Стихийная магия сводит с ума — Эрн не слышит и не видит, ощущает скорее каждый из домашних очагов и лесных пожаров, каждую зажжённую свечу или лучину, каждый бурлящий вулкан и каждый огненный шар. Проклятье, раньше ей казалось, что огневиков куда меньше…
Эрн помнит, что её — когда-то? совсем недавно? проклятье, сколько же времени пройти успевает с того, как?.. — звали Саламандрой, она была хорошей наёмницей, терпеть не могла кого-то с именем на «Т» и цеплялась к любой мелочи в исполнении кого-то с литерой «М».
Она не может разобрать только: век минул? Год? Месяц? Неделя? День?..
Час?
Пламя обдаёт жаром откуда-то изнутри, ложится на кожу мелкой, оранжево-медной, в цвет волос и глаз, чешуёй, сплетается в цепочку чешуек на чужом запястье — Эрн чувствует э т о: мерную, замедленную раза в три-четыре пульсацию пульса, и ледяное покалывание, и даже эмоции — вернее, их отсутствие.
Эрн помнит: она была единственной, кто мог взбесить «М».
Эрн помнит: она была единственной…
Нет, не так — «она была единственной, кто мог взбесить»: не «появился кто-то ещё», а «теперь ничто и никто не сумеет».
Эрн помнит: «М» такая же, только в её ладонях сейчас сплетаются дождевые нити, а вместо сердца шуршат о песок волны.
Эрн помнит: у «М» были спокойный, холодно-бирюзовый взгляд, правильные черты лица, седые пряди, стянутые, кажется, в хвост, и кривящиеся в усмешке тонкие сухие губы, а ещё — голос, текучий, напевный и равнодушный.
Эрн помнит: они с «М» были… кем-то. Может, работали вместе, может, спали, может — пытались убить одна другую, но что-то связывало их раньше, и это что-то — не оранжевая чешуя на левой руке «М» и не белая с голубоватым отливом, отрезвляющей прохладой окатывающая каждый раз, когда Эрн слишком глубоко уходит в стихию, — на её собственной.
Интересно, помогает ли «М» сила Эрн? Клянёт ли «М» их связь, сводя ожоги, или со слабым оттенком благодарности проводит пальцем по цепочке? Прикрывает ли веки, когда сталкивается с чем-то из прежней их жизни, или только вскидывает надменно подбородок, встречая призраков прошлого?
Как она справляется?
Эрн помнит: «М» не ошибается. Ни в чём, никогда, н и р а з у.
Это было её идеей. Кажется. Её и той упрямой девчонки… тоже на «Т», но девчонка исчезла на юге весенним переменчивым ветром, второй-«Т» не выдержал, сбежал, а «М» — и ещё кто-то на «С», вроде бы, — искала выход. И ищет до сих пор, наверное.
Эрн помнит: её просили помочь. Ну, как «помочь»? Не мешать. Пропасть, уйти туда, где не течёт воды и не бывает гроз, не нарушать своим присутствием — своим огнём — зыбкого равновесия ледяной морской воды и молний, ничего не делать.
В волосах девчонки «Т» лежало синеватое перо; «С» прятала под многослойными заокеанскими одеждами непроницаемо чёрное.
Эрн помнит: этот мир разваливался на части, когда они… сделали это. Мир разваливался на части, свет стал сильнее тени, время-и-пространство треснули разом — пришельцы из будущего ничем не лучше пришельцев из прошлого, поверьте — какие там ещё последствия у нарушенного равновесия?
Эрн помнит: их никто не заставлял. Кроме, может, «Т», но «Т» был гнилым насквозь, ему нельзя — было, есть, будет — давать выбор (он оказался единственным подходящим из земных; как жаль).
Эрн помнит: они говорили, пока могли ещё говорить, умели и знали, как, — «Т» трусливо отмалчивался, «С» приглядывалась к ним внимательнее, «Т» тянула южные песни, она сама много смеялась и много проклинала.
Эрн помнит: «М» сказала, путь есть.
Путь есть, надо — всего лишь — не потерять себя, не забыть других, сохранить цепи, приковывавшие их к людям — делавшие их людьми, понять, как…
Как — что?
Эрн помнит: ей нужно просто ждать. Следить издалека, чувствовать костры, пожары и лучины, не терять…
Эрн помнит.
Кем — кроме наёмниц — они были?
Как ощущалась чужая ладонь на её собственной?
Что могла их связь раньше — или она появилась после, когда всё почти разрушилось?
Ценили ли «М» её пациенты?
Любила ли она целоваться?
Знала ли это Эрн?
Но не всё.