы он это сделать силами собственного мозга, вспомнить, что он не обедал.

Кузурю вошёл в комнату таща перед собой ящик; ещё не успев разглядеть его содержимое, Хината услышал весьма характерный звон бутылок друг об друга.

Он проводил его глазами, а Фуюхико, заметив это, воскликнул:

— Что? Мы все здесь совершеннолетние.

Хината не сдержал тихий смешок. Было крайне забавно, как из них двоих только якудза подумал о чём-то таком, тогда как Хинате просто было интересно: нет, он знал, один из немногих, что в их запасах есть определённое количество алкоголя, но откуда у них столько алкоголя?

— Да не смеши меня, – ответил Кузурю, когда тот спросил его прямо. — Посмотри на этот ящик внимательнее, посмотри на то, сколько нас здесь – этого едва хватит, чтобы промочить горло. Оно и к лучшему. Если тут все до единого напьются в говно, у нас могут возникнуть проблемы.

— Да ла-адно, – протянула возникшая рядом Овари и по-панибратски закинувшая руку на плечо мафиози (всё ещё держа в руках наверняка достаточно тяжёлую ношу, тот не выглядел слишком рад этому). — Мы теперь можем и грузовик в океане утопить, – хихикнула она.

— Ага, удачи с этим, – отмахнулся он с неприкрытым сарказмом.

Вскоре все были в сборе. Настал тот момент, когда вечеринка, ради которой они прожили весь сегодняшний день, должна была начаться, и Хината обнаружил, что он... не знает, что делать теперь. Это было странно и неприятно, как оказаться в открытом космосе, болтая руками и ногами без единой точки опоры – он должен был теперь просто расслабиться и развлечься, но он напрочь забыл как. Не иметь плана и чего-то вполне определённого, важного и материального, чего он собирался этим планом достичь... в подступающей внутренней панике Хаджиме поторопился придумать себе хоть какой-то план: он всё ещё был голоден.

— А вот и тот человек, который приходит на чужие праздники чисто поесть, – окликнула его Миода.

— Не мофу ефо офуфдать, – прочавкала Овари, уже уплетая за обе щёки.

— По-моему, очевидно, кто тут на самом деле тот самый человек, – нервно улыбнувшись, прокомментировал Хината, не ради того, чтобы как-то поддеть Акане, но потому что замечание действительно было слишком несправедливым.

— Это настолько очевидно, что даже не интересно, – развела руками Ибуки.

Как выяснилось, много кто при этом разделял его позицию. Сама Миода принялась быстро освобождать зубочистки от канапе, словно щёлкая семечки. Ханамура методично разливал шампанское по бокалам, которые ему протягивали.

Хината, стоявший немного ближе к бутылкам, взял бокал Комаэды.

— Алкоголь обычно плохо сочетается с лекарствами, стоит ли? – переспросил он.

— Один глоток можно, – спокойно ответил Хината. — Вдобавок, учитывая, сколько ты весишь, одного глотка тебе может быть достаточно.

— Так ты хочешь меня напоить?

— Если ты против, можешь просто сказать об этом прямо, а не подкалывать меня, – то, что должно было быть попыткой возмутиться, прозвучало слишком беззлобно и неубедительно даже для Хинаты. Ни слова против Комаэда не сказал, поэтому Хаджиме сам налил из бутылки, как и обещал, совсем чуть-чуть, и вернул бокал Нагито.

— Может, стоит произнести какой-нибудь тост? – предложила Соня.

— Только не про смерть, – сразу поставила условие Саёнджи.

— Тогда у меня нет идей, – кто-то из них должен был сказать что-то подобное, но Хината не совсем ожидал, что это будет Кузурю. Девушка выстрелила в него очень громким и напряжённым молчанием, но якудзу это никак не тронуло.

— Тогда, может, просто за то, чтобы сегодня всё прошло лучше, чем в прошлый раз? – осторожно предложил Хаджиме.

— Звучит абсолютно так же.

— На кой вам вообще сдались эти тосты, мы не на старпёрских посиделках, – воскликнул Кузурю. — Если никто не готов прямо сейчас разродиться шедевром мысли, то к чёрту, расслабьтесь.

Так всё и кончилось.

Когда пустой желудок перестал быть единственным и самым напористым собеседником Хинаты, происходящее вокруг уже и правда напоминало вечеринку: разговоры, смех, негромкая лёгкая музыка, игравшая на старом проигрывателе, который Сода выудил из кучи лишь потенциально полезного мусора, отложенного ими до лучших времён, и вернул к жизни. Кто-то был уже заметно под градусом, а в ком-то он не уловил серьёзных изменений, но всем, включая него и его немного потерявшую после первого бокала в весе голову, удалось вспомнить, что друзья существуют не только для того, чтобы вместе латать прохудившуюся крышу.

Даже Митарай, чей голос Хинате не так часто предоставлялся шанс услышать, расслабился, несмотря на присевшую ему на уши Ибуки, расспрашивающую его обо всём подряд. Ханамура умудрялся совмещать с весельем роль официанта, но никто даже не попытался намекнуть ему на это, хоть у Хаджиме и возникла сначала такая мысль: слишком уж довольным он выглядел, и если в этом и заключался идеальный для него отдых – почему нет? Саёнджи, которая, казалось, весь день находилась под грузом одной за одной (пусть часть их и была последствиями её собственных слов и поступков) настигавших её обид, смягчилась и оживилась. Хомяки Гандама наслаждались салатом, разложенным на специально поставленном в стороне блюдце.

У них наконец появилась возможность обсудить прошедшие два месяца не под гнётом огромной горы работы, которую им предстояло сделать и которая сыграла бы с ними злую шутку, если бы они её не сделали, но вместе посмеяться над казусами и немного даже над тем, как ещё вчера они воспринимали всё это чересчур всерьёз. Все слегка подвыпившие, наконец не думающие о том, что ждёт их завтра – со стороны могло показаться, что они валяют дурака и впустую теряют время, если бы только не было всего до, всего, что привело их сюда в это здесь и сейчас, где они вполне заслужили эти несколько часов на то, чтобы совершить пару – да хоть сотню – глупостей.

Хината болтал с Содой, но они оба повернули головы, когда голос Миоды, всё не оставлявшей в покое Митарая, стал слишком громким для того, чтобы не обращать на него внимание.

— Просто буквально сегодня я поняла, – воскликнула она, и это уже и правда выглядело так, будто она обращается ко всем, кто сделал так же, как и они с Казуичи, — что мы, вроде как, уже столько лет вместе, а ничегошеньки друг о друге не знаем. Микан-чан не смогла угадать мой любимый цвет, а Ибуки даже не смогла возмутиться, когда вспомнила, что сама не помнит, когда у Микан-чан день рождения. Кто тут помнит, когда у меня день рождения?

Хината потупил взгляд, поняв сразу, что не ответит на этот вопрос как минимум в течение следующих двадцати секунд... но почувствовал себя почти облапошенным, как только вспомнил, что он и не мог этого знать.

— Мы были рождены под взором одного звёздного покровителя, – таинственно изрёк Гандам. Обычный, хоть и максимально неловкий вопрос, брошенный Миодой, превратился в настоящий ребус.

— Он имеет в виду... знак зодиака? – предположила Пекояма.

— Теперь нам нужно вспоминать ещё и его день рождения, – усмехнулся Кузурю. — Эй, Танака, ты можешь просто сказать, кто ты там по гороскопу?

— Стрелец, – к счастью, хотя бы этот ответ глубокого анализа не требовал.

— Мне казалось, день рождения Миоды в октябре или ноябре, потому что мы его справляем следующим после Сони-сан, – предположил Сода.

— Если она Стрелец, то тогда это ноябрь.

Сама Миода, уперев руки в боки, почти что с умилением наблюдала за их усилиями, брошенными на то, чтобы решить проблему хотя бы коллективным разумом. С таким мать бы выслушивала сочинённую на ходу ложь и неуверенные попытки оправдаться своего ребёнка, которого впервые поймали за попыткой прогулять школу.

В какой-то момент не сговариваясь они начали оглядываться по сторонам в поисках подмоги в лице тех, кто ещё не ввязался в обсуждение. В дальнем углу Коизуми возилась с какой-то сумкой; Сода окликнул её.

— Эй, Коизуми, когда у Миоды день рождения?

Коизуми повернулась и воззрилась на парня с недоумением, почти со скепсисом, но на вопрос ответила без долгих раздумий:

— Двадцать седьмого ноября.

Ибуки ударила кулаком по ладони и победно вскинула руку вверх.

— В Махиру-чан я не сомневалась. Но без неё вы бы не отгадали, не так ли?

— Эй, ты знала, что все тут не могут это просто так помнить без календаря и заметок на телефоне, зачем специально нас стыдить? – протянул Сода недовольно.

— На самом деле, это было ещё довольно простое задание, – уверенно произнесла она. — О днях рождениях мы вспоминаем хотя бы раз в год. А вы задумывались о том, как люди могут знать друг друга и общаться годами, но при этом, не глядя друг на друга, даже не помнят, какого у другого цвета глаза? Вроде, это обычно и ни к чему специально запоминать, но видишь человека каждый день, а всё равно не помнишь – странно, правда? Вот ты.

Миода подлетела к Соде; парень едва не отшатнулся от неё на добрых несколько шагов, но та уцепилась за его комбинезон и притянула к себе.

— Какого у Хаджиме-чана цвета глаза? – спросила она с заговорческой улыбкой. — Ну, то есть, сложно забыть, что разного, но какого цвета они оба были?

И раньше, чем механик попытался обернуться и проверить, Ибуки схватила его голову двумя ладонями и удержала лицом к себе.

— Ч-Что за дурацкий вопрос?! – возмутился Казуичи, весьма неумело уйдя в защиту. — И какое это вообще имеет значение?

— Махиру-ча-ан, какого цвета глаза Хаджиме-чана?

— Э?.. Карего?..

— М-м, – продолжая зачем-то крепко удерживать голову Соды в том же положении, Миода изучающе впилась глазами в лицо Хинаты, которому уже начинало становиться действительно неуютно от этого разговора, главным предметом которого его зачем-то внезапно сделали. — Не-а, я бы не сказала.

Он был уже готов – хотя не слишком рад – к тому, что Ибуки так и продолжит целеустремлённо опрашивать всех, кто стоял в достаточном отдалении, чтобы иметь мало шансов подглядеть правильный ответ, но сам, не дожидаясь такого момента, раздался голос Комаэды:

— Зелёные, слегка желтоватые, но при определённом освещении действительно могут показаться светло-карими.

Хината повернулся и уловил движение, с которым Комаэда сделал то же самое не раньше, чем он. Повисла слегка неловкая пауза.

— ...Это было исключительно, – наконец выдавила Миода. — В смысле, я думаю, что это было исключение из правил. Но плюс десять баллов твоему факультету.

Ему казалось, что это продолжалось бы вечно, если бы Хината сам первым не покосился в сторону, нервозно почесав затылок. Он не успел разобрать ни единой мысли, с которой Комаэда, казалось, смотрел на него в ответ ещё несколько мгновений после этого; он как будто просто... не находил в том, что сказал, ничего такого.

Миода продолжала пытаться донести до них какую-то идею, направление которой никто пока так и не улавливал.

— Но в целом, мои догадки в точности подтвердились. Эгей, а ну быстро все собрались в дружную кучку!

— Зачем? – непроницаемо спросил Тогами.

— За тем, что это никуда не годится. Сейчас будем, как последние первогодки, проводить обряд инициации.

— Чего? – гораздо менее сдержанно переспросил Кузурю.

— Благодарите судьбу, что Миода Ибуки – эксперт по играм на знакомства. Сегодня никто не уйдёт отсюда, пока не запомнит хотя бы восемь чужих дней рождения.

— Это не имеет никакого отношения к обрядам инициации.

— У-у, что-то так душно стало, хотя окно открыто, – демонстративно протянула Ибуки. Фуюхико недовольно цокнул языком. Хината едва сдержался уточнить, что окно всё ещё было выбито, а не открыто, но такими темпами бессмысленные споры и обмены колкостями точно бы затянулись на всю ночь.

— Итак, кто какие игры на знакомства для больших компаний знает? – изрекла девушка.

— Ты же сказала, что ты по ним эксперт, – напомнил Сода.

— Разумеется, но я должна проверить вас.

— Правда или действие, – предложил Комаэда.

— Детский сад, у нас есть это, – усмехнулся Кузурю, подняв повыше свой бокал. — "Я никогда не" будет поинтереснее.

— Что это? – спросила Пеко.

— О, Пеко-чан никогда не играла? – воскликнула Ибуки.

— Она и не должна была в это играть, – мгновенно потемнел якудза.

— У-у, страшно, – совсем неискренне выпалила Миода и тут же продолжила. — Это когда один говорит то, что он никогда в жизни не делал, и если остальные это делали, то они выпивают. Вообще-то, мы можем объединить её с "Правдой или действием": проиграет тот, кто в конце будет пьянее всех, и он должен будет выбрать правду или действие, – явно на ходу придумала она.

— Эй, но тогда это жульничество! – воскликнула Саёнджи и ткнула пальцем в Хинату, заметив, как он тем временем взял бокал – уже пустой – у Комаэды и наливал туда газировку.

— Если так, то я, наверное, не буду участвовать, – пожал плечами Комаэда.

— Если так, то, возможно, стоит выбрать другую игру, – спокойным, но твёрдым тоном поправил его Хината.

— Ну-у, суть всё-таки в том, чтобы узнать друг друга получше, а не упиться до чёртиков, – задумчиво протянула Миода. — Иногда в это и без алкоголя играют. Можно просто считать, кто сколько раз выпил.

— Ладно, давайте просто попробуем, – согласилась Соня. — Нам нужно как-то рассесться, верно?

— Берём стаканы и рассаживаемся на ковёр в кружок! – бодро распорядилась Ибуки.

— Нельзя просто сдвинуть стулья? – усомнился Хината. — Этот ковёр стирали, возможно, в последний раз ещё до нашего рождения.

— Как минимум мы выбили из него пыль, – пожал плечами Сода.

— Ой, да ладно, задницы не отвалятся, – воскликнула Миода. — Давайте, соберёмся как вокруг костра! Почти ведь одно и то же!

— Костёр и ковёр... – скептично произнёс Хината.

— Даже созвучно!

— И по-твоему, это достаточно убедительно?

— Я не верю ушам, что вы ещё это обсуждаете, – глубоко вздохнул Тогами.

И всё же, всерьёз возражать больше никто не стал. Все шестнадцать человек расположились на полу, образовав скорее неровный эллипс, чем круг, но уроки геометрии остались для них достаточно далеко в прошлом, чтобы напрасно об этом не беспокоиться.

Слева от Хинаты оказался Сода, справа – Комаэда. Он подобрал под себя ноги, стараясь не расплескать при этом наполненный почти до краёв бокал. В центр круга поставили пару бутылок, готовых прийти на подмогу в случае, если игра будет идти слишком хорошо.

— У нас демократия, – сообщила Ибуки, когда все были готовы, — так что – кто хочет быть первым?

Не дав слишком много времени другим, чтобы подумать об этом, заговорила Саёнджи:

— Я хочу.

Ухмылка, с которой её щека слегка вздёрнулась вверх, не предвещала ничего хорошего. Сам факт того, что это была Саёнджи, не предвещал ничего хорошего. Но Хината, уже смиренно принявший всё, что должно было случиться следом, был даже заинтригован.

— Я никогда не смотрела фильмы для взрослых.

— Чего?! – почти взвизгнул Сода.

— Охренительное начало, – выразительно, почти с каким-то философским спокойствием протянул Кузурю.

— Давайте, давайте, я записываю, – откровенно злорадствуя, подстегнула их Хиёко. — Нам до конца жизни торчать друг с другом на этом острове, нужно сразу выяснить, сколько тут извращенцев.

— Ты серьёзно взяла для этого блокнот?! – продолжал негодовать Казуичи.

— Мы собирались записывать, кто сколько раз выпил, – объяснила сидевшая рядом с ней Коизуми. Неловкая улыбка на её лице, неуверенное и безуспешное движение, с которым она попыталась забрать у Саёнджи блокнот – буквально всё в ней кричало: "Пожалуйста, простите её". Если бы Хината ещё совсем немного терпимее и теплее относился к Комаэде во время симуляции, узнавание, которое пробудила бы в нём эта эмоция, было бы сильнее, чем он когда-либо об этом просил.

Всеобщее смирение наступило слишком быстро. Сода быстро глотнул, едва не выронив бокал, будто какая-то ещё скорость, кроме скорости света, действительно могла ему помочь остаться незамеченным (и вдобавок он чуть не захлебнулся, увидев, как Соня поднимает свой); Хината, напротив, отпил медленно, стараясь не встретиться ни с кем глазами, но в то же время наблюдал за остальными: почти все парни – кроме Комаэды, Гандама и Митарая – осушили часть своего стакана. "Не от большого желания," – буркнул Кузурю; Ханамура же выглядел почти довольным собой. Из девушек, не считая Сони, сделали по глотку только Овари – без каких бы то ни было эмоций на лице – и Цумики.

— Давайте двигаться по очереди направо, – продолжила Миода, когда все были готовы. — Теперь Ибуки. Я никогда не читала ни строчки классической литературы.

— Даже в школе? – усмехнулся Кузурю.

— Однажды я открыла какую-то книгу из программы и чуть не уснула, – весело кивнула та.

— Но тогда получается, что на самом деле ты что-то да читала.

— Я сказала "ни строчки" – а меня хватило на пару слов.

Хината подумал о том, как скоро его печень пожалеет об их общем решении играть в подобное, когда груз других решений, принятых в прошлом обычным школьником (хотя не то чтобы он не был согласен с Миодой), заставил его глотнуть ещё раз. То же самое сделали все, кроме Овари.

Затем настала очередь Кузурю.

— Я никогда не бывал за пределами Японии.

— Но Джаббервок – уже не Япония, – напомнил Комаэда.

— Ладно, я никогда не бывал за пределами Японии до того, как мы попали сюда – мне казалось, это очевидно, – слегка раздражённо, но поправил он.

Пользуясь данной ему передышкой, Хината наблюдал, как отпили Комаэда, Соня, Саёнджи, Нидай, Ханамура, Коизуми и Тогами.

— Так ты никогда не ездила в туры? – обратился он к Миоде. — В смысле, со своей группой или...

— Не-а, я вышла из неё как раз перед тем, как мы должны были подписать контракт на гастроли по Европе, – слегка раскачиваясь на своём месте, бросила Ибуки – так, словно это вообще не имело к ней никакого отношения. — А сольников у меня толком не было до того, как всё это началось.

— И ты тоже никогда не выезжала? – задал он тот же вопрос Овари.

— Зачем куда-то ехать, когда достаточно еды под носом, – так же легко ответила Акане. Он понял смысл её сравнения, но всё же сама формулировка... была слишком ироничной.

— Печально, что ты так думаешь, – вздохнул Нидай и выпил ещё.

— А?.. – девушка растерянно обернулась на него. — Ну, сейчас-то это уже всё равно не важно.

Следом были Пекояма, Ханамура и Сода, с вполне безобидными, обычными вопросами, не считая Терутеру, благодаря которому они были вынуждены узнать, что никого из них, кроме Комаэды, Кузурю, Пекоямы и Цумики не связывали, и если первому не нужно было ничего объяснять, а следующие двое вкратце рассказали им не очень приятную историю о похищении вражеским кланом, то медсестру, глядя просто на её лицо, попросили ничего не объяснять.

Близилась очередь Хинаты, и он со всей серьёзностью обдумывал свой ход: он мог бы добавить в него немного соревновательного эффекта, если бы только ему пришло в голову что-нибудь такое, что точно упустил в своей жизни только он (а это было проще, чем казалось, учитывая, что их опыт старшей школы порядком отличался), но, скорее всего, его уловку бы тут же раскусили. Он мог расслабиться и просто сказать что-нибудь, что ему действительно было бы интересно узнать об остальных, на что вся игра по идее и была рассчитана – но проблемой оказалось то, чтобы найти что-то, о чём он и правда хотел спросить всех сразу. Кроме того, он как бы заведомо выдавал себя: что бы он ни спросил – он подпишется по тем, что ему захотелось узнать именно это, а почему – наверняка, остальные зададутся этим вопросом как минимум у себя в голове, оценивающе поглядывая на него. В конце концов, ничто ему не мешало просто расслабиться и ляпнуть первое, что придёт в голову, просто чтобы игра продолжалась – но ведь если это будет что-то совсем глупое, он окажется совсем в неловком положении.

В общем, последний вариант смотрелся на фоне других хуже всего – именно поэтому Хината выбрал его.

— Я никогда не прогуливал школу, – сообщил он и тут же непонимающе уставился на остальных: никто не шелохнулся. — Вы шутите?

— Ну, нам необязательно было всегда посещать занятия, – пояснил Сода.

— Пока не появилась Юкизоме-сенсей, на них едва ходила половина, – с лёгкой укоризной добавила Коизуми. — Но да, формально – даже так никто из нас не прогуливал.

От остальных исходила та же уверенность в том, что только что было сказано. Что ещё добавить: того, что Хинате станет настолько неуютно от собственного фиаско, не ожидал даже он сам.

Только Митарай смотрел сквозь полупрозрачную пузырящуюся жидкость на дно своего бокала в нерешительности.

— С вами так-то оно так, а считается ли прогулами то, как на занятия не ходил я? – протянул он.

Тогами, сидевший рядом, легонько хлопнул его по плечу, констатировав мягко, но со всей серьёзностью:

— Считается.

Митарай покорно отпил своё. Пара тихих, но неприкрыто весёлых смешков прокатилась по их кружку.

— Что ж, кажется, моя очередь, если никто не возражает, – подал голос Комаэда. — Я никогда не попадал на общие фотографии класса.

— Стоп, серьёзно? – с большим недоверием воззрился на него Тогами.

— Я не был в академии год, – спокойно напомнил Комаэда. — Да и в остальных случаях как-то всегда выходило, что меня не было в нужное время в нужном месте, если память меня не подводит.

Что-то не клеилось – слишком прочное, осознанное возражение пронзило Хинату, заставив его замереть едва ли не с приоткрытым ртом, из которого он, правда, пока не знал, какие должен был извлечь слова. Это зудело где-то совсем рядом, и всё же – даже не понимая толком за что, Хаджиме не удавалось ухватиться, и он рисковал остаться в мучительном раздражении, будто так и не смог вспомнить название знакомой песни, когда она уже закончилась, но на подмогу пришла Коизуми – и одного звука её голоса хватило, чтобы до него наконец дошло.

— Нет, всё-таки она тебя подводит, – возразила девушка. — Одну секунду.

Она встала и под проводившие её недоуменные взгляды ушла куда-то на другой конец зала – кстати, ведь она уже отлучалась сегодня зачем-то именно туда, вспомнилось Хинате, – чтобы вернуться оттуда с сумкой. Махиру уселась обратно на своё место, прежде чем извлечь из неё довольно увесистый бумажный конверт.

Хаджиме знал, что находится в этом конверте, и холодок пробежал по его спине. Он не верил, что Коизуми – та Коизуми, которую волновало это достаточно, чтобы попросить его помощи – просто отложит папку с этим фотографиями на своём ноутбуке в другую папку, а может ещё глубже, или наоборот – даже не приложит никаких усилий для того, чтобы спрятать их подальше, и сделает вид, что это совсем не важно. Он был бы готов в этот раз. Скорее всего, он взглянул бы на них снова уже без такой сильной горечи и болезненного, обездвижевшего его спазма в груди. Он бы просто ещё раз увидел своих одноклассников на несколько лет моложе и на одну невинность счастливее; увидел бы ту, которую теперь мог увидеть лишь так, но вместо того, чтобы предаться из-за этого скорби и отчаянию, он мог быть благодарен и счастлив тем, что он может увидеть её вновь хотя бы так.

Он не знал, чего другим будет стоить прийти к тому же.

— Посмотри сюда, – без каких-либо колебаний, даже простой осторожности, Коизуми ткнула в то самое общее фото. Комаэда не просто был на нём, он стоял за спиной Нанами чуть в стороне, но всё равно почти посередине, заметно выделяясь светлым пятном своей шевелюры. Нагито наклонился и задумчиво изучал снимок.

— О, мне следовало быть с краю, такое хорошее место точно было не для меня, но, наверное, мне просто повезло.

"Однажды ты перестанешь так делать... нет, даже просто думать о подобном," – мысленно пообещал Хината. Может, ему, а может – скорее себе.

— Но и правда, я совсем не помню про это фото, – озадаченно протянул Комаэда усмехнувшись.

— Что за... что это вообще всё за фотографии? – выдавила Акане, и Хината снова напряжённо нахмурился. Как по команде, следом за Овари, схватившей и уставившейся на один из снимков, остальные начали перебирать их, разглядывать, передавать.

— Я даже не думала о том, что могли остаться какие-то фотографии, – Соня не отрываясь смотрела на фото, где они с девочками обедали во дворе.

— Я бы перестала считать себя фотографом, если бы не нашла ни одной, – с мрачной серьёзностью ответила Коизуми. Впечатление, которое это произвело на Хинату, было сильнее, чем он ожидал испытать всего-то вспоминая о небольшом одолжении, о котором его попросила Махиру: до сего момента он не видел и не пытался увидеть, насколько, возможно, глубже и длиннее была история сломанной камеры и решимости Коизуми.

— Это было словно... десять лет назад, – негромко произнесла Пекояма. Повисшая вслед на добрую минуту пауза вторила ей: она сказала единственное, что каждый из них мог сказать прямо сейчас.

Первой, кто решился её нарушить, стала Цумики.

— М-Можем ли мы и правда как-то изменить то, что уже когда-то произошло..? В с-смысле, мы можем пов-веселиться и устроить ещё много таких вечеринок, н-но Нанами-сан...

Девушка резко замолчала; у неё слетело с языка то имя, о котором наверняка так или иначе думало большинство из них, и большинство нашло в себе силы молчать...

Но опять же, а была ли это сила?

Кузурю издал короткий, сдавленный рык. Миода до сих пор мяла в руках их общую фотографию, не в силах от неё оторваться, как бы ни тяжелел её взгляд. Комаэда, чей приёмник, казалось, совсем потерял их волну, вообще ни на кого и ни на что не смотрел, думая о чём-то своём.

Не сразу, но наконец вновь кто-то заговорил.

— Но Нанами-сан всё равно с нами не будет? – закончила за Микан Соня.

Она почти хмурилась. Хината мог только догадываться, как трудно и больно дались ей слова, которыми не осмелилась их окатить Цумики. И у Сони они отдавали... почти осуждением. Или скорее разочарованием. Словно она знала, что все думали о том же, она сама, может, всего миг, но думала о том же – и самому твёрдому убеждению в ней это претило.

— Это правда, так же уже не будет, – продолжила она, будто с силой пробиваясь словами через то, что хотела выразить. — И эта вечеринка не будет такой же, как бы мы ни старались, какой она могла бы быть, если бы всё удалось в первый раз – мы этот шанс упустили, и никто нам больше его не даст. Но только потому, что мы не можем сделать её такой же, мы можем сделать её лучше. И... я говорю даже не про вечеринку.

Соня улыбнулась, выдавила для них улыбку – чересчур широкую, выдавшую её дрожащие губы, и, признав поражение, она утёрла глаза.

Он слышал, как кто-то тихо всхлипнул в ответ, но не стал искать кто именно. Хината, который и до этого мог сказать не так много, окончательно лишился дара речи – от того, как смело, почти безжалостно было сказано, но именно то, о чём они в конце концов должны были заговорить, чтобы двигаться дальше.

— Она... Я думаю, она сказала бы что-нибудь подобное, – выдавила Коизуми, попытавшись улыбнуться тоже.

— Ну, или по крайней мере, попыталась бы сказать, – беззлобно, слегка неловко усмехнулась Миода. Из Хинаты тоже неожиданно вырвался смешок: каким бы исторически важным ни был этот момент, они не могли так просто притвориться, что Нанами была настолько хорошим оратором.

Они не могли мгновенно развеселиться; не могли сделать вид, что это так легко и совсем не больно, но каждый из них улыбнулся настолько, насколько эта боль позволяла. Возможно, даже немного шире – по капельке с каждого, и им удалось бы собрать последнюю недостающую здесь улыбку.

И вместе с ней, они смогут высадить новый сад на пепле старого.

— Ладно, пока эта до одури весёлая вечеринка не успела окончательно превратиться в поминки, – заговорила Саёнджи, — давайте сделаем новую общую фотографию. А то неизвестно, кого мы ещё потеряем к завтрашнему утру после алкогольных игр.

— И это она возмущалась шуткам про смерть? – напомнил Сода.

— Заткнись.

— Я тоже успела об этом подумать, – оживилась Коизуми, уже извлекая из принесённой ею сумки складной штатив и маленький пульт для дистанционного управления камерой. — Одну минуту.

— А пока мы все, включая Нагито-чана, можем выпить в ответ на его ход, – напомнила приободрившаяся Ибуки.

— Но я... – попытался возразить Митарай. Тогами одарил его долгим взглядом; парень неуверенно пожал плечами и глотнул вместе со всеми.

Когда всё было готово, Коизуми выгнала их из круга и с уверенностью и профессионализмом фотографа расставила всех, как следовало, прежде чем взять пульт и присоединиться.

Хината привык к тому, что на подобных сделанных специально фотографиях он получался так себе: ему приходилось натягивать на лицо полуестественную, навязанную улыбку, и даже с ней оно в итоге оказывалось под каким-нибудь странным углом, вытаскивавшим наружу все его недостатки, и вообще просто смотрелось по-дурацки... возможно, впервые в жизни ему было всё равно. Они делали это не для того, чтобы попасть на обложку журнала или повесить на стену ресторана шедевр фотографического искусства – они создавали воспоминания, сам факт существования которых был гораздо важнее, чем то, как они в них выглядели.

Была своя ирония в том, что когда он увидел на дисплее фотоаппарата результат – то понял, что выглядел здесь как раз таки неплохо.

— Можно вырезать из этой фотки Хаджиме-чана и Рёту-чана и прифотошопить на старую, – с энтузиазмом предложила Миода.

— М-м, если речь о том, чтобы сделать такое фото, чтобы на нём были все – лучше сделать так, чтобы на новом была Нанами-сан со старого, – возразил Комаэда.

— Да, звучит как... немного меньше работы, – усмехнулась Коизуми.

— Лучше не только поэтому, – добавил Нагито. — Просто... Мы и правда уже ничего не можем поделать с прошлым. Что действительно важно – это настоящее, и то, каким благодаря нему будет будущее.

Ненадолго воцарилось молчание – но это было хорошее молчание, в котором искреннее внутреннее одобрение каждого звучало в унисон.

Неожиданно Гандам вскинул вверх руку; шампанское на дне взбудораженно забултыхалось.

— За будущее! – объявил он.

— За будущее, – нестройно отвечая, они зазвенели бокалами.

Не было похоже, что кто-нибудь ещё помнил про игру, которую они не закончили, или счёт, который во время неё должны были вести; вечеринка продолжилась в неторопливом темпе.

Хотя Хината чувствовал себя так, словно для него она начинала уже потихоньку подходить к концу. Он не выпил так много, и не был ещё настолько стар, но его наполнило что-то сродни спокойному удовлетворению. Уже так, всё уже прошло, как должно было пройти, и ему этого хватало.

Он встал чуть в стороне, наблюдая за остальными и допивая остатки своего шампанского; и Хаджиме не замечал, что тот стоит прямо за его спиной, пока Комаэда не заговорил:

— Идея с вечеринкой была прекрасной. Взглянуть в лицо ужасам прошлого и переиграть их так, чтобы из плохих воспоминаний они стали хорошими... лучше и не придумаешь.

Наконец-то, про себя выдохнул Хината: наконец-то мы говорим откровенно о том, о чём оба знали с самого начала.

— Звучит так, будто ты не имеешь к этому вообще никакого отношения, – хмыкнул он, повернувшись к Комаэде. — Когда я сам не уверен, что это вообще была моя идея.

— Ну, может, у тебя осталась пища для размышлений с нашего разговора, – лёгкая, но почти лукавая улыбка промелькнула на его губах, — но я правда не рассчитывал, что из этого выйдет что-то подобное. Знаешь, я ведь всю жизнь провёл в режиме заниженных ожиданий. Поэтому то, насколько ты обычно их превосходишь, шокирует меня до такой степени, что однажды моё сердце не выдержит.

— Тебе правда хватило одного бокала, чтобы опьянеть?

— Я не думаю, что я пьян, – задумчиво возразил Комаэда.

— Ну да, ну да, – усмехнулся Хината, подметив его слегка порозовевшие щёки. Он старался не думать о том, каким оттенком красного его собственное лицо могло налиться только что, причем алкоголь был бы к этому причастен в последнюю очередь.

Хината часто пытался вспомнить в деталях, как они общались во время симуляции: говорил ли ему Комаэда так же много безобразно прямолинейных, вгоняющих в краску вещей, которые один человек не мог просто так сказать другому прямо, даже если бы правда думал об этом, но Комаэда, казалось, и понятия об этом не имел. Теперь Хината знал, что частично на мозг Нагито не лучшим образом повлияла болезнь, но наблюдая за тем, как тот постепенно поправляется, Хината подмечал в нём новые скрытые черты... и что-то, приходилось ему признать, и правда было просто частью самого Комаэды.

— Если честно, я думал о том, чтобы ещё раз отключить электричество, просто в шутку, – признался Нагито. — Но решил, что это будет чересчур.

— Господи, ты ужасен, – с трудом сдерживая предательски испортивший всякую серьёзность этой фразы смех, выдавил Хината. — Но... хотя бы ты передумал.

Хината привязался к парню; и хотя то, как он смог побороть это, как ему раньше казалось, непреодолимое непонимание между ними, как смог закрыть глаза на личные обиды и просто протянуть руку человеку, который в ней нуждался, было совсем не тем, о чём он жалел – иногда его пугало открытие, как легко он, оказывается, мог изменить своё мнение о человеке. Или... может, ему просто уже стоило признаться себе, что он никогда не хотел ненавидеть Комаэду?

— Раз уж именно сегодня у нас ночь встречи с призраками прошлого... – понизив голос, вдруг произнёс Нагито. — Хочу выйти проветриться.

Хината воззрился на него сначала с недоумением, но раньше, чем успел спросить – всё понял.

— Хочешь, чтобы я пошёл с тобой?

— Если можно.

Никто не заметил, как они ушли.