Громкие звуки аэропорта накрыли с головой, стоило зайти в здание Каркасон-Сальваца. Вцепившись в ручку брифкейса, я на какое-то время застыл, пытаясь прийти к согласию с самим собой.

 — Милый, — раздался голос матери, — мы так и будем стоять посередине дороги или все-таки пойдем и заберем наши чемоданы?

 — Задумался, — тряхнул головой, — идем, — и позволил увлечь себя в человеческий поток.

 По ощущениям здание аэропорта было стандартной конструкцией, с обилием стекла и высокими потолками, под которыми гуляло эхо людского моря. Суета, шум, толкотня и выкрики на разных языках — своеобразная музыка многолюдного места.

 — Юли, не спи! — воскликнула матушка, чуть сильнее дернув за рукав. — Сейчас заберем вещи, поймаем такси и вперед, любоваться морскими пейзажами.

 — Мама, — устало вздохнул я, — эту часть страны омывает океан.

— Это не важно! — нервно хохотнула она. — Важно, что мы наконец-то уехали.

— Ты так не любишь наш дом? — тихо спросил я.

 — Я его ненавижу, — спустя некоторое время еле слышно отозвалась она.

 Спорить было бессмысленно, что-то доказывать — тоже. Она имела право на свою ненависть и свою любовь. С той трагедии, перевернувшей нашу жизнь, прошло двенадцать лет. Тот день я помню четко, словно только вчера помогал отцу в подготовке к очередной поездке за границу.

— Милый! — мама окликнула отца с кухни. — Ты все взял? Не забудь дополнительную смену белья и запасную бабочку!

 — Не забыл! — чертыхнулся отец где-то в глубине их комнаты. — Ничего я не забыл! Что я, уже собраться сам не в состоянии? Не делай из меня второго сына!

Ворчание отца, смех матери и их привычная перебранка. Папа всегда, абсолютно всегда забывал бабочку. Он ее оставлял маме на удачу, причем прятал постоянно в разных местах. Первый раз бабочка нашлась под подушкой, второй — среди столовых приборов, затем она оказалась подвязанной на ламбрекен. Это было своего рода приключением — найти ее.

 Легкий поцелуй, тихое пожелание удачи и щелчок входной двери. Протяжный вздох оставшейся в коридоре мамы, затем рассеянные шаги на кухню и звук кофеварки. Папа не мог без кофе, мама же его не любила совсем. Дань привычке.

 Пару часов на сборы и приведение нервов в относительный порядок — и мы с мамой отправляемся на занятия. Меня она оставляет в музыкальной школе, сама бежит на курсы, которые ведет факультативом, совмещая со своей основной деятельностью.

 Она у меня журналист, причем довольно неплохой. Ее репортажи не славятся перестрелками, звуками взрывов и ревом самолетов в горячих точках мира. Мама — сторонник историй, связанных с миром искусства. Ей даже посчастливилось стать соавтором одного из выпусков National Geographic, что считалось немалым достижением среди ее коллег.

 Иногда она снимала репортажи, посвященные культурным событиям года, таким как кинофестивали, прямые включения с различных выставок; успела побывать на одной из летних Олимпиад и отснять ее. Пару раз помогала юным дарованиям, которые только выходили в свет богемы, открывая выставки в захудалых уголках страны и надеясь поразить всех своим незаурядным талантом. Она старалась снять сюжеты чисто и неподкупно, независимо от внешних влияний, хотя это не всегда удавалось.

 В тот день, разучивая очередную партию и внимательно слушая учителя, я тихо мечтал о том, что когда-нибудь выступлю под руководством отца, например, в известном Carnegie Hall и моей музыкой будут заслушиваться сотни зрителей. Возможно, подарят букет цветов как признание моему таланту. Я не тщеславен, но всегда стремился стать лучшим, зная, что моя игра не является сухим мастерством исполнителя, в ней присутствует душа и надежда, как говорил отец.

 Грохот двери класса был подобен взрыву, отчего я подпрыгнул, едва не уронив виолончель. Тяжелое дыхание, нервный всхлип и тихое:

 — Юли, папы больше нет.

Мхатовская пауза? Нет. Это было более внушительно. Я попал в кисель, который не давал делать резких движений. Смысл сказанного тоже доходил медленно, будто стараясь оттянуть катастрофу.

— Мама? — мой вопрос был сиплым шепотом, руки нашли себе опору только благодаря учителю, который молча поддержал.

 — Милый, самолет разбился... Концерта не будет и… папы тоже. Нам надо… куда? — слова от нее разбегались как крысы с тонущего корабля, действительность оказалась непомерной ношей для моей матери.

 Всхлип, недолгая тишина и звук падения. Крик преподавателя, вызов скорой, какая-то суета, а я все стою посреди класса, сжимая верную подругу, виолончель, которая помогла мне выстоять и не сойти с ума в то нелегкое время. Больница, экстренный прилет дальней родни с нескрываемым желанием поживиться, и лишь искренние слезы папиной младшей сестры, моей нежно любимой тети и ее тихое:

 — Юли, ты теперь глава семьи. Это сложно, больно и страшно, но я помогу. Я рядом.

 И она помогала. Похороны отца, последовавшие за опознанием тела, которого по сути и не было. Обгорелые останки смогли опознать только по ДНК экспертизе. Беготня с оформлением документов, покупка места под захоронение, которое в итоге обернулось колумбарием, уход за матерью, которая так и лежала в больнице, не приходя в сознание от потрясения, и уход за мной, ребенком, которому пришлось резко повзрослеть.

 Конечно, есть те, кто не согласятся, что пятнадцатилетнего подростка назвали ребенком. Но, поверьте, это был именно тот случай. Мало того, что я был единственным, поздним и долгожданным для отца, так и для мамы, пережившей три неудачные беременности со множеством последствий, являлся отдушиной. Да, меня баловали, но в меру, мне позволяли многое, но не доводили до грани и… я был особенным. Для них. Для всех.

 С тех пор мама почти завершила свою карьеру, лишь легкие и не обязывающие репортажи, но уже никак не связанные с искусством, особенно с музыкой. Она взяла перерыв в ведении факультатива, который тянется вот уже третий год. И уже третий год у нее начались повторные приступы паники, появившиеся после смерти отца. Первые признаки невроза казались едва заметными, и мы с тетей легко с ними справлялись — переключали ее внимание, говорили с ней, гуляли, давали легкие седативные препараты, назначенные ее лечащим врачом. На какой-то период она затихла и вроде снова стала той, которой была до катастрофы. Но срыва мы ждали в любую секунду.

С момента похорон прошло два месяца, и я попросил тетю отвезти меня на занятия, которые был вынужден запустить в связи с произошедшим. Родительница уже была дома, врачи заверили в стабильности эмоционального состояния и готовности вернуться в привычную жизнь, выписав буквально за пару дней до этого.

— Юли, ты куда? — поймала нас на пороге мама.

— Мы поедем на прогулку, ты не против? — внутреннее чувство подсказало соврать, хотя это и было противно моей натуре.

— Меня не берете? — слегка подозрительно протянула мама, уловка не сработала.

От очередного витка лжи меня спасла тетя, хотя тем самым спровоцировала новый приступ:

— Юли, который из смычков тебе…

Фраза оборвалась маминым криком и звоном разбитой вазы, которая всю жизнь стояла на этажерке в углу коридора.

 — Никакой музыки! — мама кричала так громко, что пришлось закрыть уши руками. — Никогда в этом доме! Никогда, вы слышите?! Не смейте даже говорить об этом! Я…

 Договорить она не смогла. Снова врачи, больница и месяц изоляции. Впоследствии такие истерики стали для нас нормой, поскольку от своего увлечения, что стало для меня делом жизни, я отказываться не хотел. Это единственное, чего мама мне так и не простила.

 Я учился, играл как одержимый, заручившись поддержкой тети. Мама жила лекарствами, жалостью к себе, ненавистью к дому, где когда-то была счастлива, и слезами, которые позволяла себе лишь ночью, думая, что ее никто не слышит. Спустя несколько лет, получив диплом с отличием, я отыграл концерт с импровизацией на свой страх и риск в одном из местных театров, где меня и отыскал мой нынешний спонсор — месье Раньи, который был неравнодушен к звукам виолончели и грезил мировой сценой, благо средства позволяли. Он заключил со мной договор, нашел общий язык с тетей, которая являлась к этому моменту моим официальным представителем в подобного рода вопросах, и открыл двери в большой мир.

 С тех самых пор, приложив немало усилий, не единожды стерев пальцы в кровь от бесконечных репетиций, могу сказать, что являюсь довольно известной личностью в определенных кругах. Я исполняю произведения великих композиторов, но при этом не брезгую сыграть что-то от неизвестного автора, да и свои вещи иногда тоже «выпускаю в свет». Пара дисков, предложение о сотрудничестве с несколькими известными современными группами различной стилистики, и вот итог: мне по средствам отвезти отдыхать маму в любую точку мира. Для меня это своеобразное извинение за то, что не бросил играть.