Семейная закусочная Фазбера открылась. На самом деле, мне никогда не нравилось это название, но когда Генри начинал заводить разговор о том, как посетители должны «чувствовать себя здесь как дома», он неловко говорил мне, что я тоже являюсь частью его семьи, поэтому я просто не мог сказать «нет».

 Впервые мы открылись с одним аниматроником, высоким золотисто-бурым медведем, который умел петь только один раз в час. В те времена Генри был перфекционистом, стараясь разработать все больше и больше образов. И тогда я подсказал ему создать менее трудных, трех медведей размером с ребенка, чтобы они занимали всю сцену и покачивались в такт с музыкой.

 Спустя пару месяцев все было замечательно. В нашем крае мы были одни из наиболее интересных заведений, поэтому надолго столы никогда не пустовали.

Моя работа там была довольна примитивна; я закупал еду, наблюдал за сотрудниками, делал всю письменную работу и, конечно же, вносил творческий вклад. Большинство людей не могли бы с этим справиться, но я не был большинством людей. И тогда Генри вознаградил меня бесконечной благодарностью и восхищением. А люди наградили любовью, что возникла у них к этому ресторану.

 Мне никогда не нравились дети, но в первый раз в моей жизни, они ценили меня, и я был счастлив.

После этого жена Генри родила двух близнецов. Я притворялся, что понимаю, почему это должно быть хорошо, но на самом деле я умирал изнутри. Ведь дети отвратительны, громки и эгоистичны. И если бы мне сказали, что у меня будет один, но в результате получилось два, я бы пришел в ярость, но Генри полюбил их обоих.

 Однажды я спросил, кто из них его любимчик и он подумал, что я шучу. С того дня он перестал меня понимать.

Это была пытка. Дела в ресторане шли хорошо, но мне все казалось, будто он пренебрегал тем, что построил. Он не делал больше того, чем делал когда-то, потому что должен был помогать у себя «дома».

 Я не мог просто дать ему ускользнуть, поэтому решил, что нашего легковоспламеняемого друга Фрэдбера можно немного подкрутить. И когда Генри увидел принесенный им ущерб, я практически мог слышать разрыв его сердца.

Металлический эндоскелет не нагрелся достаточно, чтобы расплавиться, но штыки перестали его поддерживать, поэтому медведь превратился в кучу расплавленной пластмассы на металле. Медведи поменьше стояли позади, лишь слегка подпаленные, их улыбки застыли на лицах, будто насмехясь над их сгоревшим другом.

Тогда я обнял плечи Генри, готовый поддержать, если у него подкосятся колени.

 «Он играл на сцене, и я всего лишь тестировал его после того, как клиенты ушли, и случилось это. Я схватил огнетушитель настолько быстро насколько я мог, но… да. Нам нужно вернуться обратно к чертежной доске».

 Все, что Генри необходимо было запомнить — это то, что ресторан был его ребенком тоже.

 Однажды я за дешево выиграл партию желтого поддельного меха, и мы начали работать над двумя образами — новыми версиями медведя и кролика. Эти два создания были покрыты той же тканью, что и наша одежда. У Генри была идея, что аниматроники могут быть удвоены, как костюмы, ведь в таком случае будет легче расшевелить зрителей и выполнить техническое обслуживание без того, чтобы снимать всего маскота с себя. Мы оба являлись прототипами для передвижений персонажей, поэтому играть в них было легко. И все было хорошо и разумно сделано, за исключением системы, что он изобрел, которая превращала костюмы в смертельную ловушку, что могла проткнуть человека, носящего его, если он сделает малейшую ошибку. И, несомненно, это все было продумано тем самым человеком, который зачастую забывал есть или спать, а так же имел бесчисленное множество шрамов от несчастных случаев в мастерской. Тем не менее, я заверил Генри, что все булет хорошо, и убедил не говорить это жене.

Было приятно иметь секрет и знать, что его жизнь в моих руках.

 Тогда мне нравилось быть маскотом намного больше, чем я мог представить. Я чувствовал себя куда более реальным, когда играл робота, чем когда притворялся человеком.

 И однажды дети Генри выросли достаточно, чтобы начать ходить, и его жена стала приносить их сюда. Мое разочарование было совершенно скрытно, а я точно заслужил Оскар за то, как себя вел, но жена Генри все еще старалась от меня избавиться и настроить против меня некоторых своих друзей.

Я ходил с ними на свидания, они все меня любили и я переспал с большинством из них, но я всегда бросал их до того, как это должно было перерости во что-то хотя бы отдаленно серьезное. Я хотел вернуться обратно в колледж, где отношения просто не стоили того. Одним утром Генри зашел ко мне в офис, чтобы поговорить об этом. Тогда ночью я пропустил сон, чтобы разобраться с некоторыми проблемами в налогах и был слишком измучен, чтобы держать мысли в себе.

 «Я знаю, что это немного надоедает, но она лишь хочет помочь», он заверил меня.

 «Она хочет настроить их против меня. Она меня ненавидит, она ненавидит меня с той самой минуты, когда мы познакомились», — я говорил быстрее, чем обычно. Было бы неплохо убрать эту особенность из моей речи.

 «Почему ты так думаешь?! Ты единственный, кто всегда относится к ней так, будто ее здесь нет».

 «О, так это все моя вина?»

 «Нет, — Генри дрожал, ведь подобный разговор был совсем неестественен для него. — Она лишь… мы лишь… кажется, будто ты хочешь собственную семью, — он прочистил горло, его голос немного напрягся. — Или она может устроить тебя с парнем, если ты это… ты знаешь».

 «Вам действительно нравится разговаривать за моей спиной, не так ли? — мое лицо исказила злобная гримаса. Генри выглядел все более и более потерянно. — Я не хочу жениться на какой-то требовательной суке и растить кричащих детей, — он вздрогнул, но я продолжал говорить. — Я думал ты понимаешь, почему люди недостаточно хороши. Я думал, что именно поэтому мы построили это».

 «Я всего лишь хотел сделать что-то славное, — сказал он тихо. — Поделиться своими созданиями. Сделать людей счастливыми, — мы посмотрели друг на друга так, будто не совершенно были знакомы. Напряжение сошло с его лица, оставляя лишь сожаление. — Что ты от меня хочешь, Уильям?»

 «Я хочу, чтобы ты делал свою чертову работу», — я схватил свое пальто и молча оставил его.

 Это была всего лишь часть ответа. Я хотел контролировать его. Я хотел стереть его в ничто, кроме того, что он значил для меня. Я хотел любви. Я хотел показать ему, что он не лучше, чем я. Я хотел убить их всех.

 Вся моя злость пропала в ту же секунду, как я закрыл за собой дверь. Снаружи воздух был свежим, моя голова стала ясна и я знал, что буду делать. В начале, я должен ждать, потому что начинать действие прямо после этого было бы слишком очевидно.

 И мне пришлось сделать так, чтобы моя человеческая оболочка выглядела настолько нормально, насколько это было возможно. Было легко заставить Генри думать, что наш спор никогда не происходил. Он поверил мне, когда я утверждал, что никогда не говорил такие ужасные вещи, он поверил мне даже больше, чем самому себе. Это глубоко тронуло меня, хоть я и не мог этого показать. Чтобы добавить к картине, я перезвонил одной из самых красивых девушек в городе и изредка уходил с работы, чтобы ухаживать за ней. Я играл намного более весело и беззаботно, чем когда-либо еще, заставляя выглядеть Генри более застенчиво и странно. Тогда никто и не думал, что я вел себя неестественно. И никто не мог подозревать меня, когда один из его детей пропал.

Никто не мог и подумать, что именно я был тем человеком, который оделся в костюм кролика, подкрался к ребенку снаружи и задушил его. Сейчас у нас обоих остался один ребенок и мой больше никогда не закричит и не заплачет.

 После пропажи закусочная закрылась и брак Генри рухнул. Жена бросила его, как я всегда знал, что так случится. И все, что у него осталось, это его мастерская, его запасной ребенок, и, что более важно, я. Тогда он меня заподозрил на мгновение, но после этого я стал его опорным плечом, чтобы поплакать, и единственным человеком, с которым он вообще говорил. Я терпел его печаль, и взамен он проводил больше времени за работой, чем когда-либо прежде и соглашался с каждым планом, что я давал ему. Мы вновь открыли наш ресторан под другим названием, который вновь стал успешной франшизой. Все было так, как должно было изначально быть.

 Мой.